Текст книги "Домашняя жизнь русских царей"

По окончании стола царский духовник или ключарь Благовещенского собора со священниками говорили молитву «Достойно есть» и проч., после которой государь шествовал в свои хоромы, а послы и все гости разъезжались по домам. На другой день, по обычаю, государь посылал спрашивать почетного гостя, которому давал пир, о здоровье. К лицу царского достоинства ходил боярин со стольниками, а к послам обычно их пристав.

Общий обзор кушаний царского стола сохранился в «Росписи Царским Кушаньям» (1610—1613), составленный, по всей вероятности, для новоизбранного московского царя в лице польского королевича Владислава, чтобы ознакомить его с порядками, заведенными в Московском дворце. Подобные перечневые росписи, занесенные и в списки Домостроя XVI ст. и XVII ст, обычно начинали свои описи кушаний с Велика дни, т. е. со дня Пасхи, когда царский стол-обед совершался всегда с особенным торжеством в присутствии многочисленных гостей.

Ковш, жалованный царями Иоанном и Петром

Кушанья распределялись по порядку мясоедов и постов. Это распределение начиналось Великоденским мясоедом, за которым в этой царской росписи следовал Оспожинский мясоед, начинавшийся с Успеньева дня; далее Филиппов пост и праздник Рождества Христова с Рождественским мясоедом. В течение веков народный быт твердо стоял на своей старине и очень тяжело изменял свои житейские порядки даже и в мелких подробностях, например относительно пищи и напитков. Что ели деды и прадеды, то самое ели внуки и правнуки. Нельзя отрицать, что некоторые кушанья приходили к нам и с Запада (уха Венгерская) и особенно с Востока, как это обнаруживается в названиях таких кушаний, например, котлома, юрма, тавранчук, кундумы, сычуг и т. п., которые могли появиться в русском поварском искусстве в очень древнее время раньше татар и половцев, чуть не от скифов и сарматов. Общий же круг кушаний в упомянутых росписях принадлежит Северной и, главным образом, Московской области.

Столовым обиходом Царского дворца во всех разнообразных его потребностях заведовал Приказ Большого Дворца, главным начальником которого был боярин Дворецкий, первый человек после Конюшего по приближенности к государю. В этом ведомстве государь являлся полнейшим помещиком, как живали и все помещики в то время. С принадлежавших Дворцу, т. е. лично государю, дворцовых сел и разных волостей и даже особых дворцовых городов, которых, по свидетельству Котошихина, числилось больше 40, собирался всякий хозяйственный запас и припас, как водилось у помещиков и в позднее время. Посадские городовые люди и крестьяне сел и волостей, в виде оброков и уроков и разных податей, доставляли во Дворец все, что было надобно для царского обихода, начиная от кур, яиц, баранов, гусей, свиных и говяжьих стегов и оканчивая не только грибами, ягодами, орехами, но даже и вениками, не говоря о случайных запросах на подобные мелочные предметы обихода, вроде сбора для царской Аптеки шишек осокоровых, цвету кубышек белых, цвету бобового, цвету свороборинного (шиповника) и т. п., чем обременяемы были в особенности подмосковные дворцовые села и деревни. Села Хорошево и Павшино поставляли к Вербному воскресенью по пяти возов вербы, которую ставят по пути в Цветоносную неделю¹⁰⁵.

Чаша царя Федора Алексеевича

Большой дворец в качестве особого Ведомства делился на малые деловые дворцы, такие, как Сытный, где сосредоточивалось заведование всякого рода питьем, Кормовой, заведовавший ествой, Хлебенный и Житенный.

Всякая провизия, поступавшая на Кормовой дворец, собиралась оброчным путем по окладу.

Рыба живая и просольная и паровая (копченая) доставлялась из всех мест, где находились, так сказать, средоточные центральные ловли, начиная от Белого моря и до Каспийского, в Астрахани, как и в озерах Ладожском, Белоозере, Ильмене Новгородском, Ростовском, Переяславском и др., а равно по всей Волге с большими ее притоками, по Каме и Оке. Мелкая живая рыба, мни, пескари, окуни и пр., доставлялась с Москвы-реки и Яузы, а также из подмосковных и московских дворцовых прудов. Рыбаки вниз по Москве-реке назывались кошельниками, вероятно, от кошеля – вязанного в сетку мешка, в котором могла сохраняться пойманная живая рыба. Такие кошели находились и в самой Москве, вблизи устья Яузы.

Живую рыбу, более ценную, из далеких мест привозили в бочках на ямских подводах.

Красная рыба семга называлась десятинной, потому что собиралась на государев обиход по окладу десятой доли каждого улова. Между другими местами средоточие ее сбора находилось в Каргополе, откуда целовальники¹⁰⁶ из каргопольских посадских людей каждый год посылались для сбора семги вниз по Онеге-реке до моря и по морским рекам, по всем местам ловли рыбы.

Поставлялась рыба во Дворец и подрядным договорным способом.

Рыбные запасы пополнялись также и подношениями государю разной рыбы от владельцев рыбных ловель, от посадских людей и особенно от духовных властей. В 1686 г. от новгородского митрополита поднесено 2 бочки сигов да две бочки лодог, от ростовского митрополита ростовских щук 1105; из Соловецкого монастыря бочка сельдей, по счету 580; 22 пласти семожьи, 10 семог соленых, 5 семог свежих.

Мясной запас наполовину собирался с дворцовых сел, волостей и городов оброчным путем по годовому окладу. Дворцовые крестьяне и посадские доставляли на Кормовой дворец баранов и гусей, живых и битых, свиные туши и говяжьи стяги, масло коровье и т. п.

Оброчные окладные статьи пополнялись охотничьим промыслом, для которого высылались птичьи стрелки, доставившие в осень 1686 г. журавля, цаплю, 106 утят, 49 тетеревей, 10 рябчиков. Эта дикая птица называлась полевой.

Однако приход оброчной окладной и случайно приходившей живности не был достаточен для потребностей царского столового обихода и потому в большей половине он пополнялся подрядным способом.

Иные мясные предметы, смотря по нужде или по особому запросу, покупались в рядах у торговцев. Некоторые другие припасы также покупались у торговцев.

Покупались также и нужные предметы столового обихода. 7 сентября 1686 г. куплено в Судовом ряду 200 ложек боярских с костьми. Тогда же в Польском ряду куплено 100 ножей Польских. 15 сентября куплен в Котельном ряду горчишник оловянный государыне царевне Софьи Алексеевне. Куплена в Лапотном ряду ступа деревянная и два песта – толочь пряные зелья.

Покупками на Кормовом и на других дворцах заведовал специально выбранный по договору и по выбору дворцовых слобод старост и выборных людей доверенный купец, который для этого получал из Большого дворца известную сумму денег и обязывался производить покупки во время, в которое время какие запасы будут дешевле, и если не соблюдал выгоды, покупал не во время дорогой ценой, то подвергался наказанию и начету с указом доправить на нем излишне переданную цену.

Вино и разные другие напитки поставлял Сытный дворец, названный так от слова «сыта», что вообще означало сласть и собственно разведенный на воде мед, сот. Такими медами с примесью различных ягодных морсов или пряностей особенно и славился Сытный дворец. Мед доставлялся во дворец с бортных угодий по оброку с каждого медового дупла или борти. Все эти бортные уходья во всех медовых местах были во Дворце описаны с назначением размеров оброка.

Это были в известном смысле только мелкие покупки. Более значительные, так сказать, оптовые покупки производил Приказ Большого Дворца.

По произведенному в 1701 г. общегосударственному счету и отчету по всем большим и малым ведомствам в счетности Сытного, Кормового и Хлебенного Дворцов были перечислены и все деловые люди всех трех Дворцов. На Сытном Дворце числилось: уксусников 22 человека, винокуров 4, поваров 15, браговаров 6, квасоваров 8, свечников 2, бочаров 4, сторожей 45; чистельников 2, солодовник 1, мельников 2.– На Кормовом: поваров 54, помясов 86, рыбников 3, скатертников 14, кислошников 7, куретников 6, сторожей 22, животинников 6, чистельников 2, угольников 4, сторожей Москворецких рыбных садков 3. На Хлебенном: хлебников 69, помясов 44, коровников 8, сторожей 18, чистельников 2, мельников и засыпок 50. Всех 532 чел.

В обычное время рядовые приспешники одевались в кафтаны кумачные красного цвета, первостатейные дельцы носили дорогильные кафтаны, второстепенные – киндячные, чаще всего красные.

Деловые дворовые люди, которые в известных случаях должны были появляться на глаза собравшемуся на царский обед обществу, особенно при столах посольских, одевались в новые кафтаны, чаще всего из тканей красного цвета.

Само собой разумеется, что отличавшиеся дельцы по изготовлению какого-либо питья или кушанья всегда награждались тоже тканями на кафтан.

Глава VII
Царская одежда

Древняя русская одежда; трудность ее исследования.– Царское белье.– Царское платье: комнатное и ездовое.– Платье ратное.– Царский и большой наряд.– Платье рындово.– Платье официальное.– Царский головной убор.– Царская обувь.– Общий обзор царской одежды XVII ст.; одежда домашняя и выходная.– Платье причастное, брачное.– Царская одежда XVI ст.

О царской одежде мы имеем подробные сведения в «Книгах царским выходам, каково на государе бывает платье», где точно и подробно записаны почти каждодневные выходы царей с целью обозначить весь состав подаваемой для выхода одежды. Эти книги составляли официальный журнал Государевой Мастерской палаты, которая заведовала царским гардеробом во всех подробностях, между прочим и кройкой платья, которую также тщательно записывала в особые Кроильные книги.

Наши древние летописи, как и другие древние письменные памятники, не оставили нам подробностей о старом быте, при помощи которых можно было бы с точностью изобразить всю обстановку древней жизни. Так, относительно древней нашей одежды мы получаем некоторые очень и очень немногие ее названия и не имеем понятия, какого покроя была эта одежда. С другой стороны, мы имеем даже рисунки древней одежды и не можем достоверно сказать, как эта одежда называлась. Почти на начальных страницах летописи под 1015 годом встречаем имя одежды корзно. Оно в двух-трех случаях поминается и в ХII в., потом исчезает. Когда в 1147 г. киевляне, убивая несчастного Игоря Ольговича, раздели его донага, из свитки изволокоша, то Владимир Мстиславич, защищая несчастного, соскочил с коня и обогнул (огорнул) его корзном.

Может быть, то же корзно именовалось и скутом, как можно заключить из повествования летописи о князе Глебе, который к 1071 г. во время пререканий с волхвами, в самом Новгороде, взявши топор под скутом, поразил им волхва, вовсе не ожидавшего такого себе конца. «Скут» родственно со словом «кутать». Упомянем также, что корзно в простом народном говоре могло прозываться именем «корзень», как это видно из наименования подмосковных села и волости Корзенево. Поп Корзень.

Как бы то ни было, но корзном называлась та самая верхняя одежда, плащ Святослава, которая была обычной одеждой у русских князей и бояр с древнего времени и которую носили и греки Черноморских колоний, что должно относиться уже к первым векам христианства. На греческих надгробных памятниках этого времени нередко изображаются лица именно в таких плащах, очень сходно с изображениями наших князей даже в XIV ст., как видим в лицевом житии Бориса и Глеба. Это обстоятельство достовернее всего подтверждает ту истину, что русская одежда от глубокой древности задолго до Византийского царства носила в себе облик общеевропейского костюма, получив свое корзно от древних греков и римлян, распространивших этот плащ и по всему варварскому миру в средние века. Точь-в-точь, как и древнерусские князья, в таком же плаще изображен и германский император Оттон III (985—991) на современном ему окладе Евангелия.

Как бы взамен корзна, в XIII ст. появляется коць или кочь, тоже, по всей вероятности, верхняя одежда, плащ.

Когда в 1245 г. у Батыя в Орде русские князья и бояре уговаривали кн. Михаила Черниговского исполнить повеление хана идти через огонь поклониться богам татарским, князь отверг эти советы и, снявши с себя кочь свой, бросил к ним со словами: «Приимите славу света сего». Если эта одежда обозначала славу света сего, то возможно заключить, что она была в действительности славная одежда, т. е. богатая княжеская одежда.

В 1328 г. московский князь Иван Данилович Калита в духовном завещании оставил сыну своему Ивану коць великий с бармами. Неизвестно, переменилось ли здесь только имя одежды или эта одежда была нового покроя и потому уже не называлась прежним именем корзна.

Имени «коць-кочь», по-видимому, родственно котъиа, упоминаемое в начале XIV ст. также в значении верхней одежды. Действительно, быть может, что так и назывался кочь в простонародной речи. Затем оба эти названия исчезают из летописных указаний.

«Слово о полку Игореве» (в конце XII в.) упоминает япончицы и кожухи. С того времени эти имена сохранятся до последних дней русской одежды, равно как и свита, свитка,, а также убрус и сорочка, упомянутые еще в XI столетии.

Можно с достоверностью полагать, что многие одежды, имена которых появляются только в XV, XVI и XVII столетиях, существовали и в предыдущие века под теми же или под другими древними названиями, сохраняя свой старозаветный покрой или облик.

Так, от половины XII века мы случайно получаем имя женской одежды: кортель, рясы В начале XIII ст. упоминается сорочка. В половине того же столетия – кожух, сапоги. В XIV ст.: 1377 г.– охобни, сарафаны муж., шубы, 1382 г.– онучи. В XV ст.: 1412 г.– терлик, киверь, кабат (немчина 1428 г.). 1469 г.– шубы, однорядки, сермяги. Любопытно, что у балтийских славян существовали кортель-корталь, шуба.

Б. Чориков. Великий князь Игорь Ольгович

Кожухом и охобнем назывались даже городские укрепления в качестве одежды города. В 1387 г. у города Тверь, около вала, «рубиша кожух и землю насыпаша, и ров копаша глубже человека»¹⁰⁷.

В 1410 г. новгородский летописец, записывая, как король Ягайло и Витовт побивали немцев и пруссов, упоминает, что они, осаждая Мариин город, взяли того города «два охабня, а вышнего третьего не взяша».

В 1411 г. новгородцы ходили на Свию «и Свеии много изсекоша, а у города, у Выбора, охабень взем и пожгоша». Таким образом, эти имена одежд должны относиться к той древности, когда только что начинали строить городские стены.

Можно полагать, что некоторые одежды идут от глубокой незапамятной древности и появлялись в древнерусской стране от богатых высококультурных соседей, например, древних персов с Востока и от греков и римлян с Запада, а также и с юга от мидян, ассирийцев и от других культурных народностей, путем торговли заходивших и в наши страны.

Страбон, писатель-географ начала I века, рассказывает, что город Танаид, находившийся в устье Дона, служил центром, «общим местом торговли для азиатских и европейских кочевников, с одной стороны, и для народов, прибывающих на судах» в Азовское море из Черного, с другой. Кочевники доставляли на это торжище рабов, кожи (меха) и другие предметы своего промысла. Черноморские торговцы привозили для обмена платье, вино и прочие предметы культурного быта.

Древнейшие русичи, конечно, были одеты в одежды своего изготовления, соответственно нуждам своего климата и своему умению производить необходимые для одежды изделия. Но более богатое и нарядное платье, как и дорогие ткани, они приобретали теми путями, какие указывает Страбон. Вот почему совсем неизвестные в нашей древности и очень известные в XVI и XVII ст. пресловутые ферези, может быть, окажутся по своему имени происходящими от латинского forensia, forensis или же сарафан – от древнеперсидского «сарапа».

История древнерусского костюма в некоторых чертах обнаруживает вообще смесь туземного с иноземным. Русичи свободно брали у чужих народностей все то, что им нравилось или что прельщало по красоте, богатству или удобству, но всегда с некоторым перекроем на свой русский лад.

Царское белье. Первая одежда – сорочки и порты шились из полотна так называемого двойного, которое, по-видимому, отличалось от других полотен особой добротностью, так что в XVII ст. оно в рядовой продаже не находилось и ценилось выше всех других полотен. Рядовичи-ценовщики говорили, что это полотно в Ряд купить можно было по 2 алтына по 2 деньги аршин, а из Ряду продать, дождавшись желающего купца, аршин по 3 алтына. Другие полотна ценились за аршин по 10 и по 5 денег.

В XVI ст. такие полотна прозывались Прозоровскими, вероятно, как изделие Ткацкого двора князей Прозоровских или под их заведованием на Государевом Ткацком дворе в слободе Кадашовской, откуда брали на то же дело и полотна Кадашовские.

Обычно и в XVI, и в XVII ст. сорочки и порты отделывались швеями червчатой тафтой, из которой вшивали ластки, ластовицы, ластовки – четырехугольные вставки в подмышках сорочки, делали подпушку – кайму по подолу, торочили, обшивали тафтой, как лентой, по швам, обтягивали ею пуговицы, строчили различные узоры по подолу и по вороту. В богатой отделке по швам вместо тафты клали золотную тесьму или золотой плетенек. Вообще швы сорочек всегда покрывались такими торочками, тафтяными или золотными. Это придавало особую красоту одежде. Точно так же отделывались тафтой и порты, у которых шилась только подпушка и по швам торочки. Длина сорочек не доходила до колен. На подоле по бокам делались небольшие разрезы, называемые прорехами, для увеличения полноты подола. Вместе с сорочками и портами шились также и чехлы, род сорочек с пуговицами, ластками, но без подпушки. В каких случаях домашнего обихода употреблялись чехлы, нам неизвестно.

Портрет Василия III.

Иллюстрация из книги Герберштейна «Записки о Московитских делах»

Кроме полотна, сорочки и порты шились также из миткаля и бези, или бязи, как называлась более плотная хлопчатобумажная ткань.

Полотняные сорочки с названием «нарядные» украшались золотным шитьем с червчатым шелком.

Фантастическое изображение русского костюма. С гравюры XVII в.

Более богатые сорочки и порты шились из тафты червчатой и белой, иногда низанные жемчугом. При червчатой сорочке порты носили белые.

У боярина Богдана Бельского было четыре сорочки тафтяные червчатые и белые, на них по вороту и на мышках и на прорехах находилось 373 жемчужных зерна, укрепленные на серебряных спнях.

Сорочки нарядные полотняные и тафтяные украшались нашивками – поперечными полосами, по числу пуговиц, нашивными из червчатого шелку с золотом.

На обычных, т. е. повседневных, полотняных сорочках нашивки ставились торочковые шелковые.

Каждая часть нашивки имела петлю для застегивания на пуговку, почему впоследствии их называли петлицами.

Нашивка располагалась гнездами, например, по три петли на вороту, на мышках и на прорехах. Но на вороту или на груди бывала и частая нашивка, состоявшая из многих петлиц без раздела на гнезда, сплошная.

Именно такая частая, как и вообще нашивка, в точности должна утверждать, что ворот у сорочек был прямой, а не косой деревенский.

При сорочках употребляли пояса верхний на сорочку и нижний на порты (гашник). К портам, очень легкому белью, присоединялись штаны, обычно камчатные, иногда суконные, а в богатых случаях из золотных тканей, на тафтяной подкладке с такой же опушкой у пояса, в зимнее время – на меху. Для малолетних шились штаники с чулками. Упоминаются при них зепи – карманы и какие-то ушки у подпушки и петельки у опушки. Размер штанов отмечался в поясу, в икрах, в коленах и в завойках, внизу.

К наряду сорочек неотменно принадлежало ожерелье пристяжное, т. е. род воротника, облегавшего шею вплотную, всегда более или менее богато унизанное по бархату, атласу жемчугом с пуговицами из дорогих каменьев. От жемчужного низанья оно обычно так и называлось – обнизью.

Царское облачение

На сорочку надевали зипун, кафтан, по сравнению с другими одеждами короткий, доходивший только до колен, а иногда и короче. У царя Михаила Федоровича при двухаршинной длине других его одежд зипун имел длины 1 аршин, а у царя Алексея Михайловича, при такой же, но более на два вершка длине его одежд, зипун имел длины 1 аршин 5 вершков. Рост обоих государей, судя по сравнительной длине их обычного платья, был почти одинаков¹⁰⁸. О царе Алексее Михайловиче его врач доктор Коллинс записал следующее: «Он (государь) – красивый мужчина около 6 футов ростом, хорошо сложен, больше дороден, нежели худощав, здорового сложения, волосы светловатые, а лоб немного низкий». Когда после смерти отца в 1647 г. царь (Алексей) стал переделывать отцовское платье на свои плечи, то в Мастерской палате было отмечено, что в перешитом платье, а именно – в становых кафтанах, длины прибавлено, а ширины убавлено (№ 1163). Молодой царь был выше отца с небольшим двумя вершками, как указывает мера их платья.

Подкладка у холодных зипунов бывала тафтяная, подпушка камчатная. На вороту ставилась нашивка – 10, 11, 13 или 14 пуговиц втышных, которые втыкались в прорезные петли другой полы зипуна. Рукава кроились обычной длины 1 аршин с небольшим и застегивались также пуговицами по 4 на каждом, в богатых случаях – по 8.

К убранству зипуна принадлежало ожерелье стоячее, род нынешнего мундирного воротника, в 3 вершка ширины и в 7 и 9 вершков длины около шеи. Оно шилось из бархата, подкладывалось атласом и богато унизывалось жемчугом, почему и называлось вообще обнизью. Оно или пришивалось к вороту, или пристегивалось пуговками, так что к одному и тому же зипуну подавались различные ожерелья, обнизи, как указывал сам государь. Бывало ожерелье из обнизи. По сторонам зипуна пришивались иногда тафтяные калиты, наружные отдельные карманы, различаемые от зепей, или карманов внутри одежды, которые также составляли принадлежность зипуна.

Царский становой кафтан

Зипуны бывали и теплые на лисьем или собольем меху, а потому они делались несколько длиннее обычных зипунов, вершка на 3 или 4, а иногда почти на 8, смотря по государевой надобности. Они покрывались вместо тафты или атласа более тяжелой тканью камкой. Теплые зипуны бывали и без рукавов. Рукава бывали и из другой ткани.

Когда государь одевался в большой царский наряд, в наряд Большой Казны, то зипун подавался без ожерелья, так как ожерельем являлась уже диадема. Был ли в кройке зипун с перехватом на талии сзади, трудно решить. Был ли пояс? Кажется, не было.

И дома, и при выходах на зипун надевали или ферези, или кафтан становой.

Ферези¹⁰⁹, быть может, от латинского Forensis – нарядное одеяние, forensia – нарядное платье Свет[оний]. У греков – pallium, тога, мантия, туника, броня, латы. У турок также есть одежда с именем ферадже и фередже, которое может указывать не о заимствовании наших ферезей у турок, а об одном и том же источнике, откуда идут и наши ферези и турецкие фередже, т. е. о Византии или даже о Риме.

Длиной это платье не отличалось от всех других длинных одежд. У царей оно кроилось: у Михаила – в 2 аршина длины без вершка, у Алексея – в 2 аршина с 2 вершками. Вообще ферези кроились несколько полнее зипуна, также на подкладке и с подпушкой. В подоле в 3 аршина с небольшим, по сторонам имели прорехи.

Зипун, тафья и шапка. Русская одежда с XIV до XVIII вв.

Особого ожерелья на вороте или воротника ни стоячего, ни отложного не было. Стоячий воротник, или обнизь, находился у зипуна, на который надевали ферези, потому они и не имели ожерелья, а один ворот. Убранство этой одежды состояло из нашивки с завязками и кистями, которые украшались ворворками золотными, а иногда и жемчужными. Число завязок бывало различно: 3, 4, 5, 7. По краям одежды, на полах и по подолу располагалось кружево, род каймы различной ширины, иногда с дробницами или образцами – запонами, золотное. Кружевом отделывались и боковые подольные прорехи. Судя по количеству аршин употребляемого кружева, например, 11, 18 и т. п., можно полагать, что иногда кружево делалось в два ряда.

Обычные комнатные ферези назывались холодными, в отличие от обычных же теплых, которые шились на лисьем или собольем меху. Упоминаются ферези мовные, постные соответственно их назначению в домашнем обиходе. Ферези становые, а также и ездовые будут объясняемы ниже. Становые ферези могуг означать, что они кроились подобно становому кафтану с перехватом в пояснице.

Ферези армяшные, иначе называемые армяком, шились из шерстяной верблюжьей ткани, толстой и тонкой, которая носит и доселе название армячины. По имени ткани из ферезей явилась как бы новая небывалая одежда – армяк. Случалось и с кафтанами, что они назывались, например китайскими, потому что были сшиты из камки китайской.

Ферези ездовые по размеру своих частей в кройке мало чем отличались от обычных, так сказать, повседневных, ферезей, от которых их отличие заключалось главным образом в их богатом наряде или уборе.

Особенно любил надевать эти ферези царь Алексей Михайлович. У него они служили верхним платьем и всегда украшались нашивкой с жемчужными образцами, иногда прорезными и с изображением львов, орлов, грифов, инрогов (единорогов), львов и грифов вместе. Эта нашивка имела также завязки с кистями и ворворками жемчужными. Кружево полагалось серебряное кованое.

Как верхняя одежда, они, естественно, требовали большей полноты и ширины в подоле, поэтому ширина подола была увеличена больше, чем на 8 вершков, вместо обычной ширины у верхних одежд в 3 аршина 6, 7 и 8 вершков. Ширина подола у ездовых ферезей кроилась в 4 аршина с лишним.

Таким образом, новая кройка одежды значительно удалила ее от повседневных ферезей, и царь Алексей Михайлович дал ей даже особое имя, дотоле небывалое,– ферезея, которая стала надеваться уже на самые ферези, как на старую среднюю одежду.

В Выходных книгах ферезея впервые появляется с 16 сентября 1659 г, но в Кроильных книгах она появляется еще с октября 1654 г. Можно полагать, что и это не первый случай кройки. Она кроилась с этим именем для стольников в 1648 г.

Несмотря на то что была новой одеждой, она, однако, сохраняла свой старый покрой. Ее длина и ширина равнялись другим верхним одеждам с длинными рукавами, какие были и у ферезей. Ферезея имела подкладку, украшалась кружевом и нашивкой в 12 гнезд или из четырех образцов с двумя завязками с кистями и ворворками. Для зимы готовилась на собольем меху с собольей опушкой и с собольим же ожерельем шириной около шеи 14 вершков и в длину 9 или 10 вершков, подложенным атласом.

Царь Алексей Михайлович очень любил эту одежду, особенно в первые годы, как она появилась, и можно сказать, что в некотором отношении она сделалась для него как бы модным платьем, в котором он бывал не только на городских выходах и загородных выездах, но и в домашних выходах в дворцовые церкви. Вместе с тем, как упомянуто, ферезея составила часть воинского наряда, который отличался от других нарядов главным образом средней его ездовой одеждой – нугой. Мало-помалу ферезея стала приобретать значение официального парадного мундира.

Царь Федор Алексеевич. Изображение из Архангельского собора

О царе Федоре Алексеевиче рассказывают, что он упразднил старый русский костюм и ввел иностранный, главным образом польский. Между тем царь Алексей Михайлович не более как за полгода пред своей кончиной, 6 августа 1675 г., строго повелел

«Стольникам и Стряпчим и Дворянам Московским и Жильцам... Свой Государев указ сказать, чтоб они иноземных, немецких и иных обычаев не перенимали, волос у себя на голове не постригали, также и платья, кафтанов и шапок иноземных образцов не носили, и людям своим потому ж носить не велели; а если кто впредь начнет волосы подстригать и платье носить с иноземного образца, или такое ж платье объявится на людях их, и тем от Великого Государя быть в опале, и из вышних чинов написаны будут в нижние чины».

Взамен ферезей на зипун надевали также кафтан становой. Именем «кафтан» по-видимому, обозначались одежды, вообще носимые поверх зипуна или и вместо зипуна. Какой был общий покрой кафтана, дававший ему это имя, трудно сказать что-либо точное и определенное.

«Становыми кафтанами назывались кафтаны, в которые облачались цари при поставлении на царство и которые надевались при полном наряде Большой Казны»,– говорит Вельтман¹¹⁰, делая таким образом намек, что «становой» происходит от «поставления». По толкованию Строева, кафтан становой предназначен для ношения в городе, дома. И, стало быть, противопоставляет ему кафтан ездовой, выездной, т. е. как бы дорожный. Он прямо и говорит, что платье становое – носимое в городе и ездовое – дорожное (езда-то на коне).

Но «станом» при кройке одежды обозначалась часть, покрывавшая стан, туловище, хребет, корпус человеческого тела со стороны спины. Можно полагать, что станом обозначалась как бы основная часть кроя, где все остальное заключалось только в ее частях, вроде клиньев, пол и т. п. При этом в древней кройке длина рукавов измерялась от стана и с полустана, следовательно, стан имел определенное пространство, а именно – хребет тела. Поэтому становой кафтан должен обозначать этим именем отдельную сторону одежды, какая и могла появиться, если кафтан был перехвачен в поясе выемкой, талией, вроде лифа. Он облегал стан по фигуре корпуса.

Подобно ферезям, становой кафтан украшался нашивкой, но не с завязками и кистями, а только с пуговицами и петлями из столбца, число которых бывало различно– 7, 8, 9, 10, 12, 13 и даже 19. Прилагалось также кружево с бахромой. Шился на подкладке с подпушкой. Длина его была обычно 2 аршина. При кафтане носили легкий пояс, именуемый тесьмой, с крюком и пряжкой. Крюки и наконечники золотые с алмазами. Прорех боковых не было, ожерелья тоже. Кафтан становой с наименованием «царский» отличался от обычного, по-видимому, только богатством и драгоценностью тканей, из которых кроился, а также богатством своего убранства, например жемчужным с каменьем кружевом. Запястья рукавов украшались жемчугом.

В 1677 г, 15 апреля, на праздник Светлого Христова Воскресения, на государе были платья: Опашень. Кафтан становой. Теплые ферези. Теплый зипун. Следовательно, становой кафтан надевался на ферези на Пасху. Поддевал под кафтан становой ферези.

Ф. Солнцев.

Одежда царская и боярская XVII в.

В 1680 г. царь Федор Алексеевич стал одеваться в особые кафтаны с названием верхний и нижний, исподний, которые заменили ферезею и ферези, и становой кафтан, а также и зипун. Государь нередко ходил только в этих двух кафтанах, а о зипуне прямо упомянуто, что вместо зипуна государь надевал кафтан на бумаге, т. е. подложенный хлопчатой бумагой.

Цари Михаил Федорович и Алексей Михайлович

Ездовой кафтан, так же, как и становой, надевали на зипун, как вторую одежду. Этот кафтан отличался от станового, во-первых, тем, что был короче вершка на 4 или вершков на 5 и даже на 6. Короче были и его рукава. Зато ширина подола была полнее: у царя Алексея Михайловича она доходила до 4 аршин, у царя Михаила она равнялась со всеми верхними платьями 3 аршина 6—8 вершков. По сторонам у подола были прорехи. Чаще всего кафтан кроился из бархата или атласа на тафтяной подкладке с атласной подпушкой. Нашивка имела 11, 13, 15, 19, 20, 21 или 22 пуговицы втышные, низаны жемчугом. Ожерелье отложное в 3 вершка ширины, бархатное, подложенное атласом, на нем бывало два репья золотых.