Текст книги "Странница"

Страх

41

Наступившая в его жизни новая пора унаследовала от предшествующей сладкую тревожность, хотя смысл тревог был теперь новым. Еще было чувство вязкого ожидания. Не появилось, правда, ощущения сбывающейся мечты, но тут все, наверное, объяснялось. Полновесная радость могла прийти лишь после рождения ребенка, а его еще нужно было дождаться. К тому же его отцовское чувство – вполне созревшее – в немалой мере сосредотачивалось на Майе. Несколько иного сорта чувства к жене тоже не ослабели. Беременность на Инге отразилась замечательно: она будто налилась спелым июльским соком – сладким и пряным. Ее жизненный июль, обещавший стать плодоносным, плыл в успокоении и неге.

Но как бы параллельно этой умиротворенной веренице будних дней, наполненных ожиданием, существовало и совершенно другое, тоже новое настроение. В том, что оно есть и даже становится сильнее, Корней Велес особенно охотно признавался себе глубокой ночью, когда слышал рядом спокойное, ритмичное дыхание жены. В эти минуты, всматриваясь в густой мрак (его можно было рассеять, встав и убрав плотную штору), он думал об одном: бежать, немедленно бежать. Бежать продуманно: снять квартиру, сменить работу. А может, и паспорт? Велес тут же вспоминал о том, что смутная, безликая и бесплотная враждебная сила, которая возникла и выросла из рассказа сыщика, не знает человеческих границ и формальностей. Корней начинал ворочаться от ужаса и тут же замирал, боясь разбудить Ингу. Но она продолжала ровно дышать.

А утром темный плотный ужас, как водится, уходил, отступал, и Корней, бреясь в ванной и вдыхая запах кофе, посматривал краем глаза на снующую в кухню и из кухни Ингу. Она на ходу улыбалась.

В ноябре дважды виделся с Антоном. Один раз они просто обменивались впечатлениями, сидя в кафе, а спустя неделю Велес заехал к сыщику в контору.

Это был предпоследний день месяца. На сей раз записи, хранимые черной клеенчатой тетрадью, он читал сам. Антон в соседней комнате, там, где обычно принимал клиентов, участвовал в долгих телефонных разборках, а Велес сидел в его кабинете за столом, медленно листал грязноватые страницы. Непосредственное знакомство с источником не ослабило, но и не усилило его страхов. Тексты Уразова напоминали бессвязный дневник не слишком здорового человека. Многие фразы были не закончены, на двух или трех страницах вместо записей громоздились странные схемы с пустыми квадратами и стрелками, смахивающие на планы эвакуации сотрудников при пожаре. Сыщик признался, что смысл рисунков пока не разгадал. Шестилетние наблюдения за жизнью жены и падчерицы состояли главным образом из отрывочных замечаний автора и никогда не строились на свидетельствах других лиц. Перепроверить эти впечатления, вообще любой факт из этой коллекции, было не у кого. Получалось, что самым неопровержимым фактом в данной истории оставался факт смерти самого Уразова. Смерти вполне банальной, если только не увязывать ее с солнечным ноябрьским днем в кипрских горах и вспышкой гнева у бывшей жены.

Сыщик, покончив с телефонными дрязгами, вернулся из соседней комнаты и уселся напротив Корнея – по другую сторону письменного стола. Несколько минут безмолвно следил, как Корней машинально разглаживает страницы, вглядывается в строчки. В тетради было много коротких, рваных фраз. Но попадались и долгие, не слишком внятные отрывки. В один из них Велес вчитывался с особым вниманием. Тут Уразов вроде бы цитировал саму Ингу и, комментируя ее, выдавал собственный испуг. Корней в связи с этим припоминал давний разговор с падчерицей о том, что такой испуг Инга могла вызвать сознательно. Уразов записывал: «…2 июня. Вечером. Стоит на балконе, лицом к лесу, укрыв глаза ладонью. Бормочет. Я ее спрашиваю: «Ты кому молишься?» Она говорит: «Тебе не понять». Я: «А молитва о чем? Прочти». Она: «Это не молитва. Просто повторяю завет, по-русски смешно звучит – как стихи». Усмехалась: говорила, что стихи легче запомнить. Может, специально – чтоб я потом записал? Спрашиваю: «Что за завет?» Она: «Это то, что будет». Я говорю: «Значит, гадаешь, тогда мне погадай». Она: «Я тебе не цыганка. Я сама ничего не выдумываю». Прочитала скороговоркой. Ничего не понял. Спрашиваю: «А о ком это?» Она говорит: «О моей дочери, которая должна родиться…»

Сыщик бесшумно обогнул угол стола и встал над погруженным в чтение Велесом. Бросив сверху взгляд в текст, тихо спросил:

– Это отрывок, где она ему читает предсказание? Да, любопытно.

Велес пожал плечами. Он дошел до фразы: «Она спрашивает: «А почему тебе интересно? Больше повторять не буду». Но прочла… Запомнил кусками».

Дальше фразы выстраивались в неровные столбцы, передающие стихотворные строки.

 
Ей дано карать, ей дано рожать, ей дано продолжать…
Ее дом – весь свет.
Ее смысл – вбить след.
Хищным – вернет страх.
Мудрых – втопчет в прах.
Матери ее выбирать —
Дать ей жизнь или нить порвать.
Мать – искать будет смерть меж двух сфер.
Отец – найдет ее в глубине пещер.
Ей будет – кровь,
Ему – запретная любовь…
 

Корней оторвал взгляд от страницы, потер лоб.

– Хрень какая-то… Вроде заклинания что-то, да? Это она о будущей дочери? О нашей дочери, да?

– Ну да, – подтвердил Антон, заглядывая через плечо Корнея, – о ней… Это запись семилетней давности. Где-то тут у него сказано, что дочка должна получиться покруче мамы. Ее богиня сильней любит. Так вот… Вам-то она об этой Асте больше ничего не говорила?

– Ничего. – Корней потеребил страницу. – Все же как-то это странно и диковато… Выходит – достаточно ей обозлиться на кого-то, и ему сразу крышка? Я все же не могу… не могу представить…

– Чего представить?

– Ну, сам механизм, что ли… Что, собственно, приводит к смерти человека, на которого обрушивается кара?

– Не обязательно к смерти, – рассудительно заметил Антон, – все происходит как бы от естественных причин, насколько я могу судить. И зависит, как это здесь написано, от степени гневного возбуждения. Я бы предложил даже особое понятие, чтобы обозначить это, – «закон возмездия». А? Хорошо звучит?

– Вы, я вижу, хорошо проштудировали этот труд. «Закон возмездия»… Но вы хоть согласны, что звучит все это совершенно бредово?

– Бредово, – согласился Антон спокойно и серьезно, – но Уразов-то, автор этой тетради, – мертв. А я с ним разговаривал, вот как с вами… И запомнил тот разговор.

Помолчали. Минуту спустя Корней произнес уже с новой, немного надрывной интонацией:

– Но какой же смысл во всем этом?! Ну, в этом генетическом, положим, коде, который в них? Ведь он ее, в сущности, ни от чего не защищает! Эта кара, она только потом может причинить какой-то вред обидчику. И причем кому? Такой спонтанный гнев чаще всего бывает направлен против близких людей!

Сыщик пожал плечами.

– Может, смысл какой в этом и есть, только нам его, наверное, не постичь.

Корней листнул тетрадь.

– Вот он тут вроде комментирует этот ее прогноз. Смотрите, пишет: «Ну, насчет запретной любви более-менее ясно… А вот почему…» Так, ну ладно. Что, интересно, ему ясно?

– Думаю, что она, то есть ваша жена, вероятно, умеет выявлять и воплощать какие-то тайные фантазии мужчин, – мягко предположил сыщик, не глядя на Корнея. – Ей это нужно, насколько я понял, лишь по одной причине – она желает удержать этого мужчину-покровителя возле себя. Особенно если он, почуяв что-то неладное, покажет намерение сбежать. Ну, это для нее как бы временная мера. Уразова же Инга, в конце-концов, сама оттолкнула.

– А что же у него были за фантазии?

– Вот об этом он не пишет, – сыщик придвинул себе стул и сел, положив ногу на ногу, – я, по крайней мере, нигде в этой тетрадке не нашел. Да вы ее возьмите с собой – ну, не домой, конечно, а на работу, почитайте внимательно.

– Нет уж, пусть лучше у вас хранится! – Корней нервным жестом оттолкнул тетрадь по столу, но потом, будто спохватившись, придвинул ее снова. – Когда это написано? Этот фрагмент? Семь лет назад? И что из этого предсказания сбылось? Как-то все очень образно, расплывчато. Ну, если квартиру Уразова, ту, которую он снимал и где его нашли, посчитать пещерой, какой-то смысл в написанном можно усмотреть. Вы ведь там были у него? Похоже на пещеру?

– Похоже, слегка. – Сыщик будто подобрался. – Корней Евгеньевич, так ведь не о нем речь. Не он отец ожидаемой дочери… Не он, а вы!

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Потом Корней закрыл тетрадь.

– Послушайте, Антон, – сказал после паузы, – охота вам вот так, без всякого вознаграждения, возиться с этой странной историей? У вас появился какой-то дополнительный интерес?

– Интерес? – переспросил детектив. – Да, пожалуй, у меня действительно возник определенный интерес… Вы знаете, Корней, у меня за семь лет частной практики не было еще такого любопытного дела. Мне захотелось… ну, отследить его развитие. Вас это начинает раздражать?

– Нет. – Велес задумался. – После того случая на пустыре я чувствую себя вашим должником, Антон. Вот ей-богу.

– Понимаете, есть такой сорт интереса, который посерьезней денежного. Вы согласны?

– Возможно, – пробормотал Корней, – возможно.

42

В один из первых по-настоящему морозных январских дней Корнея вызвал к себе босс – слегка лоснящийся Эдик Беркович. Он бодро сообщил, что Велесу надлежит отправиться в командировку в Калининград – выручать клиента из Германии, застрявшего на таможне. В этом не было, в сущности, ничего необычного. Необычной выглядела планируемая продолжительность командировки – неделя. И еще необычность заключалась в чрезвычайной приветливости Берковича и в приторной дотошности его пояснений. Обычно он бывал хмур, сух и скуповат на комментарии, которые цедил, не глядя в глаза. Отступление от этого правила слегка удивило Корнея.

– Старик, могу тут положиться только на тебя, – ворковал босс густым баритоном, заглядывая Велесу в самую глубину глаз. – Немцы ввезли на пять миллионов товара, но на адрес своего филиала, а эти суки (имелась в виду калининградская таможня) уперлись в то, что филиал не может считаться декларантом… В общем, разберись. В принципе нужно готовить позицию для арбитражного суда, но, если почуешь, что они просто хотят, – отстегни. В пределах – сам понимаешь. С клиентом я согласовал.

Корней кивал, перебирая листки из папки и поглядывая на босса.

– Если все будет путем, они дня через три еще на миллион привезут. На тот же адрес. Опять же нужен пригляд, – пояснил вкрадчиво Беркович. – В общем, завтра утром нужно вылетать.

Корней мог бы мягко указать на то, что вопросами таможни занимаются в конторе Вадик Киселев и ребята из его практики. Но указывать не стал. Он сознавал, что, пожалуй, не прочь куда-нибудь улететь.

Дома отношение к его быстрому деловому отъезду оказалось сложным. Как будто он отправлялся не спасать клиентское добро от таможни, а по меньшей мере партизанить в зоне локального военного конфликта. Получилось, что он бросал семью в особо трудную минуту. Хотя, напротив, Инга и выглядела, и чувствовала себя прекрасно.

Но она тихо плакала, уверяя Корнея, что дело тут просто в повышенной чувствительности, обычной для беременных.

В номере калининградской гостиницы он долго стоял у окна, считал троллейбусы, скользящие вдоль заледеневшего бульвара. Дождавшись звонка от клиента, записал на листке из блокнота адрес терминала и стал собираться. В какой-то момент замер в прихожей с зимней курткой, наброшенной на одно плечо. Мгновенный импульс – остановиться и вслушаться – был чем-то вроде животной реакции. В углах притаилась пыльная тишина, но он будто начал различать ее разные оттенки. Еще через секунду дооблачился в куртку и взглянул в зеркало – почему-то с внутренним трепетом. Ему был явлен кряжистый широколицый мужчина с блестящими глазами и мощным лбом. Плечистое зимнее одеяние добавляло квадратности. Он попытался вспомнить – что заставило его только что замереть?

Ответ сам собой пришел именно в тот момент, когда он с невольным облегчением закрывал дверь номера: это было ощущение чужого близкого, очень близкого присутствия, которое ушло, едва он оказался в коридоре. В том, что в обычном, вещественном смысле никого, кроме него, в номере не было, Корней был уверен. Его полулюкс был невелик и совершенно доступен хозяйскому пригляду. Ощущение чужого и, пожалуй, неприятного существа было скорее не физическим, но интуитивным.

Неподалеку от таможенного терминала отыскал приземистое офисное здание. У входа в переговорную его встретил вялым рукопожатием рыхлый толстяк с томным взором – представитель клиента. Забавно пуча губы и закатывая глаза, он сообщил, что дело, скорее всего, кончится арбитражным судом – таможня уперлась.

– Но, может, это и к лучшему, – заявил бодро, – ваши коллеги говорят, что у нас есть шансы. Они уже все подготовили!

Корней не вполне понял, кто и что подготовил, но покивал и прошел в переговорный зальчик, источающий запах кофе. Никаких коллег не предполагалось. В следующую минуту ему пришлось подавить изумление: навстречу ему из-за стола поднялся юрист их компании Вадим Киселев. Рядом грустно улыбалась Эмма Липина.

– Привет, – улыбнулся Вадим, – ждали вас.

Пожимая ему руку, Корней оставался непроницаемо спокоен и серьезен. Недоумение просилось наружу, более всего хотелось излить его в форме немедленного вопроса: «Какого же черта я приперся, если ты уже здесь?» Но вопрос этот он, конечно, не задал.

– Мы тут примерно наметили план разговора, – объяснил Киселев как ни в чем не бывало. – Посмотрите?

Ему тоже, наверное, не был вполне ясен смысл приезда коллеги Велеса, но удивленным он не выглядел. Эмма тоже встала из-за стола.

– Рада вас видеть, – кивнула она.

В гостиницу они возвращались на машине клиента – новеньком «опеле» темно-вишневого цвета, выдававшего дамский вкус хозяина. Клиент был доволен и всю дорогу радостно ворковал, оборачиваясь с переднего сиденья. В гостинице Киселев потянул их на второй этаж, в бар. Там они с полчаса провели в углу за столиком, украшенным тяжелой витой свечой, хранившей на кончике неровное пламя. Велес с Киселевым взяли по бокалу красного вина. Эмма – рюмку ликера. Киселев благодушно вспоминал последнюю поездку сюда: месяца три назад, чудесной золотой осенью, они тоже довольно долго бодались с таможней. Корней кивал, Эмма молчала. Она была по-новому подкрашена и причесана: челка исчезла, на затылке появился тугой пучок, из которого сейчас выбивалась одиночная трогательная прядка. Корней вспомнил, что такая примерно прядка обычно чем-то его волновала. Эмма не вступала в разговор, но ее лицо пылало весьма красноречиво. Возможно, она заново переживала дневные разборы.

Корней в очередной раз поддакнул Киселеву и высказал, наконец, утреннее недоумение:

– Не понимаю, зачем нужно было меня сюда посылать? У вас тут все вполне отработано, все очень четко. Мне в принципе нечего добавить к тому, что Вадим наметил.

– Начальство, наверное, придает большое значение этой сделке, – предположил Киселев. – Им, может быть, важно, чтобы вы как-то контролировали процесс…

У себя в номере Корней еще минут сорок таращился в экран телеящика, но около полуночи все же не выдержал. Он был уверен, что не заснет, даже не решится выключить свет. Выход оставался один: вернуться в бар и влить в себя дорогой алкоголь. Когда он вышел в прихожую, нащупывая в кармане портмоне, и уже стиснул дверную ручку, из сизого полумрака от окна прозвучал телефонный сигнал. Поколебавшись, вернулся, взял трубку и услышал голос Эммы:

– Корней, извините, я не разбудила вас?

Он вспомнил, что летом они вроде бы уже переходили на «ты», но потом вернулись к «вы».

– Нет, Эмма, все нормально.

– У меня есть к вам разговор, очень серьезный. Вы можете сейчас выйти в холл? Ну, у вас на этаже, у пальмы?

Корней, помедлив, предложил:

– Эмма, давайте лучше я к вам зайду.

– Давайте лучше я к вам, – быстро предложила в ответ Эмма.

Корней пожал плечом.

– Конечно. Тогда жду.

Минут через десять он расслышал осторожный стук в дверь.

43

Что его слегка удивило, так это бледность Эммы. Полчаса назад в баре лицо ее нежно рдело. Сделав пару шагов, она остановилась посреди комнаты и произнесла с некоторым усилием:

– Мне ужасно неловко за это вечернее вторжение. Вы меня извините, Корней. Тем более такая вещь… То, что я хочу вам рассказать, – это вам, наверное, особой радости не доставит.

– Интригуете меня? – Корней отодвинул от стены кресло. – Садитесь, Эмма. Вы, наверное, имеете в виду какой-нибудь налоговый спор? Я знаю – вы классный специалист.

– Нет, я не о налоговых спорах, – откликнулась Эмма звеняще.

– Да присядьте вы. – Корней поймал специалиста по налоговым спорам за талию и направил в кресло. – Я включу чайник, ладно?

Устроившись на диване напротив гостьи, выжидающе улыбнулся. Эмма нервно провела ладонями по скулам, будто пытаясь вернуть им румянец.

– Ну, рассказывайте, Эмма! Смелее! – подбодрил Корней. Между прочим, он осознал: факт вечернего присутствия в его номере взволнованной Эммы в белой блузке, охватывающей крупный нервный бюст, был ему, пожалуй, приятен.

– Корней, только вы должны меня правильно понять, – начала Эмма, – я вполне сознаю, что не вправе вмешиваться в вашу личную жизнь, но…

– Слушай, мы ведь уже переходили на «ты», – перебил Велес.

– Ну да… Просто мы так давно не разговаривали вот так, с глазу на глаз. Я как-то уже отвыкла, – Эмма потеребила воротник блузки, – в общем, я очень вас… тебя уважаю… и как специалиста, и как человека, и поэтому считаю, что не должна скрывать… Тем более это касается того, кого вы считаете своим другом… Вот. В общем, ваша жена вам изменяет, Корней. Изменяет с нашим общим боссом – с Эдуардом Берковичем…

Возникла пауза, во время которой Корней, не изменив выражения лица, положил ногу на ногу.

Переведя дыхание, Эмма сказала:

– Я бы никогда, никогда не решилась вам говорить такое. Если бы не видела сама…

– Вы непосредственно наблюдали сексуальный акт? – осведомился Корней нейтральным голосом зоолога.

Эмме в этом тоне почудилась мягкая ирония. Она, наконец, залилась краской, досадливо качнула головой:

– Нет! До такого не дошло, слава богу… Просто я была свидетелем одной сцены… Но я вовсе не настаиваю…

– Эмма, расскажите, пожалуйста, что вы видели, – дозволил Корней ровным тоном. – Мне важны детали.

– Две недели назад мы ездили на переговоры с «Ред Стилс» в «Рэдиссон-Славянскую», – угрюмо проговорила Эмма, – были я с Киселевым, Маецкий с помощником из корпоративной практики, ну, и сам Беркович. В принципе ему совершенно незачем было присутствовать, он с ними уже встречался. Но он все же приехал, вроде как во главе команды. Сам переговоры не вел, только как бы следил со стороны и, по-моему, слегка нервничал. Минут через сорок после начала он как-то незаметно исчез… Я и сама не уловила когда. Просто так вышло, что я забыла у себя в машине диск со схемой филиалов. Я извинилась и спустилась вниз на стоянку. Когда я уже достала из машины пакет с диском и закрыла дверь, увидела Берковича у выхода со стоянки. Он шел в сторону метро, я еще удивилась, что он без машины. Машинально прошла между машин чуть-чуть вперед, чтобы держать его в поле зрения…

– Вы решили за ним проследить? – удивился Корней.

– Ну, говорю же, это вышло случайно. Просто удивилась, что он идет куда-то в сторону метро и без машины. Я же не знала, что у него там назначена встреча… В общем, я увидела, как он остановился. К нему подошла женщина, он поцеловал ее. Они о чем-то поговорили. Я подобралась к ним еще ближе и узнала эту женщину: это была ваша жена, Корней. Я очень хорошо ее запомнила. Тогда, на дне рождения. Она, правда, была в шубе и, кажется, здорово поправилась… Потом он взял такси и они уехали… а шуба у нее из темной норки.

– Вы наблюдательны, Эмма, – произнес Корней, глядя в стену, – моя жена беременна, на девятом месяце.

– Ой, Корней, я… не знала, – изумилась Эмма, – я допускаю, что сказала сейчас чудовищную глупость… Боже мой! Просто мне запомнилось, что он ее поцеловал. Я ведь действительно не знаю, зачем они встречались…

– Ничего, Эмма, все нормально. – Корней выдержал паузу, после которой раздумчиво добавил: – Я ведь тоже не знаю, что это была за встреча… Не знаю.

– Я пойду. – Эмма резко встала, ее лицо вновь залила желтоватая бледность.

– Подожди. – Корней тоже встал, слегка обнял Эмму за плечи, но она отступила к окну.

– Слушай, – Корней будто подыскивал слова, – а ты… хорошо ее рассмотрела? Ты вполне уверена, что это… ну…

– Это была она! – резко отозвалась Эмма. – Я хорошо ее рассмотрела. Я была близко. Я видела ее лицо, ее прическу, она была без головного убора… Мне показалось даже, что мы встретились взглядами, когда Беркович стал ко мне спиной… О! К чести твоей супруги, она, знаешь, выглядела хмурой и озабоченной. Как будто не очень-то была рада… Знаешь, я ведь могла не ехать в эту командировку, но мне очень важно было с тобой увидеться… Я так и думала, что он тебя пошлет…

– Постой, постой, – сообразил Корней, – так, значит, она могла тебя видеть?

– Могла, наверное, – пожала плечами Эмма, – не думаю, правда, что она меня вспомнила. Но я готова к тому, что где-нибудь через полгода шеф мягко укажет мне на дверь… Не раньше, конечно. Все, я пойду.

Корней успел взять ее за тонкое запястье, но она выдернула руку. Хлопнула дверь.