Текст книги "Домашняя жизнь русских царей"

Проехав церемониально среди войска, гость останавливался наконец у Дворцового крыльца. Здесь ему делались почетные встречи. Обычно их было три: первая, вторая, третья – меньшая, средняя и большая, именно: первая при выходе из экипажа у лестницы, вторая на крыльце у сеней, третья в сенях у дверей Приемной палаты. Но в чрезвычайных случаях, когда государь желал оказать гостю больший против обычного почет, давалась еще четвертая встреча, которая называлась также большой; третья же вместе со второй в таком случае были уже средними. Четвертая встреча, в Грановитой палате у дверей, дана в 1668 г. патриарху Антиохийскому Макарию.

Для первой, меньшей, встречи выходили два стольника и дьяк; для второй, средней,– окольничий, иногда боярин, стольник и дьяк; для большой – боярин, стольник и думный дьяк. Особенно дорогих гостей во всех встречах встречали бояре, один другого знатнее, соответственно порядку встреч.

При каждой встрече дьяки говорили приветственные речи, объясняя, что великий государь (титул), воздаючи честь гостю, повелел его встретить такому-то и такому своему боярину или окольничему, причем провозглашал имена встречников. Встречники иногда витались с гостем, т. е. здоровались, подавая друг другу руки, и потом вели его далее, до следующей встречи; вторые встречники также здоровались и заступали место первых; наконец, третьи встречники вводили гостя в палату. Великолепие, торжественность, среди которых являлся государь в подобных аудиенциях, изумляли всякого, кто вступал в Приемную палату. Наряд Приемной палаты также разделялся на большой, средний и меньшой, смотря по достоинству и богатству предметов, которые были употребляемы на уборку залы.

Еще до приезда гостя государь приходил в палату, облекался в большой царский наряд и садился в своем царском месте, т. е. на троне, в венце, в царском платне (древняя порфира) и диадеме или бармах, со скипетром в руках. Блистающий многоценный наряд государя изумлял гостя еще более, чем все доселе им виденное.

«С нами, то же случилось,– пишет очевидец⁹⁶ царской аудиенции в XVII столетии,– что бывает с людьми, вышедшими из тьмы и ослепленными внезапным сиянием солнца; едва могли глаза наши сносить блеск великолепия, когда мы вошли в палату. Казалось, что яркость сияния, от дорогих камней изливающегося, спорила с лучами солнечными, так что мы совершенно потерялись в сем сиянии блеска и величия. Сам царь, подобно горящему солнцу, изливал от себя лучи света».

Кобенцель, описывая свой приезд к царю Ивану Васильевичу, замечает, что венец, который был в то время на царе, по своей ценности превосходил и диадему Его Святейшества Папы, и короны королей Испанского и Французского, и великого герцога Тосканского, и даже корону самого цесаря и короля Венгерского и Богемского, которые он видел. «Мантия великого князя (продолжает Кобенцель⁹⁷) была совершенно покрыта алмазами, рубинами, смарагдами и другими драгоценными камнями и жемчугом величиной в орех, так что должно было удивляться, как он мог сдержать на себе столько тяжести». По сторонам трона стояли, по двое с каждой, рынды – красивые молодые люди из стольников, в богатых белых одеждах с золотыми цепями на груди, перевязанными крест-на-крест, держа на плечах топоры, или секиры, остриями кверху. При Алексее Михайловиче, кроме рынд, по сторонам трона стояли иногда двое голов стрелецких с мечами и по шести человек со стороны сотников стрелецких с алебардами.

Не доходя на несколько шагов до царского места, гость останавливался и кланялся, бил челом, причем боярин или окольничий, смотря по значению лица, объявлял его государю, сказывая его имя. После объявки думный дьяк говорил гостю приветственную речь. Затем государь жаловал гостя к руке, подавал ему руку для целования. Эта милость также объявлялась речью, причем царскую руку поддерживал первостепенный из бояр. После того следовало новое благоволение царя: он спрашивал гостя о здоровье сам лично или через думного дьяка, смотря по лицу. Совершив этот торжественный прием, государь или сам приглашал гостя к столу, или повелевал пригласить думному дьяку. Назвав гостя по имени, он [государь] говорил: будь у нас у стола, или поешь ныне со мной хлеба-соли, или вы сегодня со мной отобедайте.

Таким приглашением к столу оканчивалась аудиенция, и гость выходил в другую палату, в Золотую, Столовую или Ответную, в которой и дожидался стола, разговаривая со своими почетными приставами или с боярами, назначенными государем собственно для занятия гостя. Государь также шествовал в свои хоромы и переменял платье.

Между тем в палате дворцовые служители, стряпчие и ключники накрывали столы и готовили поставцы. Все это делалось с большой поспешностью, так что стол бывал готов иногда чрез полчас или, много, через час.

В Грановитой палате, где большей частью давались почетные столы, в переднем углу стояло царское место, или трон, на котором и садился государь за обедом. Перед царским местом, на его рундуке или помосте, ставился стол для государя, кованный золотом и серебром и накрытый аксамитом, золотным бархатом. К столу ставили приступ, в две ступени, обитый цветным персидским ковром. Приступ устраивался для кравчего, который всходил на него, подавая пить и ставя есть на царский стол. С правой стороны от государева места шла большая лавка, называвшаяся так от большого места, которое было на ней первым от угла под иконами. Вдоль этой лавки всегда накрывался и большой стол, так часто упоминаемый в разрядных записках и в счетах местнических. С левой стороны трона лавка заворачивала в угол: здесь ставился обычно кривой стол. В Меньшей Золотой и в Столовой [палатах] столы ставились наоборот: справа кривой, а слева большой. Это зависело от устройства залы и от удобства размещения.

Кроме непременных двух столов, большого и кривого, в разных местах палаты ставились и другие столы, смотря по числу гостей, для послов посольств, для духовных властей властелинские и пр. Вообще же, по свидетельству иностранцев, в размещении столов не наблюдалось никакого особенного порядка и симметрии; они ставились или в соответствии со старшинством мест, или по удобству, но на таких, однако ж, местах, чтоб можно было видеть стол государев. Сами столы, говорит Барберини, были весьма разнообразны: «один был высокий, другой низкий, тот узкий, тот широкий»⁹⁸.

Для почетнейшего гостя, например, в Грановитой палате в 1658 г. для грузинского царя Теймураза, а в 1660 г. для грузинского царевича Николая Давидовича, накрывали стол отдельно от других, с левой стороны трона, в первом окне от Благовещенского собора, следовательно, в переднем углу. Королевич Датский Вольдемар, как жених царевны Ирины Михайловны, обедал в 1644 г. за одним столом с государем Михаилом Федоровичем и царевичем Алексеем Михайловичем. Такой необычной почести удостаивались весьма немногие, и только лица царского достоинства и высокого духовного сана, как, например, патриархи⁹⁹.

В то же время, когда шатерничие расставляли столы, степенные ключники и стряпчие готовили поставцы или буфеты, из которых один устраивался среди палаты, в Грановитой обычно около столба, а другие в сенях. Эти поставцы, соответственно трем ведомствам царского столового обихода, делились на три отдела: был поставец Сытного дворца, собственно питейный, на котором стояли кубки, ковши, чарки, кувшины, кунганы, ведра и другие сосуды с винами; был поставец Кормового дворца: на нем предварительно ставились сосуды воронки-кувшинцы с уксусом и с лимонным рассолом или соком, а затем сюда приносили кушанье; был поставец Хлебенного дворца, на котором ставились разного рода хлебные яства: перепечи, калачи и т. п.

Свадебный пир. Миниатюра из рукописи XVI в. «Лицевой летописный свод Ивана Грозного»

Все поставцы обивались шелковыми полосатыми фатами, а Кормовой и Хлебенный, кроме того, накрывались до времени фатами золотными, также полосатыми.

Поставец среди палаты назывался государевым и назначался только для дорогой золотой, серебряной, хрустальной, сердоликовой, яшмовой и т. п. посуды, которая служила великолепнейшим украшением царского пира. Здесь Московский двор в полном блеске являл свои драгоценности, свое богатство, приводившее в изумление иностранцев. В особенности поражало иностранцев огромное количество дорогой посуды, которой были убраны как этот средний поставец, так и все другие.

«Когда его пресветлейшество,– говорит Кобенцель,– угощал меня обедом, я заметил в передней части покоя так много круглых блюд, кубков, чарок и других золотых и серебряных сосудов, что, говоря без преувеличения, тридцать венских повозок с трудом могли бы все это вместить в себе, между тем как это еще не составляет всей государевой посуды, но только принадлежность дворца, в котором дан был обед»¹⁰⁰.

Маржерет, видевший царскую казну в начале XVII столетия, говорит, что там «весьма много золотых блюд, покалов (кубков) разной величины и несметное множество серебряной посуды, вызолоченной и невызолоченной. Я видел в казне с полдюжины серебряных бочек, слитых, по приказанию Иоанна Васильевича, из серебряной посуды, взятой им в покоренной Ливонии: одна из сих бочек величиной почти с полмюи (около восьми ведер), другие менее; видел множество весьма огромных серебряных тазов, с ручками по сторонам: наполнив медом, их приносят обычно четыре человека и ставят на обеденные столы по три или по четыре таза, с большими серебряными ковшами, коими гости сами черпают напитки, иначе было бы недостаточно двухсот или трехсот служителей для угощения пирующих за царскими столами. Вся эта посуда русской работы. Кроме того, есть множество серебряной утвари немецкой, английской, польской, поднесенной царю иноземными послами или купленной за редкость изделия¹⁰¹.

Когда столы были поставлены и поставцы убраны серебром, боярин-дворецкий входил в палату и накрывал стол государев: настилал скатерть, ставил золотые, украшенные каменьями судки, т. е. перечницу, уксусницу, лимонник и солоницу, и потом с Хлебенного дворца перепечу-недомерок. На боярский, посольский и все другие столы скатерти настилал степенный ключник со стряпчими и подключниками. Здесь расставляли судки серебряные золоченые, а на столы низших чинов серебряные же белые, т. е. незолоченые. В размещении судков наблюдалось, чтоб пред каждыми четырьмя особами стояла солоница, перечница и уксусница. В то же время стряпчие Хлебенного дворца клали на столы калачи, белый крупитчатый хлеб, разрезанный на части известного веса или меры, которая вообще называлась калачом, или испеченный в ту же меру. В том и заключалась вся предварительная уборка древнего стола. Ни тарелок и салфеток, ни ножей и вилок, ни ложек и всего того, что в наше время составляет так называемый прибор, предки не употребляли в уборке своих столов. Салфеток и вилок даже совсем не подавали во время обеда. Тарелки, ложки и ножи подавались во время стола только почетнейшим особам и преимущественно послам западных государств. Так как кушанья подавались большею частью совсем уже готовые, нарезанные и искрошенные, то и ножей за столом много не требовалось, а тем более для каждой особы; да притом во многих случаях руки вполне могли служить вместо ножей так, как они служили вместо вилок. Ложки же приносили с горячим, которое обычно подавалось в половине стола, после холодных и жарких.

Когда боярин-дворецкий докладывал государю, что все было готово, государь шествовал в палату в сопровождении бояр и других лиц, приглашенных к столу, и садился на свое место, за свой царский стол. Вслед за тем садились по местам, сначала за большой стол бояре и прочие чины, а потом и остальные – за другие столы по разряду, по старшинству, кому за кем следовало сидеть. Занимая место, каждый бил челом государю, «поклонялся о правую руку до сырой земли».

Русские одежды конца XVI в.

«Шествие посольства Ивана Грозного к императору Германскому Максимилиану» (1576)

В зимнее время бояре и другие сановники являлись за стол в охабнях, или легких шубах погодных, или белых, покрытых тафтой, преимущественно белой; государь также надевал в это время нагольную или белую, серебряную шубу, т. е. покрытую серебряной парчой. Духовник государя, протопоп Благовещенского собора, почти всегда присутствовавший за царскими чиновными столами, читал «Отче наш» и другие молитвы на благословение трапезы. По совершению молитвы, государь посылал звать гостей, которых снова церемонно встречали и потом усаживали по назначенным местам. Вслед за тем боярин-дворецкий являл пред государем чашников, стольников и стряпчих, которые должны были служить у стола. Он шел впереди церемониально к трону государя, а за ним попарно, держась рука об руку, чинно шли чашники и стольники в золотах, т. е. в одеждах из золотой и серебряной парчи с длинными воротниками, шириной почти в пол-аршина, спускавшимися по спине и унизанными жемчугом, в тафьях, небольших шапочках, покрывавших темя, также унизанных жемчугом, и в горлатных, высоких шапках. На груди у стольников больших, или старших по разрядам, были надеты крест-на-крест золотые или серебряные вызолоченные цепи с каменьями. Дворецкий становился подле среднего поставца, в Грановитой – у столба; чашники и стольники подходили к царскому столу, делали низкий поклон и удалялись, также попарно, один за другими, обходя вокруг поставцов. Они шли к буфетам за кушаньем и винами. Число их соразмерялось с числом и знатностью гостей и простиралось от 200 до 300 человек.

Объявив столовый чин, дворецкий шел за государев кормовой поставец, садился у яств и отпускал есть великому государю. В то же время занимали свои места и должности и другие чины стола. У царского стола безотходно находился кравчий с товарищем своим стольником: вместе они служили при особе государя.

Стакан из чеканного серебра

Между столовыми чинами должности были распределены следующим образом: один из стольников вина наряжал, т. е. заведовал и распоряжался винами, отсылал на столы, другой – пить наливал, наполнял кубки и ковши и рассылал гостям по назначению. Двое стольников смотрели и сказывали в большой стол, другие двое смотрели и сказывали в кривой стол. «Смотреть в стол» значило распоряжаться угощением, «строить яства» – смотреть за стольниками, чтоб ставили и снимали,– словом, наблюдать, чтоб стол, обед, во всех частях шел своим порядком, чтоб всё по чину, чтоб все были довольны угощением и нигде б не было нарушено ни обрядов царского стола, ни чести гостя. «Сказывать в стол» значило провозглашать имена гостей, которым, как увидим ниже, государь посылал подачу, кушанье или вино. Это называлось также явкой, объявкой. За посольским поставцом садился и про послов есть отпущал товарищ дворецкого, думный дворянин, или стольник. За боярским и другими поставцами садились также стольники с дворцовыми дьяками. У поставцов Сытного дворца находились степенные ключники стряпчие.

Торжественность царского пира особенно увеличивалась еще присутствием почетной церемониальной стражи. Возле государева стола, по правую и по левую сторону, стояли стольники, с мечами, в ферезях золотных и в шапках, по одному человеку, а иногда, поодаль их, еще по два человека голов или полковников стрелецких, без шапок; кроме того, у дверей палаты по обеим сторонам стояли в ряд жильцы с протазанами и с алебардами, в цветных кафтанах червчатых и объяринных терликах, человек по двенадцати на стороне, а иногда и более, смотря по значению гостя.

Когда одни стольники, которые есть ставили, уходили за кушаньем, другие, которые пить подавали, приносили в серебряных кувшинах водку, государево винцо, как она тогда называлась, ставили на столы, разливали в чарки и угощали гостей. Иногда государь из собственных рук рассылал водку. Потом он раздавал почетнейшим гостям хлеб, каждому особо, громко называя по имени того, кому назначал подачу. Это почиталось великой милостью, особенным благоволением царя. Стольник, подавая гостю хлеб, провозглашал имя сидящего, а затем говорил следующую речь:

«Великий государь (титул) жалует тебя своим государевым жалованьем – подает тебе хлеб».

Принимая царскую почесть, гость вставал и кланялся, а вместе с ним вставали и кланялись и все сидевшие за столом. Таким же образом присылалась иногда и соль.

Раздав почетнейшим гостям хлеб, государь приказывал подавать кушанье. С той же церемонией дворецкий открывал шествие к столу государя, неся первое блюдо, и сопровождаемый стольниками, которые, как прежде, шли за ним попарно и также несли кушанья. Дворецкий являл пред государем первые блюда холодные и жаркие. В скоромный день первым блюдом был жареный лебедь. «Когда раздача хлеба кончится,– замечает Климент Адам,– то входит придворный в сопровождении прислужников и, поклонившись князю, ставит на стол на золотом блюде молодого лебедя, чрез полминуты снимает со стола и отдает кравчему с семью товарищами, чтоб нарезали кусками; потом блюдо ставится на стол и предлагается гостям с прежнею торжественностью»¹⁰².

Барберини, описывая порядок царского обеда, говорит, что после раздачи хлеба и вина в столовую «вошло человек двадцать прислуги; они несли огромные блюда с разным жарким, как-то: гусями, бараниной, говядиной и другими грубыми мясами; но, подошедши к государеву столу, все они снова поворотили назад и скрылись со всеми этими блюдами, не подавая никому; вскоре же потом они снова явились, и уже в большем числе, и несли, как прежние, так и другие мясные кушанья, но уже нарезанные кусками на блюдах; когда таким образом принесли и обнесли кругом, по всем столам, тут только начали мы наконец есть».

В это время снова начиналась церемония подач: государь рассылал почетнейшим гостям первые блюда, причем стольники произносили те же милостивые речи. Впрочем, речи с полным титулом государя говорились только при первых подачах, а потом стольник, назвав по имени гостя, провозглашал только: «Царь и великий князь подает». Порядок, в каком разносили эти подачи, соответствовал значению гостей: тому, кого государь хотел почтить более других, он посылал первому.

В 1667 г. польским послам во время стола были следующие подачи:

«Первому – послу Станиславу Казимиру, Беневскому воеводе: первая подача крыло лебяжье, вторая – пирог осыпной, третья – жаворонки (хлебное), четвертая – гусь. Второму послу Киприяну Павлу: первая подача – пирог осыпной, вторая – жаворонки, третья – ходило лебяжьи, четвертая – уха черная. Третьему послу Владиславу Шмелингу: первая подача – гусь, вторая – куря индейское, третья – мисенное, четвертая – курник с изросцами».

Королевским дворянам подано: кому пирог, кому гусь, кому куря, жаворонки, лебяжья хлупь и т. п.

В течение обеда подачи раздавались четыре раза. Вслед за подачами на все столы подавали яства в великом изобилии, но, по замечанию иностранцев, без соблюдения порядка, какое блюдо за каким должно следовать, подавали сначала жаркое или холодное, потом ухи, похлебки и т. д., ставили на столы столько, сколько могло уставиться; гости кушали, что кому нравилось. Великое изобилие яств и напитков за царским столом всегда изумляло иностранцев. Количество подаваемых блюд (порций) простиралось иногда до пятисот; и, как бы много гостей ни было, всегда число блюд несоразмерно было велико по сравнению с числом гостей. Причиной этому был обычай царей рассылать подачи не только всем присутствующим, но даже и отсутствующим, всем тем, кому государь хотел оказать свою милость и благоволение. По свидетельству Котошихина, на все такие подачи и на все столы про государя, царицу и их детей каждый день обычно выходило больше трех тысяч яств, кроме столов праздничных и вообще торжественных.

Каждое блюдо составляло собственно порцию, или, по-старинному, еству, на две особы с излишком. За столом, большей частью два гостя, соседи друг другу, ели с одного блюда. Есть с кем с одного блюда принималось также за известную меру почести; есть с одного блюда с хозяином дома или вообще со старшим представляло немалую честь для младшего гостя. За царским столом возникали иногда по этому случаю почестные счеты. Так, однажды за столом у царя Федора Ивановича рязанский епископ весьма был оскорблен, что архиепископ Ростовский не дал ему есть с одного с ним блюда, и присовокупил в челобитной по этому поводу, что он при царе Иване Васильевиче едал с одного блюда и с новгородским архиепископом.

После первых блюд кушанья следовала первая подача вина. Государь посылал каждому из почетных гостей кубок, наполненный фряжским вином романеею, бастром, рейнским, мальвазиею и др. Подачи вина сопровождались теми же обрядами и тем же сказываньем, как и при рассылке кушаний.

«Когда обед зайдет за половину (говорит Маржерет) и царь разошлет гостям снова по большой чаше с каким-нибудь красным медом (он бывает разных сортов), тогда приносят и ставят по столам огромные серебряные ведра с белым медом, который черпают ковшами. По мере того как одни сосуды опоражниваются, подают другие – с напитками, более или менее крепкими, по желанию пирующих. За сим царь посылает каждому гостю третью чашу – с крепким медом или ароматным вином, а по окончании обеда – четвертую и последнюю, наполненную паточным медом, напитком весьма вкусным, легким и, как вода ключевая, прозрачным»¹⁰³.

Число всех подач вина и меда простиралось иногда до девяти: три подачи фряжских вин, три подачи красных медов и три подачи белых медов¹⁰⁴.

При каждом сказывании царской подачи все вставали и кланялись государю. Эта церемония так часто происходила, замечает Барберини, что, вместо того чтоб досыта наесться, от беспрестанного вставания час от часу только более усиливался аппетит. За церемониальными посольскими столами провозглашались, кроме того, чаши или тосты сначала за здоровье и про братскую любовь государя, от которого приезжал посол, и потом за многолетнее здоровье самого царя, за здоровье царевича-наследника, за здоровье бояр, послов и пр. При столах, даваемых гостям, которых значение не требовало равной с государем почести, заздравную чашу пили сначала за государя, а потом уже про здоровье почетного гостя.

За праздничными обыкновенными столами, без иноземных гостей, пили только одну чашу государеву.

Заздравные чаши иностранных государей или почетнейших гостей сопровождались следующими обрядами. В то время как государь брал у кравчего кубок, стольник, который пить наливал, выступя на средину комнаты, провозглашал тост, причем все вставали, а послы выходили из-за стола. Государь также вставал, снимал шапку и, троекратно перекрестясь, выпивал кубок, при чем послы кланялись.

Я. Ульфельд. Пир в Александровской слободе

Если требовалось выразить особенное уважение государю, от которого были послы, то государь присовокуплял к тосту собственную речь о братстве, дружбе и любви с пожеланием здоровья, счастливого пребывания и над недругами победы.

После того государь из собственных рук подавал заздравную чашу гостям, боярам и всем сидевшим за столом. Каждый, по порядку старшинства мест, выходил из-за стола, брал кубок и, отступя на несколько шагов от трона, бил государю челом и осушал чашу.

С теми же обрядами провозглашались и другие тосты.

Но так как заздравные чаши провозглашались под исход стола, то весьма многие из гостей, особенно не рассчитавшие своей умеренности во время стола, при обыкновенных подачах, не всегда довершали царский пир в памяти. Московский двор смотрел на такие случаи с особенным удовольствием; он убеждался, что гости были рады государевой милости, рады пиру и угощению. Радушие и гостеприимство наших дедов ставило себе в непременное условие употчевать гостей допьяна. Если хозяин рад был гостю, то приличие требовало употребить все средства, чтоб гость был весел и пьян. Если гость рад был пиру, то приличие требовало не отказываться от чаши, потому что решительный отказ всегда оскорблял хозяина и нарушал доброе расположение между обоими. Древний русский пир тогда и честен бывал, когда все гости напивалися. Поэтому и царские пиры не оканчивались еще заздравными чашами, не оканчивались питьем за столом: каждый раз после стола к почетным гостям, которым давался обед, являлся на дом стольник в сопровождении служителей, приносивших несколько ведер вин и медов. Он объявлял, что прислан потчевать гостей и оставаться с ними для препровождения времени в удовольствие. «Вслед за сим (рассказывает Герберштейн) приносят с напитками сосуды и кубки и всемерно стараются посланников сколько можно упоить. В сем искусстве русские весьма сведущи; если не имеют они способа заставить кого-нибудь выпить, то начинают пить за здоровье императора или брата его (т. е. за здоровье государя, от которого посол прибыл), или за здоровье великого князя (т. е. царя) и других знаменитых особ: они думают, что отговариваться и не пить за чье-либо здоровье не должно или не можно. За здоровье пьют таким образом: тот, кто предлагает пить, становится посреди горницы и учтиво произносит имя, за чье здоровье он пьет, и что желает ему всякого благополучия. Выпив, переворачивает кубок на голову, дабы показать, что он его опорожнил и излил желание совершенного благополучия тому, чье имя пред тем произнес. Потом подходит к первому месту, приказывает наполнить многие кубки, подносит их каждому и произносит имя того, за чье здоровье пить надлежит. После сего все должны выходить на средину покоя и, выпив кубок, опять садиться на свои места. Кто не хочет допьяна напиться, тот должен или представиться пьяным или спящим, или перепить русских, или, наконец, решительно объявить, что он больше пить не в состоянии. Русские наилучшим угощением почитают, ежели кого употчуют допьяна или до бесчувствия».

За царским столом не один раз случалось, что гости, в беспамятстве, с необычайной поспешностью, оставляли обед и уходили или, вернее, бежали, не дождавшись конца церемоний. Один такой случай за обедом у царя Ивана Васильевича описывает Барберини.

«Более трех битых часов сидели мы за столом... и вот уж немало было из этих бояр, что допьяна напились. Когда же пришли слуги для снимания кушаний и скатертей со столов, тут опять с немалым шумом и суматохой все поднялись, вставая из-за стола. Государь все еще оставался на своем месте и подозвал к себе послов, которым подавал, каждому своеручно, кубок вина; [но] они, будучи заранее предуведомлены о нравах и обычае страны, принимали из рук его кубок, держали свои шапки в руке и, обернувшись спиной к государю, отходили от него шагов за несколько, где, вдруг остановясь, снова оборачивались к нему лицом и преуниженно кланялись ему по-турецки; потом выпивали все до дна, либо отведывали только, как кому было угодно; отдавали кубок присутствующим и, не говоря ни слова, уходили. Когда послы были таким образом отпущены, государь подозвал и меня, и так же, как и послам, подал мне своеручно кубок вина, и я, будучи тоже предуведомлен, как должно в таком случае поступить, придержался того же самого порядка, как, видел, делали и послы. Но тотчас же после этого, как послам, так и мне, хмель сильно разобрал голову, так что, позабыв все приличие и скромность, бросились мы все скорее в двери. С такой поспешностью не выбегали, быть может, из храма Божьего даже книжники и фарисеи, с какой мы выбежали оттуда. Тут с трудом должны мы были проходить чрез покои, по причине толпы хмельных, теснившихся в беспорядке и впотьмах, пока, наконец, добрались до дворцового крыльца, от которого шагах еще в двадцати или более ожидали нас с лошадьми слуги, там же обедавшие с нами; но, когда мы спустились с крыльца, чтоб добраться до наших лошадей и уже ехать домой, мы должны были брести по грязи, которая была по колено, а ночь претемная, нигде ни огонька, так что довольно мы поизмучились, пока могли сесть на коней; а все это чванство со стороны москвитян: они не хотят, чтоб кто-нибудь осмелился подъезжать к дворцу верхом или слезать с лошадей».

То же самое случилось с цесарскими послами на обеде у царя Алексея Михайловича в 1656 г. После чаши, предложенной государем за здоровье цесаря Римского Фердинанда, послы, вышед из-за стола, провозгласили чашу многолетнего здоровья царя. Бояре вышли на средину палаты, ударили государю челом и выпили. «А после того послам, вышед из-за стола, пить было за боярское здоровье, а боярам пить было за здоровье цесаревых думных людей; а послам в то время выходить же. И послы про бояр, а бояре про послов не пили, потому что послы, обрадовався государевы милости, упились пьяны и пошли из палаты вскоре беспамятно. А после стола явить было послам государево жалование – соболи, да говорити речь на отпуске и грамота подать. И послам государева жалования не явлено и речи не говорено и грамоты не дано, для того что послы упились гораздо; а отложен им отпуск до иного дни. А как послы пошли из палаты вон, и по государеву указу провожал послов до кареты боярин Семен Лукьянович Стрешнев; а в карету посадил послов стольник и московский ловчий Афанасий Иванович Матюшкин; а карета была послам для того, что они были пьяни. И после посольского отпуску посылан был к ним потчевать с питьем стольник Петр Шереметев, и приехал назад, совсем не потчевав послов, для того что послы были пьяни».

Четверть царя Федора Алексеевича

Лет за полтораста назад, в 1503 г., посол от короля Угорского и Чешского Владислава Сигизмунд Сантай после обеда у Вел. Князя, угощенный, употчеванный еще на своем подворье, в ту ночь пьян расшибся и за немочью не мог исполнить свое посольское дело даже и на другой день.

Веселые обычаи Петра Великого, которые, по нашему незнанию своей старины, приписываются только ему одному и состоявшие в том, чтобы всеми мерами употчевать гостей как возможно пьянее, принадлежали к рядовым делам старого общежития и в частном и в царском быту. Царь Годунов с той же целью упоил за царским столом ливонских немцев-эмигрантов. Царь Алексей Мих. не один раз упаивал на своих домашних пирах приближенных бояр. Мы теперь рассуждаем об этом как о невозможном насилии, а старинные люди почитали такое угощение особой царской милостью и необычайным пожалованием.

Стол продолжался, смотря по торжеству, по значению гостей, которым делались церемонии, более или менее пышные, более или менее почетные. Обычно сидели за столом около пяти часов. Кобенцель говорит, что они сидели почти шесть часов; но Кардиль замечает, что обед, данный ему, продолжался девять часов. За стол садились в разное время, но обычно часу в первом, иногда в третьем, а иногда и в одиннадцатом, если требовали этого какие-либо особые обстоятельства.