Текст книги "Где? – Неважно. Когда? – Все равно"

Глава 2
Свадьба

Круг общения Федора, как ему и хотелось, заметно вырос. Сформировалась компания единомышленников в вузе, где наиболее интересными собеседниками стали преподаватели, всячески инициирующие общение со студентами вне стен аудиторий. Там можно было играть роль диссидентствующего интеллигента, полагающего Истину главной ценностью. Там можно было с надменным презрением рассуждать о капиталистических ценностях и бездушном обществе потребления, в котором довелось коротать свой век. Сложилось какое-то подобие коллектива на работе; измышления предельно далеких от гуманитарных премудростей электриков оказались крайне любопытными и полезными. И в этой компании прагматиков, обжененных и одомашненных, передвигающихся в векторе «дом-работа», можно было услышать истории о залихвацком прошлом и даже искренне вникать в рабочие процессы и проблемы, пока длится время, отведенное на работу. Отдельным плюсом было некоторое количество коллег из Узбекистана, в перерывах, словно старые восточные мудрецы, они по очереди рассказывали сказки о величии и красоте Самарканда, презрительно посмеиваясь над столичным Ташкентом: «Кто не был в Самарканде, тот не знает Узбекистан».

Эта смена ролей у Федора проходила согласно расписанию. Но вот люди, рядом с которыми падали маски и становилось уютнее, чем где бы то ни было, оказались связаны исключительно с археологией. Экспедиции сроднили и сдружили Федора с теми, с кем довелось путешествовать, а совместные прогулки и посиделки внутри города были глотком свободы. Во время очередной встречи с лопатных дел мастерами Федор получил от товарища по раскопкам приглашение на свадьбу.

– Казюлина, нам надо бы через месяц на свадьбу к Вовке сходить, – сообщил он Кире, вспомнив о недавнем приглашении. – Все из экспедиции привозят осколки керамики и советские склянки в качестве сувениров, а он себе жену накопал.

– Вовка – это тот, который из Борниц в Англию пешком ходил?

Федор засмеялся и кивнул.

– А куда идти? – спросила Кира.

– Да в главном, на Английской набережной, куда мы… – Федор осекся, поняв, что чуть было не сморозил лишнего. Но осечка была замечена и оценена по достоинству.

– Угу. Поняла, – Кира вышла из комнаты, чтобы не сорваться. Хор демонов взвыл от подброшенной им новой порции эмоций: гордость снова зацепили. Она закрылась в ванной и, сев на чугунный борт, окаменело смотрела перед собой.

– Да, на Английской, – тихо продолжила она, – куда мы так и не дошли. Бррр! – она потрясла головой, как научилась это делать у собаки – Ермену это всегда помогало окститься – и взяла себя в руки. Тут же вспомнив о нем, она вышла в коридор и позвала:

– Ермен!

Слышно было, как в дальней комнате пес спрыгнул с дивана, заставив пружины скрипнуть, и деловито зацокал когтями по линолеуму в прихожей.

– Моя ты прелесть! – Кира сгребла его в охапку. – Пойдем погуляем. Неси мячик, пойдем на стадион играть. Где мячик?

Ермен ринулся к подстилке, где хранил свои сокровища, выскреб из-под груды игрушек теннисный мяч и начал дразнить им хозяйку. Кира, сидя на полу в прихожей, завязывала ботинки, когда над ней навис Федор и, облокотясь на стену, спросил:

– Как тебе пришло в голову собаку назвать Ерменом?

– А это в честь лидера одной известной панк-группы, я когда-то так хотела сына назвать.

Демоны все-таки сорвались и устроили диверсию. Кира поспешно надела на собаку ошейник и, не глядя на Федора, вышла.

Майский вечер был способен украсить даже серые безликие новостройки. По набережной Смоленки, где Кира играла с собакой, растекался закат. Солнце, падающее в залив, красило дома на бетонных сваях, называемых в народе «куриными ножками», в розовый. Ермен гонялся за чайками вдоль гранитного парапета, развлекая Киру и спасая ее от дурного настроения. Когда стало людно, Кира взяла его на поводок и пошла в сторону залива. Через час ей позвонил Федор.

– Ну, где вы застряли?

– На заливе. Погода такая хорошая – дома не хочется сидеть. Приходи к нам. Мы тебя на перекрестке у моста Кораблестроителей встретим.

Федор лениво вздохнул, но согласился.

Через пятнадцать минут его фигура попала в обозрение Киры, стоящей у газона с собакой. Пес привык встречать домочадцев: выискивание знакомых запахов и движений в толпе его отчаянно бодрило. То ли услышав бряцанье ремней косухи, то ли почуяв запах, но еще до того, как Федора заметила Кира, его засек Ермен, словно милицейской дубинкой, больно стегая ее по ногам хвостом и вырывая ей руки поводком.

– Да, погода – класс! – Федор пару раз цыкнул на пса, довольного тем, что добыл своего человека, и они пошли гулять, сделав вид, что неприятного разговора до этого не было.

Спустя месяц в час икс Федор с Кирой отправились в ЗАГС на Английской набережной. Когда гости расположились в зале, ожидая начала церемонии, Кирино скверное настроение, тщательно замаскированное, постепенно отошло на второй план, уступив место любопытству. Никто из Кириных друзей на ее памяти не женился в этом дворце, а родственники и мамины знакомые брачевались в таком туманном прошлом, что невозможно было вспомнить не только где это происходило, но и кто были эти люди.

Интерьеры впечатляли. Синие тканевые обои над деревянными стеновыми панелями, резной потолок, кресла на гнутых ножках и камин, в зеркале над которым отражалась гигантская люстра – все это было строгим и мрачным и отнюдь не добавляло беззаботной радости. Из этого зала, где, оказалось, больше половины приглашенных были знакомыми Федора, они прошли в зал бракосочетания, нарочито роскошный, в пастельных тонах и с видом на Неву. Там представительная дама среднего возраста, голосом из советского планетария желала счастья новой «ячейке общества» и говорила что-то о будущем, дне рождении новой семьи и Российском законодательстве. После поздравлений все проследовали в фуршетный зал.

Кира с интересом наблюдала за невестой, которую видела впервые в жизни. Курносая брюнетка с непослушными кудряшками, которые приходилось постоянно поправлять и возвращать в прическу, ей чем-то понравилась. Она была совершенно не похожа на тех невест, которые вдруг откуда ни возьмись вырастают у главных достопримечательностей города в центре белого торта, называемого платьем. И поэтому, когда кто-то над ухом на вопрос: «А что это они так быстро решились?» ответил: «Да вариантов не было», Кирино настроение вновь упало. Дождавшись, когда часть гостей пошла курить на улицу, она вместе со всеми вышла на набережную. Федор подошел к ней, чтобы поделиться впечатлениями:

– Вовка такой серьезный. Никогда его таким не видел.

– Слушай, я, наверное, домой пойду. Все равно никого тут не знаю, ты с народом пообщаешься, а я лучше домой.

– Все в порядке? Тебя проводить нужно до остановки? – Федор недовольно нахмурился.

– Нет, у меня просто настроения нет, толпы людей не люблю. Я пешком, провожать не стоит.

– Как знаешь, – Федор затушил сигарету о парапет и пошел к остальным.

Кира отправилась в сторону дома. Далеко пешком на каблуках уйти не удалось. Раздосадованная этим отклонением от плана, она села в автобус, и всю дорогу растравляла себя темой свадьбы. Кира пыталась угадать, что ждет эту девушку, приехавшую, как ей сказали, из какого-то небольшого городка, чтобы учиться. Студентка Института культуры, занимающаяся народными танцами, вот так вот внезапно, в экспедиции, нашла супруга. Только хорошо ли это? И правильно ли Кира поняла этот закадровый комментарий про отсутствие вариантов? С удивительной остротой заболели все прошлые обиды на Федора, экспедиция, ложная беременность, все за и против. Из автобуса Кира выходила с уже зареванным лицом. Дома достала с полки склянку с таблетками валерианки и в два приема проглотила все, надеясь, что сон выключит все обвинительные монологи в голове. Чуда не произошло. Истерика смешалась с отупением, лицо отекло, почки заныли. Федор появился поздно вечером, нашел пустую баночку из-под таблеток и стал требовать объяснений.

– Что происходит? Ты можешь мне внятно сказать, что с тобой? – он почти никогда не повышал тон на Киру. Его резкие выпады будто из-за стекла долетали до ее сознания.

– Ничего. Я устала, не трогай меня. Дай я посплю, потом мы поговорим. – она закутывалась в плед и устраивалась в диванном гнезде.

– Собирайся, мы идем гулять. Спать будешь потом, – Федор снял с нее плед и подал руку, помогая встать.

Кира, трясясь от холода, набросила поверх платья на плечи рубашку и поплелась вслед за Федором, постепенно просыпаясь. Через пятнадцать минут прогулки вдоль Смоленского кладбища походка ее стала жесткой, движения резкими и тяжелыми, на опухшем лице будто застыла маска.

– Еле ушел от наших. Вовка с женой уехали, а ребята пошли в бар праздновать.

– А что за девушка жена Вовки? Она тоже археолог?

– Не, она случайно в экспедиции оказалась, на практике от вуза. Ну и как-то так случилось, что залет. А Вовка – парень дюже порядочный. Поэтому – в ЗАГС.

В Киру как будто плеснули кипятком. «Так, значит, все так! И тогда, когда врачи пожимали плечами, а я металась, не находя себе места и не зная, что делать дальше, Федор, спешиваясь с белого коня, предлагая в максимально прозаической манере руку и сердце, все-таки проявлял „дюжую порядочность“?! Этот плевок в лицо, мол, что уж теперь с тобой еще делать, так и быть, пойдем жениться – это порядочность».

Она захлебывалась обидой и гневом не столько за в первый и, скорее всего, в последний раз виденную барышню, которая ей искренне понравилась, сколько за себя. Слов было так много, что она не успевала вычленять главное – ее будто прорвало.

– Ты считаешь это порядочным? Талантливая, красивая девочка, беременная по недосмотру – чьему? – получает предложение выйти замуж из жалости, потому что «так надо» – это, по-твоему, нормально? Это хорошо? Он ее не любит и женится, «принося себя в жертву долгу», все вокруг на этой чертовой свадьбе обсуждают брак по залету, полоща невесту и приглядываясь к объему ее живота – это ты называешь нормальным?! Да это же унизительно!

Самое время было остановиться, вытащить попавший в глаз осколок зеркала тролля, но Кира уже ничего не чувствовала кроме обиды и боли.

– А как, по-твоему, в такой ситуации нужно поступать? – Федор мрачнел с каждым словом все больше и больше, тучи сгущались, и вот-вот должна была грянуть буря.

– Ты хочешь знать, что, по моему мнению, правильно? – взвилась она. – Я тебе расскажу. Нужно сделать аборт или родить ребенка, но в любом случае никогда и ни при каких обстоятельствах с так называемым отцом больше не контактировать. Если такая ситуация происходит, это значит, что он либо идиот, либо безответственная сволочь, а связывать себя с такими персонажами – себе дороже.

– Не слишком ли категорично? Палку не перегибаешь? И почему ты только с женской стороны смотришь на вопрос? Что мужчина думает, ничего не значит?

– А если с мужской, то все еще хуже, потому что жить с человеком из жалости – портить жизнь и ей, и себе. Жить нужно с тем, кого любишь, а не с тем, кто подвернулся. Надо быть идиотом, чтобы этого не понимать. И лучше сразу уйти, расписавшись в своих прекрасных человеческих качествах, не тратя время, которое оба могут провести с другими людьми и быть счастливы. Но нет, нужно же порисоваться, чтобы все сказали: «Какой героизм! Он собирается воспитывать своих же детей!» – и с сочувствием пожать бедолаге его мужественную руку, – она остановилась вместе с потоком слов и в упор посмотрела на Федора, у которого на щеках поигрывали желваки, выдававшие приближающийся лимит терпения. – Презираю! – прорычала она сквозь зубы.

Федор остановился как вкопанный. Ему стоило огромных усилий не развернуться к ней спиной и не уйти, оставив ее здесь. Но уже не в первый раз он переборол себя и пошел по тропинке вдоль ограды немецкого кладбища вслед за ней к дому. Федор старался не смотреть на Киру, переключая внимание то на бетонные советские кресты над заброшенными могилами, то на нависшие над Смоленкой старые корявые ивы с вывороченными суставами ветвей, протянутых над темной водой. Но в обозрение неизменно попадала Кирина спина, неестественно, вызывающе прямая. В такие моменты Кира становилась другой. Когда она отстранялась и демонстрировала, что ей нет до него дела, что он для нее – чужой, становилось так обидно, что злость начинала переполнять, хотелось убить ее. Но спустя время все успокаивалось, и кто-то из них начинал топить лед чаем, красивым пейзажем, любопытным фактом и иными подручными средствами.

Через несколько часов она обнимала его и думала об истрепанном тезисе, согласно которому чем ближе мы становимся с кем-то другим, тем больше удаляемся от него.

– Слушай, – Кира потрясла полусонного Федора за плечо, – а ты знаешь, что, если верить школьной географии, длина окружности земного шара равна приблизительно сорока тысячам километров. Получается, что между нами может быть одновременно как один сантиметр, так и сорок тысяч километров. И эта цифра будет такой, какой мы ее чувствуем.

– Ересь. Земля, как известно, имеет форму котлетки…

Глава 3
Бабье царство и проломленная дверь

Федор накануне нового учебного года работал изо всех сил: нужно было платить за учебу, а стоимость семестра по сравнению с первым курсом выросла почти вдвое. Чтобы как можно быстрее справится с задачей, он периодически оставался работать ночью. Поначалу такой режим ему нравился, но спустя несколько дней работы по двадцать часов усталость взяла свое. После такого вахтового метода он как труп по полдня валялся в постели. Не всегда даже получалось спать: какое-то дремучее забытье рушилось на него и придавливало к кровати, уничтожая всякое желание что-либо делать или чувствовать. Кира переживала, стараясь хотя бы дома сделать для него все, что можно, чтобы Федору было легче, но, кроме вкусной еды и пассивного досуга, предложить ему было нечего.

После очередной смены Федор выехал на велосипеде из проходной на Кожевенную линию и, объезжая уныло-муравьиную дорожку засасываемых заводом сотрудников Севкабеля, поехал домой. «Вечером потащатся обратно. Как зомби. По кругу: дом-работа-дом.» И вспомнилось, как когда-то читал про муравьиные круги: все начинается с дезориентации одного муравья, затем к нему присоединяется второй, третий – и вот уже целая толпа бегает по кругу, пока не умрут все, хотя объективных причин следовать данной траектории нет. «Очень похоже на большую часть нашего общества, не представляющего, что такое свобода, – размышлял Федор. – Тоже бегают по кругу, потому, что кто-то когда-то начал так жить…»

Федор все чаще задумывался, чего он хочет от жизни. Не упускает ли он что-то важное, пока крутится в центрифуге быта, чередуя работу с домом и разбавляя все это лекциями в вузе? Пересекаясь с ровесниками, он замечал, что все они прожигают жизнь, съезжаются и разъезжаются с каким-то женщинами, устраиваются на работу и увольняются, уезжают в путешествия за границу и не всегда возвращаются обратно, покупают машины и употребляют наркотики, спускают в барах среднюю месячную заплату и попадают в милицию… А тут будто бы жизнь проходит мимо.

Нехватка свободы, с одной стороны, и желание быть непременно рядом с любимым, – с другой, – дилемма, загоняющая в тупик. В какой-то момент начинается голод по себе самому: растворяясь в другом, перестаёшь понимать свои границы. И Федор начинал задумываться о том, правда ли у них с Кирой есть какое-то будущее. Женщинам в отношениях нужны гарантии и стабильность, а мужчинам – свобода и возможность поиска и познания самого себя. Дельфийскую максиму2424
  Самая известная Дельфийская максима – «Познай самого себя» – античное изречение, надпись на стене древнегреческого храма Аполлона в Дельфах, где находился Дельфийский оракул.


[Закрыть] хотелось применить на практике.

Тем временем Кира, потягиваясь, вставала с дивана. Всю ночь она готовила Федору сюрприз – расписывала акрилом дверь в комнату. Под утро психоделические узоры плясали по стеклу, давая пищу для воображения. Уснуть удалось за час до будильника, возвещавшего, что пора готовить завтрак к приходу Федора. Утро было серым: дом напротив сливался с небом, и спать от этого зрелища хотелось еще больше. Шлепая босыми ногами по линолеуму, Кира поплелась в кухню. Загремела посуда, зафыркал кран – начинался обычный день, наполненный бытом. Девушка приготовила завтрак и, подогнув под себя замерзшие ноги, сидела у окна, высматривая Федора, но задремала и очнулась уже от стука в дверь.

Кира щелкнула замком.

– Доброе утро! Завтракать будешь? – спросила она с порога.

– Не, Казюлина, давай позже. Рубит меня. Посплю чуток, потом позавтракаем.

Федор, на ходу раздеваясь, прошел в комнату и рухнул на диван. Кира свернулась калачиком рядом и задремала. Спать пришлось недолго. Телефон требовал Федора к ответу.

– Да, – пробурчал он, не приходя в себя. – Зачем? А позже нельзя? Я только домой пришел, поспать нужно – я некузявый совсем.

Кира прислушивалась к визгливым интонациям собеседника Федора и постепенно закипала.

– Хорошо, щас приеду.

Федор сдался и начал собираться.

– Маман требует, чтобы я в паспортный стол зачем-то приехал срочно, – объяснил он Кире.

– А ты не хочешь предложить ей подождать? Ее не смущает, что ты уставший и невыспавшийся?

– Короче, я съезжу и вернусь, – отрезал Федор.

– Совести у нее совсем нет, – бросила через плечо Кира и ушла в ванную, хлопнув дверью.

– Хватит! – рявкнул Федор в пустоту коридора.

Кира крутанула вензель – в ванну с шумом полилась вода. Девушка посмотрела на себя в зеркало, разделась и, зажмурившись, встала под душ.

В прихожей раздались жуткий грохот, глухие удары и звон. Громыхнула входная дверь, и брякнули ключи в скважине.

Кира набросила на себя полотенце и выскочила из ванной.

Дверь в туалет была проломлена, разгромленная вешалка с одеждой валялась на полу в прихожей среди разбросанных мелочей и обуви. На обоях чуть выше колена отпечатался след от ботинка.

– Ты живой? – она, затаив дыхание, обратилась к пустоте коридора. В ответ – ни звука, лишь испуганная тишина. Трясясь от нервного озноба и холода, Кира заглянула в комнаты, но там никого не было. Она позвонила Федору.

– Что случилось?

– Ничего, – глухой, шершавый голос казался чужим.

– А с дверью что? Что случилось, ты можешь мне сказать?

– Приду – разберусь.

Федор бросил трубку.

Обалдевшая, она облокотилась мокрым плечом на стену и закрыла глаза. В ушах зашумело, сердце больными толчками шарахалось в грудной клетке. Мозг начинал включаться, и ситуация прояснялась.

Вот так выглядит нервный срыв у мужчины. В этот раз пострадала мебель, а чувство было такое, что ударили по живому. Кира стала трясущимися руками поднимать вещи, прижимая их к мокрому полотенцу, но не справилась с собой, уронила ворох курток и шарфов, споткнулась о чьи-то туфли и, нервно заглатывая воздух, спряталась в комнате. С головой закуталась в одеяло и старалась унять озноб. Зазвонил телефон.

– Можешь привезти к метро мой паспорт? Я забыл. Он на столе.

– Сейчас приеду.

– Лучше сразу в контору. Паспортный стол у метро, мы как-то с маманом заходили.

Кира повесила трубку. Внезапное бешенство ее окатило. Она наскоро оделась, собрала в кичку мокрые волосы, схватила паспорт и вышла в прихожую. Ярость застила глаза. Кира протиснулась между кусками разваленной вешалки и попыталась закрыть дверь, под которую попа́дали шарфы, газеты и прочий хлам. Запинав все это внутрь, она с грохотом захлопнула дверь и побежала к лифту. За щекой собирались обвинения, крики, ругань – все то, что клокотало внутри, обретая форму по дороге к Федору.

Кира влетела в узкий коридор, раздвигая сгрудившихся у дверей кабинетов людей, дошла до самого конца, где стояли Федор с матерью, и, кивнув Вере Анатольевне, резко протянула ему паспорт.

– Возьми. Что-то, я смотрю, тут дверей много, ты что же, еще ни одну не снес? – голос Киры был резким и необычно звонким. Вера Анатольевна встрепенулась и с любопытством на нее посмотрела.

– Федеря, что-то случилось?

Федор мотнул головой, отгоняя от себя вопрос.

– Опять я всех сгоношила, и тебе вот приехать пришлось, – обратилась она уже к Кире. – Не думала, что Федя забудет паспорт, – Вера Анатольевна засмеялась. – Это у нас семейная несобранность. А я Петю временно прописать решила. Ему для работы нужно. Он где-то на улице сейчас – покурить вышел. Хороший мальчик, сын бывшей коллеги. Меня все спрашивают, а не боюсь ли я временно прописывать малознакомых. Так смешно, честно говоря, я же их не навсегда прописываю. Уже не первый раз. Надо же людям помогать.

Кира слушала вполуха, смотря на Федора, но желание Веры Анатольевны «помогать» ее зацепило. С языка чуть не сорвался комментарий, что помогать нужно бы своими руками, а не окружающих.

Федор стоял у желтой стены, подперев ее лопатками, и больше всего хотел, чтобы все вокруг провалилось в ад. Паспортный стол, толпы каких-то галдящих людей, весь этот коридор с вытертым линолеумом и охряными стенами, выкрашенными масляной краской, маман с ее до зубного скрежета осточертевшим энтузиазмом и Кира с вечными претензиями – чтобы все это просто пропало, и наступила бы божественная тишина. Хотелось уснуть и забыть про работу и учебу, про постоянные цейтноты. Хотелось оказаться в отцовской квартире с наглухо задернутыми бархатными шторами, спать днем, а ночь посвящать себе, как в старое доброе время.

– Кир, ты, может, домой поедешь? Тут очередь длиннющая. Федора обещаю не задерживать. Федеря, как у тебя со временем? – Вера Анатольевна обратилась к сыну. – У соседки по дому – той, что на третьем этаже, парадная с Тучкова – ремонт, надо бы шкаф подвинуть. Сможешь завтра или в выходные? Там бабушка – божий одуванчик…

Федор монументально молчал.

– До свидания, – попрощалась Кира и, не дожидаясь реакции пошла к выходу. У крыльца курил Петя – бог весть откуда периодически появляющийся в квартире у Веры Анатольевны молодой человек.

Стараясь остаться незамеченной, Кира, лелея в себе мизантропа, прошмыгнула за спинами прохожих на проспект и затерялась в толпе. Бешенство внутри клокотало, подмывало устроить разгром и скандал. Пешеходы лезли под ноги то ускоряясь, то подрезая, то внезапно останавливаясь по центру тротуара.

Утопить себя в красоте декораций не получалось. Визуальная информация сыпалась со стен, как штукатурка: «Скидки», «Обувь», «Шаверма», «Страхование», «Акция – два импланта по цене одного».

Кира прыгнула в закрывающиеся двери трамвая и уставилась на свое отражение – отличный прием, придуманный солипсистами. Вглядываясь в себя, игнорируешь окружающее.

Поначалу казалось, будто они с Федором идут к одной цели – рядом, плечом к плечу, но разными дорогами, будто бы самостоятельно и порознь, но сообща. Однако со временем все поменялось, и по этим разным дорогам они начали гнаться наперегонки, процесс стал самоцелью, затмившей все, что было когда-то. А к этому добавились груз накопившихся обид, воспоминания о ссорах, незавершенные и подвисшие в воздухе споры и гордость, прищемленная, будто кошачий хвост. Все это не добавляло взаимопонимания.

Войдя в квартиру, Кира первым делом споткнулась о части разбитой вешалки, устало выругалась и пошла успокаивать себя ванной. Через полтора часа ее взбудоражила и снова выгнала из воды возня за дверью – Федор вернулся и наводил порядок.