Текст книги "Где? – Неважно. Когда? – Все равно"

Глава 4
Красною кистью рябина зажглась, падали листья…

Начался сентябрь, и Кирины родители вернулись с дачи. Квартира забурлила суетой и жизнью: бабушка гремела кастрюлями на кухне, Ермен цокал когтями по линолеуму, носясь в коридоре, кошка драла спинку дивана и призывно орала. После тишины и спокойствия, царившего на протяжении всего лета, чтобы привыкнуть ко всеобщей деловитости нужно было время.

Кира и Федор старались как можно реже бывать дома. При каждой возможности они уезжали за город, бродили по музеям и лекториям и, казалось, вернулись в свою первую совместную осень. Город вновь давал шанс начать все сначала.

Еще один виток временной спирали внес свои коррективы в их черты. Федор еще больше разросся в плечах, сменил косуху на драповое пальто и впервые за десять лет обзавелся шапкой. Образ неформала был потеснен образом то ли младшего научного сотрудника, то ли выпускника Академии Художеств. Он и сам чувствовал, что произошли какие-то изменения и в нем, и в отношениях с Кирой. Укоренялась ответственность за ту, что рядом, впереди был рубеж: окончание учебы – пятый курс и защита диплома у Киры и диплом бакалавра у него самого. А это означало, что пора уже что-то радикально менять, что вот-вот можно будет сделать самостоятельный шаг в неизвестность, полную прекрасных перспектив. Наука заманивала обоих, и мир казался приветливым и дружелюбным. Тень взрослости упала на лоб, разрезав его вдоль тонкой морщиной.

– Петербург этой осенью превзошел сам себя, – заметил Федор во время очередной прогулки, пиная опавшие листья. – Настолько красиво, что начинаешь опасаться, как бы мозг не передознулся восторгом.

– Красота под ногами, – отозвалась Кира, разглядывая цветастое месиво на дорожках Румянцевского сквера и время от времени выхватывая из него кленовую пятерню.

– Я тут общался с ребятами из экспедиции. Серега снимает комнату в коммуналке в Коломне. Пять минут до Новой Голландии, окна на улицу, вид такой, что Блок бы позавидовал. А главное – отдельный вход и своя кухня. Планирует съехать после Нового года. Что скажешь?

– Звучит заманчиво. С животными можно?

– Вроде, да. Надо узнавать.

Кира кивнула и уперлась лбом ему в плечо: когда чувства к Федору переполняли, единственным спасением от сентиментальности было спрятаться на его плече, чтобы не видеть лица. Как Мопассан, скрываясь от вида Эйфелевой башни, просиживал вечера в кафе прямо под ней, так и Кира искала спасения от профиля Федора, ныряя в его плечо, по-детски зажмуриваясь от счастья и вдыхая его запах. После всех ссор и скандалов Федор и Кира успокоились, предчувствие трагедии ушло, оба ждали, что вот-вот шагнут вместе в какую-то новую, самостоятельную жизнь, которая должна была начаться со дня на день.

Счастливые, слегка замерзшие, принесли они на одежде запах вечерней осенней свежести в дом. Уют, смех, собачий лай, горячий чай и мурчащая кошка, переходящая с одних колен на другие. Уже перед сном Кира, развалившись по диагонали на диване, закинув ноги на стену, делилась с Федором своими сомнениями по поводу темы диплома.

– Понимаешь, работа же написана о поэзии и самоубийстве, а основной акцент должен быть сугубо религиоведческим. Я не до конца еще понимаю, как это оформить…

Федор сидел рядом, гладя ее по голове и рассматривая камень-кулон, спрятавшийся в ключичной ямке.

– Что это у тебя? Продуло? – спросил он и похлопал себя по ключице.

– В смысле? Что не так? – Кира лениво приподнялась на локте.

– Сходи к зеркалу посмотри.

– Потом, – отмахнулась она и замоталась в плед.

– Нет, сейчас сходи. Выглядит это не очень.

Кира послушно поднялась и пошла в ванную, ощупывая себя и чувствуя, что над крылом ключицы действительно появилось что-то лишнее, тянуще-болезненное.

В ярком свете ванной комнаты было хорошо заметно, что на теле выросло нечто круглое, выпиравшее над ключицей на пару сантиметров. Кира брезгливо потрогала выпуклость, покрутилась перед зеркалом и пошла в кухню за чаем. Мария Николаевна что-то читала, громко размешивая сахар в кружке.

– Смотри, какая штука на мне выскочила! – Кира отвела в сторону воротник рубашки.

– Это лимфоузел такой у тебя? Ничего себе! Продуло или, может, кошка поцарапала?

– Понятия не имею, но штука мерзкая. Пока не знала о ней, все хорошо было, а теперь она болит.

– Завтра же к врачам, – Мария Николаевна протерла очки и ушла с кухни.

Кира вернулась в комнату и на немой вопрос Федора пожала плечами.

– Не знаю, что это. Возможно, из меня ночью вырвется гиггеровский Чужой и отгрызет тебе голову.

Федор театрально поднял бровь и глядел на Киру.

– Все, хватит. Как появилось, так и пропадет. Не хочу думать об этой штуке, – она залезла под одеяло, потянулась и мгновенно уснула.

Уже с утра, пока Кира гуляла с собакой, Мария Николаевна увещевала Федора:

– Заставьте ее пойти к врачам. Я всю ночь читала медицинскую энциклопедию – это может быть очень серьёзно, нужно срочно идти в поликлинику. Меня она не послушает. Вы, может, и повлияете.

– Хорошо, постараюсь уговорить, – невыспавшийся Федор был готов на все, лишь бы с утра его не донимали и не заставляли думать и лишний раз шевелиться.

Но уговаривать не пришлось: Кира пошла к врачам на следующий же день после того, как Федор сказал, что это важно и что его это тревожит. Тронутая заботой, Кира сдалась.

И сразу полетели по кругу бланки и направления, заскрипели шестерни бюрократического аппарата, пожирающего человеческое время и силы, захлопали двери в кабинетах, и Киру стало утягивать в длинные коридоры с очередями непонятного назначения. Месяц она только и делала, что записывалась к врачам, проходила обследования, ездила по каким-то НИИ – и в конце концов была поставлена перед фактом операции. В перерывах между лекциями, которые в последнее время из-за врачей посещать почти не получалось, она жаловалась Даше:

– Ты представляешь, я уже месяц ношусь по врачам, а они не знают, что со мной делать! Эта штука растет, вон, смотри, она уже выше ключицы выпирает, – Кира отогнула ворот платья, – а теперь, оказывается, чтобы узнать, что это, нужно ее вырезать. Назначили биопсию.

– Сочувствую. На таком-то месте! Потом будешь бусы в три ряда носить, чтобы шрама не видно было. Дичь какая. А что подозревают?

– Есть вероятность того, что у меня рак, какой-нибудь внелегочный туберкулез или банальная простуда, – Кира загибала пальцы на руке, перечисляя варианты. – Но на венок на всякий случай скиньтесь.

– Обязательно, – Даша нервно рассмеялась.

– Пока это полбеды. Но как сдавать сессию, я не представляю. Посещаемость моя процентов двадцать. Предзащита на горизонте, а у меня ни сил, ни времени с этим разбираться. Плакал мой красный диплом, – Кира с нескрываемой усталостью посмотрела на толпящихся в коридоре студентов, на аудиторию, в раскрытые окна которой врывался холодный ветер с Фонтанки, и бессмысленно раскрыла телефон, не надеясь в нем увидеть что-то новое.

– Восьмое октября, – озвучила она дату. – Восьмое октября. Слушай, – обратилась она к Даше, – я, пойду, наверное. Не хочу тут сидеть, лектор опаздывает, это, бесспорно, знак свыше, и я сбегу.

– Ага, знамение, – Даша улыбалась, подавляя смех. – Прогульщица. Завидую тебе. Живешь близко, можешь уходить. А мне через весь город тащиться. Уж если добралась – буду сидеть до последнего.

– Сегодня день рождения Цветаевой. Пойду это праздновать.

– Отличный повод, – подруга давилась смехом и махала руками на Киру. – Иди уже! Потом тебе расскажу, что тут было.

Кира, ощутив внезапный прилив беспричинной радости, сбежала по лестнице и столкнулась в дверях с запыхавшимся Кириллом, который опаздывал на лекцию.

– Ты куда? Отменили? – прерывисто дыша, спросил он.

– Не, я гулять. Погода хорошая, день рождения Цветаевой, лень – как-то все совпало.

– Черт! А мне прямо надо на лекцию сегодня – Дима записать просил.

– Ничего не поделаешь, – пожала плечами Кира.

– Ты где пропадаешь? Почти не вижу тебя. Все в порядке?

– В порядке. Ладно, давай потом. Мне пора уже.

– Да, я тоже уже опоздал. Позже запись тебе пришлю. Пока!

Кира махнула ему рукой и вышла на набережную. И накатила неистовая ностальгия по тому времени, когда они с Федором учились вместе. Вспомнилась первая совместная осень – такая же бодро-золотая, с воздухом, пахнущим легким морозцем, с ярким солнцем и запахом Фонтанки. Кира позвонила Федору.

– Уу-уу-уу-у. Сегодня день рождения Цветаевой. Я закосила лекции и предлагаю тебе присоединиться и пойти праздновать.

– Не, Казюлина, не сегодня. У меня работы полно, потом лекции – Хайдеггера обещали – я не могу пропустить. Да и надо долги досдавать скоро – нужно договариваться.

– Эх ты! Я разочарована.

– Давай вечером. Щас занятой я.

Кира попрощалась и повесила трубку. Тем временем ноги принесли ее к Зимнему дворцу. Она села на скамейку напротив Адмиралтейства, посмотрела на женские маскароны с оборванными веревками на шеях, смотрящие на Адмиралтейский проезд, на бородатых гипсовых дядек, с длинными, как у Федора, волосами, достала тетрадь и попробовала писать. Ни времени, ни сил на поэзию у нее в последнее время не было. С тех пор, как ее жизнь замкнулась на Федоре, писать она почти перестала, а теперь что-то внутри заворочалось, беспокойно затрепетали слова, стремясь вырваться на бумагу. Она написала четверостишие и замерла в ожидании следующего. Но ниточка ритма порвалась, волшебство исчезло, налетел ветер, рванувший страницу тетради, взревел мотор, и из-под колес мимо проезжающего автомобиля вырвался пучок желтых листьев. Кира всматривалась в мир, выпадая из времени и пространства, но не могла зацепиться ни за один из образов.

Она встала, поправила платье и устремилась к Дворцовому мосту. Промелькнула мысль зайти к Вере Анатольевне, но тут же сама собой отпала, оставив только саркастическую ухмылку, однако и ее быстро стерло ветром. Нева тяжело дышала, шлепала волнами по граниту. Кира улыбалась городу и захлебывалась невесть откуда взявшимся восторгом. Просыпалась жажда общения с людьми, с собой, с городом.

Казалось, что она может управлять временем, что еще немного – и она попадет в ту осень, с которой все началось, еще немного – и почувствует тот запах, растворится в тех красках и фактурах, которые окружали ее когда-то на сказочном первом курсе, где город был для них с Федором удивительным лабиринтом, щедро раскрывающим свои шкатулки с сокровищами. В гул машин влился звонок мобильника.

– Да, мам. Слышно плохо, но могу.

– Звонили из больницы, завтра нужно приехать. Биопсию назначили на тридцать первое. А завтра на дневной стационар.

– Скоро буду дома, поговорим, – Кира убрала телефон и остановилась напротив Румянцевского сквера. Волшебство города не исчезало, но Кира уже не была его частью.

Глава 5
Самхейн

Когда-то Хеллоуин был любимым праздником Киры и Боженьки. Ритуально зарезанная тыква, глинтвейн, разрисованные лица, веселые страшилки – все это было такой же классикой, как новогодняя елка. Но со временем все поменялось. Последний Хеллоуин праздновался в первый год студенчества на даче у Боженьки. И уже тогда это была скорее дань традиции, нежели искренний порыв. С тех пор многое поменялось: Боженька отмечала праздник на студенческих вечеринках, Кира в лучшем случае ходила на приуроченные к Самайну лекции, посвящённые кельтской культуре.

В этот раз Хеллоуин обещал быть интереснее. За два дня до операции Федор привез Киру в больницу с вещами, посидел с ней непродолжительное время и уехал. Кира принялась писать стихи, но сосредоточиться под гул разговоров соседей по палате было сложно. Ничего не получалось.

Под вечер приехала Мария Николаевна.

– Тук-тук, можно? – она приоткрыла дверь палаты. – Здравствуйте, – обратилась она к присутствующим. – Ну как ты? – спросила она Киру, прошуршав бахилами.

– Привет. Ты зачем пришла? Я же сказала, что все в порядке.

– Как-то мне неспокойно, решила заглянуть уже сегодня, – Мария Николаевна пододвинула стул к кровати и села, достала из сумки пакет и начала перечислять: «Вот тут йогурт, тут бананы, тут полотенце, мне показалось, ты забыла…»

– Спасибо, но я не забыла, уноси обратно. И еду тоже. И так напихали с собой столько, что не знала, как в холодильник это уместить, не сломав дверь.

– Ну, как знаешь. Хотя бабушка расстроится, – сказала Мария Николаевна. – Ничего не поменялось? Послезавтра?

– Да. Как там Ермен с Федором?

– Нормально. Ермен скучает, Федор стеллаж собирает. Все хорошо, – и помолчав, добавила:

– С тех пор как Федор живет с нами, все как-то не так. Раньше все было хорошо, а теперь будто семьи не стало, все сами по себе: ни совместных посиделок за столом, ни общих традиций. Я не хочу ничего плохого сказать о Федоре, хотя экспедицию вашу я ему простить не могу, но что-то не так. Не знаю, как объяснить, просто с его появлением все изменилось до неузнаваемости. Я и дома будто не дома. Теперь еще с тобой непонятно что.

– Господи, он-то здесь при чем?

– Не знаю, говорю же – мне неспокойно. И бабушка очень переживает.

– Так, давай ты пойдешь домой, всех – и себя в том числе – успокоишь, а после операции поговорим.

– Но завтра-то я приду.

– Хочешь – приходи. Но мне ничего не надо. И завтра велено спать.

– Посмотрим. Значит, выгоняешь? – неуверенно улыбнулась Мария Николаевна.

– Да. Завтра созвонимся, – Кира встала, чтобы проводить маму в коридор.

Погасшая, ссутулившаяся, Мария Николаевна попрощалась с пациентами и вышла из палаты.

Кира выглянула в окно и спустя несколько минут увидела, как мама курит, запрокинув голову, видимо, выискивая окно ее палаты, как падает красный огонек искры с ее сигареты. Кире стало щемяще жаль маму. Она впервые задумалась о том, что будет с родителями, если ее не станет. В чем мама, привыкшая жить для других, прячущаяся от своей жизни за проблемами окружающих, будет находить смысл? Сможет ли она быть нужной самой себе, а не кому-то? И подумалось, что в чем-то мама права. С появлением Федора многое дома изменилось. Теперь ей не приходилось брать на себя мужские задачи по дому: было кому вколотить пресловутый гвоздь, ввернуть лампочку и подвинуть шкаф, не нужно было быть электриком, водопроводчиком и сантехником одновременно. И маму это не очень устраивало – у нее словно отобрали часть обязанностей. Но вместо того, чтобы освободившееся время посвятить себе и отдохнуть от быта, она посчитала, что ее разжаловали. Кира свои вопросы решала сама или с Федором, и, если в подростковом возрасте разрыв между ней и мамой только обозначился, то с появлением Федора закрепился окончательно. Мария Николаевна не знала, как можно жить для себя, а Кира не понимала, что значит жить для других, а главное – зачем это нужно.

Феназепам, который давали накануне операции пациентам, действовал расслабляюще. С тревогой он справлялся неидеально, но на грани яви и сна узоры на обоях, сверху покрашенных в кремово-муниципальный цвет, начинали медленно змеиться. Кира уснула.

А на следующее утро в палату пришли врачи, еще раз посмотрели на ее ключицу и, посовещавшись, сказали, что вместо левого узла удалят правый.

– Вы правша?

Кира кивнула.

– Придется на время стать левшой. Не переживайте, ненадолго. Отдыхайте.

Утром Кире позвонила Даша.

– Как ты там?

– Нормально. Скоро операция.

– Надеюсь, все хорошо пройдет.

– Слушай, я совсем забыла, что у меня твоя книжка осталась. Можно еще подержать? Я не буду на нее плевать, честное слово.

– Нет уж, наплюй обязательно. И злобно надыши на каждую страницу. Держи – до декабря у меня до нее руки точно не дойдут. Напиши или позвони, когда результаты будут.

– Обязательно.

Потом пришел Федор, потом Мария Николаевна. Незадолго до операции позвонил Кирилл.

– Ты как? Я только сейчас вспомнил, сегодня же Самайн. В этот день надо все лишнее оставлять в прошлом, это такой переломный момент, когда грань между мирами стирается и жизнь может радикально измениться. Сложный момент, но важный. Главное – не переживай.

– Лишнее – это то, что из меня собираются вырезать?

– Ты же религиовед. Знаешь, что я имею в виду.

Любые разговоры на мистические темы действовали на нее, как красная тряпка на быка, но даже иронизировать над убеждениями Кирилла не хотелось.

– Само собой. Мне нужно идти.

– Напиши потом, как все прошло и что в результате, ладно? Я за тебя переживаю.

– Напишу. Потом.

Когда настал час икс, Кира переоделась в предоперационный балахон, напоминающий наволочку, и в сопровождении медсестры пошлепала в операционную.

После того как общий наркоз отошел и она очнулась все в том же балахоне в коридоре на кушетке, накрытая тонким одеялом, был уже вечер. Самхейн в этот раз не задался.

Глава 6
Диагноз

Спустя два дня после операции, утром, во время обхода, в палату пришел главный врач в сопровождении группы интернов. Минуя остальных пациентов, он подошел к Кириной кровати.

– Доброе утро, как себя чувствуете? Пришли результаты биопсии. К сожалению, наш диагноз не подтвердился, у вас обнаружилась злокачественная гранулёма, это онкологическое заболевание. Не расстраивайтесь, оно лечится, есть положительная статистика, примерно пятьдесят на пятьдесят. Ваша задача сейчас своевременно обратиться в онкологический центр, где будет назначен курс терапии. А мы вас сегодня выписываем после обеда.

Кира не смогла ничего ответить, только кивнула и проморгалась, чтобы не зареветь. Врач пожелал ей удачи, развернулся к остальным пациентам, с интересом наблюдающим за происходящим, пообещал вернуться позже и вышел. Кира растерянно оглядела кровать вокруг себя, нашла телефон и позвонила маме.

– Привет. Пришли результаты, и меня сегодня выпишут. Все-таки онкология. Не переживай, лечится. Если хочешь поговорить с врачом, то лучше пораньше.

Через час Мария Николаевна уже сидела рядом. У нее за спиной две пожилые соседки по палате вполголоса обсуждали болезни, их симптомы и диагнозы.

– Туберкулез лечат здесь. Я уже в шестой раз курс терапии прохожу, на ноги ставят за месяц. Потом еще пару лет можно спокойно жить. А если онкология, то на Песочную набережную отправляют, была там когда-то по ошибке. Половина пациентов – смертники. Смотреть на них страшно.

Мария Николаевна потемнела лицом, повернулась к ним и посмотрела на говорящую так, что та сконфузилась, закивала и продолжила говорить почти шепотом.

– Я сейчас зайду к врачу – и домой. Ты собирайся, я Федору сказала: он приедет скоро, заберет тебя. А я поеду пораньше, надо будет кое-каким знакомым позвонить, спросить, есть ли вариант ускорить запись к онкологу. Не вешай нос, – говорила Мария Николаевна, а губы дрожали, по лицу пробегала судорога, и голос срывался.

– Договорились. Сейчас соберусь.

Федор ждал ее на улице.

– Привет, Казюлина. Ничего не забыла? – он старался быть бодрым. – Давай вещи. Щас в рюкзак затолкаю и поедем. Пока ждал, заметил, что тут на территории больнички есть загон с овцами. Хочешь, пойдем поглядим?

– Нет, давай домой.

Всю дорогу они молчали. Кира упиралась лбом в плечо Федора, закапывалась лицом в его шарф, раскачиваясь в унисон с вагоном метро.

Мария Николаевна уже успела договориться о встрече с врачом в онкологическом центре на следующий день.

На консультацию Кира приехала вместе с мамой. Их встретила молодая, приветливая женщина, в которой ничто, кроме белого халата не выдавало врача-онколога. Они сидели в холле для встреч с посетителями. Врач листала историю болезни, шуршала листами, и время от времени пробегала взглядом по лицам Киры и Марии Николаевны.

– Ну, что я могу сказать. Диагноз серьезный, статистика по нему пятьдесят на пятьдесят. Если будете делать все правильно: есть, гулять, спать, четко выполнять указания, не пропускать сеансы и настраивать себя на лучшее – гарантирую, что у нас все получится. Не потому, что я волшебница, а потому, что есть объективные причины, главная из которых – возраст. Ресурсы организма позволяют побороться. Это дает возможность медикаментозно остановить процесс и в дальнейшем вести полноценную жизнь, завести детей и надолго забыть о случившемся. На капельницы будете приезжать – держать вас здесь причин не вижу.

– Ох, доктор, вы нас прямо… Кира, слышишь, все поправимо.

– Но есть и побочные эффекты. Первое – волосы. Вижу, вы этим вопросом озабочены. Предваряя вопрос о сохранении шевелюры, сразу говорю – не получится. Волосы выпадут. Не бывает так, чтобы не выпали. Станешь лысая, как коленка, – обратилась она к Кире. – Подумайте о парике заранее. Со временем все отрастет, но нескоро. Второе: жить придется с тазиком – рвота в режиме нон-стоп. Это нормально. Есть будет сложно, но необходимо. Третье: слабость будет постоянная, организм будет умирать и заново рождаться – болеть будет все. Предсказать побочные эффекты невозможно: стоматит, цистит, ослабление зрения, сыпь, аллергии – все что угодно, в любых вариациях. Четвертое – следствие всего предыдущего. Настроение. Нервная система тоже страдает. Будет очень сложно эмоционально. Держитесь. И ни в коем случае не раскисайте. Раз уж вы сюда пришли, надо с поставленной задачей справиться. И помните: главное – отсутствие стрессов и хорошее настроение.

Врач попрощалась с Кирой и Марией Николаевной и скрылась в коридоре.

– Ну вот, видишь, как хорошо. Все не так страшно оказалось. Прокапаешься – и будет порядок. А волосы… ну, новые отрастут. Хочешь, я тоже голову побрею, чтобы тебе не одиноко было?

– Да нет мне дела до волос. Поехали домой быстрее.

Дома Кира закрылась в ванной, загрузила в стиральную машину всю пропахшую больницей одежду и с остервенением начала смывать этот запах с себя. Дойдя до заштопанной ключицы, она замерла, скукожилась и разрыдалась.