Текст книги "Домашняя жизнь русских царей"

Шествие в Успенский собор

В XVII ст., с первых же лет царствования Михаила Федоровича, органы и цымбалы составляли уже необходимую принадлежность дворцовой Потешной палаты, при которой находились и постоянные игрецы на этих инструментах, цимбальники и органные мастера. Под именем цимбал должно разуметь, по всему вероятию, старинный немецкий народный инструмент (гакебрет), грубое подражание фортепьянам, вроде русских гуслей, с металлическими струнами, на котором играли, ударяя по струнам двумя деревянными молоточками, обтянутыми сукном. Тем же именем могли обозначаться и клавесины или клавикорды, старинные фортепианы, так что цимбальник мог обозначать и цимбалиста или пианиста. В 1614 г. цимбальником Потешной палаты был Томило Михайлов Бесов, которого и самое прозвание указывает, что это был артист своего дела. После него упоминаются цимбальники Мелентий Степанов (1626—1632) и Андрей Андреев (1631). Они, без сомнения, устраивали не одну игру на цимбалах, но заведовали и органной игрой.

Органная игра, видимо, очень нравилась домашнему государеву обществу и потому были приняты меры устроить ее еще лучше, для чего и вызваны были, конечно, немцы. В 1630 г., 14 октября, выехали к государю послужить ремеслом своим органного дела мастера, а главным образом мастера часовых дел, Анс Лун да Мелхарт Лун; а привезли они с собой из Голландской земли инструмент на органное дело, и тот они инструмент на Москве доделали и около того инструмента станок сделали с резью и расцветили краской и золотом; и на том инструменте сделали соловья и кукушку с их голосами; а как играют те органы – и обе птицы поют сами собой без человеческих рук. За то мудрое дело государь пожаловал им из своей казны 2676 рублей, вероятно, по оценке материалов и работы. Но, кроме того, когда работа была окончена и государь их дело смотрел и игры слушал дважды, им дано было по сорок соболей да «в стола место», т. е., вместо приглашения к царскому столу,– корм и питие, что было очень почетной наградой. В 1637 г. Анс или Яган Лун помер, а брат его в 1638 г. был отпущен в свою землю по собственному желанию, причем ему дано 100 руб. денег, сорок соболей по 40 руб. и шесть подвод. Государь приказал ему, чтоб он опять возвратился в Москву и вывез бы с собой двух часовых мастеров с условием научить в Москве учеников. Немцы Луневы также выучили для своих органов мастера из московских.

Кроме больших органов, которые были сделаны еще в первый год их службы и стояли в Грановитой палате, они, вероятно, устроили несколько подобных же инструментов в меньшем размере и для Потешной палаты. Таким образом, с этого времени немецкая органная игра является уже не случайной гостьей в царском дворце, а становится повседневной потехой в домашнем быту государя, служит постоянным увеселением для его семейства, для царицы и для детей и для всех ее комнатных людей. Впоследствии органное дело стало обычным делом и для московских дворцовых мастеров, так что государь посылал уже органы, как диковину, в подарок персидскому шаху. В первый раз органы московской работы были туда посланы в мае 1662 г.

Очень понятно, что в царской Потешной палате музыкальные инструменты, цымбалы, органы и т. п. существовали не для одного лишь гудения, а представляли необходимую и весьма важную статью и для других разнообразных увеселений. При их помощи устраивалось, вероятно, всякое скоморошное дело – народные спектакли, начиная с кукольных комедий и оканчивая небольшими сценическими представлениями. Известно, что кукольная комедия и в старину принадлежала к числу потех общенародных, обычных, и нет сомнения, что ее происхождение относится к очень давним временам.

««Вместе с вожатыми медведей,,– замечает Олеарий,– у русских можно встретить и комедиантов, которые между прочим представляют разные шутки посредством кукол; для этого устраивают они из холста, обвязанного вокруг тела, род сцены, помещающейся над их головами, на которой куклы представляют разного рода фарсы. С такими подвижными театрами ходят русские комедианты по улицам»⁷³.

Конечно, для царских детей подобные потехи представляли одно из любимейших увеселений, поэтому в Потешной палате, судя по некоторым, хотя и скудным свидетельствам, шли постоянные представления даже немецких фигляров, балансеров, фокусников и т. п., которые непременно разыгрывали и какие-либо действа, арлекинады, небольшие шуточные пьески, на что вообще хитры были странствующие немецкие и польские артисты, стоявшие, конечно, в этом отношении выше наших скоморохов.

В числе упомянутых всяких потех было и танцевание по канатам. По обычному правилу Московского двора – требовать от каждого заезжего искусника-немца, чтобы он выучил учеников своему художеству, и потешник Иван Семенов тоже учил русских людей своей бесовской мудрости. Его ученики, метальники и накрачеи, забавляли с тех пор царевича Алексея и находились в его штате. Для потех им тоже изготовлялось немецкое платье. Потешник Иван Семенов, видимо, был артист на все руки; он тешил государя и соколами и в домашних забавах возился с государевыми дураками или шутами.

В первые 20 лет царствования Алексея Михайловича почти вовсе не упоминается о потехах этого рода. Знаем только, что во время моровой язвы, опустошившей Москву в 1654 г., когда оставленный дворец был пуст и зимой того года «от Грановитой к переграде и на Постельном и на Красном крыльце, и за переградой к Мастерской палате и от Стретенья и к Набережным хоромам и на дворцах», т. е. повсюду, лежали сугробы самые большие и пройти было невозможно,– в это время у государя в Верху, во дворце, в Потешном подклете оставался какой-то князь Ян (верно, потешное прозвание, быть может, тот же Иван Семенов) и карла с царскими попугаями, которых он сумел сберечь до возвращения царя в Москву.

Видимо, что молодой царь был мало расположен к утехам домашней Потешной палаты. Его в первые годы занимала исключительно псовая и соколиная охота, медвежьи бои, медвежьи и волчьи осоки⁷⁴, походы на лосей и вообще на лесного и полевого всякого зверя. Отвлекать таким образом молодого царя подальше от государственных дел было также в видах боярина Морозова, его дядьки и соправителя, тогдашнего временщика. Кроме того, в первые же годы царь обнаружил стремление обновить распущенную жизнь, внести в нее строй и порядок, обнаружил, словом сказать, стремление к реформе, хотя еще вовсе и не сознавал, в чем она должна состоять, чтобы принести народу действительное благо. Был восстановлен идеал хорошей жизни, по старому – Домострой. Стремлениям царя тотчас ответила духовная власть, которая в эту эпоху находилась под влиянием многих староверов и изуверов и закладывала вместе с ними по поводу исправления и нового издания церковных книг основание для раскола.

Вспомянуты были некоторые решения Стоглава⁷⁵ и поучения его родного брата– Домостроя об искоренении бесовских мирских игр, сатанинских песен и позорищ, вообще о том, чтобы живым мирским людям устроить свое житие по старческому началу, т. е. в домах, на улицах и в полях песен не петь, по вечерам на позорища не сходиться, не плясать, руками не плескать, в ладони не бить, т. е. в хороводы не играть и игр не слушать; на свадьбах песен не петь и не играть глумотворцам, органникам, смехотворцам, гусельникам, песельникам, на Святках в бесовское сонмище не сходиться, игр бесовских не играть, песен не петь, загадок не загадывать, сказки не сказывать, празднословием, смехотворением и кощунанием, такими помраченными и беззаконными делами душ своих не губить, личины (хари, маски) и платье скоморошеское на себя не накладывать, олова и воску не лить; зернью, в карты и в шахматы не играть; на Святой на досках не скакать, на качелях не качаться; скоморохом не быть; с гуслями, с бубнами, сурнами, домрами, волынками, гудками не ходить; медведей не водить, с собаками не плясать; кулачных боев не делать, в лодыги (в бабки) не играть; не говоря уже о ворожбе, чародействе и вообще о мирском суеверии.

Все эти народные общественные и домашние удовольствия, всю эту мирскую радость девятнадцатилетний государь, под влиянием патриарха Иосифа и поддерживаемый в том своим дядькой Морозовым, решился искоренить во всей земле.

А.. М. Васнецов. Скоморохи

В 1648 г. по всем городам разосланы были царские грамоты с крепким подтверждением читать их в соборах по воскресеньям и по торжкам в городах, в волостях, в станах, погостах, не по одиножды всем вслух. В этих грамотах царь, жалея о православных крестьянах, подробно и строго наказывал всему православному миру уняться от неистовства и всякого мятежного бесовского действа, глумление и скоморошество со всякими бесовскими играми прекратить, так что, по грамоте, вся земля должна была превратиться в один огромный безмолвный монастырь с монашеским житием и старческим поведением. Ослушников на первый и второй раз велено бить батогами, а в третий или четвертый – ссылать в ссылку в отдаленные города, а гусли, домры, сурны, гудки, маски и все музыкальные, гудебные бесовские сосуды велено отбирать, ломать и сечь без остатку. Скоморохов же на первый раз бить батогами, в другой – кнутом и брать пеню по 5 руб. с человека. Такие же грамоты разосланы были повсюду и от митрополитов, которые грозили ослушникам наказанием без пощады и отлучением от Церкви Божией (1657). Замечательно, что охота (псовая, ловчие птицы), столь любимая царем, хотя также отвергнутая отеческими поучениями, как видели выше, была в этих грамотах обойдена молчанием. Такое аскетическое нашествие на народные домашние и общественные игры и всякие веселости, не сумевшее сделать различия между оргией и обыкновенным увеселением, некоторое время действительно торжествовало.

Торжество старческих учений об этих сатанинских прелестях сего мира воодушевило и молодого царя, который вообще был очень привержен к авторитету священства и монашества. Играя свою первую свадьбу, в том же 1648 году, он устроил так, чтобы, «вместо труб и органов и всяких свадебных потех, пети певчим дьякам всем станицам (хором), переменяясь, строчные⁷⁶ и демественные⁷⁷ большие стихи из праздников и из Триодей другие вещи со всяким благочинием. И по его государеву мудрому и благочестивому рассмотрению бысть тишина и радость и благочиние великое, яко и всем тут бывшим дивитися и возсылати славу превеликому в Троице славимому Богу, и хвалити и удивлятися о премудром его царского величества разуме и благочинии». Убеждения царя в этом отношении были довольно тверды, и он долго не изменял тех распоряжений, какие сделаны были его грамотами. По крайней мере, спустя почти 20 лет, в его Приказ Тайных дел поступали на приход пенные деньги с качелей, которых, например, в 1665 г. за все время Святой недели, когда именно и качались на качелях, было собрано в Суздале и на посаде со всяких чинов людей 121 руб. 5 алтын.

Мало-помалу царский дворец в своих обычаях и порядках стал превращаться в настоящий монастырь, о чем с великим удивлением и даже с изумлением и с великой похвалой рассказывает архидиакон Павел Алеппский. Он описывает порядки царского обеда и с удивлением отмечает, что в скоромный день недели воскресенье перед Мясопустом у царя подаваемые кушанья все были рыбные, по монастырскому уставу, словно царь был настоящий монах.

«Мы видели,– пишет архидиакон,– еще того удивительнее вещь, приведшую нас в изумление’, после того как оба патриарха прочли застольную молитву, явился один из .маленьких дьяконов и, поставив посредине аналой с большой книгой, начал читать очень громким голосом житие св. Алексия, коего память празднуется в этот день, и читал с начала трапезы до конца ее, по монастырскому уставу, так что мы были крайне удивлены: нам казалось, что мы в монастыре...

Мы лицезрели сего святейшего царя., своим образом жизни и смирением превзошедшего подвижников...». «О благополучный царь! – восклицает архидиакон. – Что это ты совершил сегодня и совершаешь всегда? Монах ты или подвижник?.. Что это совершил ты, чего не делают и в монастырях? Чтец читает из Патерика, певчие врем.я от врем.ени поют перед тобой!.. Какое сравнение с трапезой Василия и Матвея (Молдавских владетелей), кои не стоят быть твоими слугами,– трапезой с барабанами, флейтами, бубнам.и, рожками, песнями турок!..»

В сущности, в этом постническом повороте общественной жизни обнаруживался иной ее поворот, неудержимый поворот к петровской реформе. Здесь высказывалась главным образом настоятельная потребность всенародного нравственного очищения, такая же потребность, какая была заявлена ровно за сто лет пред тем, изданием Стоглава и Домостроя. Но, как тогда, так и в эту минуту, руководители народной потребности смотрели не вперед, а назад, стремились найти источник нравственного обновления на старом, уже пройденном пути, в старых преданиях, в старых отеческих обычаях и поучениях. Отсюда и в середине XVII ст. новое торжество того же Стоглава и того же Домостроя, т. е. торжество старой веры в смысле старой культуры, старого развития, старой нравственной выработки.

Таким образом, обычные при царе Михаиле домашние утехи дворцовой Потешной палаты при его сыне были оставлены. Молодой царь променял их на отъезжее поле, на псовую и особенно на соколиную охоту, которая заменяла для него все роды других увеселений. В Потешной палате он не покинул лишь одной утехи, а именно бахарей, но, верный тем мыслям, которые отвергали бахарство, как бесовское угодие, и которые заставили его всенародно запретить эту утеху наравне со всеми другими, он придал дворцовым бахарям иной смысл, соответственный старинным отеческим учениям. В государевых Потешных хоромах вместо бахарей с этой поры живут уже нищие, называемые верховыми, т. е. придворными нищими, а впоследствии, с 1660 г., а быть может, и раньше, получившие официальное название богомольцев, верховых богомольцев. Англичанин Коллинс (1659—1666) между прочим говорит, что царь содержит во дворце стариков, имеющих по 100 лет от роду, и очень любит слушать их рассказы о старине. Название этих стариков верховыми нищими, богомольцами, дает нам основание заключать, что это были убогие певцы, калики перехожие, как искони обозначал их народ. В старину слово «нищий» было синонимом слову «певец», ибо нищенствовать, просить милостыню значило воспевать о милостыни. Иностранцы-очевидцы единогласно свидетельствуют, что нищие, как увечные, так и простые колодники (тюремные сидельцы), всегда пели, когда просили милостыни.

Коллинс при этом рассказывает, что когда царский тесть, Илья Милославский, был посланником в Голландии, то голландцы хотели угостить его самой лучшей инструментальной и вокальной музыкой, какая была в Голландии, и спросили потом, как она ему понравилась. «Очень хорошая,– отвечал он,– точно так же поют наши нищие, когда просят милостыни».

«Не знаю, что именно играли ему»,– прибавляет Коллинс, удивляясь такому сравнению и замечая вообще о грубости русской музыки и русских напевов. Как бы ни было, но наши старинные нищие составляли особый разряд певцов, отличающийся от певцов домрачеев и гусельников тем, что нищие пели свои песни только от божественного, пели так называемые духовные стихи, что требовалось их прямым занятием и их ролью в обществе. Они появились в одно время с распространением Христовой веры и заимствовали содержание своих песен, как и сами напевы, от Церкви; они долгое время почитались людьми церковными, даже и жили при церквах, так сказать, у церковных дверей, из которых доносились к ним основные мотивы их песенного творчества. В последующее время, с усиленным развитием учений Домостроя, они из церковных людей становятся людьми, необходимыми в общественной организации, без которых невозможно идти путем спасения; они становятся столь же надобными благочестивому обществу, как и сам церковный чин, поэтому число их увеличивается неимоверно, и они сидят, лежат не только у дверей храма, но и повсюду на торжищах, на путях, особенно на перекрестных многонародных местах, каковы городские ворота, мосты и т. п.; они, как мы видели, живут в каждом благочестивом достаточном доме, как всегдашние его усердные богомольцы и верные орудия для добрых богоугодных и богобоязненных дел.

Благочестивый царь Алексей Михайлович еще маленьким пятилетним ребенком слушал песни нищих старцев, воспевавших ему о Лазаре. Юношей вступив на престол, он строго следует правилам домостроевского благочиния, отметает домашние утехи прежнего времени и взамен домрачеев и гусельников поселяет в своем дворце нищих с их духовными стихами. Вот такие-то песни и рассказы, вместе с историческими былинами и новостями, вообще песнопения и сказания о героях действительной истории или о героях благочестивого подвижничества, должны были теперь занимать государя. Гудебные сосуды, т. е. музыкальные инструменты вроде домры, также были оставлены; о них вовсе не поминается в тех расходах, которые шли на этих нищих. Знаем только, что сначала, в течение нескольких лет, они жили в Потешных хоромах, и ходили за ними потешные сторожи. Это-то и показывает, что своей ролью они заменили прежних бахарей и домрачеев, переменив и мирское содержание песен и сказаний на церковное.

Обычный их наряд составляли кафтаны и рясы, теплые стамедные на овчине, или холодные дорогильные, киндячные, кумачные, крашенинные, вообще из недорогих материй и большею частью смирных, т. е. темных цветов; также овчинные кошули (легкие шубы), шапки суконные с бобровым пухом или с собольим небольшим околом; дорогильные кушаки, шелковые пояса, сафьянные зеленые или лазоревые башмаки и простые сапоги; на рубахи, порты, простыни, платки, полотенца давался им холст, иногда полотно. Спали они на кожаных тюфяках, набитых оленьею шерстью, на подушках из гусиного пера или из пуха, крытых киндяком или кожей; покрывались одеялами киндячными, стеганными на хлопчатой бумаге, или же одевальными овчинными шубами. Весь такой наряд они получали через два года в третий готовым платьем или материалом, а нередко и деньгами. Но впоследствии, когда их роль стала терять свой смысл и значение, дворцовое хозяйство стало их забывать; в 1689 г. они били челом, что носят платье уже шестой год, все обносились.

На разные мелкие, необходимые для них расходы им также выдавались деньги из царской казны. Так, в 1666 г., 22 марта, богомольцам, пяти человекам, во время их говенья, выдано из Приказа Тайных дел по полтине, чтоб «отдать те деньги отцам своим духовным от поновленья», т. е. за исповедь. На тот же предмет выдано полполтины и жившему при них карлику Тимофею Семенову. При царе Алексее (1666– 1676) они получали годового жалованья на рубахи, порты, сапоги и на мытье белья и платья по 4 руб. с полтиной на каждого. Кормы им были тоже хорошие из дворца: по праздникам и в субботние дни им выдавалось по две чарки вина, по кружке меду каждому. Когда умирал кто-либо из них, то царь собственными деньгами очень щедрой рукой «строил душу» покойного. Отпевание происходило всегда на Троицком Сергиевом подворье. На отпевании всегда присутствовал и сам государь и после отпевания раздавал духовенству поминальные деньги. Верховых нищих хоронили в Екатерининской роще (ныне Екатерининская пустынь, 25 верст от Москвы); на погребение государь жаловал туда 5 руб.

В первое время, когда эти верховые нищие еще имели значение бахарей и жили в Потешных хоромах, их число было невелико, кажется, не более пяти человек. Вот их имена за 1665 г.: Никифор Андреев, Мелетий Васильев, Иван Никонов, Евдоким Иванов, Венедикт Тимофеев. В 1668 г. их было уже 13 человек. Вскоре по смерти царицы Марии Ильиничны к тому прибавилось еще трое; в 1670 г. их числится 20; в 1676 г.– 14 чел.; в 1677 г.– 13 чел.; в 1685 г.– 33 чел, а в 1689 г.– 35 человек. Какие были поводы увеличивать их число, нам тоже неизвестно; но можно предполагать, что это делалось по каким-либо благочестивым соображениям царской семьи. Так, число 13 появляется в то время, когда наследнику престола царевичу Алексею Алексеевичу исполнилось 13 лет⁷⁸. Трое к тому причислены почти в день смерти царицы.

С увеличением их числа из них уже прямо образовалось нечто вроде придворной богадельни, поэтому и их содержание приведено было во всех частях в годовой штатный порядок. Сверх того им выстроена была даже особая баня вне Кремля, у Боровицких ворот. Как скоро это общество царских бахарей получило такое благочестивое значение, то, конечно, в него избирались и поступали старики уже не с достоинствами бахаря, а по преимуществу люди убогие. Действительно, в числе их мы находим: расслабленных, немых, глухих, слепых, горбатых, безруких, безногих; так обозначаются они при своих именах в виде прозвищ. Между прочим, один из них, Еуфим-безногий, в 1675 г. учился иконному письму, за что и был пожалован кафтаном. Другой, Полуект Никифоров, безрукий, выучился писать иконы устами, и до сих пор еще сохраняются иконы его письма, одна даже с подписью:

«Лета 7191 Сентября в 3 день писал сей образ изограф Полиевкт Никифоров, от рождения рук не имел и писал устами»⁷⁹.

При царе Федоре Ал. верховые богомольцы живут уже в особых хоромах подле царского каменного терема. Но их старое значение как государевых бахарей все еще сохранялось и в это время, и, очень вероятно, если не все, то некоторые из них все еще потешали государя своими рассказами. В некотором смысле потешное их значение обнаруживается в том, что у них живут царские дураки; в 1679 г. у них жили дураки: Петр, Семен и, кажется, Федор, вывезенный тогда из Переяславля. Дураки, как известно, носили официальное значение государевых потешников.

Свадьба карликов при дворе Петра Великого

К концу XVII ст. и на женской половине дворца при комнатах цариц и царевен появились такие же свои нищие, верховые богомолицы, вдовы-старухи и девицы. Они жили в подклетах у царицы Прасковьи Федоровны, у царевны Екатерины Алексеевны и у царевен меньших, возле их хором. Здесь, без сомнения, они исполняли должность бахарок или сказочниц. В 1687 г. у царевны Екатерины Алексеевны живут в ее верхней комнате богомолицы: одна старуха и семь девиц, в том числе одна слепая, которым царевна 28 октября сшила новые рясы и телогреи. В 1674 г. у царевны Марфы Алексеевны жила девочка безногая.

Нам следует упомянуть еще о карликах. Карлы и карлицы по своему значению принадлежали тоже к необходимым членам дворцового потешного общества. Вместе с арапами их держали, как живую редкость, как игру природы, необычайную, несообразную и потому возбуждавшую особенное любопытство, наивное удивление и ребяческий наивный смех. Подобными предметами красилось тогдашнее тщеславие, обличавшее тем свои грубые и нечеловечные вкусы. Поэтому карлик являлся всегда спутником царской и боярской жизни, т. е. вообще жизни богатой, широкой и просторной, которая в его фигуре находила особую красоту для своей роскошной обстановки. Как живые куклы, карлики, имея декоративное придворное значение, очень часто служили также и для потехи, вместе с шутами. Флетчер говорит, что царь

Федор Иванович вечернее время до ужина проводил с царицею в увеселениях, на которых шуты и карлы, мужского и женского пола, кувыркались перед ним и пели песни, и это была самая любимая его забава между обедом и ужином⁸⁰.

О том, что иногда бывало в хоромах царских и боярских в допетровской Руси, мы можем судить также по некоторым чертам княжеского литовско-русского быта, который во многом и долго сохранял культуру старинной Руси, Киевской и Галицкой, а следовательно, по прямому наследству и Московской, ибо московская бытовая культура была только наиболее полным развитием общей русской княжеской культуры. Англичанин Горсей, при царе Федоре Ивановиче, попал в Вильне на обед к литовскому князю Христофору Радзивиллу и описывает его следующим образом: «Обед начался при звуке труб и при рокотании барабанов. После первых кушаний явились шуты и поэты для увеселения гостей; потом толпа разряженных карлов и карлиц вошла в залу, при пении, сопровождаемом заунывными звуками свирелей». Радзивилл сравнивал Горсею эту музыку с кимвалами Давида и колокольчиками Аарона. После обеда Горсей смотрел разные странные потехи со львами, с медведями и быками⁸¹. Все это, даже кушанья, а именно – сделанные из сахарного теста подобия львов, единорогов, парящих орлов, лебедей и пр.– столько же обрисовывает как литовско-русский, так и московско-русский дворцовый быт.

У царя Михаила Фед. еще в первые годы царствования мы встречаем карлика Ивашку Григорьева, с 1616 г.; а у матери царя, великой старицы иноки Марфы Ивановны,– карлицу Афимью, 1619 г.⁸² Затем упоминаются: Васька Григорьев, 1622 г.; Гришка Михаилов Ключарев, 1625 г.; Петрушка Хомяков, с 1625 г, которого в 1632 г. женили; Федька Игнатьев, 1630 г.; Филька Игнатьев, 1631 г.; Степанка, Стенька Наумов, 1631 г.; Демка Софонов и Сидорка, 1632 г.; Сенька, 1633 г.; Зиновка, Зинка Павлов, 1634 г.; Ивашка Тимофеев, Стенька Иванов, Офонька Семенов, Михейка Павлов, жившие в хоромах у царевича Алексея Михайловича, 1638—1640 гг.; Ивашка Псковитин, карла Потешной палаты, 1640 г., быть может, тот же Тимофеев; Ивашка Федотов, 1643 г.

В комнатах царицы Евдокии Лукьяновны жили карлицы: девка Анютка, 1627 г.; Офушка, 1629 г.; Софья, 1630 г.; Федорка, с 1632 г.; Марфутка, 1633 г.; Соболька, Парашка, Анютка Бык, 1642—1648 гг.; Манка, 1644 г. В комнате у царевны Ирины – Катька и Палагейка, 1642 г.; у царевны Анны Михайловны – Фекла, Феколка, 1648—1653 гг.; у маленькой царевны Евдокии Алексеевны – Акилина, Прасковья, с 1651 г.; Аксинья, 1652 г.

При царе Алексее Михайловиче поминаются: Ивашка да Ортюшка, 1648 г.; Иван Федотов Горбун, 1654 г. Карлы у царевича Алексея Алексеевича: Иван Зуев, 1660 г.; Тимошка Маленький, 1661 г.; Петр Семенов, 1664 г.; Карп Реткин, 1664 г.; Дмитрий Верхоценский, 1668 г.; Петр Бисерев, 1669 г. У царевича Федора Алексеевича: Карп Реткин, Петр Бисерев, 1672– 1686 гг.; Клим Андреев, 1668 г.; Ивашка Юдин, 1671—1690 гг.; Янка Иванов Ветчинка и Ветчинкин, 1671—1686 г.; Василий Хомяков, 1674—1686 гг.; Петрушка Шимшин, Петр Гаврилов, Петрушка Клопок, 1674– 1686 гг. У царевича Ивана Алексеевича: Дмитрий Верхоценский, 1677—1690 гг. У царевича Петра Алексеевича с первого времени его возраста: Никита Гаврилов Комар (умер в 1690 г.); Ивашка Комар и Климка Комар; Ивашка и Емелька, Спиридон, Игнатий и Михаил Кондратьевы; Васька Родионов, а также и другие из поименованных ниже. Должно заметить, что эти карлики у маленького Петра составляли его первое потешное общество. В 1684 г. для потехи им были сшиты немецкие кафтаны и немецкие платна. В 1685 г., 30 апреля, карла Никита Комар на 5 телегах перевез в село Преображенское всякие хоромные потехи и ружье, а 1 июля ему же, Комару, да Спиридону, Ивану и Игнатию Кондратьевым выдано по полтине на починку потешного ружья или оружия.

Карл и карлица. Лубок

В 1686 г. и позднее упоминаются: Антипа Ларионов Пятово, обозначенный даже комнатным стольником; Матвей Филиппов, Алексей Ивановский, Емельян Хомяк и Хомяков, Роман Васильев, Яков Ильин, Ермолай Мишуков, Михайло Щеголев, Никита и Спиридон Муратовы, Денис и Федор Еремеевы, Артемий и Василий Федоровы, Лука Тимофеев, Никифор Нагаец и др. Вероятно, в числе этих имен есть некоторые из упомянутых прежде.

У царицы Натальи Кирилловны в 1672 г. показано карлиц 14 человек, а в 1673 г.– 22 чел., но в том же числе, быть может, должно считать и девиц боярышень.

Карлики и карлицы ходили в обычном тогдашнем наряде, но всегда светлого цвета, преимущественно лазоревого и червчатого, также зеленого и желтого. Те и другие носили красные или желтые сапоги. Карлам, сверх того, иногда шили курты и епанчи и немецкие кафтаны, а вместо шапок аракчины – ермолки.

В хоромах особенная комнатная должность их заключалась, кажется, в том, чтобы ухаживать за попугаями, а следовательно, исполнять и другие подобные заботы. Когда, при царе Алексее, во время мора, весь двор выехал из Москвы и во дворце, в Потешной палате, остался жить карла Ивашка, ему были отданы на сохранение и все комнатные попугаи. В 1659 г. он рассказывал об этом в челобитной, поданной царю с просьбой вознаградить его расходы.

Вместе с карликами такое же потешное и декоративное придворное значение имели арапы. У царя Михаила, еще в молодых его летах, в 1614 г., жил, вмете с дураком Мосегой, арап Мурашка. В 1616 г. упоминается другой арапок – Давыдка Салтанов.

У царицы Евдокии жила в 1630 г. арапка Степанида, которая потом отдана была в Светлицу в ученицы, вероятно, по достижении возраста. В 1632 г, в ноябре, был крещен в православную веру арап Берекет; поступил ли он потом во дворец, неизвестно. В 1668 г. у царя Алексея живет арап Савелий, который тогда был отдан учиться грамоте подьячему Земского приказа Ваське Коверину. Через год подьячий, прося награды за ученье, писал в своей челобитной государю, что «он, Савелий, Часовник и Псалтырь у него выучил и, выучась, давно отшел, а за ученье ничего не давывано». Упомянем также, что при Петре во дворце находились три арапа: Томос, Овить, Аврам.

Под стать арапам и арапкам нередко являлись при дворе маленькие калмычонки и калмычки, обычно привозимые из плена. Последние, окрещенные в православную веру, воспитывались до возраста в хоромах царицы, потом обучались рукоделию в царицыной Светлице и выдавались из дворца замуж. На государевой половине, особенно при комнатах царевичей, воспитывались того же рода мальчики: у царя Федора Алексеевича, в 1679 г., жили два калмычонка, Петрушка Аверкиев и Ромашка Васильев.

Другие дворцовые увеселения, которые не входили в круг увеселений Потешной палаты, заключались в разных зрелищах. Из них первое, самое старое и обычное, была медвежья потеха. Если дурак был необходимым и самым обычным предметом домашней утехи, то в такой же мере необходимым и самым обычным предметом общественной утехи был медведь. Он, выученный различным людским ухваткам и людскому поведению, бродил со своими поводырями по всей Русской земле, из города в город, из деревни в деревню, потешая и забавляя добрых людей карикатурным, а отчасти и сатирическим представлением их же нравов и обычаев. Во дворце, конечно, собиралось все самое замысловатое и самое искусное в этом роде. Мы упоминали, что при царе Иване Грозном медведи на государеву потеху отыскивались по всем областям и лучшие отбирались, разумеется, силой, во исполнение царского указа. Есть грамота о том же (1619) молодого царя Михаила, только вступившего на престол. Успокаивая и устраивая расшатавшееся и разоренное царство, молодой государь немало заботился и об устройстве своей дворцовой жизни, разумеется, по старым уставам и порядкам. Таким образом, не была забыта и медвежья потеха. Чтоб собрать вновь для этой потехи медведей и собак, государь послал на Север, в медвежью сторону, грамоту.