Текст книги "Амурский ангел. приключенческий роман"

Воздушное сражение

Когда во всех помещениях лаборатории запахло оттаявшей землёй, речной и озёрной влагой, хвоей и первоцветами, его жители словно проснулись от спячки. В подземных галереях и огромных гротах царило оживление и суета. Школьники, которых не выпускали на волю без взрослых, летали под освещёнными сводами в ожидании того счастливого дня, когда они очутятся под голубым, таким безмерным и необъятным небесным сводом и ощутят свободу. Везде и всегда только и говорили об этом событии. Даже в детском помещении, где располагались ещё не оперившиеся малыши, постоянно слышался неумолчный гвалт. Их тоже звала на волю природа.

Ависандр и Авиэтта в эти дни были смурыми, неразговорчивыми и целыми днями лежали в круглых постелях-гнёздах и читали книги или смотрели видеофильмы, которые отбирали для них родители. Но за зиму это так надоело, что они не знали, чем больше заняться. Иногда, когда все засыпали, они летали в гротах, но замкнутое пространство лишь ещё больше угнетало их. Там, за толстыми каменными стенами, была настоящая свобода, необъятные просторы, красота огромной земли, но родители в последнее время строго запретили им вылетать на волю.

Однажды Ависандр не выдержал и сказал:

– Пойду, поговорю с отцом.

– Толку-то, – отозвалась Авиэтта, – ты же его знаешь: если он что-то сказал, то так оно и будет.

– Тогда я поговорю с мамой.

Авиэтта только хмыкнула и, отвернувшись к стене, снова уткнулась в книжку.

Родителей Ависандр застал в кабинете отца. Когда он вошёл, они изучали какой-то список и оживлённо беседовали. Поздоровавшись, он сразу же заявил:

– Папа, мама, почему вы не разрешаете нам вылетать на волю. Я уже не могу сидеть в этих пещерах, мне нужно летать. Вы же сами говорили: чтобы крылья были крепкими, нужно как можно больше летать.

Мать встала из-за стола, подошла к сыну, ласково погладила рукой его волосы и сказала:

– Вы тут поговорите без меня, а мне надо сходить в ясли. Там заболели три ребёнка.

Когда Евгения вышла, Рубижанский показал на стул:

– Садись, сынок. – Тот покорно сел. – Ты думаешь, я тебя не понимаю, – продолжал отец, – прекрасно понимаю. Я тоже был молодым, нетерпеливым и горячим, мне тоже хотелось скорее освободиться от опеки родителей и стать самостоятельным. Ведь в прошлом году я не препятствовал тебе летать, правда? Да и совсем недавно, с месяц назад, ты уж вылетал из лаборатории.

– Да, это так, – ответил Авсисандр. – А что изменилось?

Помолчав, отец ответил:

– Мир населён не только хорошими людьми, сынок. К сожалению.

– Я это понимаю.

– Так вот, в последнее время около нашей сопки были замечены странные и очень опасные люди. По всей видимости, они ищут нашу лабораторию. Какие у них цели, я не знаю, но нужно быть очень осторожным.

– Но, отец, мы же не можем вечно обитать в этом подземном городе, ведь мы же не просто люди, а птицелюди. Нам надо летать, – горячился Ависандр.

– Да, мы не можем здесь жить вечно, – задумчиво ответил Рубижанский. – Я сейчас решаю этот вопрос. В ближайшее время всё должно измениться.

– Так ты разрешишь нам полетать? – настаивал Ависандр.

– Хорошо, – после долгого раздумья ответил отец. – Но только тебе. Твоя сестра ещё некоторое время пусть побудет дома. И вот ещё что: не забудь прихватить с собой оружие. Где твой автоматический арбалет, который я приобрёл тебе в прошлом году?

Ависандр пожал плечами, отчего его крылья слегка приподнялись:

– Он так и лежит в шкафу. Зачем он нужен, ведь я буду в воздухе, а не на земле.

Отец возразил:

– У людей есть более совершенное оружие. И запомни: сейчас они самые главные твои и наши враги.

– Но я тоже человек!

– Конечно, человек, но не совсем обычный, ты человек-птица. Будь, пожалста, осторожней. Проведи разведку, потом обо всём расскажешь мне. И не залетай туда, где живут люди.

– Хорошо, папа, я буду осторожен.

Ависандр не стал ничего говорить сестре, он надел тёплое трико, прикрепил на груди арбалет и закрепил резинкой на затылке длинные волосы, чтобы они не мешали в полёте. Поднявшись на верхнюю площадку, нажал на кнопку. Декорированная стена сдвинулась в сторону, и Ависандр почувствовал, как свежий ветер пахнул ему в грудь и наполнил лёгкие. Он вышел на отвесную площадку и вскинул голову. Бездонное небо, кое-где помеченное белыми мазками облаков, словно разверзло перед ним свои голубые объятья. Юноша почувствовал, как затрепетало сердце. Он вдохнул столько свежего, теплого и пахучего воздуха, сколько могла вместить грудная клетка, и бросился в пропасть, развернув крылья. Уже через мгновение понял, что крылья ещё слишком слабы, чтобы выдержать огромный напор воздуха, и взмахнул ими несколько раз. Мышцы и сухожилия, натянутые струной, заныли. Но вот Ависандр поймал мощный, тёплый поток воздуха и поднялся как можно выше.

Теперь он только парил над землёй, ещё не покрытой зеленью. Лишь кое-где на южных склонах робко пробивалась трава. По совету отца юноша внимательно оглядывал окрестности, но вокруг не было ни одного признака присутствия человека: ни костров, ни лодок, ни машин, ни звука топоров и пил. Словно огромным магнитом Ависандра сейчас влекло туда, где он впервые встретился с Лушей. Он не забывал о ней ни на минуту, ни на секунду в течение всей зимы. Даже когда он занимался неотложными делами, мысль о ней, желание встречи с ней всегда подспудно жили в нём, словно червь в здоровом дереве. Иногда эта тоска угнетала его, и он впадал в уныние и в прострацию, иногда мысль о ней согревала его и предвещала радость новой встречи. Мимолётная встреча с Лушей месяц назад не смогла развеять эту тоску, он ещё больше скучал о своей любимой.

Он и не заметил, как помимо его желания он очутился над знакомой речкой, у которой на большой поляне стояло зимовье. Река вспухла от обильных вод и была сейчас намного ближе к дому, чем летом. Она разлилась так широко, что вобрала в своё русло и многочисленные озёра с болотами, и лиственный лес, растущий у подножия сопок, и напоминала сверху небольшое море. Лодки, которая всегда находилась у берега, не было, да и в сам дом казался нежилым: ни дымка от очага, ни голосов, ни следов, даже наружная дверь была открыта и тихонько поскрипывала, покачиваясь от ветра.

Ависандр сделал несколько кругов над поляной и решил уже сесть, как из-под крыльца вылез пёс. Он потянулся, встряхнулся и завертелся у крыльца, словно искал что-то. Юноша сразу узнал его – это был Дим. Дим поднял морду, увидел летающего человека и залаял. Сердце Ависандра встрепенулось – может быть, ОНА сейчас в избе, сидит со своим дедом и попивает чай. Но прошла минута, вторая, третья, но из дома так никто и не вышел. И всё-таки в доме кто-то был, потому что собака вбежала в дом, жалобно заскулила, потом снова выбежала, поднимая тревогу. Кто находился в этот момент в зимовье, Ависандр не знал, и потому из осторожности он скоро набрал высоту и полетел обратно к своему дому.

Минут через двадцать он сначала ощутил вибрацию воздуха, затем услышал шум машины, а потом и увидел её. Это был вертолёт, который в сознании юноши всегда ассоциировался с опасностью и с тем, что на нём находятся его извечные враги – люди. Куда они летели и зачем находились здесь, Ависандр знать не мог, и потому, снизясь как можно ниже, чтобы его не заметили, полетел по руслу реки в сторону своего жилища.

Дальше была только глухая тайга, где не было дорог, и куда очень редко забирался человек. Юноша летел и летел, с восторгом ощущая, как его мышцы всё больше наливаются силой и крепостью. Правда, после второго в течение зимы длительного полёта они ещё ныли, при каждом движении отдаваясь болью во всём теле, но это было уже давно привычно – Ависандр знал, что после трёх-четырёх полётов эти боли пройдут.

Вот и знакомая сопка, где растёт старый, кривой развесистый кедрач, на густой кроне которого, сколько юноша помнил себя, находилось гнездо беркутов. В этом месте почти не было леса, и здесь для этой птицы было приволье для охоты за зайцами, сурками, каменками, рябчиками, утками и квоктушками. Много лет здесь жила семья беркутов. Ависандр любил помериться силами со старым беркутом, который, правда, не всегда принимал вызов. Ещё издали юноша заметил, что в гнезде кто-то есть, он прокричал «крек-крек-крек», чтобы раззадорить противника. И тот сразу же принял вызов, снявшись с гнезда и набирая высоту. При этом он почти не шевелил крыльями, а поймав воздушный поток, поднимался всё выше и выше.

Лишь сейчас Ависандр понял, что противником был не тот самый старый хищник, который жил здесь в прежние годы, а молодой и очень крепкий самец, потому что, в отличие от старого беркута, окрас которого был тёмно-бурым, у нового противника на оперении было много белых пятен. Юноша не знал, что случилось со старым беркутом – то ли он погиб, то ли облюбовал себе новое место гнездовья, – но чувствовал, что новый противник намного серьёзнее и сильнее. Тот уже набрал высоту, с звонким клёкотом сложил крылья и пошёл в пике, целясь в своего врага. Ависандр хорошо знал этот приём и потому спокойно ждал окончания манёвра. Беркут был уже метрах в двадцати от своего врага, когда юноша совершил сложный пируэт и ушёл от противника, крикнув при этом:

– Акела, ты промахнулся! – Ависандр заливисто засмеялся.

Молодой самец пронзительно и с болью прокричал и снова кругами стал набирать высоту – он явно не хотел уступать. И вот беркут снова ринулся на врага. Его глаза горели огнём мщения и торжества. На этот раз Ависандр не стал уходить от столкновения, он просто ждал. В тот момент, когда беркут уже готов был впиться острыми когтями в жертву и вонзить свой кинжальный клюв в тёплое мясо врага, юноша упал на спину и руками сбил противника. Тот, ошеломлённый, падал почти до самой земли, потом издал жалобный крик и полетел прочь. А Ависандр весело кричал вслед:

– Что, Акела, ты снова промахнулся! В следующий раз будешь знать, на кого нападать, а на кого нет. Прощай, брат, и не обижайся на меня, ведь мы с тобой одной крови.

Теперь и на самом деле было пора домой. До сопки с лабораторией было совсем недалеко, когда Ависандр почувствовал странное колебание воздуха и свист, затем ещё раз. Несколько секунд спустя он услышал звуки двух почти слившихся в один выстрелов. Кувыркаясь в воздухе, чтобы не попасть на мушку, юноша зорко оглядывал землю, чтобы найти стрелка, но никого так и не заметил. И тут снова колебание воздуха, и свист пули. Ависандр почувствовал удар в ногу. На этот раз юноша увидел своего врага, тот стоял у самого берега озера под раскидистым кустом кустарника и снова целился в него. Ависандр закричал – нет, не от боли, а от отчаяния, – сделал в воздухе мёртвую петлю и сорвал с груди арбалёт. Затем кругами стал стремительно снижаться. Человек в панике заметался и закричал что-то невнятное. Ависандр наложил стрелу, натянул тетиву и выстрелил. Стрела попала неприятелю в правую руку, тот упал и скорчился на земле.

Когда юноша оказался дома, первым делом он, прихрамывая, пришёл к медсёстрам и попросил осмотреть ногу. Рана оказалась не тяжёлой – пуля задела по касательной икру левой ноги, располосовав кожу. Хирургическая сестра быстро заштопала и перевязала рану. Прибежали обеспокоенные родители. Мать бросилась к сыну со слезами:

– Саша, что случилось? Сильно болит, да?

– Да, нет, мама, всё нормально. Рана пустяковая – царапина, – успокаивал мать Ависандр. – Ты не беспокойся, она быстро заживёт. Ты же помнишь, как я однажды зацепился крылом за сучок, тогда зажило за три дня.

Рубижанский стоял рядом с хмурым лицом и играл желваками. Он прервал стенания матери непререкаемым тоном:

– Вот что, пойдёмте в мой кабинет, здесь не место для разбирательств.

В кабинете он попросил рассказать, что произошло, потом долго молчал, размышляя о чём-то. Взял жену за руку и, глянув на её бледное лицо, с улыбкой сказал:

– Ну-ну, успокойся, милая, ничего страшного не случилось. Иди и занимайся своими делами, а мы по-мужски поговорим. Иди, иди.

Когда мать ушла, отец сказал:

– Как же ты неосторожен, сынок. Ведь я же предупреждал тебя.

– Извини, папа, впредь я буду осторожнее.

– Полёты на время придётся прекратить. Ты понимаешь это?

– Да, понимаю.

– И за Авиэттой присматривай, а то, не дай Бог, с ней что-нибудь тоже случится.

– Хорошо, я всё сделаю, как ты говоришь.

Чужие над тайгой

Устин Герасимович неможил уже третьи сутки, что было первым признаком весеннего обострения. Он пожаловался на своё нездоровье Ивану, который, поохав, куда-то собрался.

– Ты куда это навострился? – спросил старик. – Половодье такое, утонешь ещё.

– Зачем тонуть, я же не совсем глупый. Пройду переузину у быка, а там…

Дед Устин не мог целыми днями валяться в доме на топчане – это было не в его привычке, – но и в очередной обход по заповеднику мешали идти боли в ногах и в пояснице. Лекарства старый таёжник не признавал, и потому лечился сам народными средствами. Он кое-как сходил к ульям, которые недавно вытащил из омшаника, и набрал в баночку десятка два пчёл. Старик сажал своих пчёлок на больные места, при этом кряхтя и приговаривая:

– Вы уж постарайтесь, милые.

Ловя их заскорузлыми, плохо гнущимися пальцами в банке, намазаной мёдом, он сажал их на поясницу, дождавшись, когда пчела вонзит жало под кожу, крякал, отбрасывал мёртвую целительницу в сторону и с облегчением говорил:

– Вот спасибо, милая, угодила старику.

После этих процедур старик обматывал ноги и поясницу длинными шарфами, связанными Анной из козьей шерсти, и на час ложился на топчан.

Вчера дед Устин впервые уснул по-младенчески рано и этим утром вскочил ни свет ни заря. Сначала открыл глаза, посмотрел на окна, в которых мерцала первая утренняя синева, повернулся с бока на бок. Потом осторожно, с кряхтением встал, покрутил торсом в разные стороны и проворчал:

– Нешто отпустило. Слава те, Господи.

Оделся, прошёл через сени и отворил дверь. Снаружи дохнуло утренним студенем. Дед Устин во все лёгкие глотнул свежего, напоённого смоляным духом воздуха и пошёл к навесу. Пощупал вязанку хвороста – отсырела за ночь. Глянул на небо: стылая синь, на которой ещё проклёвывались звёзды, постепенно сменялась серостью, а затем и голубизной. Вон видна уже и заснеженная шапка Синей сопки, по склонам которой стекают зелёные извивы кедрача. Небо наполнялось светом.

Внезапно внимание Устина Герасимовича привлекли плывущие над сопкой предметы. Намётанным глазом он сразу определил, что это были не птицы. Таких крупных птиц в этих местах не водилось. Издали они напоминали бумажные самолётики, запущенные детьми. Только эти самолётики, по его прикидкам, были чуть меньше самолётов-кукурузников. Дед Устин быстро сбегал в дом, сдёрнул с гвоздя свой старый, ещё трофейный, бинокль, который ему подарил после войны залетевший сюда на охоту лётчик-генерал, и приложил окуляры к глазам. Навёл его на самолётики. Мощная оптика даже в утреннем свете выхватила летящий объект, и дед Устин ахнул:

– Вот те на. А эти-то тут откуда? Чего им тут понадобилось?

Дед чётко разглядел кружащиеся над сопкой дельтапланы и держащихся за поперечные штанги людей. Люди были в необычных, облегающих, словно у аквалангистов, костюмах, за плечами которых торчали плоские ранцы. На груди у них болтались короткие автоматы и какие-то трубы.

– Шайтан их побери! – закричал дед. – Кто это такие? Уж не война ли?

Некоторое время он продолжал наблюдать и ахать от изумления. Дед хорошо рассмотрел, что все пилоты были китайцами.

– Этим-то чего у нас понадобилось! Экспедиция что ли, али турслёт, – бормотал старик. – А чего в заповеднике им делать. Нет, это непорядок, меня никто не предупреждал. Надо бы сообщить куда следоват.

Но ещё большее изумление старика вызвало то, что нежданные гости начали отделяться от своих аппаратов и над их головами раскрылись парашюты типа летающее крыло, которые кругами спускались на тайгу и скрывались за шапкой сопки. Дед Устин прикинул, где могло находиться место, куда спускались парашютисты, и определил, что это было старое, заброшенное зимовье, окружённое болотами, под названием Ореховый Култук. Там-то чего им понадобилось, подумал старик, в эти места лет тридцать не забредал ни один человек, после того как крутой склон сопки обвалился, перегородил небольшую речушку и превратил всё окружье сопки в болото.

– Однако бежать надо, предупредить бы, – самому себе сказал старик и стал собираться в дорогу. Пожалел, что нет моторки, на которой до геологов можно было добраться часа за два, а теперь кружи вот по тайге. Дед Устин поругал про себя своего помощника Ивана, который уплыл на лодке, но делать нечего.

Старик опоясался патронташем, побросал в сидор нехитрой еды и вдел руки в лямки. Проверил ружьё и закинул его на плечо. Крикнул:

– Димка, Резай! Где вы, лежебоки!

Псы выскочили из-под крыльца и, виляя хвостами, лениво подбежали к хозяину. Дим зевал на ходу, а Резай остановился у ног старика и потянулся, отчего тело его удлиннилось раза в два.

– Эх, сони! – попенял старик. – Проспите хозяина-то, кто вас кормить станет. Ну, пошли. Да, глядите, лаем не окатывайте, а то все шпионы сюда сбегутся.

Спустились к речке, дед Устин вытащил из вентеря две рыбины и бросил их на густой, порыжелый мех травы.

– Нате, жрите, а то будете скакать по сторонам. А нам идти надо, ох, как надо.

С полчаса шли низинным берегом, потом поднялись на небольшую гриву и снова спустились. Впереди начиналось болото, и охотник свернул вправо. Неожиданно собаки остановились, Резай покрутил головой, навострил чуткие уши и вдруг залаял, поворачивая морду то к хозяину, то к реке, словно стрелку компаса.

– Ну, чего услышал? – Резай продолжал лаять, и дед Устин прикрикнул: – Да помолчи ты, ради Христа.

Собака замолчала, обиженно заскулила и легла на землю, свернувшись в кольцо. Егерь приложил ладони к ушам и прислушался. Улыбнулся.

– А ведь точно – лодка по реке идёт. Молодец, Резай, – похвалил он и посетовал: – У меня слух уже не тот, старый стал.

Резай тут же вскочил, заулыбался, завилял своим волкогоном, словно и не он обижался всего минуту назад.

– Пойдём, посмотрим, кто это. Да смотрите мне, не шумите, – предупредил он.

Когда подошли к реке, дед Устин лёг в кустах и направил бинокль на поворот за болотом. Через несколько минут из-за голого востряка вывернулась лодка с мотором, и егерь стал смачно щунять:

– Ах, ты, колоброда, и чего носится туда-сюда.

Дед Устин встал во весь рост и направился к берегу, а собаки с лаем побежали впереди. Старик подождал, пока лодка ткнётся в глинистый ярок, пока Актанка выберется из лодки и потреплет Резая за загривок.

– Ну? – спросил дед Устин.

– Шушан оленихе кишки выпустил, – ответил Иван и показал на прикрытое куском брезента мясо. – Пришлось добить.

– Ах, проклятый секач! Чего это они не поделили?

– Оленят жалко, пропадут одни, – пожаловался Иван.

– Авось, прибьются к другой семье, – ответил старик и спросил: – Ты там, Ваня, никого чужих не видел?

– Нет. А что?

Дед Устин промолчал, потом спросил:

– Ты геологам мясо дал? – Иван лишь кивнул головой. – Ладно, ты сходи до зимовья, сложи мясо на ледник и возвращайся, дело есть. Понял ли?

Не ответив ни да, ни нет, охотник вскинул половину туши на плечо и пошёл к зимовью. Когда Иван вернулся, дед Устин сказал:

– Возвращаться тебе надо – чужие в тайге появились, Ваня.

– Это плохо, – отозвался Актанка.

– Чего же хорошего, – согласился старик. – Ладно бы браконьеры или туристы какие-нибудь, а тут, видать, люди с той стороны.

– Чего им тут надо?

– Вот и я бы хотел знать. Нехорошие это люди, с оружием, с трубами какими-то. Как бы беды не наделали. Решил я сообщить в город, так, на всякий случай.

– Может, это наши, учения какие-нибудь проводят.

– Нет, Ваня. Мы бы знали, сообщили бы.

– Плохо, связи нет.

– Да какая тут связь, Ваня, кругом сопки, глушь. Тайга – одно слово. Мобильники тут не берут, а для радиостанции особый генератор нужен. Да кто ж нам его даст. У меня есть вон для освещения, да для радио он не подходит. Говорят, космическая связь уж больно хороша, да дорогая. Лесничество на всём экономят.

– У начальства она есть.

– Так то у начальства! Они думают, что нам, криворотым, она ни к чему. Ты вот что, Ваня, сбегай-ка к геологам, сообщи, что в тайге появились люди с того берега. Да, и обязательно передай, что они вооружены. Не дай Бог, натворят дел в тайге. Я бы и сам сходил, да что-то со спиной не совладаю. Болит, проклятая, – пожаловался он напарнику.

Актанка залез в лодку и издал короткий свист. Резай мигом прыгнул вслед за Иваном и устроился на носу посудины, гордо поглядывая вперёд. Старик оттолкнул лодку от берега и сказал:

– Ну, с Богом.