Текст книги "Домашняя жизнь русских царей"

Трон царя Алексея Михайловича

В 1625 г. царю Михаилу Федоровичу были устроены кресла из липового дерева резные иконниками и резцами (резчиками), Андреем Андреевым и Петром Алексеевым, а также знаменщиком (рисовальщиком) Петром Ремезовым, который вырезал к креслам на верх щит и на щит орел и львы звери. Нередко кресла делались без подушек; в таком случае на седалища клали зголовья бархатные, атласные и парчовые; это были, так сказать, подвижные подушки, которые могли употребляться при нескольких креслах, в зависимости от необходимости. Застенки, или спинки, и подручки при обивке подкладывали хлопчатою бумагою. Так же обивались и стулья. Когда садились в кресла, то к ним всегда приставляли приступы, или колодочки приступные, род скамеек, обитые сукном или бархатом с галуном. Иногда комнатные кресла делались на колесах медных или железных луженых (в 3 вершка в диаметре).

Кроме комнатных, были кресла или стулы выходные, которые употреблялись только в царских выходах, на посольских приемах и вообще в торжественных случаях, после чего сохранялись обычно в Шатерной казне, в Мастерской палате или на Казенном дворе, с другими драгоценностями. Выходные кресла и стулы богато украшались не только золотными материями, но даже кованым золотом, серебром и драгоценными каменьями. В числе их был и костяной стул, приписываемый вел кн. Ивану Васильевичу, с вырезанными изображениями событий из истории царя Давида и некоторых предметов из древней классической мифологии.

Трон Иоанна III из слоновой кости

В последних годах XVII ст. некоторые комнаты дворца были уже меблированы, или, по старому выражению, «наряжены», по-европейски. Обычные лавки были заменены стульями; на стенах висели зеркала. Для наряда новой комнаты, построенной в 1692 г. на Куретных воротах, на Светлишной палате, были употреблены: стол – доска каменная в рамах деревянных, длиною полтора аршина; подстолье резное, прописано серебром, золотом и красками. Шаф дубовый, большой, с лица и со сторон оклеен синослоем, резной; двенадцать стулов бархатных красных и алых, в том числе два персидских полосатые, все без подушек, обиты медными гвоздями. Четыре зеркала в рамах из черного гебанового немецкого дерева. Стулья, точно так же, как и кресла, расписывались красками по золоту и серебру. Кроме разных шелковых материй, для обивки стульев употреблялись также золотные колеи.

Зеркала в древнее время употреблялись только как принадлежность туалета; поэтому они были невелики и даже редко висели на стенах, а большей частью сохранялись в особых влагалищах, или чехлах, или же в особых готовальнях, т. е. футлярах, вместе с гребешками и другими подобными предметами. Значение комнатной мебели зеркала получили едва ли не со второй половины XVII ст.; но и в это время они составляли убранство одних только внутренних постельных хором и не имели еще места в парадных приемных комнатах,– надо думать, потому, что царственный и притом благочестиво-назидательный и строгий характер всего убранства этих последних комнат не допускал размещения, среди благоговейно чтимых предметов и священных изображений стенописи, таких вещей, которые относились к суетности человеческой и вообще представляли собой обыкновенные житейские, мирские, или светские, затеи. По крайней мере, зеркало долго еще оставалось предметом, мало соотносимым с общими в то время понятиями о приличии и красоте в убранстве парадных комнат. Оно и в постельных хоромах всегда задергивалось тафтяными или другими шелковыми завесами или же было с затворами по-киотному,– так что представляло не предмет роскошного убранства, а предмет необходимости и житейской потребности, подобно тому как теперь находятся зеркала в алтарях церквей.

Стенные комнатные зеркала устраивались, как мы заметили, или по-киотному, со створками, или вставлялись в рамы и станки деревянные, украшенные резьбой, раскрашенные цветными красками, вызолоченные или высеребренные, в зависимости от вкуса хозяина. Некоторые станки и рамы украшались инкрустацией из меди, олова, перламутра, кости и янтаря. Впрочем, гораздо чаще рамы оклеивали бархатом червчатым, вишневым, черным, также кожею басменною, т. е. тисненною золотыми или серебряными травами и разводами. В конце XVII ст. зеркальные рамки и станки стали делать из черного «гебонового» дерева. Более роскошные зеркала привозились из-за границы в дар от послов и торговых людей. На Казенном дворе в 1640 г. хранилось присланное государю голстенским князем «зеркало хрустальное большое, края оправлены серебром, каймы серебряны золочены; на полях на серебре люди и личины и травы разные; на заде доска деревянная белая».

Через немецких торговых людей всегда можно было получать очень хорошие зеркала и всякие другие предметы мебели и комнатного убранства. Когда в 1662 г. понадобилось послать дары кызылбашскому шаху, то у немцев между прочим было взято

«зеркало большое, а к нему сделан станок резной, в местах по правую сторону два мужичка, по левую сторону то ж, писаны живописным письмом, резные и позолочены накрасно подзуб; посторонь травы прорезные ж золочены; в исподи станка травы прорезные золоченые ж, в средине зеркало хрустальное. На верху того станка корона прорезная золоченая, в середине той короны зеркало большое хрустальное круглое. (Другое) зеркало большое, станок индийских черепах».

В конце XVII ст. в царской казне, в Оружейной палате, хранились между прочим: зеркало стенное с затворами, сделано по-киотному; в средине на затворах, больших и малых 23 стекла; меж всех стекол обито оловом белым; на затворах сверху и позади обито жестью красною и слюдою и репьями оловянными. Зеркало стенное покрыто было кожею серебрёною, и слюдою, по местам попорчено; круг стекла – дорожник черный воловатый. Станок зеркальный деревянный, покрыт кожею черною, печатано золотом; внутри один затвор оклеен атласом красным; посередь затвора обложено кружевом золотным; а по краям и по углам оклеено галуном, шелк зелен с золотом.

В комнатах зеркала помещались в простенках, между окон, или на глухих стенах, в зависимости от удобства, и всегда, как мы говорили, задергивались завесами на кольцах, тафтяными, атласными или бархатными, обшитыми сверху подзором, снизу бахромою, а по сторонам – кружевцом, также из шелка или из золотного и серебряного плетенья.

В постельных хоромах, стены которых не были украшены живописью, ее заменяли картины, парсуны, или персоны, т. е. портреты и фряжские листы, эстампы, в рамах без стекол и за стеклами. Содержание картин подчинено было тому же господствующему церковно-назидательному характеру живописи, о котором мы говорили при обозрении комнатных украшений. Предметы для изображений брались преимущественно из царственных книг библейской истории и носили общее название притчей. Несмотря на то, картины довольно резко отличались от икон, потому что написаны были в живописном стиле иностранными художниками, жившими в Москве по приглашению царей. Со времени царя Михаила Федоровича иностранные живописцы постоянно, один за другим, приезжали в Москву служить своим мастерством при царском дворце, который они украшали и картинами, и стенописью.

Терема. Опочивальня царя Алексея Михайловича

Служба всех художников не ограничивалась только работами для дворца; они обязывались также выучить живописи русских учеников. Некоторые выполнили это с большим успехом, и их ученики сделались впоследствии известными мастерами. В конце XVII ст. из русских учеников образовалось нечто вроде школы, которая живописный западный стиль внесла даже в саму иконопись и церковную стенопись.

Персоны, или портреты, украшали стены также в одних только постельных хоромах. Само собою разумеется, что в царском дворце занимали свое место только портреты особ царского семейства или высших духовных властей и некоторых иноземных государей. Многие портреты были писаны с натуры, или, как говорили тогда, с живства.

Что же касается до фряжских листов, то здесь должно разуметь эстампы, гравированные на меди и на дереве. В царском быту они появляются еще в начале XVII ст. под общим названием потешных немецких печатных листов. Подобными фряжскими и немецкими листами с XVII ст. торговали в Москве в Овощном ряду. Во дворец их покупали для государевых детей, вместе с игрушками. Малолетние царевичи и царевны забавлялись этими листами, вместе с тем получали из них сведения о некоторых предметах естественной истории, географии, всеобщей истории и пр. Самое название этих листов «немецкими» и «фряжскими» указывает на их происхождение: они вывозились к нам с Запада. В числе их, может быть, встречались гравюры известных художников. Впоследствии и у нас стали печатать эти листы на дереве, на лубу (луб – доска особой пилки), отчего, как можно объяснить и как вообще объясняют, они и получили название лубочных картинок. Но вероятно также, что листы могли получить свое прозвание от разрисовки и раскраски лубяных коробей, какие в XVI и XVII ст. были в большом употреблении.

Судя по сохранившимся памятникам (подобные коробьи находятся в Историческом музее), нельзя не видеть, что лубочные картинки, и именно деревянной печати, носят полнейшее сходство с упомянутыми писаными коробьями, так что лубочный рисунок и его раскраска могли послужить образцом и для его воспроизведения печатным делом. Кроме того, есть известие, что еще в XV ст. на лубу писали, чертили чертежи, планы,– следовательно, луб употреблялся вообще для рисования вместо бумаги, которая тогда была для простых людей очень дорога. Известно также, что для письма употреблялась и береста. Таким образом, лубочная картинка могла существовать и до изобретения печатного дела. По свидетельству Кильбургера¹⁴⁵ (1674), в московской и киевской типографиях, кроме церковных книг, печаталось также много образов и эстампов на дереве¹⁴⁶.

Кровать патриарха Филарета

В царских хоромах фряжские листы обычно прибивались к стенам лужеными гвоздиками по деревянному дорожнику, который служил таким образом вместо рамки. Гравюры со священными изображениями вставлялись чаще всего в рамки.

Мы должны упомянуть еще о чертежах, или живописных географических картах, которые висели на стенах в государевой Комнате. Чаще всего такие чертежи писаны были, как говорится, с высоты птичьего полета, с изображением самих зданий, храмов, башен, жителей гор, лесов и пр.

Картины, эстампы, географические чертежи и другие подобные предметы не составляли принадлежности только одного дворца, но бывали, хотя и редко, и в боярских домах, например, в доме знаменитого Матвеева, по своему уму и образованию едва ли не первого боярина того времени, и не менее знаменитого кн. В. В. Голицына. Кроме некоторых других лиц, их современников, мы можем назвать также Никиту Ивановича Романова, царского родственника, который жил раньше и нисколько не уступал им в стремлении к образованию, любил музыку, даже носил немецкое платье, по крайней мере, выезжал в нем на охоту. Вообще, в XVII ст. боярский быт стал во многом изменяться по сравнению с прежним.

Расписной короб с изображением птицы Сирин. XVII в.

Мы видели, что еще в первой половине XV века в московском дворце стояли башенные часы. По всей вероятности, к тому же времени нужно отнести и употребление комнатных часов, столовых и стенных, или гирных, указных, а также и воротных или зепных, т. е. карманных, которые носили на цепочках на вороту, в зепи или кармане. Тогда все такие часы были большой редкостью в Москве и привозились иностранцами, продававшими их, вероятно, по очень дорогой цене. Когда Москва в XVI веке завязала частые посольские отношения с западными государствами, то в числе даров, подносимых государю, не последнее место занимали и часы, более или менее хитрого и затейного устройства. Само собою разумеется, что дар тем и славен был, что был дорог материально или же чуден хитростью искусства и работы. В XVI ст., без сомнения, по редкости, часы подносились наравне с золотом и серебром и с другими диковинами разного рода, например, попугаями, обезьянами и т. п. Так, в 1557 г. шведские послы поднесли царю Ивану Васильевичу «кубок золочен, с покрышкою, поставной, а наверху, в покрышке, часы»¹⁴⁷.

В 1594 г. цесарев посол Варкач поднес царю Федору Ивановичу от цесаря «часы меденые золочены с планитами и с святцы»; и от себя «часы медены золочены с планитами»¹⁴⁸. В 1597 г. послы императора Рудольфа поднесли государю от императора часы «с перечасьем, с людьми и с трубы, и с накры¹⁴⁹ и с варганы¹⁵⁰; а как перечасье и часы забьют, и в те поры в трубы и в накры и в варганы заиграют люди, как живые люди»¹⁵¹.

Таким образом, в московском дворце даже и затейливые часы не были особенной редкостью. Их выставляли напоказ обыкновенно во время посольских и других приемов. Так, в 1588 г., при кызылбашских послах во время стола в Грановитой палате в другом окне, по правую сторону от трона, стояли часы «боевые золочены, немецкое дело, походные, на слонех»¹⁵². При Годунове в Грановитой палате висело паникадило в виде короны с боевыми часами.

Само собою разумеется, что всякого рода замысловатые и особенно богатые часы приходили к нам от немцев и покупались чрез посредство немецких торговых людей.

Большим охотником до часов был также боярин Матвеев. Адольф Лизек, описывая комнаты боярина, в которых он принимал для совещания цесарского посла Боттония, говорит, что в приемной зале потолок был разрисован:

«На стенах висели изображения святых немецкой живописи, но всего любопытнее были разные часы с различным исчислением времени. Так, одни показывали часы астрономического дня, начиная с полудня (какие употребляются и в Германии); на других означались часы от заката Солнца, по счету богемскому и итальянскому; иные показывали от восхода Солнца, по счислению вавилонскому; другие по иудейскому, иные, наконец, начинали день с полуночи, как принято Латинскою церковию».

Собственно русские часы при указании времени, как мы уже говорили, делили сутки на две части: на часы дня с восхода Солнца, и на часы ночи с солнечного заката. Во дворце и в домах бояр комнатные часы устраивались таким же образом.

Часовых дел мастера нередко изготавливали и органы. В московском дворце органы существовали уже с XV в. Нет сомнения, что в потешном обиходе они с другими подобными инструментами составляли впоследствии необходимую статью дворцовых увеселений. В XVI ст. вместе с органами привезены были во дворец и клавикорды, или цимбалы. В начале XVII ст. ««органы» и ««цимбалы» упоминаются уже как самые обычные предметы дворцовых потех. Органное мастерство до того утвердилось при царском дворце, что в 1663 г. царь Алексей

«указал сделать в запас для посылкив Персидскую землю арганыбольшие самые, как не мочно тех больши быть, а сделати б на двенадцать голосов. А что к тому делу каких запасов надобно, и то давать из Оружейныя Полаты».

Для поклажи и сохранения вещей в комнатах ставились казенки, поставцы, шафы, скрыни, шкатуни, сундуки, ларцы, ящики, коробьи, подголовки; у стен приделывались вислые полки, а в печурах, какие бывали обыкновенно в каменных хоромах, устраивались также шафы, или полки с дверцами, как и теперь делается в монастырских кельях.

Казенка, род шкафа, клеенная из липовых досок, приделывалась к стене наглухо и назначалась для хранения казны, т. е. разных предметов дорогого убора или посуды и вообще драгоценных вещей.

Поставцы были собственно большие ящики с полками без дверец, вышиною в аршин и соразмерной ширины. Они большей частью навешивались к стенам в удобном месте на железных петлях и задергивались завесами суконными или шелковыми. В них, по подобию шкафов, устраивались также выдвижные ящики. Бывали поставцы с уступом, разделявшим их на две части: верхнюю поменьше, которая составляла уступ, и нижнюю пошире, которая служила основанием поставца. Устраивались поставцы по-налойному, вышиною не больше аршина, потому что ставились на лавки и употреблялись, вероятно, для чтения и письма или, может быть, заместо налоев во время молитв. Когда поставцы приделывались внизу к стене наглухо, то назывались рундуками, какие нередко делались под лавками и особенно в конике. В третьей комнате Каменного терема в 1661 г. стоял рундук, обитый снаружи золотыми кожами, у которого двери изнутри были оклеены червчатым бархатом, а полки червчатыми дорогами (полосатою бумажною матерниею).

Шафы устраивались с дверцами и с уступами, причем нижний уступ заключал в себе выдвижные ящики, а верхний был створчатый с полками. Они ставились на точеных ножках и сверху украшались гзымзом или шпренгелем с дорожниками. Такие шафы назывались также и поставцами. Комоды назывались скрынями и тоже шафами.

Иллюстрация к «Книге любви знак в честен брак» Кариона Истомина, преподнесенной Петру I и Евдокии Лопухиной по случаю их бркосочетания. 1689 г.

Поставцы, или шафы, в которых хранились книги, назывались книгохранительницами. Туалетные вещи и разные драгоценности сохранялись в шкатунах, ларцах, скрынках, подголовках и т. п. О подголовках Меховский пишет, что они были в большом употреблении у новгородских богатых купцов, которые прятали в них серебро, золото и все драгоценные вещи и ставили эти сундуки, черепаховидной формы, вблизи стола, вероятно, в переднем углу под иконами. Кильбургер говорит, что погребцы и пульпеты (укладки) или подголовки делались в Холмогорской стороне, которая вообще славилась сундучным производством. По его словам, подголовки устраивали, однако ж, так, что писать на них было нельзя, потому что сверху их обивали железными лужеными полосами; но зато они были очень удобны для зимней езды: их ставили в санях под головы. В хоромах на лавках их также ставили под головы, под подушку, когда ложились отдыхать, отчего и назывались подголовками.

А. Васнецов. Книжные лавки на Спасском мосту в XVII в. 1902 г.

Вся такая мебель большей частью делалась из простого дерева, преимущественно из липы, украшалась резьбой и потом обивалась красным сукном, как, например, был обит шаф в третьей комнате в Верху у царя Алексея, а чаще всего раскрашивалась красками, цветным или зеленым аспидом, т. е. под малахит и мрамор, а иногда по золоту и серебру расписывалась травами и узорами или же просто чернилась в глянс, т. е. полировалась. На поставцах, книгохранительницах и шафах с лица писали также цветки и фрукты. Вообще, мебель отличалась тою же яркой пестротой в украшениях, какой блистал и сам дворец, снаружи и внутри; одно соответствовало другому и вполне обличало вычурный вкус того времени, который признавал красоту в одной только совокупности золота, ярких красок и хитрых узоров.

Вечером большие приемные палаты освещались паникадилами и стенными подсвечниками, или шенданами, которые помещались в простенках, между окон. Паникадила висели в Грановитой, в Средней Золотой, в Царицыной Золотой, в Столовой, в Передней и в других палатах и комнатах. Одно из таких паникадил, висевшее при царе Федоре Ивановиче в Царицыной Золотой палате, описано архиепископом Елассонским Арсением, который был принят в этой палате супругой Федора, Ириной.

«В палате царицы Ирины,– говорит он,– висел превосходной работы лев, державший в лапах змею, а к змее привешено было множество прекрасных канделябров, сплетенных наподобие корзин».

При Годунове (1602), когда он давал обед датскому принцу Иоанну, жениху царевны Ксении, Грановитая палата была украшена превосходной работы паникадилом, в котором находились часы с боем.

Подсвечники, или шенданы, серебряные, столовые и стенные, употреблялись только в парадных случаях. Все они были превосходной заграничной работы и поступали в царскую казну в дар от иноземных государей и послов. Большей частью они представляли разные мифологические и аллегорические фигуры. В обыкновенных, будничных случаях постельные хоромы, равно как сени и переходы, освещались сделанными из слюды, весьма узорочными фонарями, которые оправлялись белым железом, золотились и расписывались красками. По ночам горели ночники медные, стоявшие для безопасности в медных коробьях, род подносов или сковород.

Количество восковых свечей, какое выходило каждый день на освещение отдельных хором дворца, было довольно значительно, судя по уютности комнат. В 1684 г. в хоромы царицы Натальи Кирилловны и царевны Натальи Алексеевны да в Стряпущую и в Казенную избы в подклеты постельницам и комнатным бабам и в фонари выходило свеч вощаных по два налепа¹⁵³ больших, по 5 витыьх больших, по 8 витых меньших, по 35 образных, по 30 четьих да по 50 свеч сальных, на сутки.

Скажем здесь, кстати, несколько слов о курениях, какие употреблялись в то время в приемных палатах и в жилых хоромах. Обыкновенное курение составляло ячное пиво, которое употребляли в топку для духу, особенно в мыленках, а также в мастерских палатах, где хранилась одежда и разный убор платейной и постельный. Иногда в топке употребляли росной ладан. Вероятно, тем же способом, т. е. когда топили, использовали и разные другие, не слишком дорогие и более обычные, курения. В особенном употреблении была также гуляфная водка, розовая вода. Впрочем, в царских покоях курили разными составными ароматами из водок и трав, которые заготовлялись в Аптекарской палате. Кроме того, в Аптеке довольно часто прописывались разные другие благовонные составы для куренья и разная смесь из редких ароматов, из которых некоторые клали в платья в Мастерской палате, чтобы придать им хороший запах.

Между прочим, Essentia ambrae была самым отличным благоуханием для тогдашнего времени во всеобщем употреблении. Она состояла из полфунта водки апоплектики, полфунта эликсира Vitae Mathioli и золотника ambrae gryseae. Изготовлялись также благовонные свечи. Ароматическими составами курили в жаровнях и жаровенках, серебряных и медных. Употреблялись также большие жаровни столовые, вроде чаш или в виде каких-либо затейливых фигур, например гор с замками.

С. Иванов. Земский собор

По поводу чистоты и опрятности в комнатах упомянем, что, кроме повседневной уборки и по случаю празднеств и царских тезоименитств, раз в год, а именно перед Святой¹⁵⁴, производилась уборка и чистка повсеместная. Тогда во всех хоромных церквах, во всех комнатах, каморках и чуланах мыли полы, стены, потолки, промывали живопись, очищали золоченье, резьбу и все другие подобные украшения, закоптевшие или запылившиеся от времени; выбивали пыль из суконных и других комнатных нарядов. При этом производились и необходимые починки и возобновления попорченных и худых мест. С особенной тщательностью к этому времени очищались образа. Их мыли греческим мылом посредством греческих же губок.

Живопись в комнатах подправлялась, а если была уже сильно попорчена, то переписывалась вновь. За внешнею чистотою и опрятностью наружных мест во дворце строго наблюдала Истопничья палата. Крыльца, лестницы, рундуки, площадки, переходы, дворики открытые и находившиеся в сенях, каждый день начисто выметались и подсыпались просеянным желтым или красным, а также белым воробьевским, привозимым с Воробьевых гор, песком, который сыпали в подсев, через решета, для того чтоб ложился ровно и чисто.

После этого общего обзора древнего хоромного наряда и убранства представим, в дополнение, частный обзор некоторых комнат, наиболее значительных в домашней жизни того времени. Приемною комнатою была Передняя, поэтому главный предмет ее убранства, который обращал на себя внимание, было царское место, стоявшее в переднем углу, или же большое кресло, соответствовавшее по своему значению упомянутому месту. Затем никакой другой мебели, кроме обычных лавок у стен, в Передней не было. Гостей приглашали садиться на эти лавки по старшинству, более почетных – ближе к креслам или к месту. Особенно важным гостям, например знатному духовенству, подавали также особое кресло. Гораздо проще устраивались места в Передних цариц и царевичей. О местах в комнатах царевен не упоминается; вероятно, для них ставились только кресла. Места устраивались на рундуках, на особых помостах, которые перед полом возвышались на одну, на две, а иногда и на три ступени.

Ф. Солнцев. Царское место царя Федора Алексеевича

Н. Самокиш. Стоянец к царскому трону с державой и скипетром

Комната, в собственном значении, была кабинетом или вообще таким помещением, в котором оставались большую часть дня. Поэтому она больше может ознакомить нас со вкусами и потребностями повседневной жизни в царских хоромах. Меблировка ее заключалась в обычных лавках с коником, т. е. такой же лавкой, устроенной ларем или шкафом для поклажи разных домашних вещей. В переднем углу под образами всегда стояло кресло, как особое отдельное от других место сидения, собственно для хозяина хором, был ли то сам государь или царевич, государыня или царевна. В своих хоромах каждый был государем в смысле отдельного, независимого хозяина, каждый жил среди отдельного почета и чествования, какими окружали его особу приближенные и дворовые. Если пред лицом государя, когда он даже и слова разговорные говорил, т. е. вел обыкновенный разговор, никто не счел садиться и, чтоб отдохнуть и посидеть, выходил в другую комнату, но нет ни малейшего сомнения, что то же самое строго наблюдалось не только в хоромах государыни, но и в хоромах царевичей и царевен, как бы они малы ни были. Может быть, одни дядьки да мамы пользовались правом сидеть подле или поодаль своих питомцев на лавках. Когда приходил значительный гость, которого следовало также сажать особо, не на лавке, то в комнату вносилось другое кресло и ставилось по приличию, где указывала честь пришедшего гостя.

В переднем же углу перед креслами стоял стол, на котором, разумеется, можно было встретить разные предметы дневных занятий или даже и забав, смотря по времени дня и по требованию обычных установлений жизни. Книга церковных поучений или церковно-исторических сказаний, житий и т. п. сменялась иногда шахматной доской или, особенно на женской половине, какими-либо предметами мастерства и работ, которые нужно было осмотреть, обсудить, рассказать и приказать, чего хочется и что нужно делать, а нередко и предметами собственного рукоделья.

Кто особенно прилежал книжному учению, у того на комнатном столе чаще встречались книги, чем другие предметы, у того и в комнате стояла особая книгохранительница с запасом избранных или наиболее необходимых, так сказать, настольных книг, для душевного спасения. Впрочем, книгохранительницы, хотя и не всегда обширные, находились у каждого хозяина отдельных дворцовых хором, т. е. у каждого члена царской семьи.

Чернильница царя Михаила Федоровича

У государя в комнате, где он принимал обыкновенно доклады, равно и в комнатах взрослых царевичей, стол покрывался красным сукном и убирался разными предметами, необходимыми для письменных занятий. На нем стояли часы, лежали книги, какие требовались к делу, у государя, например, Книга Уложенная, Уложение, в которое при докладах приходилось, может быть, не раз заглядывать; лежали разные бумаги, в тетрадях и в столбцах, или свитках. Чистая бумага также большей частью резалась на столбцы, которые по написании подклеивались один под другой, для чего на столе находилась и клеельница с клеем. Письменный прибор заключался в чернильнице с песочницей и с трубкою, где перья мочить. Перья государь употреблял обыкновенно лебяжьи. Знатные люди в то время редко писали гусиными. Кроме того, были перья с карандашами и с грифелями для записок в книжках левкасных, пергаментных и каменных, или на грифельных досках.

Укажем несколько предметов, которые составляли принадлежность письменного стола в царском быту. В числе царских вещей, описанных в 1611 г. по случаю их продажи в уплату жалованья находившимся тогда в Москве польским ротам, между прочим была «чернильница серебряная, в ней свистелка серебряная с зуботычками да с уховерткою». Свистелка нужна была для призыва слуг и заменяла в то время теперешний колокольчик. Зуботычка есть собственно зубочистка, предмет, вместе с уховерткою, необходимый в повседневной жизни. У царя Михаила Федоровича находились «книжка каменная в серебре», которую в феврале 1676 г. царь Федор Алексеевич взял к себе в хоромы. «Ящичек серебрян четвероуголен, плоск, на подножках, резной; в нем чернильница, песочница серебряны. Монастырем (готовальня) в хрустальном кожухе, а в нем ножик, ноженки, свайка, копейцо, зубочистка»; «готовальня немецкая полукругла, поволочена сафьяном червчатым с золотом. В ней: зеркало, пять бритв, двои ножницы, три зубочистки, уховертка, щипец, мусат¹⁵⁵, рылец¹⁵⁶, пила, свайка, топорик жильной, две склянки хрустальные долги с водки, двои ножницы свечные – все сверху обняты серебром, у готовальни замочек медной». Весьма богато украшена была каменная книжка царевича Ивана Михайловича. Она была оправлена золотом и осыпана дорогими каменьями, яхонтами, изумрудами, алмазами. Верхняя ее доска была украшена запоною с литым двоеглавым орлом, а нижняя литым же изображением человека на коне с палашом, под конем змея крылата. На золотой цепочке висела золотая спица, или перо, род рейсфедера.

Н. Самокиш. Трон царя Бориса Годунова

Цари Михаил Федорович и Алексей Михайлович употребляли и очки. У царя Михаила Федоровича (1636) находим ««двои очки в серебряных футлярах»; на одном была надпись: ««очки князь Олексея Васильевича Приимково-Ростовского». Одними очками государь пожаловал духовника своего, протопопа Никиту, а другие взял к себе в хоромы. У царя Алексея Михайловича были очки большого стекла, в золотой оправе, в серебряном, местами позолоченном, футляре (1676). Упомянем и о многочисленных часах воротных или зепных, карманных, принадлежавших царю Михаилу Федоровичу.

У стен комнаты, там, где не было лавок, или же на самых лавках, в удобных местах, стояли поставцы, шафы, с полками или выдвижными ящиками, в которых сохранялись бумаги, письма, книги и разные вещи из комнатного обихода, из дорогой посуды и из дорогих нарядов. В поставцах же и шафах, на полках, а также в комнате на лавках стояли ларцы, шкатуны, подголовки, т. е. ларцы пульпетом с драгоценными уборами и разною ларечною кузнию: крестами, кольцами, перстнями, серьгами, булавками, запонами, пуговицами, ожерельями, запястьями и т. п. В иных хранились золотые, золотая иноземная монета, поступавшая в царские ларцы большею частью в числе даров, подносимых в известные празднества. Посуда, особенно замысловатой формы и работы, ставилась также на вислых полках, которые прикреплялись у стен в пригожих местах.

Посуда золотая, а большей частью серебряная, составляла, после икон, едва ли не первую статью комнатного убранства, заменяя для того времени произведения изящных искусств: статуи, вазы, бронзы, которыми убирали комнаты в XVIII ст. и убирают теперь. Притом такая посуда составляла богатство, которое при всяком удобном случае и выставлялось напоказ. Общее богатство царского дворца, заключавшееся в такой посуде, хранилось в особом помещении, на Казенном дворе, откуда в торжественных случаях и происходила уборка столовых поставцов в приемных палатах, в Грановитой, в Золотой и т. д. Но сверх того у каждого члена царской семьи была своя отдельная, собственная судовая казна, которая и составляла убранство комнатных поставцов. Затем у каждого хозяина были свои расхожие суды, хранимые в тех же поставцах.