Текст книги "99 дней"
Автор книги: Кэти Котуньо
Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
День 24
Просыпаюсь в самом худшем настроении. В черепе пульсирует похмелье, а во рту сухо и пахнет. Естественно, сегодня не до бега. Чищу зубы и убираю спутанные волосы в хвостик, затем тащусь вниз за кофе. Мама сидит за кухонным островком в новых очках с толстой оправой и футболке в полоску, которая легко могла оказаться как из моего шкафа, так и из ее, и читает «Таймс».
– Доброе утро, – говорит она, и красноречивый взгляд на часы сообщает, что уже приближается полдень. – Как дела?
Нюхаю молоко в упаковке и морщу нос.
– Хорошо, – бормочу. Хотя желудку не так уж отлично.
– Правда? – спрашивает она и откидывается на спинку стула, рассматривая меня с материнским скептицизмом, от которого я отвыкла, ведь она больше года не пыталась меня воспитывать. Кстати, Эмили Грин была сиротой. – Потому что, надо сказать, выглядишь ты не очень хорошо. – Она делает глоток из дымящейся чашки. – Хочешь рассказать?
– Рассказать что? – огрызаюсь я. И вдруг вспоминаю, что именно это она предложила мне в тот вечер в десятом классе, когда я разболтала о Гейбе – я сходила с ума от чувства вины и паниковала, а она сидела в своем кабинете за столом: «Хочешь рассказать?»
И я рассказала.
Рассказала все.
Господи, теперь ее любопытство вызывает у меня отвращение, инстинкт самосохранения набирает силу, словно сильный осенний ветер, несущийся по озеру. Такое ощущение, будто она хочет содрать мясо с моих костей.
– У тебя что, творческий кризис? Ищешь новый материал? Я сказала, что у меня все хорошо.
Мама шумно выдыхает.
– Ладно, Молли, – говорит она, – будь по-твоему. Я знаю, что ты с удовольствием провела бы это лето не здесь, и уже извинилась перед тобой. Прости меня, если тебе кажется, что я вторглась в твою личную жизнь, но я еще…
Я набрасываюсь на нее.
– Мне кажется, что ты вторглась в мою личную жизнь? – Поверить не могу. Я действительно не могу поверить. – Ты кто? Кто так говорит? Как ты можешь…
– Я – писатель, Молли, – перебивает она меня, словно это религия или ее чертова культура, словно какой-то моральный релятивизм тут же все объяснит. – Я беру реальные события и использую их в качестве сюжета – вот чем я занимаюсь, вот чем занималась всегда. Конечно, есть…
– Ты моя мама! – парирую я, голос надламывается и с головой выдает отвратительное равнодушие, которое я взращивала последние полтора года, уродливую трещину в скорлупе. Качаю головой и опускаю кофейник на стойку с такой силой, что, боюсь, он разобьется. – Точнее, должна ею быть. Ты меня выбрала, помнишь? Сама так всегда говорила. Но на самом деле ты лишь хотела продать меня на органы.
Мама бледнеет после этих слов, или, возможно, я просто хочу это увидеть.
– Молли…
– И ты права, лучше бы я сейчас была в другом месте. Лучше бы до конца своих дней не имела к тебе никакого отношения. И знаешь, что? Можешь пойти и вписать это в свою следующую книгу. Можешь рассказать всему миру, мама. Приступай.
Оставляю пустую чашку на стойке и несусь наверх, напугав Виту и заставив Оскара отползти в прихожую. Старые ступеньки скрипят под моим весом.
День 25
– Эй, – начинает Гейб, слегка отстраняясь и делая прерывистый вдох, который, как ни странно, мне нравится, ведь я понимаю, что привыкаю к нему. Кожа на его шее очень, очень теплая. – Можно я кое-что предложу? Только не впадай в панику.
Я отвлеченно киваю и, тяжело дыша, откидываюсь на спинку пассажирского сиденья универсала. Мы остановились в темноте парковки гостиницы почти час назад, целовались и болтали ни о чем – о ребенке, как-то прогуливающемся голым по лобби, о пицце с инжиром и горгонзолой, ставшей сегодня в магазине фирменным блюдом. Теплые руки Гейба медленно и уверенно скользят по моей футболке. Не могу решить, смешно это или подозрительно – вот так прятаться в машине под ветками сосен с приглушенным радио, но реальность такова, что я не хочу приводить Гейба к себе домой, и мы уж точно не пойдем к нему, поэтому… остается универсал.
– Конечно, – отвечаю я, убирая волосы за уши и с любопытством поглядывая на него. Мои губы опухли и покалывают после столь долгих поцелуев. Щеки Гейба порозовели, и я улыбаюсь, словно чего-то достигла – наши встречи кажутся другими, одновременно и более, и менее серьезными. Мы с Патриком, до того как начали встречаться, ничем и ни с кем не занимались и мучительно медленно продвигались вперед. Каждый новый этап был растянутым и слегка пугающим, мы были такими близкими, но при этом все, что мы делали, казалось совершенно новым. С Гейбом все не так: во-первых, между нами уже произошло то, к чему все шло, и во-вторых, это же Гейб. С ним все легко. С ним и это легко. Не на чем зацикливаться, нечего обдумывать. – Что случилось?
Гейб слегка морщит нос, словно к чему-то готовится. Фонари парковки сквозь окно отбрасывают на его лицо тусклый свет.
– Дело вот в чем, – начинает он осторожнее, чем обычно, нерешительнее, чем я привыкла – я считаю его человеком, который получает все, что хочет, который не стесняется чего-то просить. – Что думаешь насчет вечеринки?
И в этот момент весь кайф, все удовольствие, курсирующее по ногам, рукам и всему остальному телу, тут же испаряется. Я даже хрюкаю.
– Ни за что, – говорю ему и качаю головой так решительно, что она может сорваться с шеи и запрыгнуть на заднее сиденье машины. Даже не надо спрашивать, о какой вечеринке идет речь. – Ни-и-и-и-и-и за что. Отличная попытка. Нет. Нет и тысячу раз нет.
– Я просил не впадать в панику! – протестует Гейб, посмеиваясь. Тянется к моей руке через коробку передач, переплетает свои пальцы с моими и тянет, пока я не оказываюсь в достаточной близости, чтобы он мог поцеловать меня в линию подбородка. Он слегка царапает зубами, и я дрожу. – Слушай, – бормочет он, нос касается кожи за моим ухом, – знаю, глупо вообще это спрашивать…
– Да, немного глупо, – соглашаюсь я и отстраняюсь. Эту вечеринку семья Доннелли закатывает каждый год, чтобы отметить все три летних дня рождения: Джулии, Патрика и Гейба. На зеленом просторе фермы проводится пикник с игрой в волейбол и четырнадцатью различными видами выпечки, всю ночь играет Beatles. В детстве этот день был самым лучшим летним днем. В прошлом году я впервые его пропустила. – Как я смогу прийти на вашу вечеринку, где твоя мама ненавидит меня, твоя сестра ненавидит меня, твой брат ненавидит меня больше кого-то другого, и я с ним встречалась, и ты, с которым я…
Резко замолкаю, вдруг смутившись и не зная, как продолжить. Не зная, кто мы с Гейбом друг другу. Мысли о том, чтобы заявиться на важное событие семьи Доннелли с кем-то другим, но не Патриком, достаточно, чтобы проглотить язык. Чтобы задаться вопросом, кто я такая. Целоваться с Гейбом в универсале – одно дело, эгоистическое и глупое, но веселое, свободное и легкое. Это секрет, который никому не приносит вреда.
А вечеринка? Это совершенно другое.
– Я, с которым ты что? – подстегивает он, слегка поддразнивая. Затем тянется свободной рукой и вырисовывает на моей обнаженной, чуть колючей коленке круг. Кончики пальцев поднимаются все выше, пока не оказываются у края шортов. Я вдыхаю. – Я, с которым ты что, м?
– Заткнись, – бормочу я, чувствуя, как везде, где он касается меня, кожу покалывает, не говоря уже о местах, где не касается. Жду минуту, перед тем как продолжить, и слышу слабое пение цикад и отдаленный крик совы на соснах. – Ты, с которым я каждый вечер в машине занимаюсь ерундой.
– О, так вот чем ты занимаешься? – Гейб хищно улыбается мне, но за этим скрывается что-то, что я не могу распознать. – Вот, значит, чем?
– Я имею в виду, – машу руками, чувствуя себя неловко, чего в присутствии Гейба никогда не бывало, – разве это не так?
Тот качает головой.
– Не знаю, Молли Барлоу, – отвечает он, пристально глядя на меня. – Я ждал от тебя предложения сделать из меня добропорядочного человека, но пока ничего не выходит.
– Действительно? – спрашиваю я, и мой голос звучит мягче, чем я ожидала. – Вот чего ты хочешь?
– Да, – говорит он, его спокойный голос почти в точности соответствует моему. Он как будто задумывается, словно в данный момент с ним происходит что-то не то. – Правда-правда. – Его рука все еще лежит на моем колене, он сжимает его и говорит: – А что насчет тебя?
– Не знаю. – Запускаю руку в свои спутанные волосы, чувствуя себя одновременно загнанной в угол и веселой. Я словно после своего возвращения сюда лишилась способности принимать решения, как будто не могу увидеть разницу между любовью и одиночеством. Мне нравится Гейб, очень нравится: его улыбка, твердое сердце и добродушный характер, точно он ждет, что мир встанет на его сторону, и именно так и происходит. Проведенные с ним дни кажутся драгоценными камнями, вплетенными в длинную потрепанную веревку лета, ценными и неожиданными. – В смысле, да, но…
– Да? – Гейб улыбается.
– Возможно! – Вскидываю руки и нервно смеюсь. – Прекрати, ты – это ты, конечно, я об этом думала.
О, ему это тоже нравится.
– Я – это я, да? – спрашивает он, вскинув брови.
– Уф, не будь таким грубым. – Закатываю глаза и пытаюсь это представить: что меня никогда не примут в его семье, что настоящие отношения с Гейбом приведут к свежим пыткам, к сдиранию корочки с ран, что только начали заживать. Не говоря уже о том, что в начале сентября я уеду в Бостон. Что случится в конце лета? Мы просто дадим друг другу пять и скажем, что было весело? Именно угроза расстояния расстроила наши с Патриком отношения – точнее, это одна из причин. Их было много. И все равно глупо начинать с Гейбом роман, на котором уже несмываемыми чернилами написан срок годности.
Я вдруг понимаю, что Патрик никогда таким образом не просил меня стать его девушкой. Мы вроде как всегда были парой. Никаких осознанных решений, мы вдвоем просто погрузились в это – погрузились друг в друга – и остались там. Никто не знал, как выбраться.
– Как это будет выглядеть? – наконец спрашиваю я и выпрямляюсь, спина прижимается к пассажирской двери. – Что мы с тобой встречаемся?
– Ты имеешь в виду, для других? – спрашивает Гейб, качая головой. Я пугаюсь.
– Начнем с твоей семьи.
– Они справятся. – Гейб говорит взволнованно. – Или нет, но они пока не смирились, правда? Зачем позволять людям, одержимым идеей не прощать тебя, мешать твоему счастью? – Он замолкает, вдруг засмущавшись, словно до него только сейчас дошло, что он, возможно, зашел слишком далеко. – В смысле, если предположить, что тебе только это мешает. – О господи, он действительно краснеет. – И что ты этого хочешь.
– Я хочу, – выпаливаю я, осознав, что это правда: я хочу дать нам шанс, хочу попытаться быть счастливой до конца этого лета. – К черту других, ты прав. В смысле, нет, ты не прав, не совсем, мне кажется, ты много чего не учитываешь, но…
– Молли.
Гейб смеется и набрасывается на мой рот. Это неуклюжее столкновение никак не похоже на спокойные движения, к которым я привыкла, иногда мне даже кажется, он продумывает на полшага вперед. Эти движения спонтанные, слегка неловкие. Наши зубы встречаются со стуком. И все равно это, наверное, мой самый любимый поцелуй от него за все лето. После него Гейб улыбается и прижимается теплым лбом к моему.
– Я все равно не пойду на эту чертову вечеринку, – упрямо бормочу я.
Гейб довольно смеется, уткнувшись в мою щеку. И затаскивает меня на заднее сиденье универсала, наши руки и ноги переплетаются… Я чувствую запах его шеи и чистой футболки и вижу в окно, как восходит белая луна, тяжелая и почти полная.
День 26
Я резко просыпаюсь в половине пятого – сердце колотится – и скидываю с себя одеяло. Волнение от того, что происходит с Гейбом, – а это волнение, ведь после того, как он подбросил меня до дома, мое тело еще час гудело, я ощущала его поцелуи на своем животе и ребрах, – не способствовало полноценному сну. На самом деле все наоборот. После трех ночных кошмаров с Патриком в главной роли я сдаюсь и в темноте надеваю кроссовки для бега. В голове крутятся воспоминания и сожаления.
Ноги наконец превращаются в желе, пот течет по позвоночнику – чувствую слабость от жары и обезвоживания, бегу так, словно что-то меня преследует, словно моя жизнь в опасности. В итоге упираюсь руками в колени, лицо красное и покрылось пятнами, в боку колет так, будто кто-то схватил за легкие и с силой их сдавил.
Поверить не могу, что когда-то меня хотели отправить в Бристоль, чтобы я бегала, но все так и было: в десятом классе в марте, во время моего забега против монастыря Святого Сердца, на трибунах появилась загорелая подтянутая женщина, а потом и следующим утром на тренировке. После обеда меня вызвали к руководству, усадили на пластмассовый стул и дали брошюру.
– Подумай об этом, – призвала меня рекрутер. Ее волосы были убраны в аккуратный хвостик на макушке, на ногах спортивные кроссовки, будто она планировала сразу после этой встречи отправиться бегом в Аризону. – Просто пища для размышления на следующий год.
После последнего урока я отыскала Патрика на парковке, он ждал меня на водительском сиденье «Бронко». В нашем округе действовал старый закон, что дети могут получить права на полгода раньше, если родителям требуется помощь с работой на ферме, а так как дом семьи Доннелли был поделен на зоны, все трое смогли водить прежде всех остальных. Обычно нас возил Гейб, потому что был самым старшим, но сегодня подвозил свою типа девушку Софи, а у Джулии до без пятнадцати пять была тренировка чирлидеров. По вторникам мы с Патриком всегда ездили одни. Вторники я любила больше всего.
Когда я открыла дверь, он слушал Mumford&Sons, откинув голову на потертое кожаное сиденье, дневное солнце танцевало по его гладкой загорелой коже. Он нежно обхватил мое лицо ладонями и поприветствовал поцелуем, таким знакомым и приятным.
– Что тут у тебя? – спросил он, когда я протянула ему брошюру: серые глаза с любопытством взглянули на нее, а потом на меня. Выражение его лица омрачилось, когда я объяснила.
– Ого, – сказал он, когда я закончила. Вернул мне брошюру, бросил взгляд через плечо и включил заднюю передачу. – Я… ого.
– Это странно, да?
– Ага, – Патрик хохотнул, – это очень странно.
– Правда? – спросила я обиженно, хотя сама первая это сказала. – М-м.
– Нет, я не имел в виду, что ты не быстрая бегунья, просто… подожди, – сказал Патрик, посмотрев на меня, а потом выехал с парковки. Под моими ногами захрустела обертка от батончика мюсли, оставленная Джулией. – Ты хочешь поехать?
– Не знаю. – Я пожала плечами, вдруг, как ни странно, пожалев, что сказала ему. Я никогда так не чувствовала себя рядом с Патриком, ведь постоянно делилась с ним своими мыслями еще с тех пор, как научилась говорить. Это было непривычно и непонятно, словно оступиться на тротуаре. – Нет. В смысле, это вряд ли. Нет.
– Это что, как Хогвартс? Живешь в лесу с кучей других девчонок, которые заставляют с помощью девственной крови проводить обряды?
– Это не Хогвартс. – По правде говоря, меня это немного рассердило. Не скажешь, что он ко всему относится с пренебрежением… Ладно, так и было, но не при разговоре со мной. Меня он слушал, я говорила на его языке. – Мы все равно живем в лесу, – указала я, игнорируя его слова про обряды – и про девственниц – и ковыряя пластмассовый шов на двери «Бронко». Я нечасто сидела спереди, ведь обычно это место занимала Джулия, а мы с Патриком забирались назад. – Кажется, это место находится в пустыне. Я не знаю. Ты прав, это глупо. Забудь, что я сказала.
Мы остановились на красный; Патрик потянулся и слегка подтолкнул меня в бедро.
– Молс, – сказал он, глядя на меня так, будто я дергала его за цепь, будто думал, я пыталась пожать ему руку, держа в своей шокер, или заставить его сесть на пукающую подушку, или предложила ему жвачку, окрашивающую зубы в черный. – Эй, поговори со мной. Ты хочешь поехать?
– Нет, – упрямо повторила я. – Не хочу, просто… мне не нравится, что ты говоришь об этом, как о чем-то невозможном, понимаешь?
– Но это невозможно, – парировал Патрик, выглядя озадаченным. – Правильно?
Правильно?
Я только обдумываю это, хотелось сказать мне. Приятно, что меня ценят за что-то. Иногда я боюсь, что мы с тобой слишком привязаны друг к другу.
Я посмотрела на него, переплела его пальцы со своими и сжала.
– Правильно, – ответила я. Красный сменился зеленым, и Патрик поехал.
Он появляется днем в гостинице, когда черно-синяя гроза скользит по горам в нашу сторону, а в дверь проникают тихий рокот грома и порыв прохладного влажного ветра.
– Привет, – говорю я, моргая. Сердце на одну дурацкую секунду спотыкается, но потом я понимаю, что сейчас – не два года назад, когда он заезжал за мной в конце каждого рабочего дня. Это было тогда, напоминаю себе, обхватив край стола, словно готовлюсь к физической боли. А это – сейчас. – Приехал за Тесс?
Патрик кивает; идет по лобби, нас разделяют стол, два стула и кожаная оттоманка, но он все равно отступает еще на шаг, словно я радиоактивная, словно может что-то от меня подхватить.
– Она писала, – говорит он, в его голосе почти отсутствует интонация, – что заканчивает.
Я медленно киваю в ответ.
– Хорошо.
Вежливее всего отстать от него, но я все равно пялюсь, как невоспитанный ребенок. Он ниже Гейба на несколько сантиметров, сейчас, наверное, чуть меньше шести футов[5]5
6 футов – приблизительно 183 см.
[Закрыть]. На подбородке виднеется намек на щетину. Он стоит достаточно далеко, чтобы рассмотреть, но я знаю, что в левом глазу у него есть темное пятнышко на серой радужке; я раньше сосредотачивалась на нем, когда мы целовались, словно так могла заглянуть в его сердце.
– Слышал, мой брат пригласил тебя на вечеринку, – говорит Патрик. Удивлена, что он вообще разговаривает, ведь так и соблюдает дистанцию, чтобы не подхватить что-нибудь заразное. На нем бейсбольная кофта с закатанными до локтей рукавами. На запястье вижу родимое пятно в форме фасоли.
– Это так, – отвечаю, убирая волосы за уши и задаваясь вопросом, что еще он слышал и на что был похож этот разговор. – Да.
Поверить не могу, что Гейб пихнул наши едва начавшиеся отношения прямо Патрику в лицо – ведь почти год молчал о той ночи в его спальне, но я не впервые спрашиваю себя, какого черта делаю, снова связавшись с Доннелли.
– Я сказала ему, что не приду, если тебя это волнует.
Патрик едва заметно качает головой.
– Мне плевать, что ты делаешь, Молли. Кажется, я это уже говорил.
Мои щеки охватывает жар.
– Ага, – соглашаюсь я и беру бумаги, за которыми вообще сюда пришла – список забронированных номеров на эти выходные. Пенн ждет меня в офисе, на ее коленях свернулась Дези, дрожа от грозы. – Говорил.
Поворачиваюсь, чтобы уйти, но в последнюю секунду оглядываюсь; Патрик смотрит прямо на меня, сила его взгляда сродни физическому контакту. Мы с ним никогда не занимались сексом – до этого дня я делала это лишь с Гейбом, и всего один раз, – но все равно знаю каждый сантиметр его тела. Это такое знакомство в ходе практики, когда много лет проводишь с кем-то каждый день. Как глупо он говорил, когда ломался его голос. А в седьмом классе он напрямую спросил, ношу ли я лифчик.
– Я видел, что сделала моя сестра тем вечером в «Кроу Баре», – говорит он, все еще глядя на меня. Я так скучаю по нему, до смешного сильно. – Надо было ей сказать, чтобы отвалила.
Инстинктивно и смущенно скрещиваю руки на груди. Ты немного толстовата, вспоминаю ее слова. Ладони становятся горячими и онемевшими от стыда. Конечно, он это слышал. Конечно, уже считает меня толстой.
– Я думала, тебе плевать, что я делаю, – отвечаю я.
Брови Патрика взлетают, словно он не ожидал такого ответа. Мне кажется, я тоже его не ожидала. Одну безумную секунду думаю, он сейчас улыбнется, и задерживаю дыхание в предвкушении, словно ожидая чиха или приземления бабочки на палец. Но он лишь качает головой.
– Это так, – говорит он, выражение его лица мне непонятно. – Хочешь прийти на вечеринку, приходи.
Я моргаю, не понимая, всерьез он это говорит или нет.
– Ты бросаешь мне вызов?
– Называй, как хочешь, – говорит Патрик, поворачивается и идет к двери, к разжигающейся и свистящей грозе на улице. – Увидимся, Молс. Скажи Тесс, я жду ее в машине.
День 27
Гейб необычайно счастлив, когда я пишу ему, что приду на вечеринку; даже приезжает за мной к маминому дому, чтобы меня не привязали к городскому столбу, как Эстер Принн.
– Готова? – спрашивает он, когда я пристегиваюсь в универсале. – Чресла препоясаны и так далее?
– Заткнись. – Улыбаюсь, так крепко сжимая в руках томатный суп в хлебной тарелке, что, к тому времени, как мы доберемся до фермерского дома, от него грозят остаться лишь жижа и крошки. Знаю, Гейб видит, как я напугана, и считает, что мне нечего опасаться, но мне нравится, что он подшучивает надо мной. – Все круто, понятно? У меня все круто.
– О, так вот в чем дело? – Гейб улыбается. – Я позабочусь, чтобы об этом узнали другие.
Преувеличенно прожигаю его взглядом.
– Даже не смей.
– Я просто говорю, – продолжает он, поддразнивая, – что, раз у тебя все круто, все должны об этом знать.
– Ага, – киваю на дорогу за лобовым стеклом, – следи за дорогой, ладно? Не то одумаюсь и выскочу из машины.
Фермерский дом Доннелли большой, белый и повидавший виды, с тремя рассыпающимися трубами и накренившимся коричневым сараем позади. Я не осмеливалась показываться здесь с тех пор, как вернулась, но у меня захватывает дух, когда вижу переплетение кустов роз Конни по другую сторону от крыльца и треснувшее окно в правом верхнем углу дома, в которое осенью, когда нам было по одиннадцать, попал мячом Патрик. Я раньше пряталась на душном низком чердаке, когда мы вчетвером играли в прятки. При виде сарая у меня сжимает грудь, чему я удивлена.
План таков – избегать Патрика и Джулию, насколько это возможно, и естественно, они первые, кого мы видим, когда подъезжаем: сидят на провисших ступеньках, чистят початки кукурузы и кидают пленку в коричневый бумажный пакет, что стоит у ног. Мое сердце предательски екает. Боковой дверью дома пользуются все, даже почтальон. И только незнакомцы звонят в звонок входной двери.
Пока Гейб паркуется, вижу, как Тесс открывает дверь-ширму и выходит из кухни в воздушном белом платье, держа в руке одну из винтажных мисок Конни, синюю, со странными рисунками на фермерскую тему. Она проводит свободной рукой по коротким темным кудрям Патрика. Он поворачивает голову и прижимается поцелуем к ее ладони.
Я вздрагиваю, увидев это, а потом еще раз из-за своей неуместной реакции. Я словно какой-то ревнивый демон, будто я имею право даже на малейший укол боли. Я здесь с Гейбом, разве не так? Я в буквальном смысле иду на эту вечеринку с братом Патрика. Мне нужно привести мысли в порядок.
Слава богу, Гейб вроде не обращает на это никакого внимания.
– Идем, – говорит он, забирая блюдо с моих коленей и открывая дверь в жару и влажность улицы. Солнечный свет проникает сквозь старые деревья. Я слышу разговоры, доносящиеся со двора. Патрик и Джулия вскидывают головы, когда дверь захлопывается, и оба смотрят на нас с неявной обидой и недоверием, будто только что наблюдали за посадкой на Луну, думают, что кто-то пытается их одурачить, и злятся, что их обводят вокруг пальца. Это было бы комичным. Мы с Патриком, наблюдая такую же ситуацию, тоже посчитали бы ее смешной. Если бы это не было настолько больно.
Я робко поднимаю руку, чтобы махнуть. Только Тесс машет мне в ответ.
– Видишь? – торжественно заявляет Гейб, закатывая глаза из-за каменных лиц брата и сестры, и, взяв меня за руку, сжимает ее, пока мы идем по широкому зеленому двору. – Скажи, что ты пока не проводишь свое время отлично.
– Ага, – бормочу я. – У меня все круто.
На заднем дворе уже море тетей, дядей, кузенов и друзей семьи, их лица очень мне знакомы, ведь я более десяти лет посещала эти летние вечеринки: выпускные и лыжные поездки, прием гостей на похоронах Чака. Направляясь к ним, чувствую себя так, словно против меня выставили армию людей, которые чуть старше, нежели я представляла. Сглатываю.
– Все хорошо, – бормочет Гейб, склонив голову, чтобы только я слышала его. – Держись рядом.
Вообще-то, это полная противоположность хорошего плана – я оглядываюсь на Патрика и с легкой завистью думаю, как ему всегда отлично удается избегать толпы. Но другого выхода у меня нет, поэтому улыбаюсь как можно шире и почтительнее.
– Привет, ребята, – снова и снова говорит Гейб, пробираясь сквозь толпу людей, держащих в руках тарелки с салатом из макарон и запотевшие бутылки пива. Страдающий от артрита пес Пилот рассеянно обнюхивает двор, а из больших старых колонок Патрика играет что-то звонкое и праздничное, какая-то группа с «Виски» или «Алабама» в названии. – Вы же знаете Молли?
Он делает это снова и снова, представляет всем, положив руку на мою поясницу и легко улыбаясь, справляясь у кузена Брайана о бейсбольной лиге и у тети Норин о книжном клубе. Он действует абсолютно непринужденно.
Как и все остальные.
– Видишь? – спрашивает Гейб, когда мы завершаем круг по периметру и останавливаемся у одного из столов, чтобы положить на мою тарелку немного салата с картофелем и майонезом. Мы пообщались со старыми приятелями Чака и новым женихом кузины Дженны; я уже объяснила минимум трем разным тетушкам, что пока не выбрала себе специальность. Мы держались подальше от Джулии и Элизабет Риз, которые развалились в гамаке, склонив друг к другу головы. На них одинаковые легкие кофты, и им, слава богу, вроде намного интереснее трепаться друг с другом, чем досаждать в этот день мне. Патрик же превратился в привидение. Я краем глаза посматривала на него, а он как будто научился ходить сквозь стены и исчезать по желанию, словно фокусник, – был, а потом снова исчез.
Раньше на таких вечеринках мы с ним занимались своими делами – чего греха таить, так происходило на каждой вечеринке, – пробирались в сарай, чтобы сыграть в «Я лучше» или просто тусовались, закинув друг на друга ноги, рука Патрика играла с моими волосами. Вспоминаю лето здесь после десятого класса, после нашего с Гейбом секса, но перед его отъездом в колледж. Мы с Патриком тогда снова сошлись и провели весь день в сарае на диване.
В другой ситуации я бы попыталась вывести его ко всем, но в тот день была благодарна его склонности к уединению – так было легче избегать его брата.
А вот Гейб любит пообщаться, и я понимала, что, оказавшись здесь, все время придется находиться рядом – внедриться и стать частью вечеринки, стать человеком, который на фотографиях стоит спереди, а не прячется где-то в задних рядах с какой-нибудь обрезанной частью тела и отвернувшись.
Не только Патрик и Джулия избегают меня – Конни я пока тоже не видела, лишь мельком заметила, как она исчезла на кухне. А в остальном, если не считать озадаченные взгляды пары кузенов Гейба, этот вечер совсем не напоминает инквизиторский суд, как я ожидала.
– Не так уж плохо, верно? – подстегивает Гейб, подтолкнув меня в плечо. – Я рассказал им, что у тебя все круто, и попросил подыграть.
– Ох, весельчак. – Хочу закатить глаза, но не могу стереть улыбку со своего лица. Это напоминает победу – возможно, крошечную, но настоящую ощутимую победу. Тяну его к себе за петлю на шортах.
– Архангел Гавриил! – слышится крик от подъездной дорожки – прибыли Райан и другие друзья Гейба с вечеринки у озера. В руках – ящики пива и лимонада.
– Скажи, чтобы перестали тебя так называть, – говорю Гейбу, когда мы идем к ним навстречу. Здесь Келси с ужасными серьгами в ушах и светлой стрижкой, сандалии как у гладиаторов достают до самых ее коленей. А еще парень с длинными волосами, которого, кажется, зовут либо Скотт, либо Стив, и другие ребята, которых я не знаю. Все в солнечных очках и улыбаются, словно семейную вечеринку Гейба они не променяли бы ни на какую другую.
Келси, заметив, обнимает меня, словно мы давнишние друзья, и тут же пускается в рассказ о дизайне бирюзового украшения, которое только что заказала в магазин. Мы все вместе переходим к группе садовых кресел возле огорода, где пьем лимонад и добрую часть вечера едим чипсы. Я чувствую себя защищенной в окружении толпы, и со мной не забывают общаться. И понимаю, что с друзьями Гейба я ощущаю себя в безопасности.
Но есть странная правда – кажется, я никого не интересую на этой вечеринке. Никто не ставит подножки и не хихикает; никто не надувает пузырь из жвачки в мои волосы. Около четырех Келси поднимается за еще одной порцией салата с макаронами, и благодаря ей – а еще маргарите, которую мне подливала одна из теть, – я расслабилась и отваживаюсь сходить в туалет. Только я выхожу из небольшого туалета под лестницей, как слышу Конни за углом:
– Выйди и помоги мне с мороженым, хорошо, именинница? – говорит она. Знакомый голос отдается эхом от высокого потолка и натертых полов. Раньше мы все вчетвером скользили по ним в носках. – И перестань кривиться, будто пахнет чем-то дурным.
– А я чувствую, что пахнет чем-то дурным, – тут же парирует Джулия. – И ее зовут Молли.
– Достаточно, – перебивает ее Конни, а я бледнею так сильно, что боюсь, как бы не охнуть: подо мной словно распахнулся люк. До отъезда в Бристоль такое случалось часто, меня обсуждали, невзирая на то, слышала я или нет. Можно было бы и привыкнуть к такому. Знакомая волна стыда ощущается физически, словно головокружение.
– Давай не сейчас, хорошо? – продолжает Конни. – Пока эта девушка в нашем доме, понимаешь? – Я морщусь на словах «эта девушка» – вот кем я стала для Конни, а ведь она столько раз обнимала меня, приветствуя, укладывала в кровать и заботилась обо мне. Я была уверена, она любит меня, как своих трех детей. – Джулс, нет смысла раздувать из мухи слона и портить себе день.
Джулию это не убеждает.
– Меня это бесит, – парирует она. Я ясно представляю ее себе в одежде от «Джей Крю», ее длинные и грациозные руки и ноги. Джулия – боец, всегда им была. Я раньше говорила ей, что, если понадобится спрятать тело или участвовать в наземной операции в Тасмании, она станет первой, кому я позвоню.
– Я думаю, что это пошло. Пошло и отвратительно, что Гейб привел ее сюда, и вдвойне отвратительно, что она пришла сюда, когда Патрик…
– Патрик здесь с Тесс, – отмечает Конни.
– Мам, эта милая девушка – всего лишь отвлечение, и все об этом знают, поэтому…
– Джулия, ну хватит уже. – Кажется, Конни раздражена, точно они не впервые уже обсуждают эту тему. Вспоминаю лето, когда нам было по восемь, и Джулия решила, что не хочет носить туфли. Как она тогда была несокрушима, сколько бы с ней ни спорили! – Идем, сейчас будет торт. Сегодня ваш день рождения, мы все вместе, давай не…
– Сегодня не мой день рождения, – отмечает Джулия.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.