Текст книги "Неземная девочка"

– Ладно, пусть, – пробормотала Нина. – Останется на их совести…

А сколько останется на ее собственной?…

Маргаритка уже давно вышла замуж, родила двух девчонок, внезапно похудела и теперь вынашивала планы отъезда за рубеж. Ее жизнь выстроилась по лучшему образцу, а не как у Нины, у которой события всегда развивались от плохого к худшему.

– Ты скверно умеешь охранять свои границы, – говаривал Борька.

Но Нина не хотела учиться этому. Вероятно, зря.

Накануне с Новым годом поздравили Олег и Филипп. И Марианна вспомнила.

Вяло отбормотав положенные банальные слова поздравления, она взялась рассказывать уже с немалым энтузиазмом:

– Каждый домовой, наверное, имеет пол. У нас, видимо, завелась баба-домовушка: у меня пропадают перстни, кольца и бусы. А у свекрови, видимо, появился домовой-читатель. Там исчезают книги.

– По-моему, вам стоит обратиться в милицию, – порекомендовала Нина. – Поиск любых домовых – ее излюбленное занятие.

Марьяшка засмеялась, но как-то напряженно, натянуто.

– Знаешь, я всегда удивлялась, как он сумел так легко быть со столькими женщинами? И они все шли к нему, просто бежали, как весенние ручейки к реке…

– Красиво говоришь! – усмехнулась Нина. – Боб многое придумывал, понтовал. И вообще, все, что рассказывает о себе мужчина по части отношений с женщинами, как и всю горделивую информацию женщин о победах над мужскими сердцами, всегда нужно мысленно делить на два. Даже лучше на три – уж точно не ошибешься.

Она знала, что Борису с приятелями порой становилось скучно, с ними он был не так разговорчив, иногда даже холоден, но с женщинами он всегда чувствовал себя свободно, знал, о чем говорить. Молчать с ними ему и то казалось легко.

– На три?! – мгновенно психанула Марианна. – А ты себя так не утешай! Там умножать на десять нужно, а не делить! Ты что, сама, своими глазами не видела, сколько их тогда привалило на кладбище?! Еще не все пришли! Да, а почему все-таки Зинаида не приехала? Я ее так никогда и не видела…

– Теперь уже и не увидишь, – пробурчала Нина. – Да и зачем она тебе? Это всего-навсего прекрасные параллели.

– Шурупыч!.. – вдруг снова закричала Марьяшка и внезапно заплакала. – Шурупыч, скажи, а Бог есть? Я почему-то в Него не верю. Я честно говорю – да, к сожалению, не верю. Иногда я твержу про себя: «Господи, если Ты на самом деле есть, тогда прости мне мое неверие!» Но все равно поверить в Него никак пока не могу…

– Как врач тебе говорю: Бог есть, – отозвалась Нина. – Да и само Евангелие, если разобраться, – доказательство того, что Христос, несомненно, существовал. Допустим, Его не было. Но тогда, значит, кто-то придумал Его и все Его учение, изложенное в Евангелии. Прочти Евангелие внимательно, а потом спроси себя: можно ли представить человека, который все это придумал, который смог выдумать такой образ? Не укладывается в голове… Вот и ответ – значит, был Христос, и Он и создал это учение, а попытки выстроить все иначе наталкиваются на абсурд.

– Тогда… – Марианна запнулась, – тогда… А дальше я ничего не понимаю…

– А дальше тебе, значит, и не нужно, – отрезала Нина. – Захочешь – когда-нибудь поймешь. Просто не пришло еще твое время. И вообще сначала нужно стать достойной Господня попечения. А Дуся приехала к Акселевичам?

– Да приехала, приехала твоя Дуся ненаглядная! Никуда не делась! По дороге не потерялась! – опять завопила Марьяшка. – Носишься ты с ней, как с дитем малым!

– А она и есть дите малое. Так и не выросла. Теперь совсем неприкаянная… И без Леньки, и без Бориса…

– Обойдется! – заорала Марианна. – Все обходятся, и она тоже!

– Она слабая, – возразила Нина. – Беспомощная. Не такая, как все.

– Ах, вот как?! Она слабая?! – истерически взвизгнула Марьяшка. – А мы нет?! Сволочь ты после этого, Шурупова! Когда человеку лежать на одном боку неудобно, он переворачивается на другой, а когда ему в жизни плохо – он только жалуется, вроде этой Дуси! А всего и нужно-то сделать усилие и перевернуться! Зато твоя ненаглядная Надежда так и не явилась! Да я в этом и не сомневалась! Нужен ей Борис! И вообще ей никто из нас не нужен!

Нина смутилась.

Она позвонила Надежде Сергеевне, глухо сообщила о Борькиной смерти и объяснила, куда и когда ехать.

– Если не сможете в морг, приезжайте домой к Акселевичам. Они живут возле станции метро «Битцевский парк».

– А разве есть такая станция? – удивилась любимая учительница. – Ты ничего не путаешь?

Незаметный дядечка под названием «муж» много лет возил ее по Москве на машине.

– Не путаю, – сказала Нина. – Это, конечно, на огородах, но мы будем вас ждать.

Конечно, Надежда не приехала.

– А ты надеялась, ждала? – продолжала ехидничать Марьяшка. – Просто удивительно, до чего ты наивна и идеалистична! А ведь твой Надёныш… Ты про нее мало что знаешь! Она сволочь! – И Марианна в бешенстве швырнула трубку.

«И что только находил Борька в этой Дородновой?» – устало подумала Нина.

Глава 16

О Боге Нина задумалась после того случая на уроке, когда спросила о стихотворении Лермонтова.

– Поэт попросил сам Господа о смерти, – разъяснил ей после уроков Борька. – За год до гибели. И Он все устроил. С такими просьбами обращаться к Небесам нельзя – опасно.

После смерти Женьки Нину вдруг что-то толкнуло: она взяла с собой Маргаритку – для смелости – и пошла в храм у Никитских ворот. Выбрала тот, где венчался любимый поэт Надежды – Пушкин.

Служба уже закончилась, в большом холодном храме было пусто. Стояли потушенные свечи, слабо горели лампадки, пахло чем-то необыкновенным… Девушки вошли, огляделись и растерялись. Они не знали, что делать дальше. Шаги разносились отчаянным эхом. И тотчас подошла старушка, видимо служительница церкви. Нина обрадовалась – сейчас им помогут и расскажут, как себя вести.

– Православные? – строго спросила старушка.

Маргаритка пугливо заморгала, не зная, что отвечать, и в растерянности уставилась на Нину.

– Да, – сказала та.

– Значит, крещеные? – еще строже спросила старушка.

– Да, – торопливо повторила Нина. Ритка глядела на нее в замешательстве.

– Меня бабушка крестила, – объяснила Нина. – Тайком от родителей…

Юлия Ивановна действительно сделала это, но на том все православное образование Нины и закончилось. Бабушка сама не знала, что делать дальше, и в церковь никогда не ходила.

– Крест носишь? – сурово допрашивала старушка.

– Не-ет… – растерянно протянула Нина.

– У-у, нехристи! – злобно сказала старушка и сильно, болезненно наклонила голову Нины. – А туда же, в храм Божий! Голову-то здесь не задирай! Преклони пред Господом-то главу! И крест найди свой, при крещении даденный. Или купи.

Маргаритка испуганно схватила Нину за руку и потащила к выходу.

– Пойдем, – шептала она. – Я не хочу здесь… Здесь плохо. Пойдем…

Расстроенная Нина шла не сопротивляясь. Вечером она позвонила Борьке и все рассказала.

– Сие часто бывает, – спокойно сказал он. – Эти бабки почти во всех церквях специально расставлены, чтобы людей от Господа отводить и к Нему не пускать.

– Кем расставлены? – удивилась Нина.

– Ха! Неотесанная! Вечным Его противником – сатаной. Но ему поддаваться нельзя. Идешь себе в храм – и иди! Ты не к бабкам этим пришла, а к Господу. «На души без верных догадок дьявол как раз особенно падок». Пер Гюнт. Сходи в Сретенский монастырь. Там какая-то аура особая. И цветов весной и летом полно… Игде ишшо такое найдешь? Только нищих у ворот не балуй, а то оставишь им там все свои последние деньги, я тебя знаю.

Нина пошла уже одна и, постояв в уголке, немного научилась, что и как надо делать. Чуточку осмелев, она подошла к женщине, продающей свечи, достала кошелек и замешкалась, думая, сколько свечей купить. Надо бы подешевле, за два рубля…

– Давайте скорее! – вдруг грубо закричала женщина. – Меня люди ждут!

Нина вновь растерялась. Хотела объяснить этой женщине, что и она, Нина, тоже человек, раз уж та не понимала простейшей истины, но решила не заводить свару в Божьем храме, повернулась и вышла. И опять вечером позвонила Борьке.

– Неотесанная! – проворчал он. – Человек, который никогда ничего не знает… Ладно, в следующий раз пойдем вместе. Я тебя научу, как не замечать таких вещей. Запомни одно: ты к Господу пришла! И все остальное тебя волновать и заботить не должно! «Сладко мне сознавать, что Господень взор персонально за мной наблюдать стремится». Пер Гюнт. Читал я тут днями Флобера. «Мадам Бовари». Он со свойственной ему насмешливостью пишет там про атеиста-фармацевта: сутана у него ассоциировалась с саваном, а савана он боялся, потому и не переносил сутану. Но ведь на самом деле… Помню себя в раннем детстве. Я не любил тогда церковь и ее боялся. И не только потому, что воспитывался в духе атеизма. Ишшо вот почему: крест у меня ассоциировался с кладбищем. А на церкви – тоже крест. Вот в чем было дело – это я очень хорошо помню.

Борька вошел в храм, как в себе домой.

– Матушка! – обратился он к продавщице свечей. – С праздником!

И та благодушно кивнула ему в ответ. Борис хитро покосился на Нину. Он обожал изумлять.

– А какой сегодня праздник? – недоуменно прошептала Нина Борьке.

– Воскресенье, неотесанная! – хмыкнул он и стал покупать свечи. – Пойдем…

– Откуда ты все знаешь?

– Все знает только Господь Бог. А Он отправляет людей на землю глупыми детьми, чтобы мы сделались умными стариками, потому – надо учиться. Вопрос можно? Исповедаться не хочешь? – И вновь хитро глянул на Нину.

– Нет, – испугалась она. – Как-нибудь потом, в другой раз…

Борис многое объяснил Нине. И потом она стала ходить в церковь уже одна…

Только очень долго не могла отважиться на исповедь. Почти год. Но наконец созрела, хотя перед тем воскресным утром почти не спала всю ночь. И вновь ее шаги звучали тревожно и растерянно… И все вокруг опять казалось чужим и незнакомым…

Но молодой русоголовый батюшка в очках оказался таким деликатным, таким добрым, таким располагающим к себе, что почти все Нинины страхи тотчас рассеялись, расплылись и исчезли. Батюшка так искренне сострадал Нине, так сопереживал, так горько вздыхал о ее грехах, совершенных вольно и невольно, ведением и неведением, что не раскаяться и не поверить ему было невозможно.

– Вот теперь ваш счетчик обнулен, – спокойно сказал он Нине. – И надо стараться, чтобы он так и держался на нуле.

И с того дня Нина стала ходить лишь к этому батюшке. И уже ничего не боялась.

Когда у Бориса начался настоящий роман с Марианной, этот новый изгиб, Нина не заметила. Она еще училась, сидела с бабушкой, подрабатывала в клинике медсестрой… Да и отслеживать, высматривать, вынюхивать увлечения Акселевича, которые постоянно перепутывались, завязывались и развязывались, повторялись и возвращались…

Как-то поздно вечером позвонил Борис.

– Шурупыч, тебя вечно нет дома. Не поймаешь…

– Заведи мобильник, – мрачно посоветовала Нина.

Борис выразительно хмыкнул:

– Мобильник, ха! Что я тебе, браток, что ли, или новый русский?

В те годы сотовый действительно стойко ассоциировался у большинства именно с этими категориями. Борис купил его совсем недавно, когда мобильники появились даже у бабок и перестали быть знаком причастности к особой касте.

– Вопрос можно? Почему именно женщины бывают стервами и ведут себя соответствующим образом?

– Тебе виднее, – сухо отказалась от дискуссии Нина.

Она очень устала после работы, и Акселевич с его непрерывными интрижками начинал понемногу раздражать.

– Мне? Вот тебе и вот… Хотя… Когда женщина начинает подтрунивать и язвить, не дашь ведь ей в морду и не пошлешь матом. Это уж совсем недостойно мужчины. Да, отгадка кроется тут… Посему женщины смело себе позволяют с нами то, чего не стали бы так свободно делать мужики. Женщина знает о своем особом положении в отношениях с мужчинами – и этим пользуется, становясь стервой.

– Опять нарвался, бедный? – безразлично спросила Нина. – Тогда начни все сначала. Ты это обожаешь.

– Об что речь… Где начало того конца, которым оканчивается начало? – пробурчал Борис.

– Пессимистом заделался?

– Просто все козлы, а я – не пессимист, – хмуро пробубнил Борька.

– Козлы? Да что это сегодня с тобой? – удивилась Нина. – По-моему, тебе все-таки стоит жениться. Зря ты разошелся с Маргариткой. Она тебе очень подходила по всем параметрам.

– Ишь ты подишь ты… Откель у тебя нынче такие мыслишки? Фолкнер давно заметил: на что ни пожалуешься, мужчина сразу посоветует сходить к зубному, а женщина порекомендует жениться. Причем у них самих все всегда из рук валится, но они тотчас с удовольствием станут поучать, как надо жить и себя вести. Какой-нибудь профессоришка из университета – приличного костюма в шкафу нет, но примется учить, как за год сделаться миллионером, а баба, не сумевшая подцепить ни единого мужика, будет охотно читать лекции по семейным вопросам.

– Камешек в мой огород? – холодно справилась Нина.

– Пардон… – буркнул Борис. – Не хотел… Хотя в принципе тебя обидеть нельзя – ты плохого словно не видишь, не замечаешь, злому не веришь. Игде ты такая воспиталась? Но только вот что, Шурупыч: на земле хорошим всегда хуже, чем плохим. И наши добрые качества нередко больше вредят нам в жизни, чем дурные. А дураки часто не на своем месте находятся, а намного выше, чем им положено по разуму. Посему нельзя сказать, что все на земле разумно.

– Я этого и не утверждала. А ты, Боб, чего ты сам хочешь? – поинтересовалась в ответ Нина. Она была до предела замотана, оттого держалась замкнуто и сдержанно. – Что тебе в этой жизни нужно? Вот ты пишешь свои заметки, ухлестываешь за дамами… И это все? Прежде всего, нужно понимать то, что хочешь делать, и в начале дела представлять себе его возможный конец.

– А-а, опять тебя занесло… И что же останется к концу, если все будет известно с самого начала? – проворчал Борька. – Смысл жизни… Да это самое нелегкое дело – его найти! «Я не мечтал о новой славе, не угодить бы только в ад». Пер Гюнт. Каждый на земле всегда живет для чего-то, и хорошо, если он не умеет жить для себя. Стой мене… Никто не учил тебя этой мудрости. Ты у нас – свет в конце тоннеля! Нина смутилась:

– Не болтай!

– Ишшо чего! У нас в стране свобода слова! И нужно ко всему относиться равнодушно, не портя себе бытия философией и не задаваясь никакими лишними вопросами. Между прочим, жизнь, в сущности, проста и груба. И зачем осложнять ее поисками какого-то особенного смысла? Нужно только научиться смягчать ее грубость. А большего ты все равно никогда не достигнешь. Так вот опять насчет женатиков… Моя любимая тема. Почему-то всегда принято смеяться над тем, кто недавно женился. И женатого сразу узнаешь – у него такой сытый, женатый вид. Но тем не менее… Я твержу себе одно и то же: не женись – потом пожалеешь. А женишься – потом горько пожалеет она. И ее даже жалко заранее. Ну какой из меня муж? Ты сама поразмысли, какой?

Он всегда говорил о серьезном, но никогда не говорил серьезно.

– Из тебя может выйти только Дон Жуан, – съязвила Нина.

– Ха! Но Дон Жуан – не просто распутник, а искатель неведомых, неиспытанных ощущений! Особь статья.

– А бабник – это любопытный, который хочет понять, что такое секс! – насмешливо подхватила Нина. – И между женой и любовницей нет физиологической разницы, а лишь одна юридическая. Кстати, как твое поведение увязывается с твоими религиозными убеждениями?

– Да, сильно тебя занесло. – Борька помолчал. – Свет в конце тоннеля… Но со своими шурупами… Какая ты всегда была нежная, трепетная, напрашивающаяся на поцелуи… Подожди, закурю, сигарета сдохла.

Нина переложила трубку из руки в руку, прикусила губу, но ничего не ответила. Ее отношения с собственным телом осложнились давно и проще не становились. Теперь Нина уже перестала его так ненавидеть, однако и полюбить не могла. Оно по-прежнему казалось ей предательским.

– Насчет убеждений, – пробурчал Борис. – Не сильно они у меня есть. Я просто изучаю вопросы религии и атеизма. Читаю. Одно жизненное наблюдение: если человек настроен яро антиклерикально, откровенно выступает против церкви и спорит с верующими – то существует очень большая вероятность, что именно такой скорее потом сам станет верующим и придет в церковь, нежели тот, который не имеет к вере никакой ненависти, но просто к ней спокойно равнодушен. Такие не придут к вере никогда.

– А почему? – спросила Нина.

– Да потому… Безразличие – это непрошибаемая стенка. А идеи… Ежели разобраться – в каждой из них есть что-то подлинное. То, что зажигает людей на деяния, на борьбу. И в то же время – в любой идее налицо относительность и ложь. Полно и курьезов. Некая ультрапатриотическая молодежная группировка развернула агитацию: якобы книги Толкиена не нужны православным христианам, потому что они проповедуют язычество и оккультизм. Успехов не добились, поскольку все передернули и притянули за уши, но факт остался фактом. А курьез в том, что в советское время Толкиен тоже был не в чести и переводился мало. Опять же: почему? Отгадка проста. Тогдашние боссы уверяли, что эти книги не нужны советским детям, так как проповедуют христианство. Ишшо в том же духе. Недавно видел книжку «Православие Пушкина». В советское же время издавалась такая же книжица «Атеизм Пушкина». Это к вопросу о лицемерии, которого даже не замечают.

– На то оно и лицемерие, чтобы его не замечать, – пробурчала Нина.

Борис засмеялся:

– Растешь на глазах… Нынче зачастую на одном и том же застолье одни и те же люди спокойно, и не думая ссориться, поют сначала «Там вдали, за рекой», а потом – «Вся Россия истерзана». И ведь обе песни – настоящие, подлинные, вышибают слезу в прямом смысле слова. И это осознаешь, когда для нас уже и красные, и белые превратились в историю. Казалось бы, в двадцатом веке у людей куда меньше оснований становиться атеистами, чем у Монтескье какого-нибудь. Ну, посуди сама: Монтескье не видел и не мог даже себе представить подобного – как человеку ставят искусственное сердце, работающее вместо настоящего, как парню зашивают разорванную трахею, что люди могут спокойно заявить: «Это было уже после моей клинической смерти». Но вот тебе другой курьез – при всем при этом двадцатый век оказался куда безбожнее восемнадцатого.

– Двадцатый век… – пробормотала Нина. – Кот у Лукоморья для нас – сказка, а работающий магнитофон – бытовая повседневная реальность. Однако если судить понятиями первородными, убеждениями человека прошлого времени, то говорящий ящик с кнопками – сказка куда почище, чем беседующее животное.

Борька вновь хмыкнул:

– Согласен, мадам. И впрямь, если вдуматься – нас окружает как раз то, что еще лет двадцать назад противоречило бы всякому здравому смыслу, казалось немыслимым, чего нельзя было тогда себе даже предположить. Двадцать лет назад Ленина, без преувеличения, обожествляли. Не все, конечно, но мои родители несомненно. Теперь он – персонаж ерническо-юморных шоу. Мог ли двадцать лет назад кто-нибудь представить, чтобы на улицах висели фотографии полуголых дам?! Чтобы ими пестрели журналы и газеты? Всякие там «Жизни»… Этого бы в кошмарном сне не приснилось! Стишата, за чтение которых дома двадцать лет назад детишки в прямом смысле получали от родителей по ушам, теперь читаются с эстрады по телевизору на всю страну. Блатная песня про Мурку исполняется по телевизору на Новый год! На сцене Дворца съездов пидор в бабьем прикиде дает сольный концерт! Сегодня это – наша реальность…

– Прошло почти четверть века, – заметила Нина.

– Для вечности это ничто. А в любой неистинной вере, так или иначе, проступает момент ее ложности. В этом плане интересно сравнить веру языческую и веру советскую, то есть по сути тоже языческую, когда Бога заменяли Лениным, партией, коммунизмом… Наши предки до принятия христианства почитали богов. И одновременно боялись их. Считалось, что, если ходить возле капища – можно болезнь подцепить. Почитали, но боялись. Точно так же советские товарищи обожали Сталина, искренне любили, но и очень боялись. Еще пример. Шаман просит исцеления от болезней у божка, но если божок исцеления не дает, шаман способен невозмутимо вымазать обманщика сажей. А советские граждане? Верили в социализм, сие безусловно, но это никому не мешало называть рубль с изображением Ленина – «лысый». И советский школьник вполне мог, озоруя, пририсовать дедушке Ильичу очки или кошачьи усы. Парень диссидентствовал? Нет, конечно, просто смешно…

– Вот ты у нас крутой диссидент во всех вопросах, – съязвила Нина.

– Допустим… На земле есть артефакт, ныне воспринимающийся настоящей хохмой. Каменная стела, поставленная римским императором Диоклетианом в знак «полного уничтожения христианства навсегда». Когда он ее ставил, то был уверен, что уничтожил последнего христианина и новых уже больше не появится. Вот тебе и вот… Стела стоит. Над ней сейчас посмеется любой. Все в мире повторяется. Хрущев, кроме заявлений, что нынешнее поколение будет жить при коммунизме, обещал нам показать последнего попа. Сегодня его заверения еще смешнее стелы Диоклетиана. В советское время выпускались детские кубики в красочной коробке, оформленной в духе правильного воспитания юного гражданина. На той коробке было крупно написано: «Мы строим коммунизм!» Теперь перейдем от политики к чувствам. Есть такая маза, что намного честнее поступает женщина, свободно отдающаяся своему желанию, чем та, что с закрытыми глазами обманывает мужа в его же объятиях, как это нередко принято. Все равно неизбежное произойдет. И ты не смотри, кто плох, кто хорош – это непрочно! Вчера он казался тебе милым, а сегодня стал отвратительным… И наоборот. И вообще нет плохих и хороших людей, так их делить нельзя. Кто-то мой злейший враг, но он твой верный друг, и наоборот.

– Это ты о ком? – ехидно поинтересовалась Нина.

– Шурупыч, не цепляйся к слову! А жизнь… Смотри на нее проще. Что тебе до нее? И что тебе до всех других людей? Об что речь? Разве ты сама – не такая же жизнь? Другие живут без тебя, и прекрасно живут. Пардон… Ты думаешь, что кому-то нужна? Нужна питьевая вода… А порядочность поступка почти всегда противоречит его выгодности. Что ценнее? Человеческая благодарность встречается крайне редко. И жизнь нам дана просто для жизни. Значит, живи и давай жить другим. Недостатки есть у всех, но они страшны тогда, когда приносят зло именно тебе, как раз тебе вредны и опасны. На остальное можно закрыть глаза. И быть может, то, что печалит тебя, меня вдруг утешит, а то, что утишит твою боль, расстроит меня. Мои наблюдения показали, что почти всем моим знакомым лучше было бы не жениться. Ленька и Филипп тому живые и далеко не единственные примеры. Это раз. Второе: за всю свою жизнь я не сделал ничего хорошего, но всегда стремился не делать ничего дурного. По-видимому, только на это я и способен, а более ни на что.

– Знать больше, чем нужно, так же вредно для человека, как и не знать того, что необходимо! – выпалила Нина.

– Предположим… И все-таки я не отношусь – упрямо тешу себя этой мыслью! – к категории невежд, которые, не догадываясь промолчать о том, чего не знают, утверждают, что знают буквально все, и таким образом дают право на жизнь множеству небылиц. Но вернемся к идеям. В Индии во время массового голода обнаруживались полностью вымершие села, по которым бродили стада коров. Индусы предпочитали умереть от голода, но съесть корову и тем самым спасти себе жизнь позволить себе не могли.

– Как твое давление? – сменила тему Нина.