Текст книги "Домашняя жизнь русских царей"

Так собиралось по всей земле все, что только было необходимо для государева двора, так собирались всякие художники (например иконописцы), ремесленники и разные искусные мастера, когда их искусство и работа требовались для государева обихода. Государь был вотчинником своей земли и потому, как вотчинник-помещик, почитал своей собственностью всякий нужный ему предмет и труд.

В Москве для медвежьей, как и вообще для звериной, потехи и охоты был устроен обширный псарный двор, где, кроме медведей, содержались и другие звери и разного рода охотничьи собаки. Медведи, постоянно жившие во дворе, вероятно, ученые, назывались дворными, другие были гончие, также сступные, спускные и, наконец, дикие, которых поставляли на потеху прямо из лесу. Зимой 1664 г. привезены были из Мезени даже и белые медведи. Медвежья потеха была разнообразна, но вся она распределялась собственно на три статьи: медвежья травля, медвежий бой и медвежья комедия, если правильно будет так назвать медвежьи представления с поводчиками, т. е. с неизменной его спутницей – ряженой козой. Должно полагать, что все эти три статьи входили в состав каждого зрелища медвежьей потехи, которое могло начинаться комедией или драмой – травлей и оканчиваться трагедией – боем или единоборством. Во всяком случае, это был довольно разнообразный и очень занимательный спектакль для тогдашнего общества, вполне заменявший ему наши театральные зрелища. Медвежьи увеселения давались обычно в Кремле на дворце, т. е. где-либо на нижнем под горой или на заднем государевом дворе, на особо устроенном для того месте. В XVII ст. нередко они давались и на старом Цареборисовском дворе, у палат патриарха. Кроме того, эта потеха справлялась иногда и в загородных дворцах, при царях Михаиле и Алексее довольно часто в Покровском-Рубцове, в Хорошове, в Танинском. На Масленой неделе эта государева потеха устраивалась обычно на Москве-реке для всенародного зрелища и увеселения.

В. М. Васнецов.

Царская потеха: борьба царского псаря с медведем. 1897 г.

Так, в 1675 г., 13 февраля, был указ ловчему Матюшкину «со всей потехой быть готовым на Москве-реке – с медведями, которых будут колоть рогатинами, и с вилами охотники и псари; с волками и с лисицами, и с собаками борзыми и с меделянскими; а указано ему быть готову после раннего кушанья совсем и ждать его великого государя указу». По рассказу Рейтенфельса, однажды в субботу на Масленице «на Москве-реке на льду была травля белых самоедских медведей британами и другими собаками страшных пород. Эта сцена порядочно позабавила, потому что и медведи и собаки не могли крепко держаться на ногах и скользили по льду». Во дворце медвежий спектакль давался во всякое время года, но, разумеется, чаще осенью и зимой, чем летом, и притом здесь представлялись только комедии и трагедии, травля же происходила чаще всего на псарном дворе, и только по праздникам.

Известно, что медвежьи поводчики забавляли публику и своими присказками и приговорками, которые объясняли медвежьи действия и служили как бы текстом к этому медвежьему балету. О том, что когда-то представляли ученые медведи, мы можем составить понятие из одного газетного объявления, относящегося к половине XVIII ст. В «Петербургских Ведомостях» 1771 г. от 8 июля было напечатано: «Для известия: города Курмыша, Нижегородской губернии, крестьяне привели в здешний город двух больших медведей, а особливо одного – отменной величины, которых они искусством своим сделали столь ручными и послушными, что многие вещи, к немалому удивлению смотрителей, по их приказанию исполняют, а именно: 1) вставши на дыбы, присутствующим в землю кланяются, и до тех пор не встают, пока им приказано не будет; 2) показывают, как хмель вьется; 3) на задних ногах танцуют; 4) подражают судьям, как они сидят за судейским столом; 5) натягивают и стреляют, употребляя палку, будто бы из лука; 6) борются; 7) вставши на задние ноги и воткнувши между оных палку, ездят так, как малые робята; 8) берут палку на плечо и с оной маршируют, подражая учащимся с ружьем солдатам; 9) задними ногами перебрасываются через цепь; 10) ходят, как карлы и престарелые, и, как хромые, ногу таскают; 11) как лежанка – без рук и без ног лежит и одну голову показывает; 12) как сельские девки, смотрятся в зеркало и прикрываются от своих женихов; 13) как малые робята, горох крадут и ползают, где сухо – на брюхе, а где мокро – на коленях, выкравши же – валяются; 14) показывают, как мать детей родных холит, и как мачеха пасынков убивает; 15) как жена милова мужа приголубливает; 16) порох из глазу вычищают с удивительной бережливостью; 17) с неменьшею осторожностью и табак у хозяина из-за губы вынимают; 18) как теща зятя потчевала, блины пекла и, угоревши, повалилась; 19) допускают каждого на себя садиться и ездить, без малейшего сопротивления; 20) кто захочет, подают тотчас лапу; 21) подают шляпу хозяину; 22) кто поднесет пиво или вино, с учтивостью принимают и, выпивши, посуду назад отдавая, кланяются. Хозяин при каждом из выше помянутых действий сказывает замысловатые и смешные приговорки, которые тем приятнее, чем больше сельской простоты в себе заключают. Не столько бы вещь сия была смотрения достойна, ежели б сии дикие и в прочем необуздаемые звери были лишены тех природных своих орудий, коими они людям страх и вред наносят; напротиву того, не обрублены у них лапы, также и зубы не выбиты, как то обычно при таковых случаях бывает. Все вышепомянутое показывано быть имеет в праздничные дни в карусельном месте противу церкви Николая Чудотворца, пополудни к 6 часу. Первые места – по 25 коп., вторые – по 15 коп, а последние – по 5 коп. с человека. Смотрители впускаемы будут за заплату наличных денег».

Медвежий бой представлял также самое обычное зрелище во дворце, которое так и называлось «дворцовой потехой» и устраивалось, конечно, не исключительно для одного только государя или для одного мужского чина, но, вероятно, и для всех любопытных и из женского чина. На этом зрелище бывали даже малолетние дети; например, в 1634 г., в субботу на Масленице, пеший псарь Герасим Степанов тешил пятилетнего царевича Алексея Михайловича дворовыми медведями, и на той потехе медведи на нем кафтан изодрали. Это зрелище было самым любимым и у самого доброго и богомольного царя Федора Ивановича. Именно по поводу его потех Флетчер описывает подробно и это зрелище⁸³...

«Бой с медведем,– говорит он,– происходит следующим образом: в круг,, отнесенный стеной, ставят человека, который должен возиться с медведем как умеет, потому что бежать некуда. Когда спустят медведя, то он прямо идет на своего противника с отверстой пастью. Если человек с первого раза даст промах и подпустит к себе медведя, то подвергается большой опасности; но как дикий медведь весьма свиреп, то это свойство дает перевес над ним охотнику. Нападая на человека, медведь поднимается обычно на задние лапы и идет к нему с ревом и разинутой пастью. В это время если охотник успеет всадить ему рогатину в грудь между двумя передними лапами (в чем, обычно, успевает) и утвердит другой конец ее у ноги так, чтобы держать ее по направлению к рылу медведя, то обычно с одного разу сшибает его. Но часто случается, что охотник дает промах и тогда лютый зверь или убивает, или раздирает его зубами и когтями на части. Если охотник хорошо выдержит бой с медведем, его ведут к царскому погребу, где он напивается допьяна в честь государя, и в этом вся его награда за то, что он жертвовал жизнию для потехи царской».

Напротив, мы имеем официальные свидетельства от того же времени, что бойцы всегда получали в награду портище хорошего сукна на кафтан, ценой в 2 руб.; это было обычным государевым жалованьем за такую потеху не только в XVI, но и в течении всего XVII ст. В особенных случаях бойцы получали и большую награду. Разумеется, и эта награда, по нашим понятиям, не соответствует подвигу. Но должно заметить, что подвиг ходить одному на дикого медведя в то время едва ли почитался делом необычайным, редким; судя по множеству таких случаев на одной только царской потехе, он был простым, рядовым явлением охотничьей жизни, а потому и ценился в меру своей, так сказать, повседневной ценности. Большей частью бойцы принадлежали к дворцовому же государеву чину и состояли в ведомстве Конюшенного двора при «Ловчем пути», или при царской охоте. Это были псовники, конные и пешие псари и собственно охотники, или ловцы зверей,– первые люди Ловчего пути. Из них при царе Михаиле особенно знаменит был пеший псарь Кондрат Корчмин. В 1616 г., в ноябре, на большой потехе во дворце на нем медведи изодрали зипун; а в декабре на потехе его медведь измял и платье на нем ободрал. Через год, 1618 г., в январе, он опять потешал царя медвежьим боем; в феврале 1620 г. опять на потехе бился с медведем. В том же году, сентября 11-го, вместе с товарищем, тоже псарем, Сенькой Омельяновым, тешил государя на Старом Царевоборисове дворе дворными медведи-гонцами. На этой потехе медведь ему изъел руку, а товарищу его, Сеньке, изъел голову. В январе следующего 1621 г. он снова на потехе с четырьмя товарищами-псарями; все они бились с дикими медведями вилами... Таким образом Корчмин увеселяет государя, т. е. ходит на медведя, в течение десяти лет, а быть может, и больше, ибо мы не имеем полных погодных записок об этой потехе.

Н. Самокиш. Схватка с медведем

Другой герой медвежьей потехи, конный псарь Алексей Меркульев, ходит на медведя в продолжение двадцати лет с лишком. Третий псарь, Петр Молчанов, стаивал на потехе больше тридцати лет, 1620—1651 гг., четвертый, Осип Молчанов,– около 25 лет.

Не по разу также хаживали на медведя на государевой потехе и многие другие товарищи Корчмина, Меркульева и Молчанова, например: Сенька Омельянов, 1620– 1626 гг.; Ивашка Санин, 1620—1626 гг.; Афанасий Дмитриев, 1616—1620 гг.; Олфер Вараксин, 1620 г.; Марко Юрьев, 1621—1627 гг.; Степан Ябедин, который в феврале 1620 и 1621 гг. перед государем колол дикого медведя рогатиной, а в 1622 г, декабря 31-го, на потехе медведь изодрал на нем платье; охотник Еремей Теряев, 1646– 1650 гг.; Семен Головцын, 1646—1648 гг.; Тимофей Неверов, 1649 г., и т. д.

Все это показывает, что служители царского Ловчего пути – охотники, псари, псовники – едва ли не все были истыми героями Медвежьего поля и считали для себя весьма обычным делом выходить по надобности и на государеву потеху. Из некоторых указаний видно, что подвиг медвежьего поля становился достоянием целого рода; таковы были псари Молчановы при царе Михаиле, упомянутые выше Петр и Осип; последний если не сын, то, вероятно, брат первого, передавшие в наследство свою силу и отвагу и своим детям, из которых при царе Алексее были известны сыновья Осипа, Матвей да Иван, 1646—1651 гг.; также Михаил, Любим, Фадей, тоже родичи, если не дети первых. Славна была и семья Озорных: отец, Богдан Озорной, потешал царя Михаила с 1621 г, а сыновья, Никифор и Яков,– царя Алексея с 1647-го, и т. п. Нередко сыновья ходили на бой заодно с отцами. Так, в 1646 г. человек боярина Б. И. Морозова Иван Брыдкин с сыном Афанаськой имались с медведем в селе Павловском 31 янв.; потом бились с медведем в январе 1648 г.

Это свидетельство указывает также, что на дворцовую потеху вызывались или призывались иной раз охотники и из других сословий или чинов. В декабре 1614 г. царя потешали трое стрельцов, в том числе Семыка Федоров; у них на потехе медведь изодрал кафтаны. В марте 1618 г. на потехе драл медведь задворного конюха Ивана Столешникова... В феврале 1632 г. на потехе медведь драл сына боярского Галиченина Федора Сытина, который получил за потеху сукно на однорядку, дороги гилянские на ферези да на кафтан и на приклады к платью деньгами 5 руб., всего на весь наряд 14 руб. Конечно, то был счастливый бой, когда оканчивался только драньем платья; но иногда, как мы и выше видели, бойцы подвергались разным увечьям, что обычно обозначалось: «медведь его ел». Так, в январе 1619 г. дикий медведь «ел» конного псаря Петрушку, прозвище Горностай. В январе же 1626 г. был изувечен охотник Алексей Титов – на дворце дикий медведь «ел его за голову и зубы выломал». В декабре 1636 г. в селе Рубцове медведь-гонец изломал псовника Василия Усова и платье на нем ободрал.

Из этого перечня медвежьих боев видим, что их героями нередко бывали жильцы, т. е. люди среднего дворянства, не говоря уже о детях боярских, подключниках и других придворных чиновниках, принадлежавших к дворянству мелкой сошки.

Была еще потеха львиная. Львы были привезены в Москву еще при царе Федоре Ивановиче. Быть может, с того времени устроен и особый львиный двор, находившийся у Китайгородской стены. Можно догадываться, что так называемая Яма (долговая тюрьма) есть именно старое помещение львов или старинный Львиный двор. При царе Михаиле в 1619 г. (8 февраля) какой-то рязанец Гришка Иванов вышел к государю «со зверем львом из Кызылбаш», т. е. из Персии; он ли сам его привез или только сопутствовал привезенному оттуда льву, неизвестно. Одно смотренье на такого редкого зверя уже доставляло немалую потеху для государя и его семейства, как и для всего общества Москвы. Но лев участвовал иногда и в обычной медвежьей потехе.

При царе Михаиле в Москве появилась и другая редкая потеха – приведены были слоны. В 1625 г. ,12 июня, в селе Рубцове-Покровском тешили государя на слонах слоновщики Чан Ивраимов и Фотуд Мамутов. В 1626 г., 31 октября, вероятно, тот же слоновщик «арап Тчан» и в том же селе опять тешил государя слоном.

С Севера нередко самоеды пригоняли в Москву оленей, которые также потешали царское семейство. В 1617 г. олени были пригнаны из Кольского острога; в 1643 г. 16 декабря, с живыми оленями приезжал мезенский самоедин Вак Пургин. Можно полагать, что пригон оленей был чем-то вроде обычной дани или обычных даров государю от самоедского населения. В 1666 г. самоеды, которые были присланы с Кевроли и с Мезени с государевыми оленями, Тренка Иншин, Былка Марчиков, Ядовк Соболков, Обленисков Подекирпов, Якунка Облесов, на Сырной неделе по указу Великого государя ездили на оленях на дворце.

Упомянем о некоторых особенных зрелищах, какие изредка служили также увеселением для государева семейства. В 1633 г., июля 18-го, поручик Анц Зандерсон и золотого дела мастер Яков Гаст тешили государя во дворце поединком на длинных пиках и шпагах, за что были хорошо награждены: первый, вероятно, победитель, получил 10 аршин камки и сорок соболей, второй – сорок соболей.

В 1634 г., осенью (23 ноября), стрелец Петрушка Иванегородец тешил государя в селе Рубцово: носил на зубах бревно. В 1645 г., 28 марта, царицын сенной сторож Микулка Остафьев тешил государя и царевича: бился с дураком Исаем, за что по приказу царевича (Алексея Михайловича) ему выдано 4 аршина сукна в 2 рубля.

Наконец, при царе Алексее во дворце появились зрелища театральные. Изгоняя отовсюду скоморохов и скоморошество, это наше родное или на своей родной почве выращенное произведение народной веселости, наша старина, против всякого чаяния со стороны древних Домостроев, совсем неожиданно попала на комедийное действо, по-царски устроенное, притом по происхождению немецкое, которому, следовательно, было как-то позволительнее явиться перед глазами старого благочестия. Немцы брали свои представления из Библии. Для русских убеждений это было развратом, и потому на Русской земле могло являться только в иноземном образе, который служил оправданием всякому явлению, выходящему из круга домостроевских понятий, или из уровня известной низменности и тесноты старинных представлений вообще о свободных и независимых положениях жизни. Вот почему мы должны были принять комедию, как называлось тогда вообще драматическое представление, из рук немцев. Таким же путем мы должны были принять у немцев и живопись.

В середине XVII ст. во дворце, как и во всем высшем обществе Москвы, хорошо было известно, что такое комедия и как весело потешаются ею в далеких землях Европы и даже в близкой Польше. В 1635 г. московские послы были на такой потехе у польского короля, а потеха была на тему «как приходил к Иерусалиму ассирийского царя воевода Алаферн, и как Юдифь спасла Иерусалим»⁸⁴. В другой раз, в 1637 г., наши послы отказались было идти в такую комедию, потому что был там папский легат, а они с ним вместе, в равенстве, сидеть не хотели. Послы, возвращаясь в Москву, конечно, в подробностях рассказывали и объясняли, в чем состояли эти комедийные действа. При царе Алексее одни рассказы дворянина Лихачева и его товарищей о своем Флорентинском посольстве 1660 г. должны были приводить в несказанное изумление и удивление всех, кому только удавалось их послушать; а первым из таких любопытных был сам царь Алексей, впечатлительный и пытливый, который нисколько не был чужд интересам европейского быта. Ребенком, он сам уже хаживал в немецком платье и к немцам, полезным для отечества, всегда был милостив и щедр.

Во Флоренции посланник Лихачев пробыл больше месяца; видел там европейскую жизнь лицом к лицу, со всякими ее диковинами и дивами, видел великолепные палаты, роскошные сады, фонтаны; смотрел там все; по потешным дворам и по палатам ездил 8 дней, в садах пробыл целую неделю; да и вообще сознавался, что «иного описать не уметь, потому, кто чего не видал, тому и в ум не придет». Вообще, провел там время совершенно по-европейски и очень весело: был на публичном рыцарском игрище в мяч, был даже на балу у Флоренского князя, где было собрано больших думных людей с женами с 400 человек, и ночь всю танцевали, сам князь и сын и братья и княгиня. В довершение многочисленных удовольствий, какие почти каждый день должен был испытывать наш посланник, его три раза приглашали в театр, в комедию.

А. М. Васнецов. Медведчики. 1911 г.

Об одной комедии он оставил небольшую записку, в которой говорит: «Объявилися палаты, и быв палата и вниз уйдет; и того было шесть перемен. Да в тех же палатах объявилося море, колеблемо волнами, а в море – рыбы, а на рыбах люди ездят; а вверху палаты – небо, а на облаках сидят люди; и почали облака и с людьми на низ опущаться. Да спущалося с неба же на облаке сед человек в карете; да против его, в другой карете,– прекрасная девица; а аргамачки (кони) под каретами, как быть живы, ногами подрягивают. А князь сказал, что одно солнце, а другое месяц. А в иной перемене, в палате, объявилося поле, полно костей человеческих; и враны прилетели и почали клевать кости. Да море же объявилося в палате, а на море – корабли небольшие, и люди в них плавают. А в иной перемене объявилось человек с 50 в латах, и почали саблями и шпагами рубитися, и из пищалей стреляти, и человека с три как будто и убили. И многие предивные молодцы и девицы выходят из-за занавеса в золоте и танцуют. И многие диковинки делали. Да вышед малый, почал прошать есть, и много ему хлебов пшеничных опресночных давали, а накормить его не могли».

Известно, что вскоре, по возвращении в Москву Лихачева, в шестидесятых же годах XVII ст., царь принялся устраивать в своих загородных дачах роскошные дворцы (в Коломенском) и роскошные сады (в Измайлове) со всякими европейскими затеями. Не могла остаться совсем покинутой и мысль о театре. Конечно, для исполнения такой мысли требовалось прежде всего живое сочувствие со стороны семьи, именно от самой царицы; но, кажется, первая супруга царя, Марья Ильинична, не совсем благоволила к подобным иноземным затеям. Другое дело – дворцы и сады: как бы они ни были роскошны и великолепны, о них никакого запрещения в старом Домострое не было. Напротив, там очень хвалилась заботливость о хорошем хозяйстве. Но театральное зрелище, по понятиям старины, все-таки было делом соблазнительным и погибельным. И надо было, чтобы мысль о нем совершила должный оборот, прожила в умах известное время, когда все в ней дикое сделалось бы только диковинным. Такое время настало вместе со вторым браком государя на Нарышкиной. Рассказывают, что молодая царица была очень веселого нрава и весьма охотно предавалась разным увеселениям, а потому царь, страстно ее любивший, старался доставлять ей всевозможные удовольствия. Матвеев, ее воспитатель, остался руководителем и ее увеселений. Театр был открыт, и на нем поставлена пьеса, объяснявшая в лицах даже соответственное новой царице положение, т. е. пьеса с намеками на современные события царского дворца. Первые представления так называемых комедий явились у нас в 1672 г., через год после государева брака с Нарышкиной.

В это время в Москву прибыли странствующие немецкие актеры. Быть может, вызову этих актеров способствовал известный Матвеев, который потом и заведовал всем ходом и устройством этого небывалого дела в царском дворце.

Итак, в 1672 г. странствующая немецкая труппа, верно, не очень большая, под управлением магистра Ягана Готфрида Грегори находилась уже в Москве. Рейтенфельс в своих записках рассказывает следующее:

«В последние годы царь (Алексей Михайлович) позволил прибывшим в Москву странствующим актерам показывать свое искусство и представлять историю Ассуира и Эсфири, написанную комически». Затем он объясняет, как вообще началось это невиданное в Москве дело. «Узнавши, что при дворах других европейских государей в употреблении разные игры, танцы и прочие удовольствия для приятного препровождения времени, царь приказал, чтобы все это было представлено в какой-то французской пляске. По краткости назначенного семидневного срока, сладили дело, как могли... Иностранное и стройность неслыханной музыки, весьма естественно, произвели самое успешное для актеров впечатление на русских, доставили им полное удовольствие и заслужили удивление. Сперва царь не хотел, чтобы была музыка, как вещь новая и некоторым образом языческая; но когда ему сказали, что без музыки точно так же невозможно танцевать, как и без ног, то он предоставил все на волю самих артистов. Во время представления царь сидел перед сценой на скамейке; для царицы с детьми был устроен род ложи, из которой они смотрели из-за решетки или, правильнее сказать, через щели досок; а вельможи (больше не было никого) стояли на самой сцене. Орфей, прежде нежели начал пляску между двух подвижных пирамид, пропел похвальные стихи царю. Это было в субботу на Масленице. В тот же день царь увеселялся на Москве-реке медвежьей потехой, а вечером смотрел фейерверки».

Мы можем принимать этот рассказ Рейтенфельса как известие о первом театральном представлении в Московском дворце, в чем, по-видимому, нельзя и сомневаться, ибо комедия была изготовлена наспех в одну неделю, т. е. в течение той же Масленицы, когда обычно позволялись всякого рода зрелища и даже всякого рода разгул. Вместе с тем, имея в виду последующие действия царя относительно устройства этих зрелищ, мы относим описанный спектакль именно к Масленице 1672 г, когда суббота этой недели приходилась 17 февраля. С этого дня и должна начинаться история нашего театра.

Н. С. Самокиш.

Потеха при царе Иоанне Васильевиче Грозном. 1894—1895 гг.

Потеха, как говорит Рейтенфельс, очень понравилась, и нет сомнения, что тогда же актеры были оставлены для устройства новых представлений. Наступивший затем Великий пост, Святая и весеннее время, в которое царь потешался обычно соколиной охотой, не были удобны для представления комедий. Между тем 30 мая государь был несказанно обрадован рождением сына, царевича Петра,– будущего преобразователя.

В. М. Васнецов.

Выезд царя Алексея Михайловича на охоту. 1897 г.

Для Нарышкиной, как и для всех ее родных и приближенных, а стало быть, и для Матвеева,– это было торжество действительно неизреченное. В тот же день главные из них получили повышения в чинах и Матвеев вместе с отцом царицы пожалован в окольничие. 2 июня, в воскресенье, в самое заговенье на Петров пост, в Золотой Царицыной палате государь давал боярству и дядькам родинное пиршество, простое, нечиновное, без зову и без мест, т. е. с устранением старых чиновных порядков столованья. Можно думать, что за этим, так сказать, кабинетным пиршеством, на общем веселии, между разговорами о разных веселостях было вспомянуто и о немецкой комедии и тут же решено устроить комедию во дворце постоянную. И в действительности, на третий же день, как только отошло пиршество с неизбежным похмельем, июня 4-го, государь

«указал иноземцу магистру Ягану Готфриду учинити комедию, а на комедии действовать из Библии книгу Есфирь и для того действа устроить хоромину вновь».

«Вновь» здесь вовсе не значит, что была старая такая хоромина, взамен которой строилась эта новая. Слово это означает постройку новой особой хоромины, назначаемой исключительно для комедиальных только действ. Очень замечателен сам выбор пьесы, ибо история Есфири некоторыми сторонами и особенно общим своим смыслом указывала на историю государева брака с Нарышкиной. Смысл этой истории заключается в том, чтобы показать, как Бог низвергает сильных, возвышает уничиженных и расстраивает все козни врагов. Особенный драматизм всей этой истории давал легкую возможность составить из ее содержания очень занимательную пьесу для «действа», которую, быть может, и сочинил придворный учитель Симеон Полоцкий, если она тогда же не была переведена с немецкой или польской уже готовой комедии. Сколько было тут понятного, даже родственного для тогдашней дворцовой публики и в положении лиц, и в их обстановке, и в их стремлениях!

В. И. Суриков.

Царская потеха царя Михаила Федоровича.

Расстрел шапок стольника князя Пронского, окольничего князя Львова и князя Одоевского в 1630 году

Комедийная хоромина была построена по указу государя в селе Преображенском, разумеется, на государевом дворце, в котором таким образом полагался первый камень преобразования нашей общественной жизни. Преображенский дворец, теперь, к сожалению, уже не существующий, достоин вечной памяти за то именно, что в нем зачинались почти все общественные наши реформы, начиная с мелочей, с бритья бород, и восходя до преобразования войска. Постройка этого первого театра была произведена со всем нарядом на счет двух приказов Володимирской и Галицкой Четей, которыми тогда управлял Артемон Матвеев; стало быть, он и был главным и непосредственным двигателем этого дела, которое во дворце, быть может, не всеми и одобрялось, а потому и исполнялось вдали от дворцовых расходов. Кругом хоромина была огорожена забором со створчатыми воротами. На всякие лесные запасы вышло больше 1000 руб. Кроме внутренней уборки сукнами и коврами, для представления сделано было всякое потешное платье и написаны рамы перспективного письма, т. е. декорации. Без сомнения, помянутое действо Есфири в течение ноября до заговен, т. е. до 14 числа, давалось не один раз. Играли, быть может, и другие какие-либо небольшие пьесы, например, интермедии и т. п., нечто вроде теперешних водевилей.

Затем, в наступивший пост, царь, конечно, не мог смотреть подобных зрелищ, и потому представления начинаются опять в Мясоед, уже в январе 1673 г. На время поста театральные уборы, ковры, сукна и всякое потешное платье были вывезены из хоромины и сложены в палату на Кремлевском дворе боярина Милославского, который после его смерти, еще в 1668 г. поступил в число дворцовых зданий, хотя все еще, по старой памяти, именовался двором Милославского. Это так называемый Потешный дворец, впоследствии Комендантский дом. По-видимому, комедии очень полюбились царю Алексею, а особенно, быть может, молодой царице. Новый сезон примечателен тем, что на этот раз для театра было устроено новое помещение в Кремлевском дворце, в особой Комедийной палате.

Действительно, ездить зимой в Преображенский театр было далеко и по многим причинам весьма неудобно. Надо было подниматься всем двором, со всем семейством ехать ночью по сугробам Сокольничьего поля, обременять таким выездом весь дворовый чин, не говоря уже о состоянии здоровья, а также и о гостях, для которых эта далекая ночная потеха была бы тоже не совсем приятна, тем более что приглашение к ней всегда являлось в форме повеления, которое, хочешь не хочешь, надо было исполнить. Таким образом, зимний сезон требовал театрального помещения в городских дворцовых зданиях, в Кремле. Распоряжения о театре начались 22 января, в день бракосочетания с царицею, который, вероятно, царь хотел провести весело. Он тогда приказал «над Аптекой, что на дворце, в палатах, построить, как быть комедийному действу». Нет сомнения, что или сам государь, или царица думали, что такое дело можно сделать скоро, в один день, чтоб к вечеру было и готово. Когда, быть может, объяснилось, что так скоро невозможно устроить театр, в тот же день, 22 января, был отдан другой приказ:

«Хранившиеся в Кремле театральные вещи перевезть в село Преображенское, и там Комедийную хоромину нарядить по-прежнему, чтоб к комедийному действу января к 23 числу все было готово».

Тотчас перевезли все надобное на 8 подводах и к наряду купили гвоздья двоетесного и однотесного и луженого, также ременья, скоб, крючья, проволоки железной.

Неизвестно только, состоялся ли в назначенное число этот преображенский спектакль. Должно полагать, что он был отменен, ибо в тот же день, 23 января, государь дает повторный указ, чтобы «над приказом Аптекарские палаты в палатах построить и нарядить, как быть комедийному действу», и из Преображенской комедийной хоромины перевезть декорации, рамы перспективного письма, в Москву, в упомянутую палату над Аптекой, которые тогда же и перевезены. При перевозке из Преображенского рам – декораций, 36 штук, оказалось, что большие и средние рамы в двери новой комедийной палаты не прошли, почему были перетерты, т. е. разрезаны, и построены сдвижными с приделкой 100 задвижек и 200 скоб железных. Эти декорации писал и устанавливал живописец Петр Гаврилов Энглес.

Между тем в Новонемецкой слободе магистр Яган Готфрид учил актеров к комедийному действу, детей из Новомещанской слободы, для чего Матвеев 22 января приказал ему в эту школу отпустить 2 сажени дров с Малороссийского двора.

Кукольная комедия. Из «Путешествия» Олеария в Москву

Неизвестно, в какой день начались представления в новой театральной палате, но, вероятно, уже на Масленице, начавшейся со 2 февраля. Кажется, комедия дана была два раза, ибо в это время в два дни перевезено из Немецкой слободы до дворца 60 человек детей, которые участвовали в комедийном действе; привозили по 30 человек в день; это число и должно обозначать всю труппу, бывавшую на представлении. Кроме того, в комедии действовали и актеры-немцы, Тимофей Гасенкрух с товарищами, названные игрецами. Оркестр тоже состоял из немцев-музыкантов и управлялся полковником Николаем Фанстаденом. Все эти немцы были привозимы во дворец три раза и, следовательно, играли один, третий, раз какие-либо свои игры, без актеров-детей. С наступлением Великого поста театр был оставлен и возобновился уже весной, после Троицына дня, в селе Преображенском.