Текст книги "99 дней"

День 93

Я собираюсь пропустить вечеринку персонала гостиницы в честь окончания лета – показаться на ней сродни самоубийству, но Пенн останавливает меня, когда иду к двери, и у меня не хватает духу (или смелости) отказать ей. Эта дурацкая вечеринка была моей идеей, когда казалось, что это лето пройдет нормально. Не хочу, чтобы Пенн на прощание запомнила, что я слиняла.

Но как только появляюсь у бассейна, сразу понимаю, что совершила ошибку эпических масштабов: здесь Тесс, заносчивая Микаэла, болтающая ногами в воде, Джулия и Элизабет Риз у стола с едой. Я надеялась, Джей приведет с собой Имоджен – даже написала ей сообщение: SOS, но она сегодня работает, а значит, я сама по себе. Сглатываю и расправляю плечи, стараясь не казаться зеброй среди голодных львов. Я имею столько же прав находиться здесь, сколько и все они.

Вот в чем я пытаюсь убедить себя.

Официанты шумно играют в Марко Поло на глубине, и я, поздоровавшись с Джеем и остальными работниками кухни, наблюдаю за ними, стараясь вести себя так, будто мне интересно. Достаю из кармана телефон, пытаясь игнорировать обрывки фраз Джулии, в которых, возможно, присутствует слово «шлюха». Мое лицо краснеет. Я чувствую на себе взгляды, как физические прикосновения, как будто меня схватили со всех сторон. Двадцать минут, обещаю я себе, даже установив на телефоне будильник, словно могу его пропустить. Останься еще на двадцать минут, а потом уйдешь.

Я наливаю себе в стакан диетическую колу, но не потому что хочу пить, а чтобы чем-то себя занять. Тут кто-то толкает меня в спину, и липкая газировка заливает мои шлепки. Вскидываю голову, мимо проходят Микаэла и Джулия.

– Смотри, куда прешь, Молс, – говорит Джулия, ее голос слаще колы, обволакивающей мои ноги и лодыжки. И добавляет тише: – Шлюха.

Разворачиваюсь к ней и выпрямляюсь в полный рост. С меня хватит. Я в гневе.

– Знаешь, что, Джулия? – огрызаюсь я. – Заткнись.

Она удивленно смотрит на меня и останавливается.

– Что, прости?

– Ты меня слышала. – По моим венам бежит что-то горячее и ядовитое, и я через мгновение понимаю, что это храбрость, что впервые – за все лето, возможно – порыв подраться сильнее порыва убежать. – Меня уже тошнит, что ты и все остальные ведут себя так, словно твои братья – идеальные ангелы, которых я развратила. Все было совсем не так. А даже если и так, это не твое дело. – Поворачиваюсь к заносчивой Микаэле: – И это уж точно не твое дело. Поэтому больше не хочу ничего слышать. – Мои руки трясутся, но голос спокойный и ясный. – Довольно, – говорю я, повторяя слова, которые слышала вчера поздно вечером в своей комнате. – С меня хватит.

Джулия смотрит на меня, открыв рот. Тесс тоже. Я сосредотачиваюсь на Джулии и Микаэле, вскинув брови. «Идите ко мне, – хочу сказать им. – Я больше не позволю себя обижать». Возможно, это правда, а возможно, и нет, но в этот момент я чувствую себя неуязвимой, полной сил и решимости.

Только собираюсь сказать что-то еще, как в кармане вибрирует телефон – время вышло. Мне можно идти домой. И, поставив на стол стакан и направившись в лобби, понимаю, что не убегаю. Меня провожает молчание вокруг бассейна.

С меня хватит. И я ухожу.

День 94

– Я слышала, ты на вчерашней вечеринке дала Джулии отпор, – говорит Имоджен. Мы стоим на расшатанных стремянках во «Френч Роуст» после закрытия и снимаем ее работы, чтобы упаковать и отправить в новые дома. Она продала больше половины выставленного. Будь она моим ребенком, я бы ею гордилась.

– Не то чтобы, – оправдываюсь я, снимая со стены коллаж с журнальными вырезками, похожий на прибрежную полосу озера ночью, и осторожно опускаю его на деревянный пол. Из колонок играет Bon Iver. – Точнее… Ладно. Я нанесла небольшой ответный удар.

– Кхм-м, – отвечает она, с помощью молотка вытаскивая из стены гвоздь и бросив его в чашку к остальным. – Именно так я и подумала.

– Мне кажется, что они имеют право меня ненавидеть, – признаюсь ей. – В смысле, Тесс точно имеет право, и Джулия, возможно, тоже. Но они должны ненавидеть не только меня. Это какие-то двойные стандарты, не знаю. Я разозлилась, и из меня полилось.

– Это и есть двойные стандарты, – говорит Имоджен и тянется к рулону пузырчатой пленки. – Я рада, что ты им ответила. Равенство возможностей.

– Именно! – хихикаю я в темноте. Шесть дней до отъезда в Бостон, и кажется, что больше ничего не надо делать.

Ладно, есть еще кое-что.

– Все равно я тобой горжусь, – говорит Имоджен. – То, что ты сказала им, было смело. Мне кажется, Эмили Грин тоже тобой гордилась бы.

Отвечаю громким наигранным звуком рвоты.

– О господи, ужас!

– Я в том смысле, что… книга была неплохой, – защищается Имоджен. – Ты должна это признать.

Качаю головой и, передвинув стремянку, забираюсь на нее, чтобы снять висевший вверху холст.

– Не признаюсь, – противлюсь я. – По крайней мере, вслух.

Имоджен громко и знакомо смеется. Даже после всего случившегося я рада, что вернулась. Странно думать, что через несколько недель у нас будут совершенно другие жизни, что мы сплотились этим летом, чтобы вовремя попрощаться друг с другом.

– Ага, нечего разводить тут сантименты, – говорит Имоджен, словно читает мои мысли. – Ты сама говорила, Бостон и Провиденс не так уж далеко. – Она тянется и дергает меня за рубашку, чтобы я знала – она со мной.

– Мы будем соседями, – отвечаю ей и улыбаюсь.

День 95

– Не надо, – сразу же говорит Патрик, когда я на следующий день прихожу в магазин. Колокольчик над дверью звенит, волосы зачесаны назад гребнем, который стянула у мамы. Хотела выглядеть серьезно. Это настолько важно, что растрепанные волосы бы не подошли. Патрик стоит за стойкой, все его тело напрягается и становится твердым, как прутья в птичьей клетке. На его лице красуется зелено-желтый синяк.

– Патрик, – ахаю я, когда вижу, хотя знала о нем, но есть разница между тем, чтобы услышать про стихийное бедствие и увидеть разрушения самому. – Это после…

– Я сказал, не надо, Молли. – Патрик качает головой, голос тихий, каким я никогда его не слышала. За столом у окна уплетают куски пиццы парни из средней школы, на стульях бок о бок устроилась парочка пожилого возраста. – Все уже сделано, ясно? Все закончилось. Не стоило сюда приходить.

– Это не так. – Глубоко вздыхаю. Я только об этом и думала с тех пор, как Конни подобрала меня у озера. Мне надо получить от него ответ. – Все дело было во мне? – спрашиваю я и чувствую, что из меня как будто вышел весь воздух. – Это лето, все, что произошло? Или это было каким-то соревнованием с Гейбом?

Патрик смотрит на меня, словно я сошла с ума.

– Все, что произошло? – повторяет он. – Как будто ты в этом не участвовала.

– Я не об этом говорю! – Получается так громко, что пожилые люди поднимают головы, но я слишком далеко зашла, чтобы смущаться. Слишком далеко зашла для всего, кроме этого. Я – девочка из книги, хочу сказать им. Давайте, смотрите. – Я говорю совсем не об этом. Я уже большая, – выпаливаю, повторяя слова его мамы. – Я сделала выбор. Но то, что мы сделали – признайся, Патрик. Это произошло не потому, что ты скучал по мне, не потому, что это мы и ты хотел все исправить, что бы там ни было. Это произошло из-за того, что ты хотел увести меня у своего брата. Ты хотел победить.

– Я хотел тебя, – парирует Патрик, и этот ответ звучит хуже любого ругательства. – Я, черт возьми, любил тебя, Молс, как ты этого не понимаешь?

– Любил так сильно, что все лето дурил меня и унизил перед всеми, кого мы знаем?

Патрик смотрит на меня с другой стороны стойки. Затем вздыхает, словно у него не осталось сил.

– Я не знал, как тебя отпустить.

Смотрю на него – между нами пропасть больше, чем за все время, пока я была в Темпе, мое сердце истекает чем-то таким едким, что мне кажется, он учует этот запах среди соуса и пеперони. Рассматриваю его красивое лицо и серые, как шторм, глаза, стиснутые зубы, но он… он не здесь. Мой Патрик, которого я знаю, помню и люблю, пропал. Я испортила то, что было между нами. Мы оба это сделали. Я думала, мы сможем это исправить – считала, то, что происходило этим летом между нами, исправит положение, и мы снова будем вместе. Но не все поддается ремонту. Не знаю, действительно ли верила я в это до нынешнего момента. И от этого осознания появляется ощущение, будто мою грудную клетку распирает изнутри.

– Я не должен был говорить тебе того, что сказал, – наконец говорит он. – В твоей комнате той ночью не стоило называть тебя… – Звенит колокольчик над дверью, заходит большая семья. Патрик кривится и морщит желтовато-зеленое лицо. А когда снова заговаривает, заклинание разрушено. – Слушай, Молли, – продолжает он, словно я – покупатель. Прохожая с улицы. – Мне надо работать.

Из меня выходит весь воздух, как будто где-то открыли клапан. Я вдруг так устала, что едва могу стоять.

– Я уезжаю через несколько дней, – наконец сообщаю ему. Глубоко вздыхаю. – Я буду по тебе скучать.

Патрик кивает.

– Да, Молс, – говорит он, и этот разговор похож на точку невозврата. – Я тоже буду скучать.

День 96

После ужина надо собрать кучу вещей, моя старая сумка стоит открытая на кровати. Я устроилась здесь, как дома: из ящиков вываливается одежда, на рабочем столе раскидана помятая бумага из гостиницы.

Вспоминаю, как собиралась вот так в последний раз, хватала носки и нижнее белье и засовывала все в сумку, чтобы увезти в Аризону. Все заняло двадцать минут и завершилось в полной тишине: я выключила телефон и компьютер, чтобы сдержать напор сообщений, е-мейлов и оповещений по Фейсбуку: они сыпались одно за другим, но от Патрика ни слова. Я больше не нужна была Бристольской команде по бегу, хотя мне предложили пройти отбор осенью, однако они все равно согласились взять меня – единственную новенькую выпускницу в класс из шестидесяти пяти человек.

Год спустя я не тороплюсь, собираю джинсы, ботинки и резинки для волос; беру с собой картину и коллаж с прибрежной полосой озера, который прислала мне Имоджен. Я заплакала, когда она вручила мне его. А через минуту и она заплакала.

Компанию мне составляет Netflix, низколетящий беспилотник, который переправлял меня через лето, и я смотрю документальный фильм про тайную жизнь птиц, когда звонит мой телефон. На экране номер, которого я не знаю. Отвечаю с какой-то тревогой, думая, что это звонит очередной желающий наговорить мне гадостей.

– Алло?

– Молли?

– Да.

– Это Рошин, – произносит незнакомый девчачий голос, делающий ударение на букве «о», и после этого добавляет: – Твоя соседка.

И тут до меня доходит.

– О господи, Рошин! – восклицаю я. И продолжаю, не желая объяснять, что я все лето неправильно произносила ее имя. – Извини. У меня тут голова идет кругом.

– Дело в имени? – догадывается она и посмеивается. – Ты… точно не единственная. Я смогла произносить его по буквам только в седьмом классе.

Мы несколько минут болтаем о родителях, есть ли у нас братья и сестры, решаем, кто привезет телевизор (я), а кто – мини-холодильник (она).

– Ты выбрала себе специальность? – спрашивает она.

– Буду изучать бизнес, наверное. – Мне впервые задали этот вопрос, а у меня готов ответ. – Наверное, бизнес.

– Правда? – спрашивает Рошин. – Я всегда думала, что это так круто, когда люди могут ответить на этот вопрос. Понятия не имею, чем хочу заниматься в жизни, поэтому все эти е-мейлы, которые декан отправлял мне каждые три секунды, были супернеоценимыми.

– Уф, понимаю, – смеюсь я. У нее южный акцент, у Рошин из Джорджии. Мило. – Он очень нетерпелив.

– Я сказала себе, что выясню все этим летом, – продолжает она, – но вместо этого погрузилась в драму со своим парнем. Расскажу тебе подробности, когда встретимся. Но очень тяжело принять, что твой родной город – не единственное место в мире, понимаешь?

И тут до меня внезапно доходит. Я смотрю на зеленые деревья на улице. Через пять дней я буду в Бостоне, в месте, где у меня нет никакой репутации. Где все, не только я, будут свежими, чистыми и новыми.

– Да, – медленно говорю я, прижимаясь лбом к холодному стеклу. – Да, понимаю.

День 97

Я остаюсь после рабочего дня, чтобы подготовить все бумаги для человека, который будет работать вместо меня. Солнце уже садится, Пенн и дети давно уехали. Я выхожу на парковку и понимаю, резко втянув воздух, что на капоте моей машины кто-то сидит и ждет.

Гейб.

– Привет, – выдавливаю я. Мои глаза неожиданно застилают слезы, когда я вижу этого парня, ведь его лицо каждый день этого лета поднимало мне настроение. Хочется обнять его, крепко сжать и держать. Но вместо этого я обхватываю себя. – Что ты здесь делаешь?

– Не знаю. – Гейб качает головой, скрещивает руки и кажется раздраженным на самого себя или, возможно, на меня. На голове бейсболка, красивое лицо скрывается в тени от золотисто-розового света. – Хотел тебя увидеть. Я идиот, но это так.

– Ты не идиот, – говорю я, мой голос чуть надламывается. В уголке его рта порез, губа немного опухла – последствия драки все еще видны. В моей груди крутится что-то острое и болезненное. – Извини. Мне жаль, я облажалась.

Гейб пожимает плечами.

– Ты могла мне рассказать, – говорит он и, господи, кажется расстроенным. – Мы все лето… ты могла бы… Я признался, что люблю тебя, Молли. – Он разочарованно выдыхает. – И я не сумасшедший, знаю, что это было быстро, но…

– Так ли это было? – вдруг перебиваю я его. – В смысле, ты действительно меня любил? Или тебе просто надо было уделать Патрика?

– Молли. – Гейб качает головой, касается языком пореза и смотрит на что-то за моим плечом. – Возможно, все началось именно так.

– Это отвратительно, – сразу же говорю я и отступаю, чувствуя, как краснеет лицо и щиплет глаза из-за подступающих слез. – Это отвратительно, Гейб.

– Ты думаешь, я не знаю? – спрашивает меня Гейб. – Жить с тысячей чувств к девушке моего младшего брата, словно у него было то, чего нет у меня, и я…

– Я не вещь! – выпаливаю я, взбешенная его бестактностью. – Ради всего святого, Гейб, я человек, и это привело к огромным последствиям для меня, а ты просто…

– Я это знаю, – перебивает меня Гейб. – Конечно, знаю. И это, скорее всего, в самом начале было лишь из-за моего брата. Но факт в том, что я провел это лето, влюбляясь в тебя, и если ты все это время знала, что никогда не полюбишь меня в ответ, то…

– Но я тоже тебя люблю, – говорю ему. – Это хуже всего, ты не понимаешь? Люблю. – Забираюсь на капот рядом с ним, металл теплый после проведенного на солнце дня. Глубоко вздыхаю. – Патрик был первым, кого я полюбила, но ты… Я все лето гадала, каково было бы, если бы я с самого начала встречалась с тобой, – признаюсь ему.

Гейб вздыхает.

– Я тоже.

Мы сидим так некоторое время, наблюдаем за закатом. В деревьях стрекочут сверчки. Сейчас конец августа, весь мир замер в ожидании. Я не чувствую той неловкости, которую должна чувствовать.

– Когда ты уезжаешь? – спрашиваю его. – В Индиану?

– Послезавтра, – отвечает он. – Я не получил место в МБ. Хотя это не имеет значения. – Он пожимает плечами. – Говорят, я могу попробовать следующей весной.

Я вспоминаю все свои фантазии, как он везет меня на своей спине сквозь листья Новой Англии. И понимаю, что буду по нему скучать, в груди появляется что-то похожее на тоску.

– Считаю, что ты должен, – говорю ему. – Я имею в виду, попробовать следующей весной.

Гейб выгибает брови, на его красивом лице проскальзывает интерес.

– Правда?

– Да, – уверяю я, – правда.

Гейб кивает, как будто подумает об этом. И слезает с капота.

– Увидимся, Молли Барлоу, – тихо говорит он. Целует меня в щеку и уходит.

День 98

Следующий день – мой последний рабочий в гостинице, все готовятся к закрытию сезона, и я обхожу земли со своим преемником – парнем из общественного колледжа по имени Хэл. Пенн и дети подарили мне в качестве прощального подарка записную книжку, уже заполненную наполовину чувственными заметками в стиле Пенн вроде: «Держись подальше от мясных продуктов в столовой» и «Очисти свой мозг».

– Я люблю вас, – говорю ей, встаю на цыпочки и очень крепко ее обнимаю, понимая, что это правда, когда слова срываются с губ. От мысли, что придется покинуть гостиницу, сдавливает грудь, как будто резинка моего бюстгальтера уменьшилась на размер.

– И я тебя люблю, Молли, – тихо отвечает Пенн. Она обхватывает мое лицо и целует меня. – Иди, делай добро.

Обнимаю на прощание Фабиана и поворачиваюсь к Дези, которая стоит в углу, засунув палец в рот, и наблюдает за мной своими большими темными глазами.

– Что скажешь, Дез? – спрашиваю я, присаживаясь, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. – Хочешь попрощаться?

Дези мрачно смотрит на меня, и на мгновение мне кажется, что сейчас все получится, что она откроет рот после стольких месяцев молчания. Задерживаю дыхание и жду. Она молча целует меня в кончик носа.

Я уже выезжаю с парковки, когда вспоминаю, что забыла в кабинете свой чек, и тихонько ругаюсь. Мне удалось дожить до конца смены, ни с кем не столкнувшись. Меньше всего хочется, чтобы меня на прощанье послали куда подальше.

Вместо того чтобы доехать до двери персонала, подъезжаю к главному входу и включаю аварийку. Заберу чек и тотчас же свалю оттуда, обещаю я себе, потные ладони скользят на перекладине двери. После этого я исчезну навечно.

Дерьмо.

Джулия, Элизабет и – о господи – Тесс сидят у камина в лобби, скрестив ноги и держа в руках банки с лимонадом. Пенн не нравится, что мы здесь собираемся, говорит, это отталкивает гостей. Но она уехала, и вот они все здесь, устроились на тех самых стульях, за которыми пару недель назад ездили я, Тесс и Имоджен. Такое ощущение, что это было очень давно. Заметив меня, они тут же замолкают, как пластинка в каком-нибудь старом фильме.

– Я просто пришла за чеком, – сообщаю им, вскинув руки и чувствуя, как краснеет лицо: теперь по моим венам не струится тот задор, что был на вечеринке. – Можете не… Я сейчас уйду.

– Отлично, блин, – достаточно громко говорит Джулия, чтобы я услышала. Вот тебе и нанесла удар. Вспоминаю, что сказала мне по телефону Рошин: «Легко забыть, что твой родной город – не вся вселенная». Жаль, нет способа убедить себя, что это правда.

Проскальзываю в кабинет и достаю свой чек из ящика, на котором уже стоит отметка «Хэл». Удивительно, как все быстро может измениться. Засовываю его в карман и иду к двери – и тут вижу Тесс.

Она стоит в коридоре, гладкая коса, футболка Барнарда, и выглядит в тысячу раз собраннее, чем в тот день у бассейна.

– Привет! – выпаливаю я, сработала мышечная память, ощущение, что это моя подруга. И краснею. – В смысле, привет.

Тесс не улыбается.

– Я рассталась с Патриком, – сообщает она мне, скрестив руки на груди. – В этот раз навсегда.

– Правда? – Подсознательно повторяю ее позу и тут же опускаю руки. Вспоминаю, как виновато забилось мое сердце, когда я услышала эту новость в прошлый раз. Сейчас ощущаю лишь оцепенение и усталость. – Мне очень жаль.

Тесс качает головой.

– Нет, – говорит она слегка нетерпеливо. – Я тебе не поэтому говорю. Просто… – Она замолкает на мгновение. – Мы с тобой никогда не будем подругами, Молс, ясно? Мы не дружим. Но я просто хотела сказать тебе, что ты права. Насчет того, что сказала на вечеринке. Что не только ты облажалась, и очень плохо, что мы вели себя так, будто все дело только в тебе. – Она выгибает брови. – Включая меня.

Я просто таращусь на нее и ничего не понимаю. Такое могла бы сказать Имоджен. Наверное, Имоджен и сказала ей, но, когда я слышу эти слова, меня как будто ударяют с разрушительной силой, мое сердце точно разбивается на половинки. Я никогда их не заслуживала, Тесс и Имоджен. И я это исправлю.

– Спасибо, – наконец говорю ей, сглотнув слезы – кажется, их уже не должно было остаться. Внутри все сжимается. – Правда. Спасибо.

Тесс пожимает плечами.

– Береги себя, Молли, – говорит она. Затем машет и уходит.

День 99

Мы с мамой уезжаем в Бостон утром. Закидываем мою сумку в багажник ее машины, а еще телевизор, мои тапочки для душа и накрахмаленные длинные простыни в крошечный горошек.

– О, еще кое-что, – говорит мама, бежит в дом и возвращается с самой большой коробкой лакричных конфет, что я когда-либо видела. Их достаточно, чтобы пережить хотя бы один семестр.

– Забегала в Costco, – сообщает она и улыбается.

Прощаюсь с Витой и чешу Оскара под подбородком, затем застегиваю толстовку – по утрам теперь прохладно, ветерок с озера напоминает об осени – и беру свой рюкзак, мысленно проверив все, что могла забыть. Утром в моем телефоне было два сообщения: закономерность этого лета, но вместо двух посланий от парней Доннелли я получила сообщения от Имоджен и Рошин: «Удачи!» и «Не могу дождаться!».

– Готова? – спрашивает мама, положив руку на мою, пока мы стоим на подъездной дорожке. Смотрю на викторианскую сирень, затем на верхушки деревьев. Солнце греет затылок.

– Готова, – говорю ей и улыбаюсь. Сжимаю ее ладонь, и мы садимся в машину.