Текст книги "Город мертвецов и другие истории (сборник)"

И тогда, закрыв глаза, он представил, что дома нет. Что он начал не просто разрушаться, а исчезать, таять во времени и пространстве. И все начиналось с этого самого холла. Громогласный рев, неестественно мощный прокатился вдоль стен, и они задрожали в его голове. Он представлял, как звук, вибрация самого существования, пронеслись и начисто стерли все картины, как и воспоминания о них. Остались лишь рамы, но без своего содержания они были не больше, чем фантики на ветру, серые и пустые.

Рев все усиливался…»

Диктофон щелкнул сам по себе и воспроизведение остановилось.

– И тогда я обернулся и увидел вас… – Писатель решил не упоминать о прозрачной преграде, думая, что она лишь почудилась ему.

Фотограф обдумывала информацию. Голос Писателя на записи, вкупе с содержанием и звуковыми искажениями, создавали жуткую атмосферу, ей даже показалось, что воздух стал тяжелее, сердце ее забилось чаще, а лицо покрыла испарина.

– Но это же невозможно, – сказал Фотограф, стараясь чтобы их никто не услышал.

– Я не пытаюсь объяснить этот факт, просто хочу, чтобы ты сказала мне, что я не сошел с ума. Я видел, как вы все корчитесь от боли, но не мог ничего поделать, а если это еще и моя вина, то…

Фотограф вспомнила, что она увидела несколько минут назад, пока память ее не отшиб порыв ветра и могучего крика из ниоткуда.

– Послушай, – память действовала на нее, как стимулятор, ее глаза округлились, выражение лица стало озабоченным. Руки ее пытались помочь рассказать что-то важное, другого объяснения тому, что она била ладонями по плечам Писателя, не находилось. – Я вышла из той комнаты, когда все началось. Я помню, что случайно увидела Сержанта в углу, там где стол с ящиками. Сначала мне показалось, что он что-то ищет внутри, но когда я подошла…

Она остановила рассказ и несколько раз вдохнула – похоже увиденное очень сильно поразило ее, она не хотела говорить необдуманных вещей.

– Там был белый порошок… А он наклонился и…

5.

Писатель слушал Фотографа и даже не сразу понял, почему она остановилась. Ее глаза застыли, но смотрели они не на него, а куда-то вверх, хотелось поднять голову и посмотреть, что же она там увидела. Потом он посмотрел на левую руку на ее плече. Это был рефлекс, обусловленный странным ощущением влаги на коже.

Его рука была в крови.

Глаза фотографа закатились, обнажив белки, и тело обмякло, Писатель даже не успел отреагировать; она упала на каменный пол. Писатель же лишь продолжал смотреть на нее, уже после падения, лишь изредка переводя взгляд на окровавленную ладонь.

Он не слышал ни выстрела, ни последующих криков. В голове до сих пор звучали ее последние слова, которые она не успела сказать, что-то важное, во всяком случае, достаточно для того, чтобы кто-то желал отнять жизнь за эту информацию.

– Что ты сказал?! – кричал Сержант, подходя к Писателю. – Что ты сделал со мной?!

Его лицо было влажным от обильного пота, рубашка также покрылась темными пятнами, словно от кровавых подтеков. Но страшнее всего выглядели его глаза. Они были полны гнева, большие и смертельно-белые, что еще больше выделялось на блестящем от пота лице. Он выглядел очень не здорово, что мог подтвердить любой, даже увидев Сержанта в первый раз, настолько его облик был неестественным.

Писатель не сразу сообразил, что это могло быть от того порошка, про который заговорила Фотограф, прежде чем… Он не мог думать о ее теле, лежащем на холодном полу, прямо у ног. Мысленно, кровь уже начала заливать ботинки, но посмотреть вниз оказалось невозможно. Инстинкты самосохранения взяли верх в его голове и ноги сами понесли в сторону тоннеля. Спотыкаясь от резкого движения, он побежал так быстро, как смог.

– Куда же ты?! – с гневной насмешкой закричал демон в теле Сержанта в спину Писателю. Его надрывный, с хрипотцой, голос пронесся по проходу, обогнал Писателя и окружил его миллиардом отражений, каждое из которых было все более злым и пугающим. – Ты же можешь превращать мысли в реальность! Так давай, вытащи нас!

Последовавший затем смех напрочь выбил дух у Писателя. Но он продолжил бегство и, очнувшись только в теперь уже своей комнате, упал на пол. Кровать не привлекала его своей мягкостью. Он собирался лежать на холодном полу, пока кто-нибудь не взорвет дверь снаружи.

Выстрел опять оказался неслышным, но он дал о себе знать звуком разбивающейся лампы над головой. В этом участке тоннеля мгновенно стало темно, и Писатель подсознательно приказал телу прибавить скорости.

Дверь!

Собрав последние силы в кулак, Писатель встал и задвинул дверь на свое место. Но она не закрывалась, не защелкивала свои запоры и вовсе не подавала никаких признаков запирания. Поддавшись мимолетному импульсу, Писатель достал диктофон и нажал кнопку. Щелчок прозвучал неожиданно звонко.

«Старая добрая комната. Только с ней у него были связаны теплые воспоминания. Ведь здесь он творил, создавал чудесные картины, наполнял их жизнью, какими бы они не оказывались. Он был самим собой, что всегда доставляло истинное удовольствие. Но, стоило перейти порог, как дверь захлопнулась, неведомой силой зашвырнув его внутрь, и раздался звук запирающихся засовов. Ловушка!»

И после следующего щелчка, Писатель понял, что дверь больше не открывается. Ловушка стала для него спасением.

Он упал на кровать и закрыл глаза, почувствовав влажные капли между веками.

2.

– Что ты творишь?! – крикнул Врач, подбежав к телу Фотографа. Его страхи подтвердились – она была мертва. Лицо, умиротворенное и спокойное, не было изуродовано выстрелом, отчего казалось, будто она лишь спит.

Но кровавые подтеки на рукаве, оставшиеся после объятий, подтвердили страшнейшие догадки. Врач достал из-за пояса пистолет, обнаруженный рядом с телом в потайной комнате, и, не раздумывая, навел его на Сержанта. Но тот отреагировал совсем не так, как рассчитывал Врач.

Сержант шел прямо на него, смотря в лицо, или в дуло пистолета. Его не переполнял страх, на его лице вообще не отражалось эмоций. Лишь неестественный взгляд вселял ужас. Это был совсем другой человек, или зверь, разницы не ощущалось. В Сержанта вселился демон, который заставлял его делать все эти вещи. Когда он уперся лбом в дуло пистолета, Врач почувствовал, что начинает терять сознание. Его грудь наполнилась усиленным сердцебиением, сбитым дыханием, а в глазах помутнело.

– Ты хочешь выстрелить? Давай! – и он снова рассмеялся этим дьявольским смехом, не отрывая огромных, белых и как будто влажных глаз. На него смотрела Смерть.

Врач опустил пистолет и попятился.

– Нет, я не буду стрелять… – прошептал он, представив на секунду, что произойдет дальше, если вдруг выстрел в голову не остановит этого монстра.

– Вот и отлично, – тихо, но жестко, Сержант поставил точку в этой ситуации.

Он подошел, и ударил Врача головой в нос. Тот упал на пол, кровь мгновенно брызнула на камень.

– Ах да, чуть не забыл, – пробормотал Сержант так, чтобы все услышали. Он направил пистолет, как всем показалось со стороны, на голову Врача и спустил курок. Выстрел изуродовал руку Врача, пистолет отлетел в сторону, куда-то в тень барной стойки. – Никогда не поднимай на меня оружие.

Клерк и Актриса в немом ужасе смотрели на происходящее.

3.

– Нужно отвлечься! Нужно перестать думать об этом! – Писатель вслух заставлял себя прийти в порядок. Мысли превратились в сплошной хаос, вращающийся вокруг одного обстоятельства.

Фотограф была мертва! Как? Почему? За что? Он не находил ответа на эти вопросы, лишь больше гнева скапливалось в его голове, постепенно она наполнялась фантазиями, как Сержант умирает тысячей способов, страдая каждый раз все больше и больше. На несколько мгновений Писатель даже начал радоваться, что обладает возможностью управления происходящим.

Но потом он задумался. А так ли это? Действительно ли он может влиять на ход событий, создавать определенные ситуации, или это лишь его фантазия или плод воображения. Случай в холле мог быть лишь галлюцинацией, а запирание двери… Черт, да ведь в таком шоке можно представлять себе что угодно!

Он постепенно терял сознание. Волнение вызвало повышенное давление, жар колотил его тело, перемежаясь с ознобом; ему хотелось лишь лечь и уснуть. А еще лучше – не проснуться потом, чтобы этот кошмар, наконец, прекратился.

Он снова и снова открывал и закрывал глаза, выдерживая разную паузу, но, в каждый раз, он видел лишь тот же черный потолок, с одиноким светильником посередине.

Он понял, что не сможет просто так исчезнуть, хотя, это было очевидно. Мозг Писателя отказывался принять происходящее после такой встряски, но с этим невозможно было ничего поделать. Осталось лишь унять все эмоции и подумать о том, что еще можно сделать.

Он открыл тетрадь и начал писать:

«Я в тупике. Забавно…

Что именно, спросите Вы? Ничего, кроме того, что я нахожусь в ловушке, в которую сам себя загнал. И смешнее всего то, что, как мне кажется, я обладаю всем необходимым, чтобы изменить ситуацию, подчинить ее себе.

Но я не могу этого сделать. То ли не знаю, то ли не хочу.

А еще я не могу перестать думать о ее смерти. И это выводит меня из колеи. Я пишу, чтобы не видеть, как она падает на пол, чтобы не помнить, как я просто стоял и смотрел, даже не понимая, что происходит. Но даже на бумаге… Не понимая, о чем пишу, я лишь смотрю сквозь чернила и…

Она все падает… и падает… снова… кровь на моих руках…»

Писатель закрыл глаза. Бесшумно, без всхлипов, звуки, больше похожие на тихий смех, исходили прочь нервным тиком. Он просто не мог сконцентрироваться на том, чтобы дышать часто и неровно. Будто в коме, его лицо твердело, переставало подавать какие-либо сигналы, эмоции отключались, превращая Писателя в бездушного манекена.

Сколько прошло времени, пока он сидел так, сомнамбулой, глядя в закрытые глаза? Но его слуха донеслись крики в коридоре. И они приближались к его комнате.

За мгновение, его восприятие прояснилось, он очнулся совсем другим человеком. Тем, кто знает, что нужно делать прямо сейчас, в эту секунду. Не зная, что произойдет, но, понимая, что ключи он потерял в зале, когда убегал от демона в теле Сержанта, Писатель поднял диктофон и прижал тетрадь с ручкой к груди. После щелчка, он замер. Ясность пропала, он вдруг понял, что не знает, что сейчас должен сказать.

– Вот дерьмо! – только и произнес он раздраженно.

Злость, скопившаяся в груди, выступила катализатором его мыслей. Он очень ярко себе представил, как проносится вдоль тоннеля с комнатами, холл находится под ним, а его взгляд все плывет к тайной комнате, оказывается внутри нее и…

Писатель произнес:

– Он даже не подозревал, что перемещения реальны, пока, однажды, бесшумный вихрь не подхватил и, за мгновение ока, не перенес его в совершенно другое место, оставив лишь наедине с шоком от произошедшего и ворохом новых возбужденных мыслей.

И ничего не произошло. Писатель испугался не на шутку, ведь он даже не представлял себе, что будет делать, если его план провалится. Он был так уверен, что является кем-то особенным. Он только сейчас смог признаться себе в этом, когда осознал полностью противоположную правду.

Писатель знал, что является таким же жалким существом, как и Клерк, с амбициями на сотню человек, но вот возможности… И, когда фантазия предложила ему возможность почувствовать себя по-настоящему особенным человеком, то мозг, по всей видимости, изо всех сил уцепился за эту возможность.

От разочарования, в понимании скорейшей гибели, он сел на кровать и закрыл лицо руками. Он не собирался рыдать или придумывать пути отступления. На секунду даже попробовал представить и ощутить, как Сержант откроет дверь ключом и, не раздумывая, всадит пулю в его голову, как это произошло с Фотографом. В этот момент он собирался подождать своей участи, как мужчина.

Через несколько секунд он открыл глаза и обнаружил себя в комнате с мониторами.

1.

Сержант не думал о происходящем, не пытался проанализировать ситуацию. Он чувствовал себя настоящим богом положения. Откуда только он решил, что ему нужно вдохнуть этот порошок в комнате? Но этот маниакальный порыв, такой требовательный, полностью привел его тело в норму. Дрожь исчезла, никакого озноба, только ровное, быстрое и бодрое биение сердца.

Но, более того, его зрение обострилось, оно приобрело небывалую четкость, слилось с остальными чувствами воедино, образовав нереальную картину вместе с ясными мыслями.

Он знал, что ему нужно делать. Как никогда раньше.

Даже войдя в тоннель, Сержант наслаждался яркостью происходящего вокруг. Мир приобретал необычно насыщенные цвета, темнота просто перестала существовать под натиском такого взгляда.

Его грудь дышала ровно и глубоко, а мышцы были полны сил, внутри них томилась закаленная мощь, которая так и просилась на свободу.

Сержант даже не догадывался, что произошедшее с Фотографом, да и вообще все метаморфозы, связанные с его перевоплощением, до чертиков пугали всю остальную компанию, в его голове не было места зазрениям совести. В момент, когда он спускал курок, он еще думал о том, что эта сучка может растрепать лишнего, заставить всех отправиться на поиски этой мощи, которую он собирался присвоить себе без остатка. Что-то подсказывало, что его тело скоро снова потребует зелья, но это не смущало Сержанта – он знал, что сам захочет подобного подъема еще и еще раз, пока не сольется с силой в единое целое.

– Иди вперед! – уверенно приказал Сержант Актрисе, кинув ключи.

Она не ожидала такого обращения, к тому же ее тело было сковано страхом и ожиданием, что этот монстр в любой момент захочет, ни с того ни с сего, разнести голову любому из уцелевших, и ключи упали на камень.

– Подними их! – в голосе Сержанта звучало раздражение. Невооруженным взглядом каждый видел его нетерпение поскорее расправиться со своим врагом, который даже ничего ему и не сделал.

Актриса вставила ключи в замочную скважину. Отчего-то ей стало жалко Писателя, ведь он не заслужил такой участи. Потом она посмотрела на Врача в конце колонны – его рука была перевязана обрывком ее платья. Когда она увидела его, разбитого и раненого, то, сжав ключ в ладони, резко повернула его и распахнула дверь.

– Здесь никого! – изумленно сказал Клерк.

3.

В углу комнаты стояла кровать и Писатель сразу же устроился на ней, если так можно назвать то, как он упал в жесткий матрас лицом, и вдохнул его вонючую пыль. Перевернувшись, он был вынужден откашляться, потому что мерзкий запах никак не хотел покидать носоглотки. Потолок был таким же черным от плесени и старости, как и во многих других помещениях этого ужасного дома.

Что же пошло не так? – думал писатель, вспоминая все события, которые продлились какое-то время назад. Но ответ никак не мог прийти в голову, как и осознание того, что время тоже размазалось, потеряло свою истинную сущность, как только его перестали считать. В мире без солнца, не имеет значения, сколько прошло секунд. Все решает только желание. Желание спать, желание есть, желание справлять нужду. Но Писатель поймал себя на мысли, что эти естественные оправления организма не тревожат его тело.

Возможно, что прошло не так много времени, но тогда ситуация представилась со стороны еще более жесткой реальности – значит, они начали грызться друг с другом за столь короткий промежуток времени…

Мысли плясали, все никак не могли сконцентрироваться на чем-то одном. Тогда Писатель заставил себя вспомнить о последних словах Фотографа, как бы это ни было больно. Она говорила что-то про порошок в столе в этой комнате. Он встал на ноги, но почувствовал лишь безразличие, мгновенно отразившееся в ватных мышцах и нежелании больше сопротивляться. Он подумал и о том, что, возможно, именно смерть сможет вытащить его из этого кошмара.

И опять неизвестное желание, моментальный импульс, прогнал этих гнусных червей из головы, и Писатель направился к ящику, глядя во все еще мерцающие мониторы.

Они завораживали, гипнотизировали и отвлекали. Количество подсказывало о том, что эти экраны как-то связаны с ними, с группой. Но теперь, когда они наполнены лишь беспорядочным узором бело-черных точек, эта загадка останется неразгаданной. Теперь эта головоломка была подобна разбитому монитору – несмотря на его рабочее состояние, паутина из трещин была отдельной помехой к открытию правды.

В ящике стола действительно покоился небольшой, чуть больше ладони, мешок с порошком настолько белым, что каждая отдельная пылинка, опустившаяся на него, сразу же контрастировала на его фоне. Пакет был заполнен лишь наполовину, что навевало на определенные мысли – кто же успел опустошить его. Но появлялся и другой вопрос – что именно этот порошок делает с человеком? Если действия и вид Сержанта являлись его действием, то Писатель ужаснулся мысли о том, что эта отрава может сделать с группой людей.

Но совсем другая деталь привлекла внимание Писателя. Ящик плохо поддавался, поэтому его пришлось распахнуть с силой. И в самом конце ящика, скрываемом тенью от крышки стола, виднелась небольшая щель.

Писатель вытащил ящик полностью и, не найдя другого решения, высыпал порошок вместе с пакетом прямо на стол. Сверху на бурлящую и дымящуюся горку опрокинулось фальшивое дно ящика и тонкая тетрадь.

Ящик упал на пол, когда Писатель взял тетрадь, почему-то обеими руками. Он подумал, что в ней изложено нечто настолько важное, чем необходимо пользоваться с удвоенной осторожностью.

7.

Я не знаю, как меня зовут.

Я не знаю, как я здесь оказался.

И, что самое пугающее, я не могу выбраться из этой комнаты.

Такое ощущение, что я здесь уже несколько дней, настолько одиночество в замкнутом пространстве оттягивает время. И эти шестеро на мониторах все еще лежат без сознания. Если бы они не ворочались во сне, то я бы уже давно решил, что они все мертвы, а все происходящее вокруг – какой-то ужасный эксперимент. Вот только что можно изучить, наблюдая за человеком, смотрящим на мертвецов?

Когда я очнулся в этой комнате, то не придал значения странности моего положения. Мне было плохо, все тело трясло, а ноги отказывались удерживать тело в стоячем положении. Да и окружение было странно похоже на мое жилье из прошлой жизни.

Во всяком случае, так мне казалось в тот момент, когда думать совершенно не хотелось из-за отвратительного самочувствия.

С каждой секундой становилось все хуже. Закрывая глаза, я представлял падение потолка, а головная боль, что удары молотком прямо внутри черепа. Головокружение то отпускало, то снова подбрасывало мое зрение и мысли. Тело было лишь якорем, удерживавшим настоящего меня от исчезновения, отлета души…

Когда стало немного легче, я, испугавшись, что это состояние улетучится, решился встать на ноги, чтобы найти лекарство. Голова таяла на плечах, и с полузакрытыми глазами я прошел к столу, даже не заметив мониторов (хотя как такое можно было не заметить!).

И в ящике стола я нашел порошок.

Сначала, как только я употребил его, то подумал, что это настоящее лекарство. Но очень быстро изменил свое мнение. Организму стало гораздо легче буквально в тот же момент, как только стоило мне вдохнуть его в легкие. Откуда-то этот процесс казался знакомым, хотя жжение в носу и непрекращающийся чих подсказали, что была допущена ошибка.

Потом я позабыл обо всех своих тревогах! Это ощущение было не просто сродни эйфории – оно приносило удовольствие от каждого шага, от каждого движения руки и поворота головы. Мышцы были полны энергии, мысли стали ясными и прозрачными, а настроение явно улучшилось.

И именно в момент своего внутреннего триумфа я понял, что нахожусь в ловушке. Описать свои ощущения лишь как замешательство – это слишком большая ложь. Внутри моего несчастного тела словно образовалось две личности, две стороны конфликта, не желающие уступать друг другу.

Мне хотелось вырваться наружу, я был полон сил, казалось, что я смог бы уничтожить все преграды на пути. Но вторая моя половина понимала всю безысходность после нескольких попыток выбраться наружу.

Когда я принимаю порошок, время летит словно пуля.

Кстати, о пулях. Я нашел пистолет под кроватью. И теперь, когда действие лекарства заканчивается, я чувствую глубокие изменения в себе, заставляющие меня думать об ужасных вещах.

Мне кажется, что я неизлечимо болен, и лишь этот порошок может держать мое тело в состоянии, лишь отдаленно напоминающем здоровое. Я чувствую себя механизмом на батарейках, умирающим каждый раз, когда их заряд подходит к концу.

Это происходит внезапно, как по щелчку пальцами. В один момент я превращаюсь в слабого и разбитого человека. Мои мысли пустеют, их ясность улетучивается в момент.

Мне кажется, что пистолет мне оставлен только для того, чтобы я прекратил свои мучения. Значит я прав – моя болезнь неизлечима…

Они уже давно начали бродить внутри моих экранов, но это мало меня заботит. Я хочу понять природу своего состояния, продержаться без порошка. И если я почувствую, что болезнь прогрессирует – я убью себя.

Секунды подобны вечности… Я чувствую что-то инородное в груди – оно стучится изнутри, заставляет дыхание быть прерывистым, из-за этого мне не хватает воздуха. Голова кружится, похоже, что начинается кислородное голодание. Кажется, я кричал, я раз за разом спрашивал воплем, что со мной происходит, но ответа не было.

Глаза слипаются, я чувствую настолько сильную слабость, что даже не могу разлепить веки для нормального зрения. Подумав, что это все из-за голода, я содрал немного кожи с живота, чтобы заставить мозг думать, что желудок наполняется. Я жую ее и не чувствую вкуса. Как не чувствую боли. Рассудок мутнеет и…

Это невероятно!

Я увидел нечто волшебное, манящее, как спасение!

Я лежал на полу и смотрел в стену, когда она вдруг залилась светом и озарила прозрачную надпись. Я не мог ее различить, слишком уж ярко горели буквы. Я видел очертания каждой, но больной рассудок не мог соединить их в слова.

И тогда я запустил руку в собственный живот, откуда я недавно вырвал кусок и, как сумасшедший художник, бросился на стену, отчаянно полосуя ее руками, очерчивая буквы кровью.

Я почти закончил. Но я чувствую, как болезнь поражает мозг все сильнее. Все сильнее.

Все силь…

4.

Волочиться за Сержантом было не трудно. Похоже, что он увидел в Клерке настолько беззащитное существо, что отдал ему пистолет и, даже ничего не пригрозив, повернулся спиной. Клерк думал о том, чтобы выстрелить ему в спину, но решил отказаться от этой затеи.

Он чувствовал, что с Сержантом сможет почувствовать себя нужным, а если – нет, то всегда найдется время вынести кому-нибудь череп.

– Эй, Актриса, – сказал Клерк шепотом, боясь, что Сержант услышит.

Но тот был слишком занят поиском Писателя. Они прошли все комнаты до завала и теперь направлялись обратно к залу, по-прежнему проверяя все двери.

Актриса и не думала откликаться. Ее раздражал Клерк, который только расцвел от того, насколько жалким он оказался, что Сержант даже не побоялся оставлять его в тылу с оружием в руках. Ее внимание было привлечено Врачом, который казался совсем пропавшим. Его лицо побелело, даже приобрело синеватый оттенок, что могло быть причиной большой кровопотери. Но он не делился своими переживаниями и самочувствием. Он просто шел, прихрамывая, в конце колонны, Актриса держалась рядом. Сначала она хотела помочь ему идти, приобняв за плечо, но Врач отказался от поддержки, убрав ее руку.

– Актриса, – сказал Клерк чуть громче, все еще озираясь на Сержанта. – Я могу помочь Вам.

– Можешь? – глаза Актрисы сверкнули злобно и отчаянно. – Так давай же, спусти курок. Неважно в кого – в меня или в Сержанта. Мне кажется, что это не имеет значения.

– Что ты такое говоришь? Сейчас мы найдем Писателя, а он уже вытащит нас.

– Что?! – чуть ли не вскрикнула Актриса. – Ты сам-то веришь в то, что сказал. Сержант не в себе. Что-то превратило его в маньяка. Он идет за Писателем только для того, чтобы убить его.

Клерк хотел что-то сказать, но его толкнуло прямо в стену, его нос больно врезался в сырой кирпич.

Сержант залепил пощечину Актрисе, да такую сильную, что она завалилась на пол.

– Что ты там мелешь? Повтори!

Она посмотрела на Сержанта снизу вверх, даже не пытаясь подняться. На женском лице проступили слезы, но не от боли или отчаяния. Это был лишь предательский рефлекс, ведь ее глаза, губы, морщинки вокруг носа – все выражало лишь лютую ненависть вкупе с разочарованием. Ей было все равно на то, что произойдет потом.

– Я сказала, что ты – больной ублюдок, превратился в ничтожество, которое действует изподтишка! Ты даже самого себя не хочешь спасти, тобой движет лишь злость, которая даже не принадлежит тебе! Что ты нашел в той комнате?! Может наркоту?!

Сержант вздрогнул.

– Я ведь припомнила что-то из прошлого. Думаешь, я, Актриса, не догадалась бы, что за порошок упоминала бедняжка Фотограф?! Но ты слишком туп, чтобы…

Сержант навис над Актрисой всем своим могучим телом, она чувствовала его противный запах от слишком обильного потоотделения, ее голова моталась влево и вправо от ударов крепкими кулаками. От смеси запаха и головокружения Актрису затошнило. Вдруг эти удары прекратились и последнее, что она услышала перед тем, как звон в ушах заполнил собой весь фон, был крик Сержанта.

В абсолютной тишине, будто в другом мире, она увидела, как Врач стоит рядом с этим чернокожим монстром и прокручивает что-то блестящее в его боку. Сержант повернулся, но Врач, сделав невозможный, казалось, маневр, вонзил скальпель в глаз. Актриса видела, как Сержант вопит, что есть сил, но не слышала этих воплей. Ох, как она жалела об этом!

Еще один маневр от удара и Врач вонзает лезвия прямо в щеку Сержанту. И получает мощный удар в висок, который обрушивает тело в сером халате на пол. Актриса видит лезвие в открытом от крика рту Сержанта, для нее это противное зрелище, но, зная, что случится теперь, она не может отвернуться.

Сержант поднимает пистолет и, не задумываясь, стреляет один раз. Второй.

Третий.

Актриса хотела закричать, заплакать, но лишь тьма в закрытых глазах встретила ее объятиями.

3.

Когда все закончилось, глаза снова сфокусировались на происходящем, а тошнота спала, Писатель сразу же бросился к Актрисе, которая почему-то оказалась не в его руках, а рядом, на полу, в нескольких метрах. Писатель боялся признаться самому себе в том, что до последнего момента не верил в удачное перемещение вдвоем, но ведь получилось!

– Очнись! У нас получилось! – почти кричал Писатель, радуясь, как ребенок, произошедшему.

Актриса не сразу подала признаки жизни, но когда она открыла глаза, ее удивление граничило с ужасом – настолько она была не готова к созерцанию потерянного спутника.

– Что произошло? – спросила она, приподнявшись.

– Мы переместились! – воскликнул Писатель, беря Актрису за плечи, будто пытаясь придать более весомое значение своим словам. Конечно, от его внимания не ушло то, как она попятилась, когда его ладони прикоснулись к плечам.

Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать. Писатель нервно кусал губы, смотря ей в глаза, на подбородок, снова в глаза. Внезапно, ее лицо налилось красным и она влепила своему спасителю пощечину.

– Так, значит, ты все-таки можешь управлять происходящим?!

Писатель даже не успел осознать ее реакцию, не то, что ответить. Он обиженно смотрел на ее контрастную перемену, потирая лицо. Как странно он видел ее, даже не удивившуюся его способностям.

– Похоже, что да… – неловко ответил он.

– Тогда какого черта ты медлил?! Врач… О, Боже! – она заплакала. – Он умер из-за тебя!.. Из-за твоей трусости… Он умер…

Пока Актриса рыдала, создавая болезненное эхо даже своими бесшумными всхлипами, Писатель почувствовал себя виноватым. Ведь получается, что она права. Да, он не сразу осознал свои возможности; да, он думал, в первую очередь о собственной потере и спасении… Но ведь он заставил мониторы работать, он мог вмешаться раньше.

– Ненавижу тебя… – раздалось из-за баррикады сложенных ладоней. – Ты мог спасти его…

– Хватит! – резко оборвал ее стенания Писатель. В этот момент он даже сам не понял, что на него нашло, но чувство уверенности и жестокого эгоизма опьянило его. – У нас нет времени терзать друг друга тем, что нельзя изменить.

Он встал с колен, бросив спутницу на полу, и подошел к мониторам. А там Сержант угрожал Клерку могучими кулаками, пока тот, в свою очередь, закрывал лицо руками, что-то нервно и быстро бормоча. Писатель не знал, стоит ли жалеть его, но глядя на унижения, ему становилось не по себе, а к горлу подступал ком, может даже от стыда.

– Я знаю, что нужно делать! – радостно сказал Писатель, удивившись подобной идее.

– И что же? – тихо и без интереса спросила Актриса.

– Я стану, как он! Если это сила, то она поможет мне! Я – Хранитель!

1.

– Эй, урод!

Крик прокатился по всему огромному дому. Это ощущалось всем телом – вибрация, настолько сильная, что Сержант вот-вот ждал нового приступа, подобного тому, что случился в холле со всеми.

Внезапный прилив ярости ослепил глаза чернокожему полицейскому. Он начал чувствовать дрожь, но не понимал, отчего она – то ли действие зелья подходило к концу, то ли адреналин разрывал мышцы на части. Он снова начал потеть так сильно, что влага заливала лоб и уши, но это было неважно.

Этот слабак бросил ему, Сержанту, вызов.

Улыбнувшись и сжав в твердом кулаке рукоять пистолета, Сержант направился к звуку. Он даже не вспомнил о том, что буквально несколько минут назад, по словам Клерка, Писатель появился из-за его спины, взял Актрису на руки и внезапно исчез, что-то пробормотав в кулак. Так же его не заботило кровотечение из живота и глаза. «Пока нет боли – нечего и задумываться о ней», – так думал Сержант.

Писатель стоял посередине зала, держа одну руку за спиной. Он улыбался, его глаза смотрели прямо на врага, а на лице было несвойственное выражение лица. Сержант сразу догадался, что произошло, но не боялся. Ему казалось, что порошок может придать силу только ему одному.

Было видно по лицу, что Писатель собирается вступить в разговор, но Сержант и не думал предоставлять ему такую возможность. Он собирался действовать быстро, ведь дело не только в той силе, что может дать зелье. Сержант собирался действовать так, как ему подскажут мышцы, рефлексы и инстинкт, а Писатель не выглядел похожим на человека, который может похвастаться наличием всех трех факторов.

Оказавшись в метрах пятнадцати от цели, Сержант остановился. И, как он подозревал…

– Ну и что мы будем с тобой делать? – спросил Писатель, пытаясь побороть эмоции и совладать с рвущимся наружу зверем.

Стоило ему чуть отвести глаза, что не ушло от пристального внимания Сержанта, как он поднял руку с пистолетом и спустил курок.