Текст книги "99 дней"

День 43

В середине дня Патрик приходит в гостиницу за Тесс и в этот раз не сбегает в ту же секунду, как наши взгляды пересекаются.

– Хочешь, я ее позову? – спрашиваю его. У нее проходит занятие по аквааэробике для пожилых дам – я знаю это потому, что на утреннем перерыве мы бегали с ней во «Френч Роуст», и она рассказывала, как боялась его. Но Патрик качает головой.

– Я приехал раньше, – говорит он и садится на одно из кресел-качалок, стоящих на крыльце. Я устроилась здесь с расписанием, рядом на кофейном столике лежит стопка заявлений на отгулы. Я приготовила себе холодный кофе, но кубики льда тают быстрее, чем я его пью. – Как прошел день?

– Ох, знаешь, – удивленно и обрадованно машу перед ним бумагами, – стараюсь никого не разозлить.

Брови Патрика выгибаются, но он делает вид, что не слышал этого.

– Ты всегда можешь урегулировать споры рабочих борьбой в грязи, – предлагает он и вытягивает перед собой длинные ноги.

– Танцевальной дуэлью, – предлагаю я.

– Сыграть в «Камень, ножницы, бумага», – говорит он, а потом добавляет: – Или просто бросить монетку, как Эмили Грин.

Эта отсылка к «Дрейфующей» и дурацкому способу героини сделать выбор останавливает меня. В книге она всегда носит в туфле один цент на случай, если придется что-то решать – по крайней мере, я так слышала.

– Ты ее читал? – удивленно спрашиваю его.

Патрик пожимает плечами и отворачивается.

– Частями, – бормочет он.

Мы с минуту молчим и дышим сосновым воздухом.

– Пенн думает, я должна изучать бизнес, – наконец говорю я, скорее чтобы прервать молчание.

– Да? – Патрик подается вперед и задумывается, ссутулившись и упираясь локтями в колени. – Помнишь, ты заставила нас с Джулией сделать стойку по продаже холодного чая, потому что рынок лимонада уже переполнен? А еще заставила нас приготовить маме с папой макароны с сыром и сказала им, что за них надо заплатить?

Я фыркаю.

– Мне было семь.

Патрик усмехается.

– Я лишь говорю, что у тебя есть способности к бизнесу.

– Помолчи.

– Или возьмем привлечение финансирования для команды по бегу, которым ты занималась в десятом классе, – отмечает он в этот раз более серьезно. – Я имею в виду бег на каблуках.

– Ты считал, что глупее привлечения быть не может, – протестую я, вспомнив об этом. Нам была нужна новая униформа, поэтому парни и девушки соревновались, чтобы собрать деньги. – Ты говорил мне об этом каждый день.

– Да, но все сработало, – возражает Патрик. Такое ощущение, будто он сожалеет, что тогда посчитал это ерундой. – Это было по-настоящему. Твоя начальница права, у тебя отлично получаются организация и планирование.

– Правда? – спрашиваю. Я думала об этом с того разговора с Пенн, но раз Патрик – который знает меня лучше всех, по крайней мере, знал – говорит, что это хорошая идея, появляется реальная возможность. Так и представляю себе, как отвечаю на заданный вопрос: «Молли Барлоу, специальность – бизнес».

Патрик серьезно кивает.

– Да, – говорит он. – Я так думаю.

Мы снова молчим, погруженные в затишье перед ужином. По парковке идут мальчик и девочка в купальниках и шлепках, у каждого в руках яркий матрас для плавания. И в моей груди внезапно появляется такая сильная боль, что едва могу дышать.

– Мы можем как-нибудь потусоваться? – выпаливаю прежде, чем могу передумать, слишком смутиться или испугаться. – Я имею в виду, целенаправленно? Не просто когда случайно пересечемся?

Сначала Патрик не отвечает, и у меня возникает ощущение, что нельзя так быстро отказываться от своих слов.

– В смысле, я понимаю, что это жутко странно, – продолжаю я. – Кроме того, ты занят Тесс, магазином и разными делами, а тут я еще… – Беспомощно замолкаю. – Не знаю.

Патрик молча смотрит на меня. Чувствую себя так, словно он видит меня насквозь.

– Я тоже не знаю, – наконец отвечает он. – Но давай попробуем.

День 44

У стоящей за стойкой регистрации Саши в половину четвертого перерыв, поэтому предлагаю подменить ее, поправляю хвостик и бейджик с именем. Заселяю семью с тройняшками, все светловолосые и в очках, и пару медиков, приехавших из Беркшира, чтобы ради разнообразия посмотреть на другой горный хребет. Два их рыжеволосых карапуза с ямочками на руках и ногах забираются на кожаные диваны.

За ними идет пара постарше, мужчина в шортах цвета хаки и намазанная автозагаром женщина в яркой футболке, с большой сумкой с изображением гавайских танцовщиц и в ядовито-зеленых шлепках.

– Добро пожаловать в гостиницу Стар-Лейк, – произношу я, когда она отдает мне кредитку.

Женщина заговорщически наклоняет голову с желтовато-серыми волосами, словно мы с ней старые подружки.

– Может, вы мне скажете, – произносит она тихо, голосом только-между-нами-девочками. – Диана Барлоу действительно живет в этом городе?

Так.

– Живет, – подтверждаю я, стараясь не выдавать эмоций. Достаю из ящика за спиной ключи от их номера. – А вы фанатка?

– О, самая большая, – заверяет меня женщина. – Мне больше нравятся ее ранние работы, но вы читали «Дрейфующую»? Я плакала два дня. И, знаете, эта книга про ее дочь. – Когда я разворачиваюсь, она чуть ли не лежит на стойке, как будто ожидает увидеть под ней мою маму. Она качает головой. – Душераздирающая вещь.

– Жутко, – соглашаюсь я, все мое тело вспыхивает, как факел, поднесенный к котлу – если посмотреть на меня сверху, можно заметить, как я алею. Это – самая худшая часть, напоминаю себе, стараясь оставаться безмятежной. Если не считать все остальные худшие части. – Такая грустная.

Женщина забирает ключи и идет наверх вместе со своим оплывшим мужем, оставив меня наедине с самой собой. Подношу руку к пылающей щеке, а другой отстегиваю бейджик. На нем большими буквами написано Молли, достаточно анонимно, чтобы женщина в яркой футболке даже не посмотрела на него.

И в этот момент поворачиваюсь и вижу Тесс.

– Даже не думай, – говорю ей, подняв руку. Она стоит в шлепках в дверях, ведущих в кабинет. Понятия не имею, сколько там пробыла, но выражение ее лица говорит о том, что достаточно долго. – Все в порядке.

– Я ничего не собиралась говорить, – отвечает Тесс, и я чувствую, что она не шутит, что, вероятно, унесет этот разговор в могилу. Она кивком показывает на Сашу, которая пересекает лобби, чтобы занять место за стойкой. – Собиралась на перерыв. Не хочешь прогуляться?

Открываю рот, чтобы отказаться, и тут же закрываю.

– Я… конечно.

Мы выходим на заднее крыльцо и спускаемся по деревянным ступенькам к бассейну. Сегодня облачно, и на мелководье, стуча зубами и с посиневшими губами, плавают по-собачьи несколько детишек.

– Мы тоже были такими, – говорит Тесс, кивая на них подбородком. – Я и мой брат. Если могли, плавали в феврале.

Я улыбаюсь. Она никогда не говорила про своего брата.

– Он старше или младше?

– Старше, – отвечает Тесс. – Учится в Нью-Йоркском университете, поэтому мы ненадолго увидимся с ним осенью. Я уезжаю в Барнард, это очень близко.

– Круто.

Мы снимаем обувь и, присев на бетонный край бассейна, болтаем ногами в ледяной воде.

– Ага, – говорит Тесс и тянется за листом, плавающим на поверхности. – Мне пришлось пообещать маме, что, переехав туда, я не перестану брить подмышки, но я не знаю, их программа по экономике кажется довольно интересной. Посмотрим.

Вспоминаю письмо декана о выборе специальности, которое висит во входящих и ждет ответа.

– Откуда ты знала, чем хочешь заниматься?

Тесс пожимает плечами.

– Я сильна в математике, – говорит она. – Всегда была сильна; с одиннадцати лет занималась родительскими счетами. И мне нравится международная экономика – например, как то, что происходит в одной стране, влияет в плане денег на то, что происходит в другой. – Она улыбается. – Понимаю, что это очень скучно для большинства людей, не волнуйся.

– Нет, все совсем не так. Я под огромным впечатлением. – Качаю головой и ковыряю отошедшую от края бассейна замазку, мысленно сделав пометку сообщить об этом ремонтникам. Тесс откидывается назад, опирается на ладони и вскидывает голову, будто пытаясь выжать из облаков солнечные лучи. – Как думаешь, вы с Патриком останетесь вместе? – спрашиваю я и тут же чувствую себя неловко – вот мерзавка, даже не знаю, зачем спросила. – Извини. – Опускаю взгляд вниз. – Это крайне неуместно и за гранью дозволенного.

Тесс мотает головой.

– Нет, все в порядке; мне тоже очень интересно. Я думаю, что да. Мы разговаривали об этом. Он не знает, где будет, но оттуда до нашего города не так далеко. – Она морщит нос. – А вы обсуждали, что вместе будете учиться в колледже? – спрашивает она меня. – Раз уж мы пересекли грань.

Я улыбаюсь – это, без сомнения, странный вопрос, но я благодарна за него.

– Да, – отвечаю, – обсуждали.

Тесс кивает, внешне невозмутима.

– Солнце выходит! – вот и все, что она говорит.

День 45

Желая стать людьми, которые пытаются наладить отношения, мы с Патриком отправляемся в самую неловкую пробежку вокруг озера. На воде стукаются друг о друга несколько лодок, а где-то в деревьях шумит дятел. С одной стороны, нам необязательно много разговаривать, и это здорово. С другой – хоть теперь бег не причиняет столько страданий, как было сразу после моего возвращения из Бристоля, стараясь не отставать от него, понимаю, насколько сильно сдала.

– Ты в порядке? – спрашивает Патрик, не глядя на меня.

– Все хорошо, – отвечаю ему, устремив взгляд строго вперед.

Раньше я не ощущала такой неловкости – ничто, связанное с Патриком, не вызывало неловкости, а бег вообще был частью каждодневной жизни: добежать до границы леса за фермой и обратно, на выходных челночный бег вверх-вниз по трибунам. Иногда побеждал Патрик, иногда я. Насколько помню, мы с ним никогда не соревновались.

Игнорирую жжение в ногах и продолжаю бежать. Чувствую, какой мягкой и бесформенной я, наверное, выгляжу в леггинсах и топе, словно под одеждой спрятан слой пудинга. Интересно, он тоже после возвращения в город бегает каждый день, и мы вместе кружим по всему городу, не натыкаясь друг на друга? От этой мысли становится одиноко и грустно. Но у него же есть Тесс, верно? Тесс, которую я подвезла домой вчера вечером, Тесс, которая закинула на приборную доску ноги в шлепках и самым фальшивым голосом подпевала песне Майли Сайрус, игравшей по радио.

Тесс, которой я точно не расскажу про эту маленькую прогулку.

– Так держать, – говорит Патрик, когда мы останавливаемся, и на прощание дает мне пять, как будто поздравляя с чем-то, хотя кажется, мы ничего не добились. – Надо будет повторить.

В изумлении качая головой, смотрю, как он убегает от меня в сторону своего дома. Солнце покалывает и греет заднюю часть моей шеи.

День 46

– Ты должен им заплатить, – спорю я следующим вечером после ужина, распластавшись на мокрой траве маминого заднего двора. В соснах лениво мерцают светлячки. – Они выполняют работу, им надо заплатить.

– Это спортсмены из колледжа! – упрямо твердит Гейб. – Ты получаешь стипендию, это компенсация. Если не ходишь на занятия и получаешь ее, это…

– Нельзя ходить на занятия и получать ее! – парирую я. Мне нравится вот так добродушно спорить с ним. С Патриком мы достигали согласия во всем… пока не настал момент, когда наши мнения решительно разошлись. – Ты тренируешься восемьдесят часов в неделю; и тренеры говорят тебе не учиться и сосредоточиться на играх.

Гейб кривится.

– Мне платят восемь баксов в час, чтобы я сканировал карты в студенческом центре, – говорит он, подтолкнув теплой лодыжкой мою. – Хочешь, чтобы я платил им восемь баксов в час?

– Возможно! – посмеиваюсь я. – Это лучше, чем вообще не платить.

– Ага. – Гейб улыбается и приближает лицо к моему. – Дурацкий спор, – решает он, уткнувшись носом в мой. – Давай лучше поцелуемся.

– Как хочешь, – говорю ему и встаю на колени, чтобы достать купленный им пакетик с мармеладными червячками – движение разжигает невыносимую боль в обоих бедрах, и я издаю стон.

– Полегче, хулиганка, – говорит Гейб, сам тянется за пакетиком и отдает его мне. – Много бегала?

– Я… да. – С твоим братом, чуть не договариваю я. Можно было бы признаться ему, просто подсунуть эту новость, и это не показалось бы странным, посчиталось бы нормой, словно мне нечего скрывать.

Мне нечего скрывать.

Правда?

– Могу сделать массаж, – предлагает Гейб, кладет мои икры к себе на колени и сжимает их. Я улыбаюсь ему в голубых сумерках и молчу. Откидываю голову назад и наслаждаюсь видом.

День 47

Утром я должна отправиться с Имоджен покупать вещи для общежития – она нарисовала в своей голове весьма специфический дизайн для душевой, но Патрик присылает сообщение и предлагает побегать. Поэтому я прошу ее перенести поход на день и зашнуровываю древние кроссовки, хотя небо над озером фиолетово-серое и тяжелое, угрожает разверзнуться библейским дождем. Конечно, через несколько метров начинается ливень.

Я готова вернуться, но Патрик разворачивается и, выгибая брови, бросает вызов.

– Хочешь продолжить? – спрашивает он, и я киваю.

Холодные капли падают быстро и густо. Мы бежим. Мой топик намокает, вода затекает в носки, капает с ресниц и ручейками течет по спине. Я вдруг поскальзываюсь на глине. Земля уходит из-под ног, когда я приземляюсь на задницу. С мгновение я просто сижу на месте.

– Ты в порядке? – кричит Патрик, остановившись в двух шагах от меня, но потом возвращается. Кроссовки оставляют в грязи глубокие следы. Он тянется, чтобы поднять меня.

– Я… – Смотрю на его руку, как на посторонний предмет, на что-то, прилетевшее с другой планеты. Если не считать тот вечер на лужайке, после моего возвращения он почти не прикасался ко мне.

– Я сама, – говорю ему, быстренько провожу проверку рук и ног и решаю, что пострадала лишь моя гордость. Он миллион раз становился свидетелем моих унижений, но сейчас все по-другому. – Я в порядке. Просто сейчас я очень медленная и толстая, поэтому происходит такое.

– Ты что? – Глаза Патрика такого же цвета, что и тяжелое серое небо. – Ты с ума сошла?

– Господи, пожалуйста, не надо. – Поднимаюсь и снова поскальзываюсь, напоминая чертовых Лорел и Харди, снимавшихся в черно-белых фильмах, над которыми хохотал Чак, когда мы были маленькими. Я на грани – не знаю, чего, смеха или слез. Господи, я так устала. – Я не напрашивалась на комплимент. Они мне не нужны. Просто говорю, что сижу в этой грязи из-за того, что стала толстой и неповоротливой. Если это как-то ускользнуло от твоего внимания.

Патрик раздраженно качает головой.

– Ты сидишь в грязи из-за того, что не берешь мою руку, Молс.

– Ладно, хорошо, – говорю я, поддаваясь логике и желая согласиться с этим мнением. – Но…

– И ты, несомненно, красивая, поэтому не знаю, какого черта ты…

– Патрик. – Выпаливаю его имя прежде, чем могу остановиться – по глупости и не думая. Он тут же замолкает, и возникает ощущение, будто зажигалка с закончившимся газом на секунду дает пламя, искра возникает и пропадает.

– Возьми мою чертову руку, хорошо? – тихо просит Патрик. – Пожалуйста.

Я беру ее.

– Спасибо, – говорю ему, пребывая в шоке и наполняясь надеждой. Он кивает и ничего не говорит. Дождь еще льет, когда мы снова стартуем. Осторожный бег трусцой набирает скорость: есть только я, Патрик, бегущие до края земли, и стук дождя по асфальту.

День 48

Гейб еще в душе, когда я заезжаю забрать его на ужин, а Джулия бродит по первому этажу, словно голодный тигр из зоопарка Катскилла. Поэтому я пробираюсь на задний двор и сажусь ждать в шезлонг. Розы Конни пышно расцветают в летней жаре, тяжелые бутоны поникают, словно сонные дети Пенн к концу дня. Огород переливается яркими красками со все еще зелеными помидорами и медленно зреющей тыквой.

С прищуром смотрю на сарай в конце участка: краска облезает, двери провисли. Крыша, кажется, вот-вот рухнет. Интересно, смогу ли я когда-нибудь смотреть на прогнувшуюся крышу и не думать, как мы с Патриком впервые поцеловались, устроившись в спальных мешках на чердаке, который используется лишь для ночевок и хранения продуктов. Это произошло осенью, когда для сна в палатках было слишком холодно, но сразу после смерти Чака, поэтому за Патриком никто особо не следил: Гейб не пропускал ни одной десятиклассницы Стар-Лейк, Джулия без конца получала дисциплинарные замечания. Патрик же был тише воды, ниже травы.

У Патрика оставалась я.

Был октябрь, в воздухе пахло тлением, впитывающимся в землю. Под досками и между швами в стенах носился ветер. Мы не разговаривали и листали старый журнал Чака «Нэшнл Джеографик», словно парочка заучек, но, совершенно того не желая, прижимались друг к другу, чтобы согреться. Я чувствовала, как двигались его ребра, когда он дышал.

– Ты только послушай, – рассеянно сказала я и смяла пакетик с лакричными конфетами, когда перекатилась лицом к нему – в журнале была статья про черепаху по имени Одинокий Джордж, который остался последним в своем роде. Когда я взглянула на Патрика, он уже смотрел на меня.

Эмили Грин, наверное, поразилась бы тому, что произошло дальше. Пришла бы в недоумение, никак не смогла бы предвидеть такое, но правда в том, что я смогла. Я недели, месяцы и, возможно, годы будто прислушивалась, приложив к земле ухо в тот день, когда мы с Патриком познакомились. И услышала приближение этого, словно гул за много километров от нас. Я услышала. Я была внимательна. И когда его губы коснулись моих, я не была шокирована.

Поцелуй был недолгим, он, скорее, просто прижался к моим губам а-ля: «Держи». Держу, подумала я, глядя на него при свете фонаря для кемпинга, висящего на стене: он, как и журналы, принадлежал его папе.

Держи.

– Привет, – говорит Гейб, боковая дверь с грохотом закрывается за его спиной, и он идет по террасе в шортах и рубашке. От него пахнет мылом и водой, чистотой и новизной, и мои воспоминания о Патрике испаряются, словно вода с горячего асфальта. Это было тогда, напоминаю я себе. А это сейчас. – Прости за опоздание. Безумный телефонный звонок.

– Назначал свидание? – весело спрашиваю я.

– О, какая ты шутница. – Гейб протягивает свою большую руку, чтобы поднять меня. – Нет, в Нотр-Дам есть программа, в которой можешь выбирать различные больницы. Это вроде семестра за границей, но для учащихся на медицинском – меняешь утки и все такое вместо того, чтобы заливать в Праге. Так вот, я весной подал заявление, и меня внесли в список ожидания, но, кажется, кто-то отказался, и в МБ освободилось место.

Смотрю на него и тянусь к ручке пассажирской двери «Вольво», нагревшейся на солнце.

– МБ? – спрашиваю, пытаясь понять сокращение. – Это…

– Массачусетская больница, да, – отвечает Гейб и выгибает брови. – В Бостоне.

– Правда? – ошарашенно спрашиваю его, но понимаю, что не в плохом смысле. – Ты осенью можешь быть в Бостоне?

– О, а сейчас ты напугана, – говорит Гейб и, посмеиваясь, поворачивает ключ в зажигании. – Типа: «Черт, я планировала все лето пользоваться телом этого парня, а потом никогда с ним не разговаривать, и что мне теперь делать?»

Я тоже смеюсь.

– Я рада, что ты будешь менять утки в моем новом городе. Я слышала, бостонские утки – самые лучшие во всей стране.

– Ты серьезно это слышала? – Гейб все еще улыбается. – Все пока еще под вопросом. Мне надо уехать туда через пару дней, пройти интервью. Кажется, из претендентов есть только я и другой парень.

Я киваю и на минуту представляю себе эту картину: мы с Гейбом гуляем по Бостонскому парку, тусуемся и слушаем уличных музыкантов в Фанел-Холл. Не это я представляла себе, когда подала на зачисление в прошлом апреле. Но мне нравится это ощущение.

– Ты получишь место, – решаю я, с улыбкой глядя в окно. – Вот увидишь.

День 49

Следующим утром, проснувшись из-за двух звонков, вытащивших меня из беспокойного сна, обнаруживаю в телефоне два сообщения. Одно от Гейба, который в последнюю минуту решил отправиться в настоящее путешествие и собирается на обратном пути с интервью провести пару дней со школьными друзьями: «Буду скучать по тебе, Молли Барлоу. Бостону передам от тебя привет».

Второе сообщение от Патрика: «Побегаем завтра?»

Я смотрю на экран, сообщения идут друг за другом, как какая-то злая шутка от вселенной.

Выключаю телефон и снова ложусь спать.

День 50

Снова встречаюсь с Патриком. Сегодня за ним проще поспевать, чем в прошлый раз: резиновая подошва кроссовок ритмично стучит по асфальту, легкие дышат равномерно. Мы огибаем озеро, и Патрик останавливается.

– Я пытался не потерять тебя, – вдруг говорит он, и его голос подсказывает мне, что он думал об этом дольше, чем с начала этой пробежки. – Вот почему вел себя, как идиот, из-за Бристоля. Я пытался тебя не потерять. – Он качает головой. И продолжает прежде, чем я успеваю сложить два и два: – Но все равно потерял.

– Ты не терял, – быстро и внезапно выпаливаю я, словно участвую в «Сто к одному». Я тяжело дышу, то ли из-за пробежки, то ли из-за чего-то другого. – Ты меня не терял, я здесь, я…

– Молс, – кривится Патрик, будто говоря: «Все дело во мне, пожалуйста, хватит нести чушь». – Ты уехала на другой конец страны, чтобы сбежать. А теперь встречаешься с моим чертовым братом. – Он качает головой и запускает руку в волнистые волосы. – Есть кое-что, о чем я тоже знал. Что ты нравилась ему. Ты уже давно нравилась ему.

Я моргаю. Вспоминаю слова Гейба на параде, что он хотел пригласить меня на колесо обозрения.

– Серьезно?

Патрик пожимает широкими плечами и закатывает серые, как шторм, глаза.

– Все знали, – отвечает он.

– Но не я.

– Да. – Он смотрит на озеро, потом на меня и снова на водную гладь. – И я не хотел, чтобы ты это узнала.

– Почему?

Патрик выдыхает.

– Наверное, пытался отвратить неизбежное. Не знаю. – Кажется, его злит, что я заставляю его говорить об этом, словно это не он изначально завел этот разговор. – Но Гейб это Гейб.

– Что значит «Гейб это Гейб»? – спрашиваю, хотя вроде как понимаю, к чему клонит Патрик. Вероятно, будь я умнее, не давила бы на него.

– Молли… – Патрик раздраженно замолкает. Сегодня влажно, и его загорелая кожа покрыта каплями пота. Он стоит так близко, что я чувствую исходящий от него жар. – Я не знаю. Забудь. Мы можем просто продолжить?

Ты думал, я не захотела бы встречаться с тобой, узнав, что нравлюсь твоему брату? – хочу спросить его. Беспокоился, что я довольствуюсь вторым местом?

– Поговори со мной, – прошу я. – Что бы раньше ни происходило, ты всегда мог со мной поговорить.

– Я раньше многое мог сделать, – огрызается Патрик, выйдя из себя. – Ты можешь закрыть эту тему?

– Нет! – восклицаю я. Мы словно кидаем мячик туда-обратно, как в игре «Горячая картошка», будто никто из нас не хочет держать его, когда он взорвется. Я пропустила кофе с Имоджен, чтобы быть здесь. Так и не рассказала Гейбу о том, что происходит. – Объясни мне. – И добавляю, когда он не отвечает: – Патрик.

– Молс. – Глаза Патрика становятся темнее, чем я когда-либо видела, крапинка в одном из них напоминает Северную звезду. – Закрой эту тему.

И тут все странно затихает, деревья, озеро, становится пусто – ни туристов, никого. Патрик наклоняется ко мне. Он хочет меня поцеловать, я вижу это, и мы стоим, тяжело дыша. Он очень, очень сильно хочет меня поцеловать.

Я это знаю, потому что сама этого хочу.

– Нам пора, – говорит Патрик, качает головой и отворачивается от меня. Он устремляется вперед так быстро, что у меня перехватывает дыхание.