Текст книги "Политика аффекта"

Выставка «Мои университеты» апеллировала к различным типам аффективного опыта в присутствии предполагаемого внешнего наблюдателя – публики. Реакции той части зрителей, что откликались на маркеры неформальных реалий студенческой жизни, и тех зрителей, что ожидали получить удовольствие от узнавания примет юбилейных торжеств, сталкиваясь, проявляли мобилизационный потенциал эмоций, способных объединять сообщества в противостояниях по спорным вопросам. Одним из таких полемических сюжетов был формат юбилейной выставки. Этот формат манифестировал не самую общепринятую трактовку истории, которую очень точно сформулировал Лев Рубинштейн в своем блоге:

История пишется не только на бумаге. Она пишется и тогда, например, когда ты, бродя по блошиному рынку в каком-нибудь чужом городе, натыкаешься на чужой семейный фотоальбом, раскрываешь его и не можешь от него оторваться, пока не долистаешь до конца все его ломкие, заляпанные клопиными пятнами страницы с фотографиями совершенно, казалось бы, посторонних тебе людей. Потому что они все, а также твои многочисленные друзья, подруги, знакомые, родственники, случайные попутчики в поезде, таксисты, спящий напротив тебя в вагоне метро пьяный человек в сваливающейся с головы шапке, наконец, ты сам вместе со своей собственной биографией и семейными легендами и есть человечество, о котором и для которого, собственно, и пишется история, с какой бы уязвимой с точки зрения вкуса и меры торжественностью это ни звучало[612]612
  Рубинштейн Л. Минут пятнадцать тому назад [Запись в персональном блоге]. 2016. 10 ноября / http://old.inliberty.ru/blog/2424-Minut-pyatnadcat-tomu-nazad.


[Закрыть].

«Немузейность», или «новая музейность», двух рассмотренных выставочных проектов музея PERMM резонирует с подобным толкованием прошлого: в них также нет места для иерархии фактов, оценок, дат или вещных свидетельств. В них «народный архив» доминирует над официальным, неформальные стороны жизни – над регламентами, интерсубъективная реальность повседневности со всеми ее плохо уловимыми эфемерами – над событийной политической историей, эмоциональное переживание прошлого – над аналитической рефлексией. И в этом кроется секрет актуальности презентистской выставочной стратегии музея современного искусства.

Виртуальное место памяти и реальное пространство ГУЛАГа в современной России[613]613
  Статья является доработанной версией опубликованного ранее текста автора: Dubina V. Spuren des GULag im postsowjetischen Russland // Berliner Colloquien zur Zeitgeschichte. Beilage Mittelweg 36. 2015. № 3. S. 110–118.


[Закрыть]

Вера Дубина

История советских политических репрессий никогда не была популярной темой в общественном дискурсе современной России, за исключением короткого подъема интереса к долго замалчивавшимся фактам в самом начале перестройки. Еще меньше поддержки эта тема получает сегодня, когда происходят широкомасштабная инструментализация советского прошлого в качестве фундамента общенациональной идентичности и выдвижение на первый план патриотической риторики. Отмеченная Львом Гудковым тенденция разрастания постсоветских ресентиментов по отношению к Западу привела к формированию устойчивого «образа врага», в начале 2000‐х годов ставшего, по мнению ученого, основой коллективной интеграции[614]614
  Гудков Л. (ред.) Образ врага. М.: ОГИ, 2005. С. 58.


[Закрыть]. Какой степени концентрации достиг в последние годы этот «национальный исторический миф»[615]615
  Ассман А. Длинная тень прошлого. Мемориальная культура и историческая политика. М.: Новое литературное обозрение, 2014. С. 288.


[Закрыть], показывает небывалый по своей масштабности и абсурдности всплеск антизападной риторики в связи с событиями в Крыму и на юго-востоке Украины. Этот миф громко заявляет о своем праве называться нашей общей памятью, то есть «совокупностью представлений о прошлом, которая в данном обществе, в данный исторический момент становится доминирующей и образует нечто вроде разделяемого большинством „здравого смысла“»[616]616
  Феретти М. Непримиримая память: Россия и война. Заметки на полях на жгучую тему // Неприкосновенный запас. 2005. № 2–3 (40–41) / http://magazines.russ.ru/nz/2005/2/fere8.html.


[Закрыть].

Память о ГУЛАГе, апеллирующая к типу памятования «Помнить, чтобы ничто не было забыто» или «Помнить, чтобы преодолеть» («Erinnern, um niemals zu vergessen» или «Erinnern, um zu überwinden»)[617]617
  Assmann A. Das neue Unbehagen an der Erinnerungskultur: Eine Intervention. Munich: C. H. Beck, 2013. S. 187–191.


[Закрыть], развивается в таких условиях далеко не как мейнстрим, а преимущественно как гражданская инициатива, возможности осуществления которой съеживаются на наших глазах, как шагреневая кожа. Еще в 2006 году Ютта Шеррер беспокоилась о том, что ужесточение государственного контроля за деятельностью неправительственных организаций может поставить под угрозу важнейшие попытки проработки советского прошлого, осуществляемые обществом «Мемориал»[618]618
  Scherrer J. Russlands neue-alte Erinnerungsorte // Bundeszentrale für politische Bildung. 2006. 10 März / http://www.bpb.de/apuz/29874/russlands-neue-alte-erinnerungsorte?p=4.


[Закрыть]. В нынешней ситуации, после принятия законопроекта об «иностранных агентах»[619]619
  Федеральный закон «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в части регулирования деятельности некоммерческих организаций, выполняющих функции иностранного агента» был подписан президентом РФ 20 июля 2012 года: Консультант Плюс. 2012. 20 июля / http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_132900.


[Закрыть], российский Мемориал оказался на грани ликвидации, сначала будучи вынужденным отстаивать свое право на существование в Верховном суде России, а потом и оказавшись внесенным в пресловутый список иностранных агентов со всеми вытекающими из этого последствиями[620]620
  Верховный суд отклонил иск Минюста о ликвидации Российского Мемориала // Сайт Международного Мемориала. 2015. 28 января / http://www.memo.ru/d/223531.html.


[Закрыть].

В обстановке, когда гражданская инициатива активно подавляется, спасательным кругом и едва ли не единственным пространством, где может найтись место памяти о ГУЛАГе, исчезающей в пространстве общественном, становится виртуальный музей.

Как быстро музей в современной России может лишиться своего реального, физического пространства, показывает скандальная история вокруг Музея политических репрессий «Пермь-36». С 1996 года усилиями автономной некоммерческой организации (АНО) «Пермь-36» проводилась работа по составлению экспозиции, сохранению материальных останков ГУЛАГа, реализации разного рода образовательных и просветительских проектов, а с 2005 года – проведению известного форума «Пилорама». Выросшая из фестиваля авторской песни «Пилорама» в 2007 году приобрела статус международного гражданского форума, избрав в качестве основной тему «Мир несвободы и культура». Все это происходило на территории закрытой в 1987 году советской исправительно-трудовой колонии «Пермь-36», помещения которой кардинально не перестраивались и сохранились практически в аутентичном виде. Собственником земли и строений мемориального комплекса являлось государство, а выставочные и образовательные проекты осуществляла АНО «Пермь-36», на свои деньги и своими руками создавшая экспозицию мемориального комплекса. В 2012 году краевая администрация сообщила о создании «Государственного автономного учреждения культуры (ГАУК) „Мемориальный комплекс политических репрессий“», исполнительным директором которого с 2013 года была Татьяна Курсина, также являвшаяся исполнительным директором АНО «Пермь-36». В начале 2014 года в новую госструктуру перенаправили все деньги, которые раньше доставались АНО (и, соответственно, Музею политических репрессий «Пермь-36»); эта же структура стала распорядителем зданий и построек комплекса.

Под новый проект был обещан многомиллионный грант на развитие, но с начала 2014 года администрация Пермского края перестала оплачивать коммунальные счета музея, что практически означало невозможность его функционирования, и в мае отстранила Татьяну Курсину от управления, назначив нового директора. После этого из музея ушли почти все старые сотрудники, а новый директор занялась демонтажем музейных объектов[621]621
  «…Рабочие распилили на металлолом исторические ворота музея. Они объяснили, что новое руководство „Перми-36“ дало им указание прибраться на территории музея». Началось уничтожение музея «Пермь-36» // Грани.ру. 2014. 16 июля / https://giganda.graniru.org/Politics/Russia/Regions/m.231137.html.


[Закрыть]. На месте старой должна была возникнуть новая экспозиция, посвященная не только ГУЛАГу, но и, по словам представителя администрации губернатора Пермского края, «истории репрессий в целом, со времен Бориса Годунова до советских времен, [в том числе] судьбе последнего императора и семьи Романовых»[622]622
  Сечина А. Государственный музей репрессий: Музей истории политических репрессий «Пермь-36» будет работать под контролем государства // Радио «Свобода». 2014. 28 июля / https://www.svoboda.org/a/25473051.html.


[Закрыть]. К счастью, этот проект не был реализован – и музей «Пермь-36», ставший «Мемориальным комплексом политических репрессий», сохранил свои прежние объекты, хотя в экспозицию и были добавлены некоторые крайне спорные экспонаты[623]623
  Подробнее о новых экспозициях, идущих вразрез со старой концепцией музея, см.: Holm K. Auferstanden aus Siegerlager // Frankfurter Allgemeine Zeitung. 2015. 29 Juli / http://www.faz.net/aktuell/feuilleton/nicht-wiederzuerkennen-das-gulag-museum-in-perm-13724175.html.


[Закрыть].

Нападки на деятельность АНО «Пермь-36» были обставлены в стиле вражеской риторики – организацию обвинили в пропаганде «нацизма», так как среди содержавшихся в этой исправительно-трудовой колонии были осужденные за коллаборационизм, что находило отражение в прежней экспозиции[624]624
  Подробнее о развитии этой истории см.: Seifert D. Die Gedenkstätte «Perm-36» in Russland // Gedenkstättenrundbrief. 2014. № 176 (12). S. 39–50 / https://www.gedenkstaettenforum.de/nc/aktuelles/einzelansicht/news/die_gedenkstaette_perm_36_in_russland/.


[Закрыть]. Вследствие этой продолжающейся до сих пор борьбы вокруг музея «Пермь-36» информация от АНО существовала долгое время лишь онлайн, но на момент написания статьи уже не работал даже прежний сайт музея (зато доступен сайт нового «Мемориального комплекса политических репрессий»)[625]625
  Сайт Музея политических репрессий «Пермь-36» находился по адресу http://www.perm36.ru/, но в данный момент не работает. Сайт ГАУК «Мемориальный комплекс политических репрессий» располагается по адресу http://itk36-museum.ru/.


[Закрыть]. По уставу АНО «Пермь-36» ее музейная и просветительская деятельность должна быть связана с территорией мемориального комплекса «Пермь-36», поэтому при отсутствии доступа на территорию комплекса организации ничего другого не оставалось, как объявить о самоликвидации, что и было сделано в марте 2015 года[626]626
  Музей ГУЛАГа «Пермь-36» объявил о закрытии // РБК. 2015. 3 марта / https://www.rbc.ru/rbcfreenews/54f57fff9a794705788c934f.


[Закрыть]. Бывшие сотрудники музея мечтают о возможности перевода созданной ими экспозиции в формат виртуального музея, поскольку в реальный их попросту не пускают[627]627
  Из личного разговора с исполнительным директором АНО «Пермь-36» Татьяной Курсиной. 2014. 6 декабря; 2018. 20 марта. Архив автора; см. также интервью с Татьяной Курсиной и Виктором Шмыровым: Dornblüth G. Gründer wollen Gulag-Museum ins Internet verlegen // Deutschlandradio. 2017. 12 Juni / https://www.deutschlandfunkkultur.de/kontroverse-um-gedenkstaette-perm-36-gruender-wollen-gulag.1013.de.html?dram: article_id=388525.


[Закрыть].

Таким образом, в ситуации, когда музеи не могут существовать офлайн, функция последнего пристанища для памяти потенциально переходит к виртуальному музею. Но такая функция не может быть главной или единственной, в противном случае виртуальный музей представлял бы собой лишь «более дешевую технократическую копию реального музея»[628]628
  Fürstner T. Das virtuelle Metamuseum // http://www.virtuelles-museum.at/stories/storyReader$13 (дата обращения 25.05.2015).


[Закрыть]. Главная критика онлайн-музеев как раз и состоит в том, что «виртуальный музей должен не копировать реальную экспозицию, а функционально и содержательно ее дополнять»[629]629
  Ibid.


[Закрыть]. В этой статье я рассмотрю несколько продолжающихся проектов, способных претендовать в современной России на роль такой «функциональной и содержательной» памяти о ГУЛАГе.

Один из самых масштабных проектов – «Виртуальный музей ГУЛАГа» санкт-петербургского Мемориала. Он призван заместить собой несуществующий «общенациональный Музей Гулага»[630]630
  Виртуальный музей ГУЛАГа: http://www.gulagmuseum.org/showObject.do?object=3315723&language=1.


[Закрыть]. В своем кредо авторы проекта говорят об отсутствии общероссийской памяти о ГУЛАГе, отсутствии в современной культуре ГУЛАГа как «необходимого связующего звена между знанием и пониманием, фактом и событием, опытом и памятью»[631]631
  Там же.


[Закрыть]. «Виртуальный музей ГУЛАГа» аккумулирует общую память о советских репрессиях в географическом и тематическом измерениях, представляя базу данных существующих материальных памятников и отразившихся в них следов террора. Все описания памятников на сайте связаны между собой перекрестными ссылками и содержат (в формате энциклопедических статей) базовую информацию о местах, связанных с ними событиях и имеющейся исследовательской литературе. Этот кропотливо собранный и продолжающий развиваться архив – своего рода энциклопедия ГУЛАГа – ставит перед собой задачу сделать память о «коммунистическом терроре… целостной и неотъемлемой составляющей национальной памяти» и «связать общей понятийной сущностью» «фрагментарные воспоминания о локальных событиях»[632]632
  Там же.


[Закрыть]. Тем самым проект продолжает развивать миссию Мемориала, которая заключается в том, чтобы разрушить национальные мифы при помощи исторических исследований[633]633
  Ассман А. Длинная тень прошлого. С. 289.


[Закрыть] и, собрав в одну коллекцию свидетельства о ГУЛАГе из всевозможных региональных музеев, создать базу коллективной памяти, не ограниченной региональными или национальными рамками. Проект развивается, хотя и не одинаково полно, на трех языках – русском, английском и немецком – и потому позволяет переступать и языковые границы.

Зная, с какими трудностями политического и финансового плана приходится сталкиваться тем, кто посвящает себя исследованиям и поддержке памяти о ГУЛАГе в современной России, можно поразиться размаху этого замысла. Однако использование «новых дидактических возможностей цифрового посредничества в области культуры»[634]634
  Fürstner T. Das virtuelle Metamuseum.


[Закрыть] является тут еще делом будущего. Авторы проекта вполне осознают, что нынешняя база данных не является пока виртуальным музеем, и стремятся к созданию в будущем «настоящего виртуального музея – с мультимедийным представлением экспонатов… с разработанной системой виртуальных экскурсий»[635]635
  Виртуальный музей ГУЛАГа. Курсив мой. – В. Д.


[Закрыть]. Однако содержащиеся уже сейчас в базе данных экспонаты могут, конечно, сопровождаться гораздо большим объемом информации, чем это обычно делается в физическом пространстве музея. Например, самая простая алюминиевая миска, которая потерялась бы среди десятка похожих повседневных предметов в реальном музейном пространстве, обретает в пространстве виртуальном свою историю[636]636
  Алюминиевая миска // Виртуальный музей ГУЛАГа / http://www.gulagmuseum.org/showObject.do?object=44381166&language=1.


[Закрыть]. Благодаря перекрестным ссылкам этот простой предмет оказывается включенным в историю повседневной «жизни в неволе» в тематическом разделе сайта, а также привязанным географически к конкретным местам памяти ГУЛАГа.

Интересно, что аналогичный посыл – «общенационального Музея Гулага» – имплицитно присутствует и у вполне реального Музея истории ГУЛАГа. Этот существующий с 2001 года музей несколько лет назад получил в центре Москвы новое здание, открытое для посетителей в октябре 2015 года. Музей постоянно обновляется – так, на момент написания данной статьи он был закрыт на реэкспозицию, которая должна завершиться к 30 октября 2018 года[637]637
  Сайт Музея истории ГУЛАГа: http://www.gmig.ru/.


[Закрыть]. Это полностью государственный проект, который финансируется из бюджета и подчинен Департаменту культуры города Москвы[638]638
  Устав государственного бюджетного учреждения культуры города Москвы «Государственный музей истории ГУЛАГа» // Музей истории ГУЛАГА / https://gmig.ru/upload/iblock/520/520522db65d628195110f89360c2fd05.pdf.


[Закрыть]. Авторы вывешенной на сайте концепции развития музея, как и создатели «Виртуального музея ГУЛАГа», видят главную предпосылку своей работы в отсутствующем сегодня целостном и комплексном осмыслении феномена ГУЛАГа[639]639
  О музее истории ГУЛАГа (http://www.gmig.ru/o-muzee) (дата обращения 07.08.2018).


[Закрыть]. Тем не менее они хоть и отдают дань важной миссии «Виртуального музея», но все же упоминают, что «музеев или хотя бы крупных музейных разделов, где эта тема была бы центральной и смыслообразующей, до настоящего времени весьма немного»[640]640
  Концепция развития музея ГУЛАГа (http://gmig.ru/view/page/22) (дата обращения 07.08.2018).


[Закрыть]. Музей истории ГУЛАГа представляется тем самым «единственным государственным музеем, целиком посвященным теме сталинских репрессий»[641]641
  Там же.


[Закрыть] и призванным всесторонне осмыслять феномен коммунистического террора. Глядя на размах замысла, складывается ощущение, что авторы стремятся объединить в музее все главное, что у нас осталось в памяти о ГУЛАГе.

Необыкновенная масштабность Музея истории ГУЛАГа – увеличение общей площади на 1800 м², собственная библиотека, значительные помещения для хранения, отдельный сад памяти и т. д. – ошеломляет по сравнению с более ранними камерными проектами, созданными в основном гражданскими и региональными инициативами[642]642
  См. иллюстрации: http://www.gmig.ru/view/news/85 (дата обращения 07.08.2018).


[Закрыть], особенно на фоне хронического недостатка финансирования проектов Мемориала, скандала вокруг музея «Пермь-36», а также проблем с финансированием у мемориального музея «Следственная тюрьма НКВД» в Томске[643]643
  Сайт Мемориального музея «Следственная тюрьма НКВД»: http://nkvd.tomsk.ru.


[Закрыть] и т. п. Вполне возможно, что именно этот музей, позиционирующий себя как музей совести, настроенный на тип памяти «Помнить, чтобы преодолеть», запланирован официальными структурами как центр развития общенациональной памяти о ГУЛАГе в современной России.

В концепции музея (версия 2015 года) особенно подчеркивается «необходимость целостного и комплексного осмысления феномена ГУЛАГа и публичного его представления в месте, скорее удобном для доступа широкой публики, чем привязанном к конкретике тех или иных событий из этой истории»[644]644
  Концепция развития музея ГУЛАГа за 2015 год. С. 10–11. Архив автора. Впоследствии документ несколько раз переписывался. Версия концепции, опубликованная на сайте сейчас, отличается от более ранних.


[Закрыть]. Это отличает его от всех прежде существовавших мест памяти ГУЛАГа, либо реально, либо виртуально связанных с совершенно определенными лагерями, для которых принципиальной является отсылка к аутентичности места. Таким образом, этот музей представляет из себя некое «новое» место памяти ГУЛАГа, которое формируется не только без непосредственной связи с конкретными лагерями, но и при «необязательной непосредственной отсылке к фактам трагедии», для того чтобы сконцентрироваться на «сущностном осмыслении ее уроков»[645]645
  Там же. О международной практике создания музеев памяти в местах, не связанных с аутентичными местами исторических событий, см. статью Дарьи Хлевнюк в данном сборнике. – Примеч. ред.


[Закрыть]. В этом, по моему мнению, таится опасность потерять эмоциональную связь, которая поддерживается именно привязкой к определенному месту, а также связь с собственной историей. «Чувство непрерывности [прошлого] находит свое убежище в местах памяти», – писал Пьер Нора[646]646
  Нора П. Проблематика мест памяти // Нора П., Озуф М., де Пюимеж Ж. и др. (ред.) Франция-память. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 1999. С. 17.


[Закрыть]. Даже если такое место памяти оформлено в виртуальном пространстве или, например, представляет в виде звуковой инсталляции когда-то свершившиеся события, о которых сейчас глазу ничего не напоминает[647]647
  Например, Алейда Ассман рассказывает об экскурсионном туре по местам в Германии, где происходила депортация евреев и где сейчас находятся обычные жилые кварталы. Знакомство с этими местами памяти осуществляется посредством смартфона, на котором установлено специальное приложение: Assmann A. Der iPod als Denkmal Zwei Gedenkorte in Gusen (Oberösterreich) und Berlin // Berliner Colloquien zur Zeitgeschichte. Beilage Mittelweg 36. 2015. № 3. S. 102–109.


[Закрыть], оно должно быть заявлено как реальное место, причем лучше всего как место, знакомое посетителю. Для большинства наших соотечественников Колыма или Магадан являются не местами, а именами нарицательными – в стиле «будете у нас на Колыме…». Локальное же место создает куда более значимую эмоциональную связь: для жителя Москвы это может быть здание органов госбезопасности на Лубянке, в Петербурге – «Кресты» и т. д. Именно поэтому так важно сохранять локальные музеи, вроде закрытого недавно проекта в Йошкар-Оле[648]648
  Народный музей истории ГУЛАГа в Йошкар-Оле: http://gulagmuzey.ucoz.ru/. За информацию о закрытии этого музея благодарю Владислава Стафа.


[Закрыть], а не свозить все экспонаты в Москву, пусть и исходя из вполне понятного желания их лучшей сохранности.

Новая экспозиция Музея истории ГУЛАГа еще не открыта, потому о будущем развитии музея трудно судить, но если говорить о первой экспозиции, доступной для посещения в 2015–2018 годах, то мнения о том, насколько она удалась, расходятся. Большинству коллег нравятся современность и мультимедийная оснащенность музея, хотя и вызывающие «эффект Диснейленда», но не переступающие дозволенной границы[649]649
  Завадский А. Резервация для памяти? // Русский журнал. 2015. 3 декабря / http://www.russ.ru/Mirovaya-povestka/Rezervaciya-dlya-pamyati.


[Закрыть]. Несмотря на это, даже те коллеги, которые в целом считают музей удавшимся, критиковали отдельные части экспозиции за специфически расставленные акценты[650]650
  «Сказать, что в нем искажены исторические факты, пожалуй, нельзя, но акценты, сделанные создателями этой части экспозиции, представляются спорными». Гизен А., Завадский А., Кравченко А. Между рабским трудом и социалистическим строительством. Заметки о том, как в экспозициях некоторых российских музеев репрезентирован труд заключенных ГУЛАГа // Новое литературное обозрение. 2016. № 6 / http://magazines.russ.ru/nlo/2016/6/mezhdu-rabskim-trudom-i-socialisticheskim-stroitelstvom.html.


[Закрыть]. Ощущение, возникающее после осмотра экспозиции, – вот что беспокоит большинство коллег, потому как к корректности фактов или подбору экспонатов в этом музее претензий быть не может – он сделан на высоком профессиональном уровне.

Зарубежные посетители, которых мне доводилось сопровождать в Музей истории ГУЛАГа, в один голос говорили об эффекте погружения, о том, как церковная музыка, которая играет практически все время осмотра, и «почти как настоящие» документы из представленных в экспозиции следовательских сейфов возбуждают в них ощущение эмоционального погружения в эту печальную часть истории России. Металлические туалеты и покрашенные в черный цвет радиаторы отопления создают атмосферу, которой эти посетители не чувствовали при взгляде на аутентичные археологические останки стен бараков или предметов быта заключенных. Этих «обыкновенных людей», для которых и делаются подобные музеи, не волновали подтексты, на которые я потом обратила их внимание и которые бросались мне в глаза – вполне возможно, исключительно от долгих занятий темой ГУЛАГа и «борьбой за память». К примеру, сравнение массовых репрессий с «солнечным затмением» на одном из стендов, которое не только одной мне (но и некоторым коллегам-исследователям[651]651
  См. также: Завадский А. Резервация для памяти?


[Закрыть]) показалось неуместным, совершенно прошло мимо внимания этих посетителей – они все были погружены в свои ощущения и только о них и говорили. Именно зацепить посетителя за живое и является задачей большинства музеев памяти, это и есть путь обычного человека к такой сложной теме, как террор. Однако на этом пути таится много ловушек, которые давно известны профессиональным кураторам выставок, но не становятся от этого давнего разоблачения менее действенными[652]652
  См., например, принятый в 1976 году документ «Бойтельсбахский консенсус», который не только действенен для всех мемориальных комплексов и выставок для школьников на территории Германии, но и стал общемировой нормой благодаря Международному уставу мемориальных музеев (International Memorial Museums Charter). Одним из важнейших пунктов этого договора является «запрет на эмоциональное подавление» учеников (https://www.lpb-bw.de/beutelsbacher-konsens.html). См. также: Международный устав мемориальных музеев // Уроки истории. 2011. 9 декабря / http://urokiistorii.ru/article/2712.


[Закрыть]. С одной стороны, Музей истории ГУЛАГа исключительно корректен в степени эмоционального воздействия визуального материала – здесь нет, например, снимков с изображением гор трупов. Но при этом старая (сейчас закрытая на обновление) экспозиция создавала атмосферу легкости и доступности – и посетители ни в коем случае не чувствовали себя эмоционально подавленными, а некоторые даже не могли скрыть улыбку[653]653
  «Ты четко осознаешь, где находишься, прекрасно понимаешь, что любое проявление положительной эмоции неуместно, но мышцы губ бессовестно растягиваются в улыбке» (Завадский А. Резервация для памяти?).


[Закрыть].

Именно в этой легкости, по моему мнению, и таится немалая опасность. Главное, что считаю нужным тут подчеркнуть, это то, что создатели Музея истории ГУЛАГа пытаются сформировать новое место официальной памяти о ГУЛАГе, перемещая акценты с мемориализации конкретного аутентичного «места» на общую историю террора – в частности, на использование принудительного труда как неких «фактов» далекого прошлого, о которых мы много узнали в доступной форме, но которые не являются частью нашего сегодняшнего мира. Конкретное место – это наша связь с прошлым, оно было тогда и есть сейчас, как, например, мрачное здание на Лубянке. Не будет ли такой отрыв от физического места означать, что музей станет транслировать память облегченного для восприятия, «чисто прибранного» ГУЛАГа? И будет ли посетитель в этом случае втянут в живую коммуникацию с экспозицией, или он просто получит готовую упрощенную картину событий прошлого?

Коммуникативная составляющая – важное преимущество виртуального музея и его главное дополнение к материальной экспозиции. Для этого уже существуют разработанные для музеев компьютерные платформы. В Германии это, например, «Виртуальный музей миграции» («Virtuelles Migrationsmuseum»)[654]654
  Virtuelles Migrationsmuseum: https://virtuelles-migrationsmuseum.org/.


[Закрыть] или так называемые «серьезные игры» (serious games) – вроде тех, что были разработаны для «Дома братьев Гримм» (Brüder Grimm-Haus) в городе Штайнау[655]655
  Brüder Grimm-Haus: http://www.mai-tagung.lvr.de/media/mai_tagung/pdf/2014/MAI-2014-Kling-PPT.pdf.


[Закрыть]. Само наличие таких возможностей, конечно, не говорит о том, что их обязательно нужно использовать в каждом музее, особенно если музей имеет дело с травматическим опытом.

Важно отметить, что при полном переходе виртуального музея памяти о ГУЛАГе на игровой движок, то есть в полностью анимированное виртуальное пространство, также существует опасность потери «места памяти». Примером тому может служить один из проектов, предложенный новому руководству государственного музея «Пермь-36» («Мемориального комплекса политических репрессий»), вполне возможно заказанный, но до сих пор не реализованный им. Созданный в 2015 году пермской компьютерной фирмой прототип представляет собой виртуальные очки, надев которые посетитель музея может увидеть в 3D-измерении каждую камеру и даже сидящих в ней заключенных. В этом проекте предполагается также квест по камерам, в ходе которого посетитель может побеседовать с заключенными[656]656
  Я познакомилась с разработчиками этого проекта и их виртуальными очками во время визита в «Пермь-36» 2 декабря 2014 года.


[Закрыть].

Что вынесет посетитель из такого игрового формата? Скорее всего, что-то сродни следующему отзыву: «И квест, и музей – отличные темы для выходных, чтобы испытать немного стресса в хорошей компании. Рекомендую». Этим мнением поделился в своем блоге участник проходившего в Томске квеста «Следственная тюрьма НКВД»[657]657
  Этот квест несколько лет проходил под маркой фирмы «Клаустрофобия» и пользовался большой популярностью, но в 2018 году проект неожиданно закрыли. Сайт квеста (http://questscatalog.ru/catalog/sledstvennaya_tyurma_nkvd_202) сейчас недоступен.


[Закрыть], созданного по мотивам одноименного музея, о котором уже шла речь в этой статье. В отзыве представлен скриншот рекламы квеста, написанной в стиле проекта «Последний герой»: «Вы – не просто пленники, вы – враги народа. И как вы только умудрились вляпаться в такую историю? А следственная тюрьма НКВД – место не для слабонервных, и лучше даже не вспоминать о том, какие зверства здесь творились. Ваша цель – совершить побег из стен самой беспощадной структуры советского времени, иначе вашей участи не позавидуешь. У вас есть час, обратный отсчет пошел». Автор отзыва с восторгом подытоживает, что квест – это «отличная тема для развития внутреннего туризма в Сибири и прекрасный пример использования уникального городского ресурса!»[658]658
  [shabanov_f]. Кое-что про квест «Следственная тюрьма НКВД» в Томске // Блог «Журнал о птичьих правах» / https://shabanov-f.livejournal.com/451058.html. 2015. 25 октября.


[Закрыть].

Большинство таких платформ универсальны, и их разработчики наполняют существующий шаблон любым контентом, как правило, увлекаясь исключительно техническими возможностями проекта. Такой контакт посетителя с ГУЛАГом обращает коммуникацию, которая играет ключевую роль в памяти о ГУЛАГе, в игру, безобидную память, разрушая связь с реальным событием.

Виртуальные возможности служат успешным дополнением в проектах, связанных с травматическим опытом: например, представленные онлайн интервью переживших принудительный труд[659]659
  Online-Einstiege für Schulklassen. Zwangsarbeiter-Interviews in der Vorbereitung des Museumsbesuchs: http://www.mai-tagung.lvr.de/media/mai_tagung/pdf/2014/MAI-2014-Pagenstecher-PPT.pdf.


[Закрыть] или интервью с выжившими в Холокосте, собранные американским Shoah Foundation Institute, не только являются виртуальным продолжением музеев, но и часто используются в музейных экспозициях, выступая их важной эмоциональной составляющей. Интервью с жертвами или свидетелями эпохи – самый распространенный виртуальный атрибут музеев ГУЛАГа. В качестве примера можно назвать существующий с 2011 года виртуальный проект «Европейская память о ГУЛАГе» с его звуковыми архивами – интервью с депортированными с аннексированных Советским Союзом территорий[660]660
  Официальный сайт проекта «Звуковые архивы. Европейская память о ГУЛАГе»: http://museum.gulagmemories.eu/ru.


[Закрыть]. Подобный проект разрабатывается и в Музее истории ГУЛАГа, а также составляет часть контента «Виртуального музея ГУЛАГа», где, правда, пока в сеть выложено только пять видеоинтервью[661]661
  Проект «Люди и судьбы»: https://www.youtube.com/playlist?list=PLGvrMPO_OSyN77y6_PG86mp3mABWSx-FJ.


[Закрыть]. Все это самые обычные люди, рассказывающие о пережитых ими ужасах как о повседневном событии. Такие интервью, как и истории обыденных вещей, расширяют коммуникативные возможности экспозиции, не разрушая ощущения аутентичности.

По такому же принципу построены и приложения-путеводители для смартфонов, где исторические места памяти – например, о принудительном труде в Германии – накладываются на современную карту местности и демонстрируют, что в годы Второй мировой войны принудительный труд был везде[662]662
  Brüder Grimm-Haus. Еще один пример подобных проектов – аудиоспектакль Brest Stories Guide белорусского театра «Крылы халопа». Этот спектакль является своего рода путеводителем по еврейской истории Бреста: «Созданное для платформы Android приложение позволяет совершить экскурсию по городу, до начала Второй мировой почти наполовину заселенному евреями, а сегодня почти забывшему об этой части своего прошлого» (Завадский А. Амнезия как главная черта белорусской памяти // openDemocracy. 2017. 19 декабря / https://www.opendemocracy.net/od-russia/andrei-zavadski/amneziya-kak-glavnaya-cherta-belorusskoi-pamyati).


[Закрыть]. Интерактивная карта ГУЛАГа в Пермском крае также показывает, как много лагерей и колоний было в этом регионе. На их месте теперь в основном растут леса, и необходимо быть опытным исследователем, чтобы обнаружить там следы ГУЛАГа. Зато щелкнув мышью по определенному месту онлайн-карты, пользователь может получить базовую информацию о лагере и содержавшихся в нем заключенных[663]663
  Карта террора и ГУЛАГа в Прикамье: http://pmem.ru/index.php?id=32.


[Закрыть]. Такой тип визуализации близок к идее памятных табличек, только с учетом труднодоступности этих мест для простого человека эти таблички представлены на виртуальной карте региона. В городах же возможны таблички материальные – как, например, в проекте «Последний адрес» московского Мемориала и инициативной группы граждан. Результатом проекта «должна стать установка многих тысяч персональных мемориальных знаков единого образца на фасадах домов, адреса которых стали последними прижизненными адресами жертв этих репрессий»[664]664
  О проекте «Последний адрес»: http://www.memo.ru/d/180566.html; сайт проекта «Последний адрес»: https://www.poslednyadres.ru/.


[Закрыть]. В данном случае работает обратная перспектива – не от реального места к его виртуальной реконструкции, а от виртуальной базы данных Мемориала, где каждый желающий может отыскать себе того человека, память которого он желал бы увековечить в табличке, к реальному месту. Результатом визуализации этой базы данных станет сеть материальных табличек в городском пространстве. Родственным «Последнему адресу» является и проект московского Мемориала «Топография террора»: по словам куратора проекта Александры Поливановой, «„Последний адрес“ рассказывает, где жил человек до того, как его арестовали, мы рассказываем, что происходит с человеком после этого»[665]665
  Подробнее о проекте «Типография террора» cм. интервью с куратором проекта: Шешенин С. «Топография террора»: это прямо здесь. Интервью с Александрой Поливановой // Уроки истории. 2015. 30 октября / http://urokiistorii.ru/article/52912.


[Закрыть].

Именно такие проекты сохраняют нашу память о ГУЛАГе. Через связь конкретных мест они поддерживают то самое чувство непрерывности прошлого, о котором писал Нора и которое является главной характеристикой памяти, переживающей (актуализирующей) историю, а не отправляющей ее в кладовку как ценный, но не возбуждающий более никаких личных переживаний артефакт. Несмотря на то что реализация подобных проектов связана в современной России с огромными затратами сил и денег, а на каждое конкретное разыскание уходят годы работы, за которую вместо ордена можно в современных услових получить тюремный срок, такие проекты появляются, причем не только в столицах, но и в маленьких городах[666]666
  О частных инициативах локальных музеев ГУЛАГа см. на сайте Ассоциации музеев памяти. Ассоциация музеев памяти включает разные – и даже не совсем – музеи: http://memorymuseums.ru/museum/sayanskij-kraevedcheskij-muzej.


[Закрыть]. В современном российском обществе, несомненно, есть запрос на память о ГУЛАГе. Появилось поколение, которое может говорить о терроре, по аналогии с поколением внуков – «третьим поколением» – в Германии, которому принадлежит заслуга «проработки» нацистского прошлого и сохранения памяти о Холокосте[667]667
  Подробнее о феномене «третьего поколения» в проработке памяти о трагедии см. работы социолога Габриэль Розенталь: Rosenthal G. Historische und familiale Generationenabfolge // Szydlik M., Kohli M. (Hg.) Generationen in Familie und Gesellschaft. Opladen: Leske + Budrich, 2000. S. 162–178.


[Закрыть]. Поэтому от того, какая память о ГУЛАГе займет сейчас место в мейнстриме, зависит тот факт, сохранится она или же превратится в официоз, которым многие годы существования СССР являлась отечественная история.

Подводя итоги, важно подчеркнуть, что для музея ГУЛАГа в современной России важной составляющей должно быть аутентичное место. Музей ГУЛАГа – и виртуальный, и реальный – должен сохранять связь с местами террора. Если речь идет о музее виртуальном, таким связующим звеном может выступать или карта лагерей, как это сделано при наложении сети лагерей на карту Пермского края, или приложение, активизирующееся с приближением к месту памяти в реальном городском пространстве, или фотографии лагерных вещей, хранящихся в разбросанных по всей территории России музеях и собранных воедино онлайн. Именно аутентичность места позволит сохранить эмоциональную связь с памятью о ГУЛАГе, в то время как любой, даже самый профессиональный мультимедийный центр, не имеющий этой привязки к аутентичному месту, может ее разрушить. В игре в ГУЛАГ не возникает никакой коммуникации с историей. В ней есть только сконструированная псевдореальность, эмоциональная связь с которой поддерживается на уровне посещения оперы: мы пришли и поплакали, например, над судьбой Манон Леско, благодаря музыке аффект усилился, но выйдя из зала, мы вернулись в наш привычный мир, не имеющий никакой связи с только что увиденным и услышанным.