Текст книги "Изменение глобального экономического ландшафта. Проблемы и поиск решений"

Экономические успехи КНР, достигнутые в период реформ, бесспорны: в 1978–2008 гг. среднегодовые темпы прироста китайского ВВП составляли 9,9 %, причем в годы, непосредственно предшествовавшие мировому финансовому кризису (2003–2008 гг.), экономический рост устойчиво превышал отметку 10 % в год. Но столь же несомненно и другое: китайский экономический рост подвержен специфическим колебаниям, позволяющим говорить о формировании в китайской переходной экономике особой модели делового цикла (см. табл. 10.1). Резкие ускорения прироста ВВП приводили к возникновению «перегревов» экономики, главным проявлением которых были скачки инфляции. Для ее обуздания властям приходилось проводить специальную стабилизационную политику, которую в Китае принято называть «урегулированием экономики». Речь идет о «связывании» совокупного спроса с помощью комбинации монетарных, фискальных и административных методов. В результате их применения экономический рост замедлялся, а инфляция снижалась. Но, в свою очередь, введенные рестрикции вызывали к жизни такие явления, как накопление запасов нереализованной продукции, замедление темпов создания новых рабочих мест и высвобождение уже занятых работников, нарастание «плохих долгов» в банковской системе. В совокупности эти явления «вялости спроса» подготавливали условия для ослабления финансовой политики и, соответственно, нового резкого ускорения экономического роста[294]294
  См. подробнее: Мозиас П.М. Исследования экономических циклов в КНР // Проблемы Дальнего Востока. 1998. № 3. С. 68–77; Мозиас П.М. Антициклическое макрорегулирование в экономике Китая // Модернизация экономики и государство. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2007. С. 17–27.


[Закрыть]. Подобный механизм циклических колебаний сложился в китайской экономике еще в 1980-е годы, а с конца 1990-х годов он еще больше усложнился. Накопление в ходе подъема первой половины 1990-х годов огромных избыточных производственных мощностей и непроданных товарных запасов способствовало не просто замедлению экономического роста, а общему ослаблению деловой активности и погружению экономики на несколько лет в состояние дефляции. Иными словами, китайская экономика испытала теперь сложности не из-за разбухания совокупного спроса, а, напротив, – из-за избытка совокупного предложения[295]295
  Концептуальный вопрос о самой возможности сочетания дефляции и темпов экономического роста на уровне 7–8 % годовых и соответственно об адекватности китайской официальной статистики, фиксировавшей такое сочетание на рубеже 1990—2000-х годов, остается открытым. В свое время американский исследователь Т. Ровски, положивший начало дискуссии на эту тему, поставил достоверность данных о приросте ВВП под сомнение, ссылаясь на отмеченное самой китайской статистикой в конце 1990-х годов падение показателей энергопотребления, объема грузовых перевозок и т. д. Согласно его предположениям в действительности экономический рост в КНР в 1998–1999 гг. в лучшем случае составлял не более 2 % в год, а возможно, этот показатель и вовсе был отрицательным (см.: Rawski Т. How Fast is China's Economy Really Growing? // China Business Review. 2002. No. 2. P. 40–43).
  По оценкам базирующейся в Пекине исследовательской фирмы Dragonomics, прирост китайского ВВП в те годы не превышал 5 % годовых, (см.: Economist. 2008. November 15. Р. 73). Китайские исследователи, полемизировавшие с Т. Ровски и настаивавшие на корректности официальной статистики, в большинстве своем утверждали, что поддержание сравнительно высоких темпов экономического роста при снижении удельного ресурсопотребления возможно благодаря повышению эффективности китайской экономики, переходу ее на рельсы интенсивного роста, и это само по себе является очевидным позитивным результатом реформ. Но такая аргументация быта поставлена под сомнение последующим развитием событий: новое резкое ускорение экономического роста в 2003–2007 гг. сопровождалось столь масштабным увеличением ресурсопотребления в стране, что оно стало одной из главных причин многолетнего «ценового ралли» на мировых сырьевых рынках. На наш взгляд, данные китайские статистики не могут отвергаться по принципу «такого не может быть, потому что не может быть никогда», но поставленные в ходе дискуссии вопросы все еще не получили исчерпывающих ответов. Нуждаются в проверке следующие гипотезы, способные объяснить сочетание экономического роста и дефляции: 1) стимулы к расширению производства, связанные с сохраняющейся мягкостью бюджетных ограничений, перевешивают угнетающее воздействие на совокупный спрос и на экономический рост, которое оказывает дефляция; 2) емкость китайского внутреннего рынка настолько велика, что это позволяет поддерживать экономический рост даже в условиях медленного прироста совокупного спроса; 3) снижение цен улучшает внешнюю конкурентоспособность, а это позволяет поддерживать экономический рост за счет экспортной экспансии; 4) структурные изменения, связанные с индустриализацией и урбанизацией, сами по себе ведут к увеличению емкости рынка даже в условиях дефляции.


[Закрыть].

Выход из дефляции наметился только в 2002 г., именно с этого момента отсчитывается последний по времени экономический цикл, завершившийся в конце 2008 г. новым резким замедлением экономического роста под воздействием глобального финансового кризиса.

Глубинные причины такой хозяйственной динамики коренятся в сложившейся институциональной структуре китайской экономики. Постепенность китайских реформ справедливо считается их достоинством, но надо иметь в виду и то, что она способствовала консервации определенного переходного состояния, которое само по себе может порождать существенные макроэкономические проблемы. Процесс разгосударствления собственности в Китае продвинулся весьма далеко. Общее число государственных предприятий остается значительным, но оно сократилось с 262 тыс. в 1997 г. до 110 тыс. в 2008 г.[296]296
  См.: Economist. 2004. May 20. Р. 13; Жэньминь жибао хайвай бань. 2009. 30 июня.


[Закрыть]В госсекторе производится в настоящее время менее 20 % ВВП страны. Однако в распоряжении властей остаются ключевые экономические ресурсы: кредит (благодаря сохраняющемуся государственному контролю над банковской системой) и земля (по китайскому законодательству она не может быть частной собственностью, возможна только «передача прав» на нее на более или менее длительные сроки).

Таблица 10.1

Динамика показателей экономического роста и роста цен в экономике КНР, %

Примечание: Пунктирными линиями в таблице обозначены условные границы отдельных макроэкономических циклов.

Источник: Чжунго тунцзи чжайяо. 2009. С. 22, 92.

Остающиеся непосредственно в ведении центрального правительства крупные предприятия (по данным на апрель 2009 г. их насчитывалось 138)[297]297
  См.: Жэньминь жибао хайвай бань. 2009. 6 апреля.


[Закрыть]по-прежнему поддерживаются фискальными субсидиями и льготными кредитами. Но, пожалуй, гораздо важнее в современной ситуации то, что свойственные госсектору стереотипы взаимоотношений властей, предприятий и банков во многом воспроизводятся и другими субъектами экономики. Это происходит во взаимосвязях провинциальных, городских и уездных администраций, с одной стороны, частного национального и иностранного капитала – с другой, и банковской системы – с третьей.

Происшедшая в ходе реформ фискальная децентрализация сделала местные власти ответственными за финансирование социальных и инфраструктурных программ, и они прямо заинтересованы в наращивании инвестиционной активности в своих регионах, так как это способствует пополнению местных бюджетов. И местные администрации как единые структуры, и отдельные чиновники во многих случаях напрямую инвестируют, в том числе по «серым схемам», в смешанные государственно-частные предприятия местного подчинения, а, соответственно, получаемые такими инвесторами доходы не сводятся только к налоговым, они, во всяком случае, частично, являются объектами частного присвоения. Кроме того, существует система оценки деятельности местных руководителей вышестоящими инстанциями по определенному набору хозяйственных показателей (темпам экономического роста в регионе, динамике фискальных доходов и привлечения инвестиций), наращивание последних является условием служебного продвижения чиновников.

Для развития госпредприятий местного подчинения, для привлечения на свою территорию частного национального капитала и иностранных инвесторов местные власти задействуют все имеющиеся у них возможности. Они предоставляют инвесторам налоговые льготы; снижают (часто до нуля) ставки арендной платы за землю; изымают без адекватной компенсации землю у крестьян и перераспределяют ее в пользу инвесторов через непрозрачные процедуры; устанавливают протекционистские барьеры, препятствующие ввозу на данную территорию товаров из других регионов Китая; оказывают давление на местные структуры государственных банков, побуждая их кредитовать предприятия под льготные процентные ставки. В свою очередь, в банковской системе, управляемой из Центра, существует асимметрия информационного обмена между разными уровнями иерархии, а потому неизбежно возникает и проблема морального риска в деятельности менеджеров. Последствия кредитования неудачных проектов могут списываться на государство, а благоприятные результаты присваиваются менеджерами. Это и провоцирует банки ради извлечения краткосрочной прибыли наращивать кредитование проектов, патронируемых местными лоббистами.

В конечном счете ожесточенная конкуренция местных администраций между собой ведет к занижению цен на капитал и землю, т. е. к нерациональному занижению издержек, связанных с инвестированием, к перекладыванию на общество частных инвестиционных рисков. Результатом является неумеренное наращивание инвестиций не только в госсекторе, но и в других укладах хозяйства. Периодически возникающий гипертрофированный инвестиционный бум и выступает главной причиной «перегревов», обуздать которые невозможно без специальной противоциклической политики. Норма накопления в КНР поддерживалась на высоком уровне в течение всего периода реформ: в 1978 г. она была 38,2 % ВВП, в 1990 г. – 34,9 %, в 2000 г. – 35,3 % ВВП, а за последние годы она выросла еще больше, превысив предреформенный уровень, и составляла 42,2 % ВВП в 2007 г. и 43,5 % ВВП в 2008 г.

Причем инвестиционная экспансия выглядит вполне обеспеченной национальной нормой сбережения. В 1978 г. она составляла 37,9 % ВВП, в 1990 г. – 37,5 %, в 2000 г. – 37,7 % ВВП, а в ходе последнего экономического цикла произошел ярко выраженный перелом динамики, и в 2003 г. норма сбережения достигла 43,2 % ВВП, в 2004 г. – 45,7 %, в 2005 г. – 48,2 %, в 2006 г. – 51,1 %, в 2007 г. – 51,1 %, в 2008 г. – 51,4 % ВВП[298]298
  См.: Чжунго тунцзи чжайяо. 2009. С. 18, 35.


[Закрыть]. Иначе говоря, даже если бы Китай не привлекал огромные суммы иностранных инвестиций, ему вполне хватило бы собственных финансовых ресурсов для поддержания высокой нормы накопления и высоких темпов экономического роста.

Как известно, чисто экономический анализ заведомо не может исчерпывающим образом объяснить, почему в той или иной стране пропорции распределения доходов между потреблением и сбережением

складываются так, а не иначе. Слишком многое тут зависит от культурных, социально-психологических факторов, от исторических традиций. Высокая норма сбережения присуща большинству экономик Восточной Азии, а не только Китаю. Тем не менее существуют и специфические причины для ее поддержания, свойственные китайской экономике как развивающейся и переходной. Большинство исследователей сходятся во мнении, что интерпретировать динамику нормы частного сбережения в Китае на основе стандартных моделей «жизненного цикла» или «постоянного дохода» невозможно. Дело в том, что значительное воздействие на ее формирование оказывает так называемая предохранительная мотивация, которая является реакцией на риски, связанные как с течением рыночных реформ, так и с общим относительно невысоким уровнем экономического развития страны[299]299
  См.: Вань Гуанхуа, Ши Цинхуа, Тан Сумэй. Динамика сбережений сельских домохозяйств в переходной экономике: эмпирическое исследование китайской деревни // Цзинцзи яньцзю. 2003. № 5. С. 3—12; Ши Цзяньхуа, Чжу Хайтин. Сбережения китайского городского населения и степень предохранительной мотивации при их формировании: 1999–2003 гг. // Там же. 2004. № 10. С. 66–74; Ли Вэньсин, Сюй Чаншэн, Ай Чуньжун. Возрастная структура населения и тенденции потребления домохозяйств в Китае: 1989–2004 // Там же. 2008. № 7. С. 118–129 (на кит. яз.).


[Закрыть].

Развернувшаяся с конца 1990-х годов реструктуризация государственных и коллективных промышленных предприятий вынудила десятки миллионов человек искать новую работу. Многие виды социальных расходов, которые раньше субсидировались государством, теперь несут сами домохозяйства. Ушло в прошлое бесплатное распределение жилья, теперь даже люди, отселяемые из ветхих домов, могут улучшить жилищные условия, только покупая квартиру за счет собственных и заемных средств. Здравоохранение в городах в значительной мере коммерциализировалось, а система сельской кооперативной медицины, сложившаяся в 1950—1970-е годы в рамках «народных коммун», практически перестала существовать в ходе деколлективизации деревни в 1980-е годы. Постоянно растет плата за обучение в университетах; школьное образование тоже перестало быть бесплатным, с середины 1980-х годов бремя его финансирования переложено на городские и уездные бюджеты, испытывавшие хроническую нехватку средств, и проблема решается за счет сбора денег с родителей. Пенсионное страхование не распространяется на большую часть сельского населения, а в городах пенсии в последние годы выплачивались с задержками. В силу этих обстоятельств домохозяйства и сберегают значительную часть доходов – на старость, на случай безработицы, для оплаты врачебных консультаций и лекарств, на образование детей.

Реформы в социальной области, способные со временем ослабить склонность населения к совершению сбережений, стали осуществляться только в последние годы. В августе 2006 г. в Закон КНР «Об обязательном образовании» были внесены поправки, прописывающие схему финансирования школ совместными усилиями центрального, провинциальных и местных бюджетов. С начала 2006 г. в сельских районах отсталых западных провинций была повсеместно отменена плата за школьное обучение. С начала 2007 г. эта мера была распространена на деревенские школы по всей стране, а с осеннего семестра 2008 г. она затронула и школы в городах. С 2006 г. реализуется план развития новой системы кооперативного медицинского страхования в деревне. По официальным данным на конец сентября 2008 г., ею было охвачено уже 814 млн человек, т. е. 91,5 % проживающих в селах. В августе 2009 г. Госсовет КНР принял решение начать в каждом десятом сельском уезде эксперимент по развитию системы пенсионного страхования для крестьян с перспективой внедрения такой практики к 2020 г. в общенациональном масштабе[300]300
  См.: Beijing Review. 2008. No. 37. R 5; Жэньминь жибао хайвай бань. 2009. 18 февраля, 19 августа.


[Закрыть].

Склонность к сбережению сильна и в корпоративном и государственном секторах. Факторы, стимулирующие гипертрофированную инвестиционную активность предприятий, побуждают их направлять доходы не на пополнение фондов потребления, а на осуществление капиталовложений. Этому способствует и несовершенство механизмов корпоративного управления, поскольку даже прошедшие биржевой листинг акционерные общества, как правило, не распределяют прибыли в качестве дивидендов. Что же касается сбережений государства, то их увеличение было связано с тем, что новое ускорение экономического роста (начиная с 2002 г.) позволило властям отказаться от антидефляционного дефицитного финансирования экономики, осуществлявшегося с конца 1990-х годов, и уделить больше внимания сбалансированности бюджета. Бюджетный дефицит, достигавший 3 % ВВП в 2002 г., сменился положительным сальдо 0,2 % ВВП в 2007 г.[301]301
  См.: Economist. 2007. November 3. R 106.


[Закрыть]

Банковская система остается главным посредником при трансформации сбережений в инвестиции. Причем сохранение государственного контроля над банками создает эффект гарантирования сбережений даже в отсутствии системы страхования депозитов. Как следствие сумма остатков на банковских сберегательных счетах устойчиво росла в последние десятилетия, практически не реагируя на происходившие в это время разнонаправленные изменения процентных ставок и показателей инфляции. Но примечательно, что общий объем банковского кредитования вплоть до мирового финансового кризиса увеличивался гораздо медленнее – на конец 2008 г. он составлял 32,0 трлн ю., тогда как сумма средств на счетах физических и юридических лиц – 47,8 трлн ю., т. е. разница достигала 15,8 трлн ю. По сравнению с 2000 г. этот разрыв увеличился в 8,3 раза[302]302
  Рассчитано по: 21 шицзи цзинцзи баодао. 2006. 18 января; Чжунго тунцзи чжай-яо. 2009. С. 79.


[Закрыть].

Увеличивающийся разрыв между сбережением и кредитованием был обусловлен многими причинами (избытком производственных мощностей в промышленности, ужесточением банковского надзора и т. д.), но в более широком плане он связан с сохраняющимся воздействием властей на банковские структуры. Более 50 % кредитной эмиссии по-прежнему поглощается госсектором, тогда как спрос на кредит со стороны малых и средних негосударственных предприятий, не имеющих столь же сильных лоббистов в коридорах власти, остается неудовлетворенным. Другим свидетельством неэффективного использования сбережений является постоянно воспроизводящаяся в китайской экономике проблема «плохих долгов» – просроченной и необслуживаемой кредитной задолженности. Ее первопричиной является слабость платежной дисциплины, обусловленная опять-таки неформальными связями властей, предприятий и банков.

В начале 2000-х годов, даже по официальной оценке, доля «плохих долгов» в структуре банковских активов достигала 25 %, а оценки независимых экспертов варьировались в диапазоне от 30 до 50 %. За последние годы в результате предпринятых властями усилий по санации и реструктуризации банковской системы (ее рекапитализации с использованием государственных валютных резервов, акционирования банков с привлечением иностранных стратегических инвесторов и т. д.) ситуация улучшилась: показатель «плохих долгов», достигавший в 2003 г. 17,2 %, к концу 2008 г. снизился до 5,0 %[303]303
  См.: Жэньминь жибао хайвай бань. 2006. 14 февраля; 2009. 12 января.


[Закрыть]. Но остается открытым вопрос, насколько это было связано с принципиальным повышением эффективности, а насколько – с собственно инъекциями средств государства и иностранных акционеров.

Непрерывный приток денег в банковскую систему связан и с тем, что неразвитость китайских финансовых рынков делает проблематичным альтернативное размещение сбережений. Китайский фондовый рынок, возникший в 1990-е годы, изначально создавался как разделенный на несколько слабо связанных друг с другом сегментов. Эмитировались акции типа «А», предназначенные для китайских инвесторов (они, в свою очередь, подразделялись на акции, закрепленные в собственности государства, юридических лиц, трудовых коллективов, физических лиц), и акции типа «В» – для иностранных инвесторов. Причем только акции для физических лиц и для иностранных инвесторов реально попадали в рыночный оборот. Такое положение вещей сводило к минимуму возможности для слияний и поглощений акционерных компаний, а потому в функционировании фондового рынка преобладала спекулятивная, а не инвестиционная составляющая. С мая 2005 г. власти приступили к частичной распродаже государственных пакетов акций, но пока о принципиальных сдвигах в функционировании фондового рынка в пользу выполнения им инвестиционной функции говорить рано. Предложение ликвидных акций ограниченно. На конец 2008 г. процедуру биржевого листинга прошли 1625 предприятий[304]304
  Там же. 2009. 27 февраля.


[Закрыть], но доля «голубых фишек» среди них весьма незначительна, и это создает условия для формирования ценовых «мыльных пузырей» в случаях, когда по тем или иным причинам привлекательность фондового рынка для финансовых спекулянтов резко возрастает.

Итак, высокая норма сбережения обеспечивает инвестиционный процесс финансовыми ресурсами, хотя далеко не все сбережения используются рационально. Однако у такой ситуации есть и оборотная сторона: доля конечного потребления в структуре китайского ВВП находится на аномально низком уровне. В течение 1990-х годов она колебалась вокруг отметки 60 %, что было на 20 процентных пунктов ниже, чем в среднем по миру. А затем этот показатель стал быстро снижаться – с 61,4 % ВВП в 2001 г. до 51,8 % в 2005 г. идо 48,6 % ВВП в 2008 г.[305]305
  См.: Чжунготунцзи чжайяо. 2009. С. 79.


[Закрыть] Расширение потребительского спроса, таким образом, сдерживается не только относительно невысоким уровнем доходов большей части населения страны, но и повышенной склонностью людей сберегать заработанное, а не пускать деньги на текущие расходы. Но это означает, что вроде бы огромный, потенциально очень емкий внутренний рынок страны на деле не является в должной мере опорой экономического роста, и это обстоятельство с особой силой проявилось как раз в ходе экономического цикла 2002–2008 гг.

Сам перелом хозяйственной динамики, выход из дефляции, новое ускорение экономического роста на этот раз были обусловлены не столько внутренними предпосылками, сколько влиянием внешнеэкономических факторов. Темпы прироста розничного товарооборота, характеризующие состояние внутреннего потребительского спроса, в середине 1990-х годов достигали 25–30 % годовых, с началом дефляции они сначала резко замедлились (6,8 % в 1998 г. и 6,8 % в 1999 г), а после этого стабилизировались у отметки 10 % годовых (9,7 % в 2000 г., 10,1 % в 2001 г., 11,8 % в 2002 г.). Затем они даже снизились до 9,1 % в 2003 г. и еще несколько лет оставались в пределах сложившегося тренда (13,3 % в 2004 г., 12,9 % в 2005 г., 13,7 % в 2006 г.). Радикальное изменение динамики произошло только на самом пике экономического цикла: розничный товарооборот в 2007 г. увеличился на 16,8 %, а в 2008 г. – на 21,6 %. Это, очевидно, было не столько причиной, сколько следствием хозяйственного подъема. Причем конъюнктурные исследования товарных рынков на протяжении 2000–2008 гг. по-прежнему фиксировали превышение предложения над спросом по большинству товарных позиций.

Напротив, темпы увеличения китайского экспорта, снизившиеся сначала из-за азиатского финансового кризиса (0,1 % в 1998 г. и 6,1 % в 1999 г.), а затем выросшие вследствие рецессии в развитых странах (6,8 % в 2001 г.), после присоединения Китая к ВТО резко возросли (22,4 % в 2002 г., 34,6 % в 2003 г., 35,4 % в 2004 г., 28,4 % в 2005 г., 27,2 % в 2006 г., 25,7 % в 2007 г.). Если в 2001 г. вклад чистого экспорта в национальный ВВП составлял 2,1 %, то в 2007 г. он достиг 8,9 %. Из года в год увеличивалось и положительное сальдо торгового баланса Китая: с 24,1 млрд долл. (2,0 % национального ВВП) в 2000 г. до 261,8 млрд долл. (7,7 % ВВП) в 2007 г.[306]306
  Там же. С. 10, 35, 165, 171, 173.


[Закрыть]

Другим фактором оживления экономики стало ускорение прироста инвестиций (с 13,0 % в 2001 г. до 16,9 % в 2002 г. и 27,7 % в 2003 г.), а в последующем этот показатель стабилизировался на высоком уровне – 26,6 % в 2004 г., 26,0 % в 2005 г., 23,9 % в 2006 г., 24,8 % в 2007 г., 25,5 % в 2008 г.[307]307
  Там же. С. 53.


[Закрыть] Но характерно, что поначалу новый инвестиционный бум затронул только небольшую группу отраслей, где капиталовложения росли в 2003–2004 гг. темпами, близкими к 100 % годовых. Это были либо экспортные отрасли (такие, как текстильная промышленность), либо отрасли, обслуживающие относительно обеспеченные слои населения (автомобильная промышленность, сектор недвижимости) и порождаемый такими отраслями производственный спрос (металлургия, производство стройматериалов). Причем в финансировании инвестиций важную роль стал играть принципиально новый для Китая источник: с середины 2002 г. в страну активно пошел спекулятивный капитал в виде портфельных и кредитных инвестиций из-за рубежа.

Отчасти условия для этого были созданы реализацией китайскими властями своих обязательств об «открытии» финансовых рынков, данных при присоединении к ВТО. В середине 2002 г. иностранным компаниям было разрешено участвовать в деятельности инвестиционных фондов, оперирующих с акциями типа «А». В ноябре того же года зарубежным финансовым институтам было предоставлено право получать статус «лицензированного иностранного институционального инвестора», который открывает им прямой доступ не только на рынок акций типа «А», но и на рынки китайских государственных и корпоративных облигаций. А в январе 2006 г. иностранным «игрокам» было разрешено без всяких промежуточных звеньев покупать акции типа «А» при условии, что они приобретут не менее 10 % акций компании и не будут их перепродавать в течение трех лет.

Но большое значение имело и то, что вследствие происшедшего во второй половине 2002 г. смягчения денежной политики в США и других развитых странах уровень процентных ставок в КНР оказался выше, чем на Западе, и это обстоятельство оставалось в силе в течение последующих нескольких лет. Иностранцев оно подтолкнуло к вложениям в китайские активы, а китайские предприятия – к привлечению более дешевых кредитов из-за рубежа. С определенного момента этот процесс стал самоподдерживающимся: на фоне быстрого роста китайского экспорта и значительных объемов привлекаемых в страну инвестиций на рынках возникли ожидания по поводу ревальвации юаня, и это само по себе стимулировало дальнейший приток спекулятивного капитала.

Консервации модели экономического роста, движимого инвестициями и экспортом, способствовала и валютная политика китайских властей. С середины 1990-х годов курс юаня по отношению к американскому доллару оставался на постоянном уровне, и надо сказать, что его стабильность обеспечивалась не только экономическими методами (такими, как валютные интервенции), но и административными средствами. Китайские экспортеры обязаны были продавать уполномоченным банкам все 100 % своей валютной выручки, а на валютном рынке действовал сверхжесткий лимит дневных колебаний курса доллара в пределах плюс-минус 0,3 %.

На фоне «двойного положительного сальдо» в китайском платежном балансе фактическая фиксация валютного курса провоцировала обвинения в адрес китайского правительства в сознательном удешевлении собственной валюты с целью поддержки национального экспорта. Начиная с 2002 г. официальные лица США и других развитых стран неоднократно призывали китайские власти сделать выбор в пользу «плавающего» валютного курса и позволить тем самым юаню укрепиться. Однако такие попытки давления, как представляется, были контрпродуктивными, так как уступки им были чреваты для китайских властей «потерей лица», и они лишь отсрочили назревшие перемены в китайской валютной политике. Изменения в ней начались только в июле 2005 г., когда было объявлено, что курс юаня будет «привязываться» отныне не к американскому доллару, а к целой «корзине» из одиннадцати ведущих мировых валют. Фактически это означало расширение пределов курсовых колебаний, курс юаня к доллару сразу же вырос на 2,1 %. Но в дальнейшем его ревальвация была постепенной и подконтрольной монетарным властям. К середине сентября 2007 г. совокупное удорожание юаня по сравнению с моментом начала реформы составило только 7,9 %. Между тем продолжение в 2002–2005 гг. политики фиксированного курса вело к тому, что юань вслед за слабевшим в это время долларом девальвировался по отношению к другим валютам, и тем самым усиливалась ценовая конкурентоспособность китайских экспортных товаров. Для финансовых спекулянтов стабильность курса означала снижение рисков при размещении средств в китайские активы. Поначалу мало что изменилось и в условиях дозируемой ревальвации. Медленно усиливаясь по отношению к доллару, юань продолжал дешеветь по отношению к евро, что поддерживало китайский экспорт, а ожидания дальнейшего укрепления юаня среди инвесторов не только не исчезали, но и еще более усиливались.

Ситуация в китайской экономике, таким образом, вполне соответствовала классической закономерности, описывающей взаимосвязь отдельных составных частей платежного баланса:

S-I=X-M,

где S – сбережения; I— инвестиции; X – экспорт; М – импорт.

Поддержанию положительного сальдо торгового баланса страны соответствует формирование сбережений, избыточных по отношению к нуждам внутреннего инвестирования, и это должно, по идее, приводить кчистому оттоку капитала из страны. Однако в современном Китае значительная часть инвестиций осуществляется за счет привлечения иностранного капитала, т. е. зарубежных сбережений. При устойчивых профицитах и баланса текущих операций, и баланса движения капитала избыток сбережений находит воплощение в росте валютных резервов страны, которые размещаются за рубежом от имени государства.

Иначе говоря, огромные валютные резервы Китая – это явление противоречивое. С одной стороны, они являются следствием успехов в развитии внешнеэкономических связей страны, укрепляют ее платежеспособность, снижают уязвимость национальной экономики к мирохозяйственным шокам. Но, с другой стороны, они являются внешним отражением дисбалансов, свойственных сложившейся модели экономического развития, – наличия массы избыточных сбережений, не находящих производительного применения; перекоса экономики в сторону экспортного сектора при недостаточности внутреннего потребительского спроса; сочетания высокой нормы накопления и высоких темпов экономического роста с сохраняющейся бедностью значительной части населения.

В свою очередь, накопление валютных резервов само по себе запускает в действие механизм дальнейшего воспроизводства диспропорций. Формирование резервов основывается на том, что Народный банк Китая ради недопущения резких изменений валютного курса скупает поступающие в страну огромные валютные суммы. Но тем самым он наращивает юаневую денежную массу. Попадая в банковскую систему, она еще более увеличивает и так имеющуюся в наличии из-за излишка сбережений избыточную ликвидность. Можно сказать, что юаневая эмиссия, связанная с накоплением валютных резервов, как раз и стала в 2000-е годы альтернативой смягчению кредитно-денежной политики, происходившему в начальных фазах прежних экономических циклов. Но фактическая привязка внутреннего денежного предложения к динамике валютных резервов означает, что монетарная политика в известной мере утрачивает самостоятельность, а значит и способность влиять на внутрихозяйственную конъюнктуру.

Усложняется взаимосвязь между денежной политикой и инфляцией, изменения цен становятся непредсказуемыми. Ежегодный прирост денежного агрегата М2 в 2003–2007 гг. был близок к 20 %. На рынках товаров производственного назначения и капитальных активов инфляция в этот период была двузначной. На рынках продовольствия наблюдались ее всплески (один – в середине 2004 г., другой – с середины 2007 г. по весну 2008 г.), тогда как на рынках промышленных товаров широкого потребления цены в основном оставались стабильными. По-видимому, речь идет о том, что поступающая в страну дополнительная ликвидность по-разному воздействует на отдельные сектора экономики. Она прямо способствует ускорению роста цен на инвестиционные товары, используемые в бурнорастущих ресурсоемких отраслях, а также на товары с низкой эластичностью спроса и быстрым оборотом (такие, как продовольствие). Изливаясь на финансовые рынки, избыточная ликвидность порождает образование там «мыльных пузырей». В то же время в отраслях, производящих товары длительного пользования, сохраняется ситуация перепроизводства и избыточных мощностей, а соответственно и дефляционный фон. Иначе говоря, если в прошлом инфляционная и дефляционная тенденции чередовались друг с другом на разных стадиях экономического цикла, то в нынешней китайской экономике они присутствуют одновременно[308]308
  На поверхности явлений это выглядит как блокировка «передаточного механизма» распространения импульсов инфляции из сектора, производящего сырье и инвестиционные товары, в потребительский сектор, о которой пишут многие китайские экономисты. См., например: Ли Бинь. Экономическое развитие, структурные изменения и «исчезновение денег»: еще одно объяснение «китайской загадки» // Цзинцзи яньцзю. 2004. № 6. С. 24–32; Ли Сяхуэй. Почему китайская экономика балансирует между «похолоданиями» и «перегревами»? //Тамже. 2004. № 11. С. 58–68 (накит. яз.). Заслуживает внимания вопрос, не является ли рассогласованность динамики цен в разных секторах общей тенденцией, свойственной переходным экономикам. А.Я. Лившиц справедливо отмечает, что в России с осени 2008 г. цены на продукцию производственного назначения падали при сохранении сравнительно высоких темпов потребительской инфляции, но называет такую ситуацию уникальной, не имеющей мировых аналогов (см.: Лившиц А.Я. Русфляция // Известия. 2009. 7 октября).


[Закрыть].

Новое ускорение экономического роста уже к середине 2003 г. приобрело черты очередного «перегрева», и властям пришлось переориентировать свою политику на его сдерживание. Вплоть до конца 2007 г. правительство придерживалось принципа «одних поддерживаем, других ограничиваем», пытаясь избежать всеобъемлющего финансового ужесточения, способного вновь погрузить экономику в состояние дефляции. В рамках умеренно жесткой финансовой политики селективными приоритетами в кредитовании пользовались ресурсопроизводящие отрасли, а рестрикции выпали, прежде всего, на долю сектора недвижимости. Властям удалось быстро купировать происшедший в середине 2004 г. скачок цен на продовольственные товары, вызвавший повышение общего индекса инфляции до 5–6 % в годовом исчислении. Экономические итоги 2005–2006 гг. давали многим аналитикам основания говорить о достижении экономикой «мягкой посадки». Более того, стала популярной точка зрения, согласно которой китайская экономика уже претерпела коренную трансформацию, и очень высокие темпы экономического роста могут теперь постоянно сочетаться с низкой инфляцией, т. е. закономерности циклической динамики остались в прошлом.

Однако последующее развитие событий не подтвердило подобных оценок. Избыток ликвидности по-прежнему «подогревал» экономику, и темпы экономического роста из года в год увеличивались. Не затихала спекулятивная горячка на рынках жилья и офисных помещений.

Меры государства по сдерживанию инвестиций в эту отрасль, в том числе путем усиления контроля за землеотводом, на практике не столько связывали спрос, сколько ограничивали предложение на рынке, способствовали его монополизации структурами, аффилированными с местными властями и с иностранными инвесторами, и тем самым вели к дальнейшему росту цен. Китайский фондовый рынок, пребывавший в 2001–2005 гг. в летаргическом состоянии, с начала 2006 г. ожил благодаря распродажам госпакетов акций, вновь состоявшимся биржевым листингам банков и других крупных государственных компаний, притоку средств иностранных инвесторов. С осени 2006 г. на биржах начался небывалый бум. Фондовые индексы выросли к концу 2007 г. более чем на 400 % по сравнению с показателями начала 2006 г. Если прежний исторический максимум шанхайского индекса, зафиксированный в июне 2001 г., составлял порядка 2500 пунктов, а в феврале 2006 г. индекс находился возле отметки 1300 пунктов, то в октябре 2007 г. он превышал уровень 6000 пунктов. Однако сама беспрецедентность такого быстрого роста побуждала многих комментаторов говорить об образовании на рынке огромного спекулятивного «пузыря».