Текст книги "Психология человека в современном мире. Том 2. Проблема сознания в трудах С. Л. Рубинштейна, Д. Н. Узнадзе, Л. С. Выготского. Проблема деятельности в отечественной психологии. Исследование мышления и познавательных процессов. Материалы Всероссийской юбиле"

Характеризуя отличия «Человека и мира» от «Бытия с сознания», В. А. Роменец указывает на смещение акцентов: предметом анализа становится не гносеологическое, а онтологическое отношение. Целостность системы автора нарушается, ведь это одно содержание, взятое под разным углом зрения. Неточной является и идея существования человека внутри бытия: создается представление о разделенности бытия и человеческого бытия. Но «принципиально правильными» являются идеи о непосредственном присутствии человека в мире и о человеке как «зеркале Вселенной». «Все следует понимать через способ существования человека, то есть через человеческий срез как зеркало Вселенной» (там же, с. 146). Это вторая тема диалога В. А. Роменца с С. Л. Рубинштейном и еще одна точка пересечения двух теорий, имя которой – концепция единого, ознаменованного непосредственным присутствием человека, мира.

Понятие среза содержит в себе идею психического, включенного в бытие человека как совокупного субъекта познания и творения действительности. Срезом является уже восприятие человека, которое не образ вещи, а сама вещь в том виде, как она дается человеку. Сознание также есть мир, в ней представленный. Срез своей поверхностью регистрирует человеческое бытие, является видением мира «изнутри». Переход от среза к срезу – переход гносеологического в онтологическое, и наоборот, акт самопознания мира. «В целом вся психика являет собой своеобразный способ самоотражения мира». И дальше: «Диалектический переход человека и мира – вот что такое поступок. В таком случае он выступает универсальной категорией, и с него следует начинать и ним следует завершать систему психологии» (Роменец, 1998, с. 147, 150).

Посредством поступка мир переводится в форму человеческого способа бытия. Потому человек – не «объективная наличность в мире», а его возможный срез, создаваемый в ходе коммуникации людей между собой и с миром. Индивидуальное, конечное, через поступок переходит в бесконечное и всеобщее. Концепция единого, ознаменованного непосредственным присутствием человека, мира предстает в концепции единого, опосредствованного поступком человека, мира. Предметом психологического объяснения является историческое и онтогенетическое, социальное и биологическое, всеобщее и индивидуальное, взятое как единство, воплощаемое в творчестве – экстатичном напряжении сил человека, преодоление препятствий, создаваемых самим поступком, акт противоречивого единения человека с миром.

Подхватывается рубинштейновская идея монизма Вселенной. Основная проблема психологии выводится на всеобщий уровень решения: внутреннее и внешнее – аспекты поступка как способа бытия человека в мире. В. А. Роменец вооружен монистическим принципом решения – категорией поступка, и это обеспечивает стройность и целостность его системы. Достигается это благодаря диалогу с С. Л. Рубинштейном. Действует принцип дополнительности. Психология выводится за рамки популярного и сегодня антропоцентризма (идея центрированного на себе субъекта), утверждается как постнеклассическая дисциплина, поднимающая фундаментальные вопросы человеческого бытия, обогащающая общенаучную картину мира. Деятельностный и культурологический подходы в психологии обретают новое, теперь уже общее, открытое для следующих поколений исследователей, пространство человеческого в мире существования.

Психология – длящаяся практика человеческого самопознания, осуществляемая учеными, которые проникаются ее значением, смыслом и мерой ответственности. Историко-логическое имеет психологическое измерение, через него преломляется и в форме теории воплощается. Формируется обозначенная непосредственным присутствием психолога в процессе психологического познания цепь теорий-идей. Решается в форме снятия противоречий «внутреннее – внешнее» «индивидуальное – социальное», «субъективное – объективное», «субъект – объект», «человек – мир» основная проблема психологии. Решается по-разному, психологическое познание движется разными путями. Речь идет о магистральном направлении.

Автор следующего в этом направлении шага вступает в творческий диалог с предшественником и, даже отрицая его поиски, их продолжает. Дополнительность в психологии базируется на исходных посылках психологического познания, в единстве его исторической, логической и психологической сторон. Инициируя диалог, автор теории психологии заявляет себя субъектом истории этой дисциплины, воплощает стремление человека познать самое себя.

На смену дуалистической приходит монистическая гносеология, на смену классической – неклассическая, а затем и постнеклассическая психология. Как и другие науки, психология имеет свои научные революции, авторы которых выходят на качественно иной уровень интерпретации отношений «внутреннее – внешнее», «субъект – объект», «человек – мир». Основная проблема психологии получает новые решения, поле психологического объяснения расширяется, предмет этой дисциплины обогащается. Имеет место историко-логико-психологическое восхождение к монизму – от социальной (Л. С. Выготский, А. Н. Леонтьев) ко всеобщей (С. Л. Рубинштейн, В. А. Роменец) ее форме.

Актуальной для историко-психологических исследований является методология монизма. Она обращается к сущности и глубинным основаниям психологического познания, берет на вооружение принципы единства исторического, логического и психологического, дополнительности, творческого диалога, отдает должное вкладам в этот процесс ученых, которые переосмысливают гносеологию психологии, предлагают оригинальные способы решения основной проблемы этой дисциплины, находят психическое атрибутом человеческого способа бытия, свидетельством непосредственного присутствия человека в мире.

Литература

Мясоед П. А. Психология в аспекте типов научной рациональности // Вопросы психологии. 2004. № 6. С. 3–17.

Роменец В. А. О научной, педагогической и общественной деятельности С. Л. Рубинштейна на Украине // Сергей Леонидович Рубинштейн: Очерки. Материалы. Воспоминания / Отв. ред. Б. Ф. Ломов. М.: Наука, 1989. С. 103–113.

Роменець В. А. Історія психології епохи Просвітництва. К.: Вища школа, 1993.

Роменець В. А. Історія психології XIX – початку XX століття. К.: Вища школа, 1995.

Роменець В. А., Маноха І. П. Історія психології XX століття. К.: Либідь, 1998.

Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. Человек и мир. СПб.: Питер, 2003.

Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии: В 2 т. М.: Педагогика, 1989. Т. 1.

А. К. Осницкий (Москва)
На экспериментальной площадке сознания

Предложенная нами метафора «на экспериментальной площадке сознания» используется на протяжении последних лет в рамках педагогической деятельности. Она существенно облегчает задачу ознакомления студентов со спецификой роли сознания в обеспечении активности человека.

Истоком «принципа единства сознания и деятельности», провозглашенного С. Л. Рубинштейном, по нашему мнению, был им же ранее (в 1922 г.) объявленный «принцип самодеятельности как принцип развития человека». Время расставляет все на свои места. Мне не хотелось бы противопоставлять теоретические достижения Л. С. Выготского и С. Л. Рубинштейна. Они, скорее всего, взаимодополняющи. Л. С. Выготский сосредоточил свое внимание на процессе развития психических функций, противопоставив культуральные (приобретенные и знаково опосредствованные) функции натуральным, развивающимся «за счет все большей произвольности и интеллектуализации». Он же подчеркнул роль взрослого (и вообще другого человека) в процессе развития ребенка и дальнейшего его взросления. С. Л. Рубинштейн сосредоточил внимание на анализе деятельности, как специфически человеческом виде активности, выстраиваемом в единстве с развивающимся сознанием, подчеркнув при этом роль самодеятельности человека.

Обсуждая деятельность, нельзя упускать из виду, что «деятельность» выступает, с одной стороны, как категория, некоторое предельное понятие, с другой – как не которое реальное проявление активности одного человека, либо группы людей. Из описания любой деятельности отчетливо вид но, что она является результатом усилий коллективного субъекта, и что индивидуальному субъекту она явлена лишь какими-то ее фрагмента ми, которые он выстраивает в своем сознании в индивидуально приемлемом и всегда во «фрагментарно-мозаичном» виде.

Заметим к тому же – в индивидуально приемлемом, но упорядочиваемом по обобщенной схеме организации и регуляции деятельности. В качестве единицы анализа деятельности С. Л. Рубинштейн чаще рассматривает действие, как фрагмент специфически человеческого способа организации взаимодействия с окружением. Во втором издании «Основ общей психологии» (1946) в главе «Действие» он подробно анализирует структурный состав организации и осуществления действия средствами психолого-педагогического анализа.

Нетрудно заметить, что развиваемая впоследствии под действием кибернетических и инженерно-психологических идей концепция осознанной саморегуляции деятельности О. А. Конопкина точно воспроизводит структуру тех «внутренних действий», которыми, по С. Л. Рубинштейну, сопровождается действие, доступное внешнему наблюдению.

Поскольку деятельность представлена самому человеку (в его сознании) фрагментарно и не исчерпывающе, к тому же реализуется она при постоянно изменяющихся условиях и состояниях человека, постольку индивидуальная деятельность осуществляется всегда в условиях множественной неопределенности. Тем не менее, сходство в продуктивности деятельности отдельных людей свидетельствует о существовании общих психологических механизмов, обеспечивающих организацию, регуляцию и осуществление деятельности. При этом обнаруживается и сходство предметно преобразующей деятельности с деятельностью, направленной субъектом на самого себя, на преобразование своих состояний.

Подчеркивание предметности действия в середине XX в. сочеталось с недостаточно четким различением психологического понятия предмета и понимания предмета как вещи, как объекта. Поясним, что реально в своей деятельности человек работает не с объектом, не с вещью (во всей неисчерпаемости их свойств), а с предметом, т. е. «окультуренно поименованной», знаемой, отображенной в его опыте, стороной вещи или объекта. Как мы уже отмечали ранее на Ломовских чтениях, в психологическом исследовании говорить чаще следует не столько об объективации, сколько о предметизации (опредмечивании человеком мира на основе общекультурного опыта и опыта индивидуально накапливаемого). С точки зрения внешнего наблюдателя, контролера, этот процесс выступает как объективация.

К мысли С. Л. Рубинштейна о «своеобразии психического», которое состоит в том, что «оно является и реальной стороной бытия и его отражением, – единством реального и идеального» добавим следующее: восхождение к первичным философским представлениям о «субъективном» и «объективном» дает возможность представить процесс «отражения» не в виде зеркального или конгруэнтного отражения, а как процесс «отображения» или даже «изображения», которому свойственна апперцепция, избирательность и смыслопорождение. В процессе восприятия происходит не столько объективация, сколько предметизация реальности (того, что существует независимо от субъекта). Предмет для отдельного человека – это то, что он знает об объекте или вещи, и предполагает, что и другие обладают примерно таким же знанием; и потому осознаваемые предметные действия – это преобразования лишь знаемых сторон объекта, тех сторон объекта, которые открылись человеком и открылись человеку в синтезе натурального и культурального, объединенного Л. С. Выготским в понятии высших психических функций.

Рефлексивные процессы тесно связаны с антиципированием и, по-видимому, их можно различать по характеру антиципирования и соотношения антиципирования с ретроципацией. Антиципирование и подготовленность к тем или иным действиям в реактивном поведении, как это было показано в 1960–1970 гг. прошлого века, выстраивается на основе прошлого опыта и «учета» частоты появления, а также значимости очередных событий.

Несомненна связь рефлексивных процессов с алфавитами кодирования информации, как поступающей в процессе взаимодействия с окружением, так и в процессе интерпретации ранее поступившей и ожидаемой информации. По мере расширения сферы взаимодействия с окружением существенно изменяются интерпретационные возможности человека. Человек живет в постоянно изменяющейся картине мира, в его сознании одни виртуальные миры сменяются другими.

Вызванные к жизни возникшими задачами рефлексивные процессы в феноменальном поле сознания, связывая на временной шкале прошлое, настоящее и будущее, позволяют, не вторгаясь в реальные изменения мира, моделировать и их изменения, и изменения в самом человеке, позволяют манипулировать «предметами» и в «картине мира», и в самом себе, осуществлять преднастройку к наиболее вероятным и значимым действиям.

Феномен антиципирования, т. е. предвосхищения изменений в ситуации можно обнаружить во всех формах поведения: реактивном, импульсивном и проектируемом. В реактивном он обнаруживается при условии, что поведение связывается или с частым появлением событий, или с их высокой значимостью в жизнеобеспечении. В концепции П. К. Анохина, рассчитанной уже не только на анализ реактивного, но и более сложных форм целесообразного поведения животных, предполагается специальное нервное образование – акцептор действия, в котором содержится информация о желаемом (потребном) результате. Этот механизм срабатывает как в неосознаваемом поведении, так и в его осознаваемых формах. Причем, по Ю. С. Жуйкову, даже в неосознаваемых формах антиципирования можно выделить видовые проявления, закрепленные в инстинктивном поведении, и индивидуально-вариативные проявления, связанные с особенностями индивидуально приобретенного опыта. В исследованиях Е. Н. Соколова были выявлены феномены условно-рефлекторной активности, связываемой с «нервной моделью стимула», своеобразной формой кодирования в аппарате нервной системы представлений о воздействующем стимуле, и включающие моменты антиципирования. Умозрительным моделям П. К. Анохина и Н. А. Бернштейна об акцепторе действия и модели предстоящего будущего И. М. Фейгенбергом был найден соответствующий психофизиологический механизм. Им примерно в те же годы разрабатывалась концепция вероятностного прогнозирования – предвосхищения и возможных стимулов, и возможных действий на основе текущей ситуации и прошлого опыта. Одна из книг И. М. Фейгенберга так и называлась «Видеть, предвидеть, действовать». Точность термина «прогнозирование» и его адекватность исследуемому явлению, обеспечивающему связь анализа условий и программирования, отметил Н. А. Бернштейн в своих статьях.

Специально подчеркнем, что фиксация в реактивном поведении осуществляется преимущественно на свойствах внешнего воздействия, они и становятся определяющими в осознании их post factum. В импульсивном поведении процессы моделирования и антиципирования в большей степени связаны с «внутренней» напряженностью, создаваемой потребностно-мотивационной сферой, и по мере нарастания напряженности, связанной с трудностями удовлетворения потребности, возрастает сознательно контролируемая переменная в управлении моделированием и осуществляемыми действиями.

В проектируемом человеком поведении сознание исходно предшествует действию, сопровождает его осуществление и контролирует условия эффективности прилагаемых усилий. Проектируемое поведение определяется уже во многом динамикой субъектной активности, подчиняемой преимущественно логике организации деятельности, в рамках которой человек достаточно произвольно «распоряжается» смыслами, приписываемыми окружающим условиям, предметам и собственным действиям. Он оперирует с социально заданной системой ценностей, которые для субъекта деятельности в его накапливаемом регуляторном опыте выступают как «ценностности». Человек ориентируется в окружении и собственных средствах, самоопределяясь (С. Л. Рубинштейн, К. А. Абульханова-Славская), принимая решения. В этих процессах ориентировки и действования принцип детерминации преобразуется в принцип самодетерминаци (С. Л. Рубинштейн, Л. И. Божович, Б. Ф. Ломов), в рамках которого, если задуматься, уже не проходит привычное разделение мотивации на внешнюю и внутреннюю.

Человек выступает субъектом своей активности, именно он инициирует, организовывает, осуществляет и контролирует свою деятельность, именно он берет на себя ответственность за предпринимаемые действия, именно он в зависимости от результатов деятельности проектирует свое дальнейшее поведение. Сознание неразрывно связано с деятельностью, определяющая рефлексия далеко не всегда развита у человека в достаточной степени, что не позволяет ему точно определить и свои ресурсы, и возможные последствия своей активности, и опасность взаимодействия с окружением. Но, тем не менее, хорошо ли – плохо ли, именно человек является автором своей активности (не исключается и влияние на деятельность человека и других людей) и так или иначе осознает практически все этапы инициации, организации и осуществления деятельности и ту ответственность, которую на себя принимает. Кстати, именно проектируемость, благодаря «подсказке» С. Л. Рубинштейна, а ранее К. Маркса, выступает первостепенной специфической характеристикой деятельности, отличающей ее от других видов активности человека и животных, целенаправленность и осознанность могут быть и у спровоцированного другим человеком реактивного движения.

Совершенно новое качество в деятельности приобретает ретроципация, а точнее, требования к ретроципации самого человека: фиксировать и воспроизводить значимые для себя ранее происшедшие события необходимо с учетом их возможного применения в будущем (а не стихийно, как в двух первых формах поведения), с учетом сопоставительной эффективности с другими событиями, с учетом возможных последствий. Разумеется, и антиципация на этой основе приобретает иной характер: учитывая информацию, почерпнутую средствами ретроципации, она включается в программирование действий, в планирование человеком предстоящей деятельности. Появляется возможность дифференцировать рефлексию и более широкий процесс самосознания: рефлексия – та часть самосознания, которая оперативно обслуживает решаемые человеком задачи (самоопределения, определения целей, поиска средств, оценки предпринимаемых усилий и т. д.).

Осваивая с помощью взрослого, сверстников и педагогов новые виды деятельности, подрастающий человек, развивая субъектную активность – деятельность, – старается подчинить ей и все проявления реактивной и импульсивной активности, которые возникают по ходу организации и осуществления деятельности. Тенденция эта сохраняется независимо от того, с чем ему удается справиться, а с чем нет. В деятельности и через деятельность человек осваивает, а потом развивает азы субъектной активности, механизмы самостоятельности и творчества. Он начинает совершенствовать и подчинять своей воле природный потенциал, осваивает культурные средства осуществляемых преобразований, превращает, по Л. С. Выготскому, натуральные психические средства в высшие психические функции. Именно в деятельности человек и становится автором своей активности, подлинным субъектом своей жизнедеятельности. Практика показывает, что предметные преобразования даются человеку легче, нежели преобразования в общении, в коммуникации. В них человек в большей мере несвободен от ситуации, от конфликтов и противоречий.

Специально остановлюсь еще на одном существенном моменте моделирования человеком образа своих действий и образа своих состояний. В традиционном понимании деятельности, идущем от К. Маркса и связанном преимущественно с активностью коллективного субъекта, при ее анализе различают субъекта деятельности и предмет деятельности (часто смешивая при этом понятия «предмет» и «объект»). С. Д. Смирнов пишет: «Деятельность является первичной как по отношению к субъекту, так и предмету деятельности. И субъект, и объект как бы «выдифференцировываются» из деятельности. Главный канал развития субъекта – интериоризация – перевод форм высшей материально-чувственной деятельности во внутренний план. Эффекторные, исполнительные механизмы деятельности, направляемые исходным образом ситуации, испытывают на себе сопротивление внешней реальности в силу неполноты или неадекватности афферентирующего образа. Обладая определенной пластичностью, деятельность подчиняется предмету, на который она направлена, модифицируется им, что приводит к исправлению исходного образа за счет обратных связей. Этот циклический процесс является источником не только новых образов, но и новых способностей, интересов, потребностей и других элементов человеческой субъективности. Воздействуя на внешний мир и изменяя его, человек тем самым изменяет себя» (Смирнов, 1993, с. 94). Эта мысль часто встречается и у С. Л. Рубинштейна.

И далее он пишет: «Главной характеристикой деятельности, как она понимается в анализируемой концепции (концепции А. Н. Леонтьева), является ее предметность. Под предметом имеется в виду не просто природный объект, а предмет культуры, в котором зафиксирован определенный общественно выработанный способ действия с ним. И этот способ воспроизводится всякий раз, когда осуществляется предметная деятельность. В этом понятии зафиксированы преимущественная детерминация процесса деятельности со стороны внешнего предмета (материального или идеального) и направление развития самой деятельности и ее субъекта за счет освоения все новых предметов, включения все большей части мира в деятельностные отношения.

Самостоятельно открыть формы деятельности с предметами человек не может. Это делается с помощью других людей, которые демонстрируют образцы деятельности и включают человека в совместную деятельность. Поэтому вторая сторона деятельности – ее социальная, общественно-историческая природа. Переход от совместной (интер психической) деятельности к деятельности индивидуальной (интра-психической) и составляет основную линию интериоризации, в ходе которой формируются психологические новообразования» (Смирнов, 1993, с. 95).

В этом изложении вроде бы правильно отмечен и культуральный оттенок предмета, накладывающий отпечаток на взаимодействие с ним, и процесс интериоризации, способствующий освоению предметных свойств и способов взаимодействия с предметом. Выпадает из поля зрения лишь феноменология постоянного и поступательного «открытия для себя» ребенком характеристик предмета через открытие своих новых возможностей. Когда есть чем подражать, есть чем осваивать, будет и подражание, и освоение. Но если еще не сформировались механизмы подражания, не сформировались механизмы перекодирования с одной системы знаков на другие, не произойдет и эффекта интериоризации. Феноменология открытия для себя новых возможностей – творческий акт самого человека (в каком бы возрасте это не происходило). Здесь, по-видимому, продуктивнее обратиться к «принципу творческой самодеятельности как принципу развития человека» (по С. Л. Рубинштейну).

При анализе деятельности традиционно изучаются предмет деятельности, орудия деятельности, способы действия и условия деятельности (по К. Марксу). И деятельность начинает «жить» самостоятельно, участие человека в ней упоминается лишь в связи с перечисленными сторонами деятельности, чаще всего как «страдательное», а не в качестве активного деятеля, принимающего решения делать что-либо или не делать. Забывается (или не обнаруживается), что не потребности и мотивация управляют человеком, а сам человек постоянно в значительной мере в своей активности (принимая решения по этому поводу) управляет удовлетворением потребностей и «мотивирует себя» через формулирование целей и их смыслов на очередные действия, очередные усилия. Именно такое понимание мотивации мы находим у С. Л. Рубинштейна, когда он анализирует организацию действий человека.

Литература

Смирнов С. Д. Общепсихологическая теория деятельности: перспективы и ограничения (К 90-летию со дня рождения А. Н. Леонтьева) // Вопросы психологии. 1993. № 4.