Текст книги "Бес, творящий мечту"

Иван Федорович Наживин
Бес, творящий мечту

Бес, творящий мечту. (Повесть времен Батыя)

На берегах Калки

Был год 1223-й. В богатый и славный Галич, сосредоточие жизни всей Юго-Западной Руси, явился вдруг из кочевьев, из страшной, всегда гремевшей оружием степи половецкий хан Котян в сопровождении своих сподручников. Половцы были чрезвычайно перепуганы.

Княжил тогда в Галиче Мстислав Удалой, князь торопецкий. Он был «дебел телом, чермен лицом, – говорит летописец, – великом очима; храбр на рати, милостив; любяще дружину по велику, именья не щадяще, ни питья, ни еденья браняше». Котян был его тестем.

– Что такое? – спросил Мстислав половцев. – В чем дело?

И те поведали князю, что с востока, из-за Волги, появился в степях какой-то новый народ, татары, что шли они ратью несметной и все мели перед собой, как ураган.

– Какие татары? – с удивлением спрашивали перепуганных степных волков храбрый князь и его галичане. – Уж не путаете ли вы чего? Откуда бы они взялись так вдруг?.. Поезжайте назад, посмотрите внимательней, и, когда воротитесь, мы подумаем тогда, что делать.

– Нет-нет… – говорил испуганный Котян на своем смешном русском языке. – Некогда уже ворочаться. Надо строить скорее полки. Нам одним с ними не справиться никак. Идите скорее на помощь нам, а то они, разбив нас, обрушатся и на вас. Тогда и вам несдобровать. Их идет видимо-невидимо…

Бесстрашное сердце было у Мстислава, но и он смутился: он знал Котяна за доброго воина.

Стали держать совет, и вот, сдумавши, решили, чтобы князь Мстислав созвал скорее в Киеве, матери городов русских, съезд князей. И сейчас же – тревога половцев заражала – понеслись ко всем князьям гонцы…

Через немного времени в старый Киев, где княжил тогда Мстислав Романович, уже в годах, собрались со всех концов Руси князья. Туда же прибыли и ханы половецкие. Они униженно кланялись, молили забыть старое размирье, дарили князьям лихих скакунов степных, верблюдов, буйволов, девок красных. Один из них, Бастей, для большого умилостивления князей русских даже крещение принял… Русские князья разделились: храбрые сердца звали на битву, а те, что поосторожнее, удерживали: дело половецкое – нам что? Но умудренный опытом всей своей жизни боевой Мстислав Удалой быстро помирил всех.

– Нам выгоднее помочь половцам, – сказал он, – потому что иначе они соединятся с татарами и вместе с ними обрушатся на Русь…

Князья задумались: положение было невеселое.

– Это он руку половцам тянет, – сказал кто-то тихонько. – Тестю своему, Котяну, помочь хочет.

Данила Романович Волынский, молодой, но доблестный витязь, сверкнул глазами.

– Препираться нет времени, – сказал он. – Надо поскорее исполчать Русь.

В те молодые времена молодежь рано начинала жить. Бывали случаи, что князья водили полки в двенадцать лет. Данила уже в шесть лет владел мечом. Когда крамольники-бояре хотели разлучить его с матерью, выпроваживая ее из Галича, он ехал за ней с громким плачем верхом, а когда один боярин схватил было его коня за повод, Данила ткнул его мечом. И только одна мать могла отнять у него меч и умолить остаться в Галиче. И теперь, «младства и буести ради» – ему было едва двадцать лет, – Данила горячо стоял за рать.

Порешили: рать. И сейчас же князья разъехались по своим волостям строить воев11
  Вой – воин.


[Закрыть].

К великому князю суздальскому – на севере Руси он занимал первое место – был послан гонец, чтобы он шел скорее на помощь.

Всю долгую зиму Русь кипела приготовлениями, а по весне, как только дороги после распутицы провяли немного, Русь пришла в движение из конца в конец: к острову Варяжскому на Днепре, близ Заруба, потянулись полки на ладьях, на конях и пешие. Шли киевляне, черниговцы, волынцы, смольняне, переяславцы. Куряне, путивльцы и трубчане пришли коньми. Из залесской стороны, с севера, шел с дружинами ростовский и суздальский племянник великого князя Василько Константинович, князь ростовский. Галичане на тысяче ладей опустились Днестром к морю, поднялись взводу и стали станом у речки Хортицы, на Протолчьем броде. Из степи подходили и с востока, и с запада полки половецкие. На реке от ладей была такая теснота, что вои с берега на берег переходили по ладьям, как по мосту… Смущал только всех отказ рязанских князей выйти с ратью на общее дело да запоздание полков суздальских.

Жара и засуха стояли прямо нестерпимые. Раскаленный воздух был полон дыма от горевших где-то лесов и болот, и горький запах гари перехватывал дыхание. Глаза слезились от дыма. И вдруг в довершение всего на западе засияла блестящая комета – сперва хвостом на юг указуя, а потом на востоке перевернулась, в поле половецкое: оттуда-де беды ждите. И смутив души по всей Руси, – недоброе то знамение!.. – вдруг пропала…

Татары, прослышав о движении больших сил, прислали вдруг к князьям послов. Русская рать во все глаза дивилась на невиданных еще степняков. Они были невысокого роста, коренасты, широкоплечи, с плоскими скуластыми лицами и раскосыми глазами. На круглых головах их были войлочные шляпы с небольшими полями, которые спереди и с боков были загнуты, а сзади на шею опущены. Малорослые крепкие коньки их с буйной гривой и хвостом так и плясали под ними и сверкали налитыми яростью глазами, но они крепко, как пришитые, сидели в седлах с короткими стременами. Вооружение степняков составляли длинные копья с пучком конских волос, кривые сабли и луки с длинными стрелами…

В качестве переводчика татары привезли с собой одного русского, должно быть, полоняника, который держался, однако, очень независимо, а по отношению к русским князьям даже как будто и неприязненно. Это был старик высокого роста, стройный и крепкий. Лицо его было когда-то красиво, по-видимому, но теперь все изуродовано оспой, а выбитые передние зубы еще более безобразили его. Большие, дерзкие соколиные глаза не опускались ни перед кем…

– Мы не на вас пришли, – сказал военачальник-посол, жирный татарин с хитрыми, заплывшими глазками и длинными, висящими вниз усами. – Мы пришли на своих холопей и конюхов, половцев. Возьмите с нами мир. А прибегут они к вашим рубежам, бейте их, а имение их берите себе. Мы знаем, что и вам они причинили немало зла.

Князья незаметно переглянулись: верить, конечно, не приходилось ни татарам, ни половцам…

– Не слушайте их, князья… – проговорил Котян, старый степной волк. – Мы как-никак, а давно соседи: бывает, что и ссоримся, но бывает, что живем и по-хорошему… У нас степи, у вас своя земля. А эти лезут в чужое… Кто их звал? Не за добром покинули они свои земли и пришли в степь… Не слушайте их…

Беседа продолжалась недолго. Татары держались высокомерно. Мстислав Удалой – он по своему положению, а в особенности по славе воинской был, несмотря на присутствие великого князя киевского, старшего из всех, первым, – тоже вспылил… Еще немного – и засверкали мечи дружинников и сабли половцев, и седой Днепр покатил изрубленные тела татар к порогам… Взялись за рябого.

– Кто ты? Откуда?..

– Зовут меня Плоскиней, а родом я новгородец, – смело отвечал тот. – Шел я с гостьми22
  Гости – купцы.


[Закрыть] новгородскими Волгой на Хвалынское море, да наткнулись мы на татар: караван наш весь пограбили, а потом сожгли, а меня вот в полон взяли.

Его оставили в покое.

– Рать, – решил Мстислав Удалой.

– Рать, рать, – радостно подхватила молодежь. – Не целоваться мы сюда с ними сошлись со всех концов Руси.

И потянулись русские полки вдоль берега Днепра к Олешью. На первом же привале, ночью, из стана исчез, точно сквозь землю провалился, Плоскиня. Но не прошло и двух ден, как навстречу им снова бесстрашно выехали послы татарские. И снова был с ними рябой Плоскиня. Снова и снова просили они князей воротиться, обещая не трогать рубежей русских, и было в их бесстрашии что-то такое, что заставило князей отпустить их хоть и без мира, но на этот раз с головами.

Жаркой, преждевременно увядшей от засухи степью русская рать, сверкая оружием, длинной змеей растянулась вдоль берега Днепра. Хотя измена рязанцев, запоздание суздальской рати и это странное присутствие в рядах татар рябого Плоскини и смущало, но шли резво, с верою в дело. И вдруг точно искра по полкам пробежала: дозоры пометили впереди татарские разъезды… Данила Романович на лихом угорском скакуне своем – они звались на Руси фарями – сразу загорелся и понесся в степь. За ним поспели и другие молодые князья: уж очень хотелось им померяться скорее силами с неведомыми степняками, которые нагнали такого страху даже на неробких половцев. Но татары ждать их не стали и скрылись в высокой траве. Молодежь, храбры33
  Храбр – сильный, удалой витязь.


[Закрыть], так и горели.

– Княже Мстиславе и ты, князь Мстислав Романович, – окружили они Удалого и князя киевского, – не стойте! Пойдем скорее противу им… Мы их побьем…

Удалой рассмеялся: люб ему был молодой задор храбров! Но у него уже была своя думка: он был ревнив к славе воинской, и захотелось ему не только первому, но одному ударить на татар и взять всю славу победы себе. Он бил ворогов Руси на всех украинах ее и ни разу еще не знал он поражения.

– Стой, братья. Во всем должен быть порядок, – сказал он. – Дела хватит всем. Передом надо идти человеку бывалому. Я пойду сторожевым полком сам, все высмотрю, а там потягнете и вы.

И недолго думая с тысячью человек своих галичан он переправился через Днепр – рать шла правым берегом – и скоро наткнулся на небольшой передовой отряд татар. Закипело сердце старого воина; блеснул его меч харалужный, во многих боях испытанный, и бешеной лавиной бросились его конники на врага. Недолга была схватка горячая: конники, секуще44
  Секуще – сражаясь.


[Закрыть], уже гнали врага в глубь степей, а другие уже занимали табуны и стада татарские…

Разгоряченный первым успехом, старый Мстислав бурно устремился в степь. Остальные полки спешно переправлялись через Днепр и спели55
  Спели – поспевали.


[Закрыть] за ним. Девять дней шла русская рать палящими степями и достигла, наконец, берегов небольшой степной речки Калки, дремавшей среди зеленых камышей. Дымы костров за Калкой показали им, что там – и недалеко – стоят главные силы татарские. И невольно дрогнуло сердце даже и у храбрых: и конца-краю словно не было стану татарскому!..

Мстислав Удалой – с молчаливого согласия всех он продолжал распоряжаться всем делом – приказал Даниле Волынскому переправиться со своим полком и некоторыми другими через Калку. Тот так и загорелся: «бе бо дерз и храбр и от главы и до ног не было в нем порока»66
  Поскольку был дерзкий и храбрый и полностью, с головы до ног, безупречен (др.-русск.).


[Закрыть], а вслед за Данилой переправился и сам Удалой со своими галичанами. Верного слугу своего Яруна выслал он вперед с половцами сторожевым охранением, а русским полкам повелел стать станом, но не утерпел и сейчас же поскакал со своими дружинниками вслед Яруну. Окинув издали, с шеломяни77
  Шеломя, шеломянь (др.-русск.) – холм или цепь холмов.


[Закрыть], глазом полки татарские, он снова полетел к своим и велел скорее готовиться к бою. Ни Мстиславу Киевскому, ни Мстиславу Черниговскому он не сказал ни слова: был он в нелюбьи с обоими и хотел всю славу взять себе…

Данила ехал со своими боярами-дружинниками передом. Татары, пометив приближение полков русских, уже выстроились, чтобы встретить их. И огненным вихрем ринулся на них Данило со своими и на первом же приступе получил рану в грудь. Молодой и сильный, буести ради, он не почувствовал раны и рубил, как бешеный, направо и налево. Мстислав Немой, увидев, что Данило ранен, ринулся с красным уже мечом в руке к нему на помощь. Крепко подвизался бок о бок с ним Олег Курский. Татары, закрывшись плетенными из хвороста щитами, метко поражали русских воев длинными стрелами, которые железными наконечниками своими пробивали даже и добрые кольчуги. Их военачальники – в противоположность русским князьям, которые честью считали рубиться в первых рядах, – стояли на конях в отдалении, на возвышении, окруженные своими женами и близкими, все верхами, и смотрели на кровавый бой…

Татары дрогнули и побежали. Ярун с половцами ударил им в затылок, но татары, увидав половцев, озлобились, повернули хающих коньков своих обратно и ударили по степнякам. Половцы замешкались. Татары, почувствовав это, с диким воплем нажали, и половцы в страхе бросились прямо на станы русских князей, которые, поздно узнав о начале битвы, не успели еще построить полков своих в порядок. И половцы смяли все: пеших, конных, обоз… Татары навалились на сбитых половцами русских, и началась в диком шуме сеча злая, лютая…

Даниле не стало мочи. Грудь его горела. Рука устала рубить. Он поворотил истомленного, покрытого кровью коня к Калке, вынесся из кровавой бури и припал к воде напиться. И вдруг сзади услыхал он крики страха. Он живо вскочил: русские полки побежали. Он поскакал за своими, и сердце его упало: вместе со всеми бежал Удалой, бежал в первый раз за всю долгую жизнь свою!..

– Княже! – в отчаянии крикнул он старику. – Да что же это такое?!

– И сам не ведаю, – в испуге на скаку отвечал Удалой. – Я сам с дружинниками своими слышал, что татары скликались между собой по-русски: словно это наши, переодетые татарами, были… И до того напугались этого вои мои, что сразу бросили все и побежали…

Он уже понял свою ошибку – что начал бой, не сказав ничего другим князьям, – и душа его болела.

– Да полно! – воскликнул Данила. – Может, помстилось тебе?..

– Заворачивай, заворачивай, княже, давай! – вдруг закричали, заскакивая сбоку, татарские наездники на чистом русском языке. – Только бы эти, в золотых-то оплечьях, не ушли!

И, рубясь, они бросились к князьям… Данила просто ушам своим не верил, как и все. Смятение еще более увеличилось в русских рядах.

На высоком берегу Калки, на шеломяни, стоял со своим полком старый Мстислав, великий князь киевский. Как и Мстислав Удалой, он все время держался на отшибе: он надеялся с одним только своим полком справиться с татарами. Но и он уже понял свою ошибку и решил не принимать, по крайней мере, сраму на свою седую голову. Пока татары грудь с грудью рубились с другими русскими полками, его вои торопливо строили укрепление из телег обоза. Часть татар, конники, бросились в погоню за русской ратью, а часть бешено полезла на шеломянь, к рати киевской. Киевляне бились, как звери, и никак не давались татарам. С исступленным визгом те снова и снова лезли на стан и снова, как волна от берега, все в крови, откатывались назад…

И только ночь прекратила сечу…

Но едва чуть забрезжил светок за степью бескрайной, как снова татарва – дух от нее был такой, что дыхание перехватывало, – упрямо полезла на приступ, снова откатывалась назад и снова, приходя во все большее и большее исступление, лезла на киевлян. Те рубились уже из последних сил. Между телегами и на телегах, и под ногами стыли тысячи окровавленных изрубленных трупов, вопили и умирали раненые, но никто на них уже не обращал внимания: по ним ходили, на них падали, за ними прятались от ударов врага…

– Княже, – задыхаясь и размазывая по исступленному, потному лицу кровь, проговорил какой-то вой, подходя, шатаясь, к князю. – Хошь верь, хошь не верь, а среди поганых рубятся против нас и наши…

– Окстись, парень! – усмехнулся старик. – Зарьял от боя, вот нись что тебе и мерещится…

И мечом он молча указал дружинникам, где в одном месте киевляне ослабли. Дружинники ринулись туда.

– Вот истинный Господь, княже! – перекрестился тот, и на лице его было удивление. – Сам глазам своим не верил, а так…

– Ну, будет, будет тебе! – сказал князь. – Присядь, отдышись маленько… А то и не то еще привидится.

Вой с усмешкой покачал головой – у него было добродушное лицо и добродушная бородка с сединой – и вдруг, словно что-то придумав, побежал к телегам, у которых среди визга татар, криков киевлян, скепания щитов червленых, лома копейного и лязга мечей и сабель точно прибой морской кипел. И не прошло и получаса, как тот же вой – князь Мстислав заметил его добродушное, истомленное лицо – в сопровождении других воев подвел к князю только что захваченного пленника.

– Ну вот, не верил, княже, теперь удостоверься сам… – едва переводя дух, проговорил он. – Наш, собака!

Мстислав удивленно вгляделся в худощавое, все окровавленное лицо пленника, на щеке которого на розовой нитке страшно висел выбитый глаз. Крепко сжав зубы, раненый тихонько стонал и, видимо, только с усилием держался на ногах.

– Чей ты? – строго спросил князь. – Погоди: если скажешь правду, откуда вы там, среди татарвы, взялись, я божусь тебе отпустить тебя на все четыре стороны…

Раненый через силу усмехнулся.

– У меня одна дорога, княже, в могилу… – едва выговорил он и сплюнул в примятую, пыльную траву кровь. – А кто мы и откуда, нам того таить не приходится. Бродники мы, со всех концов Руси собрались тут…

Кровь бросилась в лицо Мстиславу.

– Хороши!.. – воскликнул он. – С погаными… А крест-то есть на тебе?

– Был, княже, да выбросил… – подавив стон, отвечал бродник. – Без надобности он нам, как и вам… А что к поганым-то мы попали, так кто ж нас к ним загнал, как не вы?.. От князей да бояр житья на Руси не стало – вот и пошли мы, собравшись, против вас, чтобы хоть за кровь человечью с вами сосчитаться… ты думаешь, что раз ты, князь, так тебе и хоромы нужны златоверхие, и девки, и казна золотая, а нам, смердам, и корки сухой довольно? Врешь, старик: дышать и нам хочется… Вот и сошлись… и… пошли…

Он пошатнулся и вдруг рухнул на пыльную траву. И поднял на князя уже затуманившийся смертной истомой глаз.

– Кому Русь мать, а кому и мачеха, княже… – едва выговорил он, снова выплевывая кровь. – Вот и… пошли с по…гаными… места себе на Руси… искать… А не нашли бы, так хоть… с вами, волостелями, посчитались бы…

Дикий визг вдруг покрыл его слова. Татары прорвали в одном месте стену защитников и пробились за телеги. Мстислав выхватил меч и вместе с теми дружинниками, которые на всякий случай стояли около черного стяга великокняжеского, бросился к прорыву. И опять оттеснили татар прочь… Князь сейчас же поскакал назад: он впервые слышал такие дерзкие речи, и ему хотелось допросить бродника до конца. Но пленник, уткнувшись окровавленным лицом в траву, уже лежал без движения. И, поникнув головами, печально стояли над ним изловившие его вои…

Бой кипел. До самого вечера бились истомленные киевляне с погаными. Те, в исступлении, точно в чертей каких превратились, которых не останавливало уже ничто. И только ночь прекратила опять страшную резню. За черной степью жутко мигали зарницы тихие, и смерть незримо реяла над окровавленным станом обреченных. От трупов павших поднимался уже тяжкий дух тленья…

На зорьке неподалеку от телег выросла вдруг высокая фигура Плоскини.

– Стой! Не стреляй! – подняв руку, крикнул он. – Я от хана слово принес.

Русские вои пропустили его через завал из телег и изуродованных и окровавленных тел раненых и мертвых, которые валялись повсюду. Князь Мстислав нахмурился: он сразу узнал рябого, что приходил с татарскими послами переводчиком.

– Что тебе? – строго нахмурил он брови.

– Княже, против силы татарской тебе не выстоять, – сказал Плоскиня своим тяжелым басом. – Ты это сам уже видишь. Все полки русские уже разбиты – только твои киевляне еще держатся. Хан обещает отпустить тебя с твоим полком, ежели ты согласишься заплатить ему искуп.

Бледный и усталый, князь усмехнулся.

– А кто же нам порукой будет, что татары твои не обманут нас? – сказал он, стараясь подавить в себе отвращение к изменнику: он видел, что вои его изнемогали и что осталась их горсть.

– Я готов крест за них на том целовать… – поднял на князя свои дерзкие соколиные глаза бродник.

– Ну недорого стоит крестное целование изменника!

– А ты думаешь, что крестное целование князей русских стоит дороже? – усмехнулся тот. – Вы только и делаете, что один другому крест целуете, а потом один другого тут же и душите… И какие такие бродники изменники? Что в холопах-то они у вас страдать не хотят? Измена в этом невелика. Хочешь, давай попробуем: я сяду князем на стол киевский, а ты ко мне на конюшню кощеем ступай – тогда и поглядим, надолго ли твоей верности хватит! Да нам спорить времени нет: я прислан от хана. Хочешь, давай искуп и иди со своим полком на все четыре стороны, не хочешь – все равно пропал…

Мстислав повесил седую голову.

– Хорошо, согласен… – сказал он с трудом. – Пусть хан сам назначит искуп. А ты все же целуй за них, поганых, крест. Отче, дай ему крест, – обратился он к зеленому от страха попику, который стоял сзади него с немногими уцелевшими дружинниками.

Попик дрожащими руками поднес броднику крест. Тот, усмехнувшись, перекрестился и поцеловал распятие. Кивнув князю, он исчез за валом мертвых тел и, вскочив на своего коня, вихрем понесся в татарский стан. И скоро по степи запели татарские трубы, и татарские полки, выстроившись, вытянулись перед своими кибитками. Изможденные русские вои лежали на пыльной, залитой кровью траве. От татарского стана отделилась небольшая группа всадников: то был герой Калки хан Бурундай. Они въехали на шеломянь – бродник Плоскиня сопровождал их – и презрительно смотрели на расстроившиеся ряды киевской рати. Еще мгновение, князья с Мстиславом во главе были схвачены татарами, конники татарские, с саблями наголо, с диким визгом, как наводнение, ринулись за вал, и – все было кончено…

Торжество татар над киевской ратью было полное. Всюду, среди тысяч мертвых тел, заполыхали костры для пира. В воздухе стояла нестерпимая вонь трупов и варящейся конины, от которой Русь всегда с души тянуло. И, когда варево было готово и принесли кумыс, татары со смехом притащили для своих воевод несколько досок. Под эти доски они уложили мертвых и умирающих русских князей, и воеводы, хохоча, сели на них вокруг большого костра пировать. И слышны были под ними стоны и хряст костей… «И тако ту сконча князи живот свой…»

Погоня же татарская не отставала от бегущей русской рати и без пощады секла всех отстававших. Так погиб князь Святослав Яневский, и Изяслав Луцкий, и Святослав Шумский, и Мстислав Черниговский, и Юрий Несвижский, и много доблестных храбров земли Русской. Из воев же спаслась едва десятая часть: так, в пятницу, 31 мая, «убийство бесчисленное сотворися». Половцы деятельно помогали татарам, убивая беглецов из-за коня, из-за плаща, из-за оружия… И Мстислав Удалой, едва живой от позора, переправившись на другой берег Днепра, тотчас же распорядился изрубить и сжечь все ладьи, чтобы страшным степнякам нельзя было перебраться за Днепр…

С окровавленных берегов тихой, задумчивой Калки страшной лавиной двинулись татары степями на Русь, все предавая огню и мечу и отгоняя великий полон. Некоторые городки и селения выходили к ним навстречу с крестами и иконами, но пощады не было никому. И так, дойдя до Новгорода святополческого, что на Днепре стоял, близ Витичева, верстах в сотне от старого Киева, татары вдруг, неизвестно почему, поворотили назад и – исчезли в бесконечных степях…

И не успела Русь передохнуть от страшного погрома, как снова закипели в ней повсюду кровавые свары княжеские: и в Галиче, и на Волыни, и в Киеве, и в Курске, и в Новгороде, и в Володимире Залесском, и в Смоленске, и в Чернигове. В Галиче баламутили бояре и призывали на помощь угров, ляхов и половцев. Псков воевал с Литвою, ссорился с Новгородом и начал сговариваться против него с немцами, которые, почти уже покончив со славянским Поморьем, все упорнее стремились на Русь. Наместник Христа, папа, дал буллу, разрешающую образование духовно-рыцарского ордена, обязанностью которого было бы распространение католичества среди язычников не только словом, но и – мечом. Сперва орден этот назывался Fratres militiae Christi, а потом просто gladiferi, но Русь почему-то скоро переделала это в «дворян Божиих». И вот дворяне Божии, продвигаясь берегом Варяжского моря, крестили туземцев направо и налево. Крещеные бросались в Двину, чтобы смыть с себя крещение. Немцы мучили, убивали тысячами туземцев и сжигали селения, а те, ожесточившись, убивали, заживо жарили и съедали своих врагов, дворян Божиих…

А на Руси люди, книжному делу хитрые, все гадали о татарах: откуда они пришли? Куда скрылись? Какой язык у них? Какая вера? Какого рода они? Куда делись бродники, им помогавшие? И одни говорили, что это прежние печенеги, другие называли их таурменами, безбожными моавитянами, а третьи заверяли, что это те самые народы, которых побил в свое время Гедеон, что пришли они из пустыни между Востоком и Севером, что это о них предсказывал святой Мефодий Патарский: прийти им к скончанию века и попленить всю землю от Востока и до Евфрата, и от Тигра и до Понтского моря, кроме Эфиопии… Мнения ученых, как известно, всегда расходятся. А православные, которые попроще, те, помавая88
  Помавать – кивать, покачивать.


[Закрыть], главами, говорили, что Бог один знает, что это за люди, а наслал Он их на Русь за грехи ее, вспять же обратил, ожидая покаяния ее.