Текст книги "99 дней"

День 35

Как и ожидалось, Тесс весь следующий день отдыхает, устроившись в гнезде из спальников с книгой Стивена Кинга и пакетиком сушек – ничего более соленого найти не удалось. Мы же идем в поход, пока мозоли не начинают кровоточить и не создается ощущение, что горы двигаются вместе с нами. Патрик наталкивается на ядовитый сумах. Имоджен жалит оса. Одежда натирает мою сгоревшую кожу, и я клянусь всем, кто меня слышит, что с походами покончено навсегда.

– Я серьезно, – говорю Имоджен, ковыляя вниз по горе, волосы выпадают из растрепавшегося пучка. – Как только вернемся домой, я обоснуюсь в герметичном пузыре и больше никогда не выйду.

– Отличный план! – весело говорит Джулия, подходя к нам сзади. Мы с Имоджен смотрим друг на друга широко открытыми глазами и впадаем в истерику.

– Эта Джулия, – произношу, задыхаясь, я, почти сгибаясь от смеха. Давно мы с Имоджен так не хохотали, с тех самых пор, как я уехала. Не знаю, может, дело в усталости или чем-то еще, но ожог практически того стоит. – На нее всегда можно положиться.

К нашему приходу Тесс уже приходит в себя и помогает Патрику жарить на костре бургеры и хот-доги, раскладывая булочки ровными рядами на столе.

– Тебе получше? – спрашиваю, когда подхожу за едой для себя и Гейба, а также за сногсшибательным брауни, приготовленным Имоджен. Тесс быстро кивает и наклоняет голову, чтобы принять поцелуй в щеку от Патрика, который, вероятно, состоялся ради меня – невозможно сказать точно.

– Отлично, – радуюсь я, держа в руке бумажную тарелку и чувствуя, что на лице отражается странная гримаса, с которой ничего не могу поделать. Не за что, язвительно думаю я. – Я рада.

Убеждаю себя, что не надо чувствовать себя так, что я раздражена из-за солнечного ожога и сна на твердой земле третью ночь подряд. Но позже, возвращаясь из душевой с зубной щеткой в одной руке, а второй потирая противоположную руку – в горах прохладно, по всему телу бегут мурашки, – замечаю, как Патрик поддерживает полог палатки, чтобы в нее забралась Тесс. Не слышу, что он ей говорит, но слышу в ответ ее громкий смех, который приглушается, когда Патрик застегивает молнию. Эту же палатку Чак ставил для нас каждое лето за домом, когда мы были маленькими. Я знаю, что внутри пахнет нафталиновыми шариками и пылью.

Втягиваю воздух, сраженная наповал неожиданным жгучим желанием прокричать: «Стой!», как, например, когда кто-то делает шаг перед приближающейся машиной или кладет руку на горячую конфорку. Словно я пытаюсь предотвратить что-то ужасное и чудовищное, от чего будет больно только мне.

Господи. Качая головой, целенаправленно поворачиваюсь к палатке, которую делю с Гейбом. Не знаю, как избавиться от этого ощущения. Конечно, я знала, что они делят одну палатку на двоих, и понимала возможные последствия – как и то, что этих последствий может не быть, раз уже Тесс выплевывала свои внутренности.

Гейб берет меня за руку почти сразу, как я забираюсь внутрь, и, потянув на мягкую кучу из спальников, задирает мою майку.

– Да у тебя солнечный ожог, Молли Барлоу, – бормочет он, глядя на меня при тусклом свете луны, проникающем сквозь окошко на потолке. Прижимается губами к красному пятну на моем плече, а потом к бедру, которое обгорело из-за задравшейся во время сна футболки. – Больно?

Тесс худее меня, думаю я. И без одежды, вероятно, выглядит лучше, может, еще даже… Прекрати!

– Не больно, – уверяю я, закрываю глаза и погружаюсь в ощущения от рук Гейба, его рта и знакомого гудения, которое он пробуждает в моем теле. Мы с Патриком были детьми, когда начали встречаться, достаточно юными, чтобы нам не казалось, будто мы куда-то торопимся, и стеснительными, чтобы признаться в этом друг другу. Но теперь мы старше и подошли к той точке, когда не исключено, что они с Тесс будут действовать гораздо быстрее, возможно, прямо сейчас он снимает с нее футболку, забирается под резинку ее трусиков…

– Я не могу, – вдруг выпаливаю я да так быстро сажусь, что почти скидываю Гейба с себя, и вытягиваюсь в наполовину застегнутом спальнике. Лицо вспотело и покраснело. Я совсем не знаю, что делать дальше, как объяснить ему, что Патрик и Тесс находятся через одну палатку от нас, а мы здесь, и все как будто связано, слишком интимно, ужасно, и прямо в эту секунду мне лишь хочется, чтобы меня никто и никогда не касался. Мы уже это делали, верно? Да, возможно, это не должно быть такой проблемой, но просто… я не… – Извини, – продолжаю я, – просто…

– Эй, полегче, – говорит Гейб, садится и откидывает волосы с лица. – Все нормально; мы можем ничего не делать. Успокойся. – Он тянется и, взяв меня за пальцы, сжимает их. – Хочешь прогуляться?

Я улыбаюсь, смущенно и благодарно, беру кофту и несколько секунд вожусь с ее подолом.

– Ты что, какой-то идеальный, что ли? – спрашиваю его, качая головой перед тем, как надеть кофту. – Это твоя суперсила?

– Нет, – серьезно отвечает Гейб. – Моя суперсила – рентгеновское зрение.

Я фыркаю.

– О господи, беру свои слова обратно.

Гейб улыбается.

– Идем, – говорит он, поднимается и тоже тянет меня вверх. – Пойдем посмотрим на чертовы звезды.

Беру с собой несколько пакетиков перекуса, и мы бредем по площадке лагеря, проходя мимо все еще тусующихся ребят и слыша ночные разговоры вокруг затухающих костров. Я дрожу, когда ночной воздух касается обгоревшей кожи. Рука Гейба согревает меня, и когда мы доходим до полянки, где прошлым вечером проходил концерт, Патрик, Тесс и то, чем они, возможно, занимаются, полностью выветрилось из головы. Сейчас есть только я, Гейб и эти чертовы звезды над нами. Вот где я должна быть.

Находим самый чистый участок травы и, разложив на сырой земле покрывало, откидываемся назад, чтобы смотреть на небо. Мы достаточно далеко от цивилизации, поэтому луна напоминает фонарь – здесь же и созвездие Ориона, одна из Медведиц, Кассиопея на перевернутом стуле.

– Сейчас самое время завести разговор о том, что мы всего лишь песчинки во вселенной, – отмечаю с иронией, но я правда рада, что мы сюда пришли. – Держи, – говорю я, достав из рюкзака пару бутылок пива. – За то, что мы песчинки.

Гейб удивленно улыбается.

– Посмотри на себя, девочка-скаут, – произносит он, откручивая с бутылок крышки и возвращая одну мне. – Я люблю тебя, ты знаешь это? Ты прелесть.

Я смотрю на него, моргая, Гейб смотрит в ответ. А потом мы начинаем смеяться.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – говорит он, и я думаю, что знаю, сидя под небом в форме миски. Крепко целую его, чтобы показать, что понимаю.

День 36

Дома меня ждет еще один е-мейл от декана: Уважаемый абитуриент, пожалуйста, ради всего святого, поторопись и реши, что делать со своей жизнью.

Или что-то наподобие.

Готовлю себе перекус из яблока и арахисового масла и отправляю Гейбу сообщение, что отлично провела время.

«Ты тоже ничего, для песчинки-то», – пишет он в ответ, и я хихикаю. С Гейбом я не ощущаю себя ходящим и говорящим разочарованием. С ним я чувствую себя самой собой.

Тогда почему не могу перестать думать о его брате?

Доедаю яблоко и вывожу Оскара во двор, выбросив из головы картинку, где Патрик и Тесс исчезают в палатке, и убеждая себя, что превратилась в глупого меланхолика. Составляю список рабочих дел, которыми займусь завтра. И наконец достаю из кармана телефон.

«Как твоя сыпь?» — в шутку пишу ему. Он не отвечает.

День 37

Ответ приходит следующим утром. «Чешется», – отчитывается он одним словом и без знаков препинания. Но через пару минут падает еще одно сообщение: «Как ожог?».

Я с улыбкой смотрю на телефон, чувствуя себя глупо и радостно. «Обжигает», – отвечаю.

День 38

«У мамы есть алоэ, – пишет он, пока я заполняю счета в кабинете Пенн. – Могу заехать и привезти, если до сих пор смахиваешь на лобстера».

Уже не особо смахиваю; ожог сошел на нет, и кожа начинает облезать, как у змеи, словно я перерождаюсь во что-то совершенно новое. Остается только терпеть этот ужас и ждать того, что находится под ней.

«Хорошо, – все равно без раздумий отвечаю ему. – Когда удобно?»

День 39

Не знаю, зачем Патрик просит меня прийти в то время, когда Гейб работает в магазине – возможно, потому, что не хочет иметь со своим братом ничего общего, или это совсем ничего не значит.

– Привет, – говорит он, открыв для меня боковую дверь. Я чувствовала себя неуютно, когда постучала по раме и ждала его, потому что раньше забегала внутрь и украдкой таскала еду, которую Чак готовил на кухне. Обычно это было что-то с чечевицей или из цельнозерновой муки. Патрик стоит босиком, в порванных старых джинсах. Волосы чуть отросли после его возвращения в Стар-Лейк, и он больше похож на себя, каким я его помню, острые черты лица сгладились. – Заходи.

– Хорошо, – говорю и прохожу мимо него в темный пустой дом. Меня окружают знакомые запахи пыли, дерева и солнечного света. – Привет. – Пилот вскакивает с пола и пересекает комнату, чтобы поздороваться. И я так радуюсь, что в его преданном собачьем мозге осталось воспоминание обо мне, как будто в какой-то альтернативной вселенной я все еще являюсь частью этой семьи. – Привет, Пилот. Привет, мальчик.

– У него отказывают лапы, – тихо говорит Патрик, почесывая пса за мохнатыми ушами. – Ему десять; он больше не может подниматься по лестнице. Мама соорудила невысокий стул-стремянку, чтобы он забирался на диван.

Смотрю на Пилота, который довольно скулит. Его морда стала серебристо-серой. Помню, когда Доннелли привезли его из общества защиты животных, такого извивающегося и страдающего от паразитов – но мы с Патриком все равно катались с ним по двору, грязные и в пятнах от травы. Джулия не захотела к нам присоединиться. А Гейб, вроде как, гулял с друзьями.

– Черт, я не знала.

Патрик пожимает плечами.

– Да, не понимаю, почему мой брат тебе этого не рассказал, – говорит он и, напоследок погладив Пилота, направляется к кухонной двери.

Меня это задевает.

– Патрик… – начинаю я.

– Алоэ на террасе, – перебивает он меня. – Идем.

– Конечно. – Иду за ним по коридору мимо скрипучей лестницы и к яркой полной воздуха террасе, заполненной фикусами и кактусами. Рядом с панорамным окном стоит огромный и пугающий паучник, приветствующий при встрече. На полу лежит яркий ковер с оранжево-красным узором. Патрик достает из банки на полке ножницы – на случай, если вы решите провести здесь время, они единственные режут – и отрезает пару сантиметров от листа алоэ.

– Спасибо, – тихо благодарю Патрика. Наши пальцы соприкасаются, когда он отдает алоэ, и мое тело пробирает дурацкая дрожь. Еще до всей этой романтики мы с ним любили прикасаться друг к другу: то его рука закинута на мои плечи, то ладони прижаты, чтобы проверить, чья больше. Когда я думала об этом, то понимала, что чувствовала себя защищенной, находила ориентир, как, например, вести ладонью по стене в темной комнате. А теперь даже такой контакт кажется незнакомым и странным.

И Патрику, очевидно, тоже.

– Принесу тебе пакетик, – говорит он, прочищает горло и идет обратно на кухню, оставив меня в зелени, залитой солнечным светом.

День 40

Имоджен приглашает меня на гадание, и тогда я понимаю, что прощена; иду к ней после работы с двумя кусками шоколадного торта и диском певицы-композитора, на которую меня подсадила Пенн. Эта девушка из Бруклина играет на гитаре. Вечер прохладный, небо над озером окрасилось в розово-золотой. Днем шел ливень, и влажная дорога все еще блестит.

Я не была дома у Имоджен с того момента, как вернулась; он стоит на обочине дороги недалеко от старшей школы, внутри полно хрусталя, а в гостиной возведен алтарь богини. Здесь пахнет знакомо – ванилью и маслом пачули.

– Ну, привет, Молли, – говорит ее мама, когда открывает дверь в широких штанах, которые носит столько, сколько я ее знаю; но вот прическа изменилась. Лицо обрамляют совсем седые коротко стриженные волосы. Вспоминаю слова Имоджен про рак и крепко и долго обнимаю ее.

Беру на кухне две вилки и поднимаюсь по задней лестнице в комнату Имоджен, где она заканчивает рисовать кистью огромную каллиграфическую картину со словами «Медленно, но верно» размером шестьдесят на сто двадцать сантиметров.

– Неплохой совет, – говорю я.

– Я тоже так думаю. – Имоджен улыбается, опускает кисть в стеклянную банку с водой и жестом приглашает меня на кровать. В раму зеркала воткнута фотография, на которой запечатлены она и Тесс в выпускных мантиях. На стуле висит толстовка Род-Айлендской школы дизайна. – Готова? О, ты купила пирог?

– В расчете на примирение, – говорю ей, делюсь вилкой и устраиваюсь на древнем покрывале. Она дает мне перемешать колоду, которую я возвращаю через некоторое время. – Готова, – отвечаю, делая вдох.

Имоджен кивает.

– Подумай о своем вопросе, – инструктирует она, как и всегда. Помню, в средней школе я хотела знать, нравилась ли Патрику. После Гейба мысленно умоляла карты подсказать мне, что делать. Сегодня я даже не знаю, зачем пришла, но не успеваю собрать свои мысли, как Имоджен раскладывает карты на кровати.

– Ты сделала мне больно, – говорит она, и я включаюсь, как будто во время урока произнесли мое имя. – Когда вот так исчезла. – Имоджен смотрит на колоду. Ее ресницы накрашены фиолетовой тушью и отбрасывают тень на щеки. – Молли, ты была моей лучшей подругой. У тебя всегда был Патрик. Но у меня была лишь ты.

Открываю рот, чтобы оправдаться, начать извиняться и никогда не переставать, но Имоджен поднимает голову и качает головой.

– Подумай о своем вопросе, – снова просит она, в этот раз помягче. Вздыхает и переворачивает первую карту.

День 41

– Ты же в курсе, что будет завтра? – спрашивает меня Гейб. Мы сидим за стойкой магазина и едим пиццу, запивая колой, масло с кусков собирается в складках дешевых бумажных тарелок. Я и забыла, как любила пиццерию Доннелли. Мне вдруг очень хочется поесть этой еды, словно в моем организме недостает какого-то секретного ингредиента.

Смотрю на него, прищурившись. К его нижней губе прилип кусочек сыра, который я убираю.

– День, наступивший после сегодняшнего?

– Да, – говорит Гейб. – А ты очень проницательная. А еще завтра первый день парада «Рыцарей Колумба».

– Правда? – Парад «Рыцарей Колумба» – самая странная из летних традиций, когда в городском парке разворачивают сомнительные аттракционы, а продавцы торгуют на улицах сосисками, перцем и сладкими лепешками. Его устраивают, чтобы выжать из туристов максимум денег, но мы все его тоже любили и ходили бы по четыре раза в неделю, если бы кто-то согласился нас отвезти. Посреди Стар-Лейк как будто вырастает Лас-Вегас с мерцающими неоновыми огоньками и громкой музыкой. Летом после четвертого класса Патрик, несмотря на терпеливые предупреждения Чака, шесть раз прокатился на качелях, и его стошнило хот-догом на себя – и не только. Возникает мысль напомнить ему о том, что его однажды стошнило на меня, и наши отношения пережили такое.

Гейб все еще смотрит на меня в ожидании, его глаза при ярком освещении магазина кажутся синими-синими. В красных кабинках сидят старшеклассники, какая-то семья разделывается с пирогом с двойной сырной начинкой и кувшином виноградной газировки. Я моргаю, и воспоминание о Патрике рассеивается, исчезает в воздухе, словно облако муки.

– С удовольствием схожу, – отвечаю Гейбу, стянув с его тарелки корочку пиццы и быстренько доев ее. – Не могу дождаться.

День 42

Мы отправляемся на парад с друзьями Гейба, шумной компанией, прогуливающейся между аттракционами в розово-фиолетовых сумерках. Мои ботинки поднимают облачка пыли. Здесь все, кто ездил на фестиваль «Падающая звезда»: Тесс и Патрик, Имоджен, Энни и Красавчик Джей; мое тело дрожит одновременно с гулом, исходящим от длинного ряда игровых автоматов. От будки с водяным пистолетом периодически доносится «Эй!», когда снова и снова играет песня Rock and Roll Part 2. Я забираю сдачу у продавца сладкой ваты, когда Тесс касается моей руки.

– Можно с тобой поговорить? – спрашивает она.

– Конечно, – отвечаю, наморщив лоб и гадая, что рассказал ей Патрик – хоть и рассказывать нечего, но все равно. Отдираю комок ваты и, засунув в рот, иду за ней за угол к большому жужжащему генератору. – Что стряслось?

– Я так и не отблагодарила тебя, – говорит она, склонив голову, хотя, кроме меня, здесь никого нет. На ней чистые белые шорты и клетчатая рубашка, из косметики лишь блеск на губах. У нее длинные светлые ресницы. – За тот вечер.

– За что? – спрашиваю ее, проглотив комок и в недоумении глядя на нее. – О, за воду и все такое? Даже не беспокойся. Серьезно, это могло случиться с каждым из нас. Мы все напились.

Тесс качает головой.

– С тобой такого не случилось бы.

Меня это удивляет.

– Мне нравится, что ты считаешь, будто я могу контролировать свою жизнь, – слегка посмеиваюсь и машу перед ней ватой, чтобы она оторвала немного себе. – Это очень мило.

– Не знаю. – Тесс улыбается в ответ. – Иногда мне просто кажется…

– Девчонки! – кричит издалека Патрик, показывая на нашу компанию, которая уже пошла дальше по парку в сторону громадных аттракционов. – Вы к нам присоединитесь или как?

– Мы обсуждаем месячные, – громко сообщает ему Тесс, отчего я смеюсь. – В любом случае спасибо, – тихо добавляет она.

– Не за что, – отвечаю ей. – Правда.

Мы догоняем компанию и идем к карусели «Скремблер», на которой, по заверениям Энни, кто-то лишился головы во время карнавала у Скрантона. Замечаю в очереди на гигантскую горку Джулию и Элизабет Риз. Поворачиваюсь, чтобы показать их Гейбу, но вижу рядом с собой Патрика и пугаюсь; Тесс болтает с Имоджен, и на нас никто не обращает внимания.

– Как себя чувствуешь? – достаточно тихо спрашивает Патрик, чтобы слышала только я. Он одет в настолько дырявые джинсы, что их можно назвать шортами, и выцветшую футболку. Руки засунуты в карманы. – Я имею в виду солнечный ожог.

Я моргаю.

– Сейчас уже лучше, – отвечаю, удивляясь тому, что он не просто идет рядом со мной, но и разговаривает на глазах у других: Патрик, напротив, определенно не поддерживает мнение своей девушки, будто я знаю, что делаю в этой жизни. – Действительно, все не так уж и плохо.

Он и Тесс отправляются прокатиться на аттракционе вместе с Джеем и Имоджен.

– Вот ты где, – говорит Гейб, когда я нагоняю его, и закидывает руку на мои плечи. Он не убирает ее, пока мы идем, и держится легко и непринужденно в накрахмаленной рубашке с закатанными до локтей рукавами, словно он – мэр, взявший выходной. Его приятель Стив обсуждает со мной Бостон, спрашивает, планирую ли я после переезда болеть за «Ред Сокс».

– «Ред Сокс» – отвратительная команда, – вставляет Келси и фыркает, словно они как-то ее обидели. – Не делай этого.

В будке с водяным пистолетом выигрываю ярко-оранжевую обезьянку, которую с большой помпой и под стоны его приятелей вручаю Гейбу; он целует меня в висок и, когда солнце опускается за линию горизонта, тянет в очередь на колесо обозрения. Мы останавливаемся наверху, и я вижу мерцающие огни города вдали, темный хребет гор и первые звезды.

– Я хотел привести тебя сюда, – признается Гейб, обнимая меня за плечи. Его лицо наполовину освещено, наполовину скрыто в тени. – Когда мне было тринадцать или четырнадцать.

– Что? Нет, это не правда. – Я усмехаюсь, добродушно и недоверчиво. Гейб смеется в ответ, но кивает.

– Правда.

– Да, хорошо. – Качаю головой. Гейб провел свою жизнь, как хозяин вечеринки: самый востребованный в Стар-Лейк, все время в окружении миллиона людей. Мысль о том, что он хранил тайную мечту про колесо обозрения – что вообще имел тайны, что хотел сделать то, чего никогда не делал, и, более того, что это связано со мной, – невероятно удивляет. – Ты не хотел.

– Хотел. Ты просто не замечала, потому что играла с моим братом в Питера Пэна и Тигровую Лилию, но я много об этом думал.

– Мы не играли в Питера Пэна и Тигровую Лилию, – автоматически протестую, хотя правда в том, что, возможно, играли: мы с Патриком притворялись этими героями, пока не повзрослели. Качаю головой. – Если тебе было четырнадцать, мне было двенадцать.

– Ага. – Гейб улыбается. – Ты кое-что упускаешь, Молли Барлоу.

Я снова качаю головой и наклоняюсь, чтобы он меня поцеловал.

– Нет, – серьезно обещаю ему. – Не упускаю.

– Ага.

Гейб усмехается и сдается. Его губы теплые, нежные и влажные. Его чувства ко мне, когда мы были младше, эта сторона, о которой я никогда не догадывалась… Интересно, насколько изменилась бы моя жизнь, знай я об этом до нынешнего лета. Интересно, как бы все повернулось. Я так долго принадлежала Патрику, мы были настолько близки, что нас не воспринимали по отдельности, как близнецов или двойной крекер, которому удалось избежать разделения на конвейере. Все было хорошо, пока не стало плохо, все работало, пока не сломалось, но сидя на самом верху колеса обозрения, когда передо мной простирается весь мир, я могу лишь гадать, что было бы, проведи я всю старшую школу – и всю свою жизнь – с Гейбом. Ходила бы я на вечеринки у озера и тусовалась бы в «Кроу Баре» вместо того, чтобы прятаться с Патриком в сарае, обмениваясь мнениями, вдыхая один воздух? Наломала бы столько дров? Было бы у меня больше друзей? Мне нравится сидеть с ним здесь, в маленькой кабинке, Стив и Келси прямо за нами, а снизу на нас смотрят дружелюбные лица. Все так легко, просто и правильно.

Поэтому снова притягиваю к себе Гейба и погружаюсь в поцелуй, но мотор оживает, и мы со скрипом и чувством полета опускаемся на землю.