Текст книги "Город мертвецов и другие истории (сборник)"

Ее слова были ужасны, ужасны настолько, что мои грехи были лишь песчинкой в часах размером с тем, что ей довелось пережить. Она перестала говорить, поставила точку, не рассказывая о том, как она жила после всего произошедшего, не добавила ни слова о том, чем занимается, и что ее мучает.

Лишь рассказ о прошлом, послуживший мне опорой, которая помогла совершить лишь один-единственный шажок к ней в голову. Этого оказалось достаточно, что влюбить меня по уши.

Я смотрел на ее блестящие глаза, полные слез, на хрупкое тело и понимал, что с ней нам не суждено быть вместе из-за того, ведь мы уже знаем друг о друге слишком много. Но я мог надеяться на взаимность с ее стороны.

Я притянул ее поближе и осторожно прикоснулся, не поцеловал, а лишь слегка приложил свои губы к ее губам. Почувствовал вкус ее слез и вдохнул частое дыхание.

Она хотела меня поцеловать, но я чувствовал то, что и ей открылось понимание того, как наши отношения становятся слишком больными друг для друга. Она прижала свою щеку к моей, и это прикосновение сказало мне больше чем тысяча любых слов, липнувших к языку.

Молния сверкнула, гром затих, и так же неизбежно она отстранилась от меня.

На ее лице улыбка была подобна лезвию бритвы, тонкая, жестокая, терзающая мое тело. Страх, что она со мной лишь играет, пробудился неожиданно, ведь я не задумывался раньше об этом.

Немного совладав с собой, я сказал:

– Что ты хочешь, чтобы я сделал для тебя?

– А разве ты должен что-то совершать? Это необходимо? – снова тихий спокойный голос.

– Я хочу быть с тобой до самого конца. Пока мы не поймем, что дальше будет лишь смерть, и ради этого я готов сделать все, что угодно.

На миг, как от дуновения ветра, ее взгляд дрогнул, когда прозвучало слово «смерть», несмотря на то, что наш оконченный разговор только и шел о ней. Это было странно, даже неуютно. Ее мысли были недоступны мне, но что-то ее задело,

Спустя некоторое молчание, она ответила:

– Я хочу, чтобы мы с тобой притворились кем-то другим. Только так у нас есть шанс узнать друг друга лучше. Ты помнишь, в тот день, когда мы встретились второй раз, я задержалась перед одной дверью?

Я лишь молча кивнул, понимая, что говорит она о ресторане «Le goût vers la vie», об острове прошлого в серых тонах настоящего.

– Там мы можем стать кем угодно. Ты можешь быть моим братом, любовником или мужем. И лишь один танец расскажет нам больше, сделает нас похожими.

Последний танец

Дверь распахнулась, а яркий свет ослепил глаза, они, уже привыкшие к черно-белому фильму, не были подготовлены к такому удару. Цвета всех оттенков золотого окружали нас повсюду, музыка сочилась сквозь анфиладу впереди, звала к себе навстречу. Швейцар приветливо улыбнулся и, ознакомившись с наличием наших имен в списке гостей, подозвал девушку из гардероба.

Я помог своей спутнице, которая назвалась Лилиан в этот вечер, снять пальто. Ее аккуратная прическа, уложенная волнистыми прядями набок, и темно-синее коктейльное платье сразу же привлекли мое внимание. Она была совершенно иной, настолько сильно отличалась от девушки, которая рассказывала мне об ужасных вещах и прижималась со слезами на глазах. Мне стало не по себе от мысли: «Неужели она все это время лишь играла со мной?» С какой умелой грацией она двигалась, разговаривала сейчас, все это придавало ей шарм светской львицы, но все-таки оставляло сомнения об ее истинной природе.

Я скинул собственное пальто и передал его даме, явно недовольной моим временным ступором.

– Позвольте, господа, я провожу вас к столику, – сказал внезапно появившийся из ниоткуда молодой официант.

Лилиан подала мне свою правую руку, и мы направились за проводником.

Роскошь окружавшего нас антуража поражала своей вычурностью и необыкновенной красотой. Я никогда раньше не видел столько картин, золоченых узоров на изумрудного цвета стенах, резных рам вокруг огромных зеркал, отполированных до такого безупречного блеска, что, казалось, будто ты смотришь сквозь окно в соседний проход, где, как нельзя кстати, проходят твои двойники.

Я никогда раньше бы не подумал, что внутри насквозь пропитанного мраком и суетой города находится такое изысканное и не вписывающееся в реальность место, похожее на дворец давно забытых правителей.

За анфиладой угадывался поворот в зал, свет оттуда плясал на стенах, его очень выгодно поглощали люстры со свечами над головой.

Когда мы повернули налево и увидели обеденный зал, я почувствовал, как кисть моей спутницы невольно сжала мою руку. Ее глаза расширились от удивления и восторга. Мне и самому стало немного не по себе – словно я обманом попал в место, куда мне запрещали идти всю жизнь. Было преступлением даже просто смотреть на всех этих людей, на украшения, окружавшие каждый столик, каждый декоративный элемент.

В правой части зала располагались круглые столы с белоснежными скатертями, огромными букетами неизвестных цветов, которые пахли так тонко и ароматно, что создавалось впечатление, будто они же и являются фирменным блюдом.

Столов было больше двух десятков – настолько большим была эта часть помещения. Но занятыми оказались не больше семи, что немного обескураживало, но все-таки успокаивало – ведь было бы глупо сделать что-то не так перед куда большим количеством посетителей. Все мужчины были в смокингах, и я, на секунду забыв о своем, немного опешил, почувствовав себя голым. Но нужно было идти дальше.

Слева, из-за небольшого насаждения комнатных растений, открывался вид на сцену и танцевальный зал, где пылающие страстью и некоторым опьянением от алкоголя и своей состоятельности пары двигались в такт живой музыке, исполняемой небольшим оркестром. Силуэты двигались влево-вправо, вперед-назад, каждый по своему, они то разделялись на два очертания, то снова сходились в единое целое.

Когда мы сели за стол и заказали основные блюда, нам принесли легкий аперитив – сок из несладких сортов винограда. Я чувствовал себя не в своей тарелке от происходящего, но это не мешало любоваться спутницей. Нежно-розовая помада подчеркивала ее губы на белоснежном лице, линия черных волос плавно переходила в воротник платья без декольте, так уместно выделявшее ее утонченность. Моя ладонь еще помнила прикосновение к ее спине, прохладной, то ли от дождя, то ли от ее природного недуга.

– Здесь столько света, – сказал я. – Тебе неприятно?

– Нет, все в порядке, – немного подумав, ответила Лилиан. – По странности, моя кожа реагирует только на солнечный свет. Здесь я чувствую себя словно в раю.

Она улыбалась, уголки ее губ открывали маленькие ямочки на щеках. Она выглядела такой счастливой, а вместе с тем и я становился уверенней.

– Итак, Дезмонд, – произнесла она вскользь, сделав акцент на моем фальшивом имени. – Что ты чувствуешь, оказавшись в этом месте?

– Неловкость. До сих пор меня держит в тисках ощущение нереальности происходящего. Как сон, в котором становится страшно – а проснусь ли я вообще?

Она еще раз улыбнулась, но дерзко, как хищница, загнавшая жертву в ловушку. Ее глаза смотрели прямо на меня, она не опускала взгляд, читала мои эмоции, пила их прямо из моего сердца.

– Тот же вопрос и тебе, Лилиан, – я также выделил ее «имя», пытаясь сделать эту фразу ответным уколом. – Ты так желала притвориться кем-то другим и вот – у тебя другое имя, твой вид уверенный и счастливый, но получила ли ты то, зачем пришла?

– Пока нет, – тихо ответила она, отведя глаза в сторону.

Она смотрела в сторону танцевального зала, на движущиеся тела, которые повиновались каждому изменению ритма, каждой ноте, как загипнотизированные. С каждым па, которое повторялось вновь и вновь, она делала вдох и задерживала дыхание. Лилиан, несмотря на мои опасения, в ней все еще угадывались черты той маленькой девочки, что играла в подвале с тенями. Будь ее воля – она бы с удовольствием взяла один из инструментов и также повелевала каждым движением танцующих.

Она заказала мясо слабой прожарки, так называемый «rare», с ним подавались овощи, приготовленные на гриле. На тарелке это выглядело весьма изысканно, сочный стейк с кровью, аккуратно разложенные по цветам всевозможные стручки и кусочки овощей, соус из авокадо в отдельной емкости. Я же взял себе цыпленка с печенью и желтыми томатами «черри», во всяком случае, на бумаге это показалось мне наилучшим выбором.

Вино, по совету официанта, того самого парня, что проводил нас к столу, оказалось сухим и терпким, но оставляло приятное послевкусие и пьянило голову после первого же глотка.

Но, даже почувствовав легкость, я никак не мог разговорить Лилиан, даже имя ее казалось мне чуждым этой девушке. Она была хрупкой и нежной, но в душе таился коварный хищник, а оружием могло оказаться любое слово.

Я находился на прекраснейшем свидании в своей жизни с той, кто заполнила всю мою жизнь, потому что прошлое растаяло после нашей встречи, но ощущение поддельности происходящего угнетало все вокруг. Мы, как пара, познакомившаяся вслепую, без знакомства, без переживаний. Не было больше нашего разговора на отшибе города, в темноте, пьянящей не хуже Кьянти на столе.

– Что будет потом? – выпалил я.

Она помолчала, представив, будто ей почудилась эта реплика.

– Ты хочешь знать, будет ли у нас секс? – ехидно ответила она своим вопросом.

– Это ли я хочу услышать от тебя? Хочу сказать тебе правду – я чувствую, что все это не по-настоящему, и никаким образом не относится к нашим реальным отношениям.

– Но ведь я сказала тебе, что хочу почувствовать себя другой. Ты понятия не имеешь, какая я, в кого ты влюбился, словно мальчишка в лагере в девчонку, которая отдалась тебе просто от скуки. Я хочу быть такой.

Она злилась, и это возбуждало меня. Я понял, что нахожусь на верном пути к открытию ее истинной сути.

– Не боишься ли ты того, что узнав меня на самом деле, ты можешь столкнуться с чем-то настолько отличным от твоих представлений, что ты сам не захочешь быть рядом?

– Я лишь хочу понять то, что уже знаю. Хочу прикоснуться к тебе, хочу поцеловать и обнять и услышать вещи, которые ты никому не говорила раньше. И это я не об истории твоей жизни.

– То есть вместо того, чтобы забраться ко мне в трусики, ты хочешь трахнуть мою душу?

Я откинулся на стуле и расстегнул воротник. Бабочку пришлось развязать, она повисла по обе стороны шеи, как порванная удавка. Столь сильно она изменилась. Она играла, как хорошая актриса в неподходящем ей фильме, переигрывала, но была по-прежнему великолепна. И я боялся признаться даже себе, что теперь и эта ее сторона возбуждала неподдельный интерес. Я узнал совсем другую девушку, и чувствовал себя гадким изменником, но именно это и держало меня здесь.

Она замолчала. Вдруг она встала и пошла в сторону танцующих силуэтов. Я не знал, стоило ли мне идти за ней. Я смотрел то в сторону ее отдаляющегося силуэта, то на бокал с едва заметными следами помады.

Она подошла к мужчине, что стоял у стены рядом с танцевальным залом и курил то ли сигарету, то ли сигариллу, аккуратно стряхивая пепел в чашу рядом. После нескольких слов они направились куда-то в сторону, где за листьями одного из растений угадывалась табличка пожарного выхода. Лилиан еще раз обернулась и посмотрела на меня взглядом, что отличал ее от той, «другой» девушки.

Я подозвал официанта и попросил принести счет. В его глазах читалось недоумение, ведь в такой поздний час посетители ресторана заходили совсем не для того, чтобы просто поужинать. Но я все-таки настоял на своем и, через несколько минут, на столе красовалась кожаная книжка с пачкой купюр внутри. Я совершенно не думал о выпотрошенном счете в банке, который обеспечил проход в это изысканное заведение, мой новый смокинг и стоимость дорогих блюд. Я сидел и размышлял о том, что я, похоже, был единственным человеком в этом заведении, чью душу трахнули по-полной. Вывернули наизнанку и изнасиловали, да так, что ни один мозгоправ не вернет все на место, в том порядке, в котором я всю свою жизнь выстраивал каждый мельчайший случай, каждое мимолетное воспоминание. Когда официант пришел забирать книжку, он принес мне последний заказ – дорогую сигару из самого конца меню. Ловким движением он обрезал запечатанный кончик и подал мне ее для прикуривания. Я никогда раньше не курил даже сигарет, поэтому моя неопытность не обошла стороной этого услужливого парня. Огонь на деревянной спичке облизывал поверхность сигары, но никак не поглощал ее, не позволял моим легким вдохнуть густого едкого дыма.

– Вы позволите? – спросил официант, хотя я понятия не имел, о чем он.

Жестом я показал ему, что он вправе делать то, что захочет.

Он сел напротив, как раз рядом с бокалом, на ободе которого еще угадывались очертания розовых губ. В несколько движений и затяжек, кончик табачного изделия покрылся оранжевой чешуей и заполнил пространство голубоватым дымом, таким густым, что к нему можно было прикоснуться.

– Наше начальство давно уже отсутствует, поэтому мы с поварами предоставлены сами себе, – как бы невзначай сказал он, передав мне сигару. – Я Дэниел.

– Приятно познакомиться. Дэниел, – мы пожали друг другу руки.

– Проблемы со спутницей? – сразу же спросил он.

– Дэниел, тебе разве не нужно обслуживать другие столики, – надменно сказал я, увиливая от ответа. Меньше всего мне хотелось обсуждать произошедшее с официантом.

– У нас почти на каждый столик есть свой официант. Поэтому вы – мои единственные клиенты на этот вечер.

Я наполнил бокалы остатками вина и передал ему свой. Сам же я взял бокал Лилиан.

– Думаете, она вернется? – спросил Дэниел.

– Нет, ошибаешься, я об этом не думаю. Я хочу выкурить эту сигару и отправиться домой, чтобы забыть об этом вечере и перестать притворяться.

– Знаете, тот мужчина, с которым вышла ваша девушка – он родственник владельца этого ресторана. Иначе мы бы просто не позволили им выйти через пожарный выход. Но вас я могу пропустить, если хотите, конечно.

– Спасибо, я обязательно подумаю над этим.

Мы пили вино и курили эту вонючую сигару, передавая из рук в руки, как трубку мира. Кто-то из клиентов косо посматривал в сторону нашего столика, и я даже хотел сказать что-то о возможных жалобах, но передумал. Дэниел внушал вид человека, который знает, что делает, несмотря на возраст такой же, как и у меня.

Через некоторое время, вряд ли оно превышало пару минут, но растянулось на часы, Дэниел вернул мне сигару, еще добрую ее половину, и ушел. За клубами дыма я не видел происходящего, и это было прекрасным моментом и поводом погрузиться в мысли. Но их не было. Как ни странно, я думал лишь о том, как хорошо сочетается вкус вина, которое мне не нравилось, со вкусом сигары, которая нравилась мне еще меньше.

Вдруг я увидел Лилиан. Она медленно шла в мою сторону, ее взгляд соприкасался с моим в такте медленного вальса, который звучал на сцене. Ее волосы были также идеально уложены, но в них угадывались капли дождя, как крошечные алмазы в лучах агрессивного освещения, по ее плечам бежали тонкие ручейки, а на лице играла улыбка. Те же ямочки, но помада была другой. Похоже, что она покрасила губы повторно, взамен испорченного слоя. Алая полоса, пухлая и вульгарная, манила меня к себе.

Я затушил сигару, сильно, со злостью, вдавил ее в мрамор пепельницы, и пошел ей навстречу. Мы встретились как раз в центре танцевальной площадки и, не сговариваясь, прижались друг к другу. Несмотря на притупленные сигарой рецепторы, я все-таки учуял незнакомый запах – запах вишневого табака, исходивший от ее волос, кожи и этих алых губ.

– И что же ты сделала?

– Я просто немного притупила свою злость на тебя, – тихо и спокойно ответила она.

Мы кружились под огромной люстрой в центре зала, медленно, совсем не так, как окружавшие нас люди.

– Неужели мой разговор разозлил тебя настолько сильно, что ты… – и я замолчал.

Осознание того, что это был наш последний танец, и больше мы никогда не увидимся, вдруг постучало в мою голову.

Она вытолкнула меня на свежий воздух.

За пожарным выходом находился обычный тесный переулок, с обычными мусорными баками, грязью и лужами, что блестели всеми цветами радуги от масла или бензина.

– Ты же хочешь этого? – сказала она, прижимая меня к мокрой стене.

Она жадно впивалась в меня губами, то ли целуя, то ли кусая за подбородок, шею и уши. В какие-то моменты это было слишком, я даже чувствовал боль, но никак не мог совладать с этим порывом.

Я отвечал на ее поцелуи своими, мы тесно жались телами, от происходящего становилось жарко настолько, что дождь испарялся на наших волосах и коже.

Она немного отстранилась и разорвала нижнюю часть платья до пояса, после чего закинула свою левую ногу мне на бедро. Я схватил и принялся нагло лапать ее белую кожу, все еще холодную, как и раньше.

– Я столько всего натворила в жизни. А ты был единственным человеком, кто хотел узнать меня ближе.

Ее слова были похожи на лихорадочный бред, произнесенный в пылу страсти. И я совсем не знал, как на него реагировать.

Мои ноги промокли насквозь, ботинки были окончательно испорчены, но я думал лишь о своей правой кисти, что приближалась к точке в ее теле, окутанной жаром. Она извивалась на мне, давила прямо на землю, но я удерживал равновесие, аккуратно массируя ее трусики. Стон вырвался из ее горла, она глубоко дышала, но все еще пыталась что-то сказать.

– Пойми, ты должен стать таким же, как я, если действительно хочешь прочувствовать все, что испытала я в этой жизни. Пути назад не будет.

Я погрузил палец в ее лоно, горячее и манящее. Она стонала и бросалась в мои объятия все сильнее, словно желая слиться воедино, в единое естество. Кусала и пощипывала губами мою шею. Я чувствовал, что мы оба находимся на пике удовольствия.

Ее правая ладонь скользнула холодным прикосновением от моей щеки до клокочущего пульса, я почувствовал укол, а потом легкость. Это было похоже на слабость, сон после долгой бессонницы, на наркотическую эйфорию.

Лишь потом я вспомнил сквозь алкогольный туман, что платье она не порвала, а аккуратно разрезала тонким блестящим предметом.

Пока мы двигались в такт, как одни из этих танцором там, вдалеке, я чувствовал, что силы покидают меня, что оргазм все сильнее захватывает мое тело. Кровь в шее стучала быстро и сильно, пульс надрывался, как землетрясение. В глазах темнело.

Не отпуская ее спины, я слегка отстранился, продолжая двигаться.

На ее губах была кровь. Даже в кромешной темноте я смог бы отличить ее алую помаду от красной жидкости, стекавшей по губам, по тем самым ямочкам, что мне так нравились.

Моя кровь.

Она снова бросилась на меня, желая закончить начатое, что бы ни являлось ее целью. Ее тело дрожало от удовольствия, а я, не чувствуя ни ног, ни рук, продолжал входить в нее, не понимая происходящее, как в мираже. Голова холодела, а дыхание сбивалось и пропадало через такт…

Когда мы достигли пика, она громко вдохнула, это было похоже на захлебнувшийся крик.

Я упал на землю и сидя, не думая, накинул брюки. Застегнуть их уже не представлялось возможным, тело немело, глаза окончательно закрывались от мрачной неги.

Из последних сил я поднял голову вверх и посмотрел на нее, она удалялась в сторону улицы, обернулась на секунду, чтобы я увидел лицо той робкой девушки, что заворожила меня своей простой красотой и неизведанным страхом.

Вдруг стены вспыхнули огнями. Красный сменялся синим и наоборот, и снова, и снова. Она побежала прочь, без туфель, без пальто, которые остались в ресторане, в гардеробе. За ней побежал мужчина в одежде полицейского, но это уже было неважно для меня. Даже моя задница перестала держать меня ровно, и я свалился на бок.

Последнее, что я увидел – это тело, угадывавшееся в темноте между мусорными баками. По темно-коричневым ботинкам я опознал в нем человека, курившего вишневые то ли сигареты, то ли сигариллы.

Эпилог

Врачи сказали, что шрама не останется. Обосновали это тем, что надрез был выполнен профессионально и аккуратно. Скальпель так и не нашли, возможно, он был для нее чем-то особенным, как талисман.

А еще они сказали, что теперь моя жизнь относится к одному из чудес света, слишком уж много крови я потерял на момент, когда патрульный увидел падающий на асфальт силуэт в переулке.

За эти два месяца, что я провел в больнице, они только и делали что говорили, говорили, но я не слушал их. Мои мысли были заняты другим.

Я не думал о мотиве, который подтолкнул Лилиан на такой поступок. Напротив, отчасти мне даже стало ясно, что все ее личности, успел я с ними познакомиться или нет, все они – лишь плод ее игривого желания перевоплотиться в другого человека. От начала и до конца все было безумной постановкой. А я случайно попался на роль статиста, который возомнил себя в главной роли.

Все было игрой, кроме одной мелочи…

Поздним вечером я все-таки добрался до своей квартиры. Счета, счета, электронное письмо от дяди, который даже понятия не имел, что со мной случилось, поэтому и не навещал. Никаких следов возможного взлома, которого я, почему-то, даже ждал.

Первым делом я сел за ноутбук – банальная моторика, не оставившая меня даже после длительного отсутствия. Включив его, я обнаружил себя в полнейшей пустоте. Не хотелось работать, и плевать, что после такого долгого перерыва все придется начинать с самого начала. Не хотелось смотреть новости, произошедшие в мире за последнее время.

Смешно признаваться, но даже желание самостоятельно снять напряжение, которое терзало меня в госпитале, улетучилось.

И я понял, что мне необходимо.

Я открыл новый текстовый документ и решил выплеснуть все значимые события своей жизни туда, в экран, в горящий поток информации. Но на этот раз по-настоящему. Оставить все как есть, ничего не удаляя.

Месяц я писал свою хронику. Я засыпал за ноутбуком, я ел в этой же комнате, иногда расхаживая с тарелкой в руках, обдумывая, что я хочу поведать себе дальше. Несколько раз, от истощения, находясь в бесконтрольном состоянии, я просто отключал свою печатную машинку, не сохраняя ничего, как трус, как в старые добрые времена. И тогда, превозмогая сон, подкрепляясь злостью на самого себя, я снова продолжал вести внутренний монолог. Голос в голове не затыкался, он все нашептывал: «А ты помнишь? Помнишь это?»

Мое тело стало похоже на белоснежный саван, плотно окутавший скелет. Даже еще бледнее, чем в день выписки. Знали бы доктора, как глубоко в задницу я закинул их предписания о правильном питании, чтобы восстановить баланс веществ и насыщенность крови.

Изо дня в день мне становилось все труднее дышать, легкие стали слабы, как у больного пневмонией. Но история гипнотизировала меня. Мне казалось, что я знал больше, что я заглянул в душу каждому человеку, которого я встречал на своем жизненном пути.

Иногда я смеялся от созерцания написанных моментов моей жизни, что вызывали смех. Иногда плакал, читая о том, что заставляло меня плакать.

Однажды утром я проснулся от чувства, будто кто-то жег мое тело огромной лупой, как муравья. Вскочив на кровати, я понял, что это внезапно взошедшее в наших краях

солнце. Организм начал задыхаться, тело трепетало под назойливыми лучами, как шипит мясо на костре.

Я задернул шторы, но это не помогло, температура не спадала, мне становилось душно. Пришлось сломать кровать и сделать из нее подобие ящика, в который помещалось мое тело.

Я начал писать только ночью. Это сокращало общее время, проведенное за воспоминаниями, но ночью я и чувствовал себя лучше – свежесть из раскрытых окон радовала меня, тело бодрилось. В некоторые ночи я даже выходил на прогулку и за припасами и не возвращался до самого утра.

Во время одной из таких прогулок я задумался о предписаниях врачей. Мне стало страшно от того, насколько худым и бледным я становился. Мне нравилось мое существование, оно было явным подтверждением моей теории об усиленном обращении к мозговой деятельности уставшим без сна организмом. Но пугало меня то, что в один определенный момент я мог просто растаять, не проснуться или не поднять свое тело из кровати.

В момент размышлений показался силуэт впереди. Это был парень лет двадцати пяти-восьми. Он был пьян.

Когда мы поровнялись, он специально толкнул меня плечом.

– Эй, какого хрена! Ты что себе позволяешь?

Я ни слова не ответил. Немного испугался, но мозг работал на полную катушку, предсказывал все, что происходило вокруг. Я знал, что он делает в этот момент, провоцирует, ищет приключений.

И так же я знал, что силой мне его не взять, особенно в том состоянии, в которое я себя поверг взамен чистого разума.

– Значит, в молчанку будешь играть? Посмотрим, как тебе понравятся такие игры.

Что-то щелкнуло, и в его руке блеснула полоса. Он сделал шаг вперед, а я чуть-чуть попятился. Адреналин опьянил мое измученное тело, как алкоголь на голодный желудок, в висках стучало, а руки и ноги наливались теплом.

В момент, когда он сделал рывок, я поймал его движение взглядом и толкнул его ногу, занесенную для шага. Он потерял равновесие и упал на дорогу. Когда его тело коснулось земли, послышался хрип. Я поспешил перевернуть его и увидел нож с выкидным лезвием, торчащий из его правого плеча. Он лежал на спине, глядя на рукоять без лезвия, что вошел в его тело глубоко настолько, что я не мог оценить его настоящую длину. Он не мог кричать, видимо, от удара о землю.

Я вытащил нож, с трудом, длиною лезвие было около пяти-шести дюймов.

И когда свет попал на оружие, я увидел пятна крови на нем. Они казались густыми, медленно скапывающими на куртку моей первой жертвы. Повинуясь мимолетному импульсу, находясь под действием наркотического адреналина, я всадил лезвие в аорту этому проходимцу.

Кровь заструилась, разошлась лужей за секунды, а я, как ребенок, который только что разбил вазу, не знал что делать. Совершенно не соображая, я упал на колени и принялся пить эту жидкость прямо из его шеи. Она была теплой, даже горячей, обжигала небо и пищевод, но вместе с жадными глотками в меня поступал алкоголь. Голова кружилась от неудобного положения, ноги затекли в один момент, но я не мог остановиться. Я продолжал пить до тех пор, пока неведомая сила не отдернула меня от тела и меня не вырвало. Стараясь, чтобы все выпитое не ушло с рвотой, я заткнул рот рукой и глотал позывы желудка. Через минуту все было кончено.

Тело я скинул в канализационный люк.

Она не врала насчет непереносимости солнечного света. Может быть, обман заключался в причине, почему у нее было это заболевание, но суть от этого не менялась. Светило ненавидело меня, оно не хотело, чтобы я творил эти ужасы под его лучами, не осквернял старый-добрый свет. Но меня это устраивало.

После третьей жертвы, парня из бара, который хотел излить мне свою историю об ушедшей девушке, я впал в спячку. Мне было плохо, но не от крови, а от того, что я напоил его чуть ли не до преждевременной смерти.

И когда я выспался, я снова стал обычным жителем. Из зеркала на меня смотрел худой парень, с нормальным цветом кожи, со здоровым румянцем. Неужели кровь привела меня в порядок так быстро?

Я записался к психологу и настоял на том, чтобы наши приемы были в вечернее время, после захода солнца. Два сеанса мы просто разговаривали на отвлеченные темы, он, словно профессиональный сапер, прощупывал территорию вокруг, прежде чем приступить к работе.

В конце третьего сеанса я задал вопрос:

– Доктор, а что вы думаете о вампиризме?

– О, ну что вы, Дезмонд, это всего лишь сказки, которыми пугают детей в европейской глубинке, да по которым потом снимают дрянные фильмы.

– Но если бы вампиры существовали в наше время, какими бы они были, по вашему мнению, конечно?

– Однажды студентка задала мне такой вопрос. Я не ответил сразу. Нужно было немного подумать над ответом, чтобы он был верным, даже невзирая на шутливость самого вопроса. Я искренне полагаю, что такие люди очень больны. Полагая, будто убивая других, они забирают жизненную силу, так называемые вампиры лишь усугубляют свою болезнь, берущую начало в комплексе неполноценности, мании величия и хроническом одиночестве. Они хотят видеть себя творцами новой расы, но я не думаю, что они хотели бы общаться между собой.

Я был шокирован и не знал, как стоит отреагировать, чтобы не выдать себя. То есть я – обыкновенный псих? О нет, доктор, вы заблуждаетесь. Кровь помогает мне держать в узде тот разум, что я взрастил.

Вслух я лишь задал следующий вопрос:

– А что насчет инициации? Ну, вы знаете, что существует много легенд, о кольях, о крестах, о боязни солнца. Как можно объяснить передачу этого через укус?

– Эффект плацебо. Представьте себе, что вампир-донор растит себе будущего преемника и рассказывает ему все то, что, по его мнению, должен знать каждый вампир. И это происходит не раз и не два, а после акта инициации жертва начинает бояться всего происходящего вокруг, ведь нападение, испитие крови, насилие – это огромный стресс. Дальнейшее доделывают стереотипы о представлении вампиров в современном обществе.

Я улыбнулся. Забавно было слушать его потуги. Даже само слово «вампир» из его уст вызывало у меня ненависть.

– Дезмонд, а почему вы спрашиваете?

Сейчас я поставлю точку в своем повествовании.

Несколько предложений – и все будет кончено. Но только здесь.

Я уже собрал самые необходимые вещи, выкинул все оставшиеся; лишь стол и стул в комнате, чтобы я мог дописать последние строчки.

Не могу сказать, что бегство дается мне с трудом – дорога зовет, шепчет и дарит новые надежды. Дядя продаст мою квартиру и перешлет мне деньги в любую точку мира.

Оказывается, секретарша моего психолога поссорилась со своим мужем и задержалась допоздна в офисе. И в то время, когда я хотел спрятать труп доктора, я понял, что клавиши ее компьютера нещадно набивают свою чечетку. Я оставил тело и ушел через окно.

Теперь я отправляюсь в путешествие по стране. Что оно сулит? Мне неизвестно.

Я знаю лишь одно – эта история будет издана, а потом опубликована в интернете и ей суждено стать мифом, выдумкой, городской легендой.

Моя история.

История Дезмонда Блэка.

05.13