Текст книги "Перфоманс для эльфийского сафари"

***

Их привели на платную стоянку, так хорошо памятную Кривохмылу по первому посещению Нововавилонска. Но тогда с ним были верный Кайден и прекрасная Наташа. Где-то они теперь? А сейчас с ним странный Солодарь и Варя, которая тоже, в общем-то, очень ничего себе, но совершенно раклеилась.

Их поставили к стенке вместе: Кривохмыла, всё так же отрешённо взирающего на происходящее, посерёдке. Справа от него встал Солодарь, а слева – Варя. Стена была кирпичная, и Кривохмыл подумал, что их тела будут припорошены красной кирпичной пылью, которая смешается с такой же красной кровью. Всё происходящее казалось Кривохмылу явной нелепицей, как будто происходило не с ним. Ведь он персонаж компьютерной игры, и если его убьют, то он воскреснет и начнёт жить с последнего сохранения. Но ведь он сам всех в Междуморье сделал людьми. А на поиск ответа на вопрос человек ли он сам, у Кривохмыла совсем не оставалось времени.

– Скорей бы уже, – сказал Солодарь и странно, нервически зевнул.

– Ты уж потерпи маленько, – усмехнулся Кривохмыл.

– Ой, мамочки, – сказала Барбара Юнгкрайн. Но она уже не плакала. Она снова была собранным, целеустремлённым агентом тайной службы и потихоньку шпилькой ковырялась в замке наручников.

Но им пришлось долго ждать, пока зрителей, изрядно утомлённых на празднике открытия сафари, пригонят к месту казни. Уже и конвой, утомлённый ожиданием, потерял бдительность и не заметил, как Варя управившись со своими «браслетами», умудрилась незаметно освободить руки Солодарю и Кривохмылу.

– Зачем? – прошептал Солодарь и дёрнул плечами. Кажется, он всерьёз намеревался героически помереть при большом скоплении публики. Варя же явно не собиралась сдаваться и, судя по всему, рассчитывала использовать затянувшуюся подготовку к мероприятию в своих целях. У неё явно был план.

Но понемногу народ прибывал на стоянку и, под командованием наёмников располагался по кругу, в центре которого уже стояла суровая расстрельная команда из Гвена, Гверна, Гленна и Ансгара. Командовал ими, само собой, Галвин, который совершенно не понимал, почему вся морда у него разбита, а на плечах погоны наёмника. Он раздал братьям винтовки устаревшего образца, полученные в арсенале флагмана «Интерскомо» сегодня утром. До этого братья были вооружены и вовсе полицейскими дубинками.

По плану организаторов нового эльфийского сафари, расстрел должен был заменить собой традиционную охоту на химеру. Новые времена, новые праздники. Поэтому атмосферу старались создать приподнятую. Играл оркестр. На столбы привязали цветные ленты, балконы украсили воздушными шарами, поставили несколько мангалов и лотки со сластями. Организовали для желающих фотосессию с приговорёнными. Готовились к выступлению стриптизёрши из балетного шоу «Песчаный театр Наны Вониной». Отдельным номером шла распродажа календариков, маечек, кружечек и прочей сувенирки. Несколько не к месту смотрелись три гроба на краю стоянки. Впрочем, они тоже были разукрашены веселёньким конфетти.

Кривохмылу не было ни капли страшно, но печально, что с ним и возможно из-за него погибнут эта замечательная девушка и этот рассудительный мужчина. Он как мог, пытался приободрить Солодаря и Варю, но они, казалось, и не нуждались в утешении. Варя пристально рассматривала, изучала вооружение конвоя. Это снова был боец, собранный, готовый к сражению, не ведающий сомнений, а не кисейная барышня. Солодарь и вовсе с вожделением уставился на мангал с шашлыком и громко сглатывал слюну. Впрочем, кажется именно для приговорённых в сторонке уже сервировали столик на троих. Кривохмылу на секунду показалось, что это всё на самом деле и есть перфоманс, покруче его собственного.

Но вот всё тот же неприметный мужчина в плаще вышел вперёд, вынул из кожаной папки мятую бумажку и начал по ней зачитывать приговор. Он говорил негромко, но в глухой тишине, мгновенно воцарившейся на стоянке, его было хорошо слышно.

– За преступления несовместимые с живым существованием в славной Республике Алжир-Ег к немедленной смертной казни через расстреливание железными пулями приговариваются девица эльфийского происхождения Барбара Юнгкрайн, она же «Барби», она же «Варя», бывший великий маг Солодарь и безродный бука Кривохмыл, известный также под именем Кирилл.

Толпа хранила молчание, и только тётушка Гастия, стоявшая в первом ряду зрителей, лихо подбоченясь, тихонечко выматерилась истинно по-эльфийски: забористо и замысловато. После длительной паузы, несмешливо оглядев собравшихся граждан республики Алжир-Ег, человек в плаще продолжил свою речь:

– Решением Верховного диктатора в честь начала великого праздника эльфийского сафари Варе и Солодарю объявляется помилование и полная амнистия. Бука Кривохмыл будет расстрелян немедленно.

Очевидно, человек в плаще ожидал всеобщего ликования, но народ продолжал угрюмо молчать. Было так тихо, что все услышали потрескивание углей в мангалах и шипение жира на уже готовых шашлыках. А торговец сластями шептал старую профессиональную присказку: «Вот варенье – восемь центов, вот повидло за шесть центов, за пастилки – только три: осторожнее грызи!».

Странно, но теперь, когда Варе и Солодарю объявили об амнистии, Кривохмылу стало страшно. В одиночку помирать ему категорически не хотелось. А Солодарь и Варя как будто и не хотели бросать буку в беде. Они придвинулись к нему и стояли, касаясь плечами, с лицами, в которых была не благодарность палачам, а ненависть к интервентам. Но их выдернули, оторвали от Кривохмыла, и он остался совсем один и в лицо ему глядели граждане республики.

А Варя всё упиралась, не хотела уходить, и тётушка Гастия крикнула:

– Варька, не дури! Ну-ка домой, быстро. Быстро, я сказала.

А Галвин, противно ухмыляясь, распорядился:

– Именем Верховного диктатора. Целься.

Гвен, Гверн, Гленн и Ансгар подняли винтовки, и Галвин уже набрал воздуха, чтобы крикнуть: «Пли!».

И вот теперь, когда по-настоящему припекло, когда уставились ему в лицо четыре ствола, Кривохмыл вспомнил о сородичах. Видно напрасно человек в плаще обозвал его безродным. Ведь не один же он бука в Междуморье, есть у него соплеменники! И много их, и бесконечной мощью обладают они, просто далеко они, потому что привыкли сидеть тихо и не высовываться.

И Кривохмыл запел древнюю песню:

Бая, баюшки, баю,

Ложись гоблин на краю,

Придёт бука-мужичок

И укусит за бочок.

– Э? – спросил Галвин.

Он обернулся к человеку в плаще, и тот сделал знак – пусть, дескать, последнее желание…

И Кривохмыл ещё пуще запел, запритопывал ножкой, и Солодарь с Варей тоже запели, и толпа помогла им, подхватила:

Бая, баюшки, баю,

Ложись гоблин на краю.

Буки Междуморья вели замкнутый, ночной образ жизни, сидели по шкафам да кладовкам, особо не отсвечивали. На эльфийском сафари они, бывало, подрабатывали охранниками, да и после очеловечивания все дружно подались во вновь образованные ЧОПы. Кривохмыла они почитали, как сородича, хоть и оторвался он от вековых традиций, вылез из шкафа на посмешище, но всё ж таки устроил знатный переполох, а это буки всегда одобряли. И они услышали его, и, не сговариваясь, все вместе забубнили любимый напев:

Бая, баюшки, баю,

Ложись гоблин на краю.

– Выручайте, братцы! – воззвал Кривохмыл ко всем букам Междуморья, когда услышал, что откликнулись они на его призыв.

– Что, плохо тебе, Кривохмыл? – спросили буки.

– Ох, и плохо, – признался Кривохмыл.

– А всё от чего?

– От чего?

– А от того, что шкаф свой покинул, ушёл в степь гулять, – укоризненно сказали буки. – Негоже эдак буке. Не хрен шарабориться где попало.

– Больше не буду, – пообещал Кривохмыл. – Никогда-никогда.

И тогда все буки Междуморья дружно скорчили харю. Самую ужасную, какую только могли себе представить. Это не была какая-то особенная харя, отрепетированная годами. Просто каждый из бук из всех своих сил скривился так, что каждому из них самому не по себе стало. И великий испуг охватил Междуморье. Толпа на площади разом пала ниц перед неведомым ужасом, наёмники «Интеркосмо», закалённые в боях, матёрые, бесстрашные вояки – разнюнились, как новобранцы, запросились домой, побросали оружие. Сам Командующий ударной группой залез под стол в своём кабинете и плакал навзрыд, как ребёнок, пуская сопли. Волна чёрного страха два раза обогнула Землю и даже на Луне зарегистрировали случаи множественных спонтанных депрессий. Ну а про Галвина с братьями и так понятно: снова обмочилсь гоблины, снова бука их опозорил.

Но бука забыл про автоматику. Искусственный интеллект десантных бронеходов не ведал эмоций и был не подвержен эмпатическому воздействию. Сразу несколько машин с эмблемой «Интеркосмо» на бортах атаковали буку. Они вели огонь из вакуумных бластеров, лазерные лучи которых были малоэффективны в плотной атмосфере Земли, но всё равно Кривохмыл сказал:

– Ой. Ой! Ой-ой-ой, – и бросился наутёк.

А Варя выхватила у Ансгара винтовку и с колена стала стрелять по турелям бронеходов.

А Кайден, пикируя, подхватил Кривохмыла, и, взмывая ввысь, сказал:

– Бука, говна штука.

– Где Наташа? – спросил Кривохмыл.

– А вот она, – ответил благородный дракон Кайден и получил в живот длинную автоматную очередь. Это человек в плаще, руководивший расстрелом, достал из-под полы АК-74 и начал стрелять.

Схлопнув крылья Кайден ухнул вниз, а Кривохмыла подхватила Наташа, летящая на помеле. За плечами у неё красиво развевался чёрный плащ. И длинные волосы тоже красиво развивались. И вообще, она ещё никогда не была так пронзительно хороша.

– Цепляйся, цепляйся, – бормотала Наташа, набирая высоту.

– Кайден, Кайден, – шептал Кривохмыл.

А Варя сказала:

– Ах ты мразь, – и застрелила человека в чёрном плаще.

А Солодарь сказал:

– К оружию граждане!

Но граждане просто начали выламывать булыжники из мостовой и закидывать ими Галвина с братьями, интеркосмовских наёмников, верховных диктаторов, коммодор-лейтенантов и прочих сенергеч-бопов.

А Кривохмыл с Наташей неслись на бреющем полёте, уходя от радаров «Интеркосмо», петляли между высокими дюнами пустыни. Следом, не отставая, их преследовали десантные боты «Интекосмо», постепенно сокращали расстояние. Лучи лазеров весело посвистываливокруг Кривохмыла и Наташи:

– Пью, пью, пью…

Ветер выдавливал слёзы из глаз, и было невыносимо больно в груди от мысли о Кайдене, и выперся уже из-за горизонта огромный «телевизор», сотворённый когда-то Сенергеч-Бопом в приступе магической ностальгии. Но он был теперь гигантским по размерам, по ободу его уже поддерживали не трепещущие крылышки, а мощные антигравы и он заслонял собой солнце, и как при затмении окружала его солнечная корона. Зеркальный диск отражал всех-всех, кто находился сейчас на земле, но их было так много, а зеркало так высоко, что разглядеть что-либо не представлялось возможным.

И кромешная тьма накрыла солнечное Междуморье. Тьма среди бела дня в стране, где даже редкое облачко на синем небе было сенсацией. Тьма сплошная, тягучая, страшная. Страшнее любого ужаса, который смог бы выдумать самый талантливый и умелый бука. Тьма выключенного монитора.

И все-все-все в Междуморье увидели в зеркале Гнутоноса. И узнали его, и ждали, что он им скажет.

А Гнутонос в зеркале лениво ковырял пальцем в носу.

– Шли бы вы все по домам, – скучающе сказал Гнутонс и широко зевнул. – А ты (он показал пальцем на Мишку) – иди под трибунал. А я начну всё сызнова.

И они пошли по домам ждать, когда он начнёт сызнова. Только Мишка Потехин пошёл под трибунал. Но напоследок он тайком, так, чтобы никто не заметил, вынул из-за пазухи движок игры и потихоньку передал его тётушке Гастии.

– Знаешь, что делать? – спросил он.

Она кивнула.

Глава тринадцатая
микроскопическая. В ней приходит капец гнусному гаду Гнутоносу. А Кирилл с Наташей пилят дрова.

Наташа вышла на крыльцо и сердито выплеснула из корыта мыльную воду. Вода мгновенно впиталась в песок, а радужные пузырьки пены, потихоньку лопаясь, красиво переливалась на солнце. Мыльные пузыри и пёстрые птичьи перья.

– Ну что, так и не жрёт? – спросил Кирилл, заранее зная ответ и, пряча улыбку.

– От всего отказывается, ничего не ест, – подтвердила Наташа. – Ни семечки, ни орешки, ни жучков, ни червячков. Подайте ему икры макровирусов, хоть ты тресни. Ну, где я ему икры макровирусов возьму? Что я – Настя Верещагина?

Кирилл покраснел, сдерживая смех, и даже прикрыл лицо ладонью. Он сидел в тени, под навесом, но всё равно боялся, что Наташа увидит и догадается.

– Ну, хоть выкупать себя позволил и на том спасибо, – продолжала сетовать Наташа. – А то ведь совсем грязью зарос. Как ты его тогда из болота выудил, так ведь и не мылся. Не позволю, говорит, раны мои беспокоить. Разбередишь, говорит, а только-только заживать стало.

– Да какое там болото, так, лужа…

– Без разницы. Всё равно ты его спас. Если бы ты тогда не настоял, я бы ни за что не догадалась искать его в этой лощине. А он кочевряжится, пернатое неблагодарное.

Кирилл недовольно поморщился.

– Спас. Я его спас. Но ведь перед этим он спас меня.

– Нормально. А я, значит, мимо проходила?

– И ты. Конечно, и ты.

Кирилл встал, подошёл к Наташе и сильно обнял её.

– Ты моя самая главная спасительница, без тебя я бы точно пропал, – сказал он, а Наташа высвободилась и со словами:

– Ладно, мне ещё воды надо натаскать, – ушла в сарай за вёдрами. Но было видно, что ей приятно.

А Кирилл тихо, чтобы она не услышала, сказал:

– А воды я уже натаскал, – и зашёл в хижину.

Попуго-дракон встретил его словами:

– Я так больше не могу!

– Где я тебе икры возьму? – возмутился Кирилл.

– Причём тут икра? – удивился Кайден. – Я её на дух не переношу.

– А чего тогда гундишь?

– Это я для Наташки, чтоб не расслаблялась.

– Хитёр.

– Ага. Ну, ты же сам просил.

Кайден стоял на залитом солнцем подоконнике и клювом чистил мокрые пёрышки. Кирилл подошёл к нему и пальцем погладил торчащий хохолок на макушке попуго-дракона. Кайден заурчал.

– Так чего же ты тогда больше не можешь? – ласково спросил Кирилл.

– Во-первых, дай пожрать.

Кирилл торопливо полез в карман и высыпал на подоконник целую пригоршню семечек.

– У-у-у, тыквенные, обожаю, – пропел Кайден и принялся лузгать семечки, а Кирилл собирал шелуху и прятал в другой карман.

– А во-вторых? – просил Кирилл.

– А во-вторых, – драконьим рыком ответил Кайден, – скажи ей, чтобы она меня больше не купала! Я ей что – цыплёнок? То есть этот, как его? Котёнок?

– Ты не котёнок и уж, конечно, не цыплёнок. Просто она заботится о тебе. Ты ведь весь израненный в боях с интервентами.

– Да! Я, между прочим, четырнадцать пуль калибра пять сорок пять от врагов республики получил в своё многострадальное тело.

– Больно было? – заботливо спросил Кирилл.

– Неа, – рассмеялся Кайден. – Знаешь, как смешно было, когда я из дракона в попугая превратился и из меня эти пульки начали выскакивать? Лежу, значит, в болоте, медленно опопугаиваюсь, естественно, сильно уменьшаюсь в размерах. И чувствую, не поверишь, как пули эти меня изнутри распирать начинают, а потом наружу выскакивают.

Кирилл промолчал и Кайден на всякий случай добавил:

– Только чесалось всё сильно.

Кирилл так и молчал, и Кайден, не на шутку встревожившись, оставил семечки и спросил:

– Ты чего такой? А?

– Какой?

– Весь насупленный. Может, ты семечек хочешь?

И он протянул в лапке тыквенную семечку. Кирилл взял и задумчиво разгрыз. Потом сказал:

– Я думаю, что тебе пора выздоравливать. И так уже подозрительно.

– Ура! – сказал Кайден. – Ужасно надоело лежать. Хоть полетаю.

– Да, – согласился Кирилл. – Ты полетаешь. И Наташа от нас улетит.

– Куда она улетит? – не понял Кайден.

– На большую землю, куда же ещё? Ты – это единственное, что её здесь удерживает. Вернее, уход за тобой. Больным и несчастным.

– А ты?

– А мне ход на большую землю заказан.

– А она с тобой?

Кирилл иронически взглянул на попуго-дракона.

– Нет, не останется она.

Кирилл собирался ещё что-то сказать, но вдруг увидел, что Кайден очень странно пучит глаза и издаёт широко открытым клювом звук похожий на сипение чайника, в котором выкипела вода, и он уже готов расплавиться.

– Ты что, подавился? – встревожено спросил Кирилл, а Кайден крылышком показал ему за спину.

Кирилл стремительно обернулся.

В дверях стояла Наташа.

Она сказала:

– То, что этот недомерок придуривается, я почти уже догадалась…

– Простите, мадам! – прервал её Кайден, галантно шаркнув когтистой лапкой по подоконнику. – Я человек искусства, как вам известно, скульптор. Мы, творческие люди, частенько выдаём свои фантазии за реальность, в этом нет нашей вины, это является…

– Заткнись, – сказала Наташа, и Кайден заткнулся. – Так вот. Я догадывалась, что здесь не чисто. Но я никогда, слышишь, никогда бы не подумала, что ты меня так низко ценишь. Как ты мог, нет, кто тебе позволил думать, что я собираюсь вернуться без тебя?!

– Но, – сказал Кирилл и Наташа сказала ему:

– Заткнись, – и Кирилл заткнулся.

Наташа прошла в хижину, схватила тряпку, стала вытирать со стола, бросила тряпку, взяла веник, бросила веник, взяла ведро и снова его поставила. Тихонько присела на лавку и долго молчала. Кайден бочком, стараясь не цокать когтями по подоконнику, свалил через открытое окно на улицу.

Тогда Наташа сказала:

– Это же понятно, понятно, что пока идёт трибунал, пока не определён статус Междуморья тебе придётся…

– В игру я больше не вернусь, – решительно сказал Кирилл. – Никогда.

Наташа долго смотрела на него. Он молчал.

– Знаешь что? – сказала Наташа. – Надо дров напилить. Зима будет долгой.

***

Государственный обвинитель глядел на Мишку ласково, по-отечески, изредка слегка вздыхая. Председатель Трибунала держался сурово, но иногда и он всё же слегка усмехался в седые усы. Защитник и подавно веселился в открытую, не скрывая абсолютной своей уверенности в том, что дело плёвое, обвиняемый будет сейчас оправдан и все они вместе пойдут обедать в кафе через дорогу. Там подавали чудесный фруктовый салат. Защитник очень любил фрукты.

– Как же это вы так умудрились вляпаться, молодой человек? – сочувственно поинтересовался государственный обвинитель. – Не вяжется это как-то с вашим моральным обликом, не соответствует. Вот и имя у вас такое красивое.

– Я, господин прокурор… – начал было Мишка, но государственный обвинитель замахал на него руками.

– Вот ещё, вот ещё! Не старые времена. Где вы такого нахватались? Не надо ко мне обращаться «господин прокурор», как и ни в коем случае нашего милейшего Добромира Даровича не следует называть «ваша честь».

– У меня написано, – строго сказал председатель Трибунала и указал молотком на табличку перед собой. Там золотом на чёрном фоне значилось: «Добромир Дарович Ветров, председательствующий».

– Да-да. Вон там. Разглядели? – государственный обвинитель даже привстал, как будто собирался в случае отрицательного ответа лично схватить со стола и поднести подсудимому именную табличку.

Мишка кивнул.

– Ну вот, – удовлетворённо произнёс государственный обвинитель, усаживаясь на место. – А меня зовите просто Вадик. Приветствую.

– Меня вы знаете, Михаил, – сказал защитник. – Я Нил Сол. Приветствую.

– Приступим, – сказал Добромир Дарович и начал зачитывать файл, начинающийся словами: «Славно, славно мчаться на шустром помеле над знойной пустыней.».

Текст документа был почему-то стилизован под приключенческую повесть, чудовищную по стилю и содержанию. Монотонное чтение Председателя быстро убаюкало Потехина, он совершенно запутался во всех этих гвенах, гвернах и агапе, и лишь слегка просыпался, когда звучало его собственное имя. В изложении Трибунала события, в которых Мишка принимал непосредственное участие, выглядели нелепыми, часто комическими, а образ корпорации складывался похожим на увеселительное учреждение. Всё это так мало соответствовало действительности, что Мишка решил пока молчать, ждать, когда ему дадут слово, и тогда уж.

Допрос свидетелей мало немного оживил процесс. Были вызваны сотрудники корпорации, которые в общем-то, мало что могли сообщить по существу. Начальник аналитического отдела, начальник группы долгосрочного планирования и начальник службы информации отделались общими фразами о состоянии дел в корпорации и, дружно сославшись на подписку о неразглашении служебной информации, уклонились от дальнейших показаний. Мишка снова удивился, что не приглашены основные участники событий, но опять промолчал.

Но вот когда в зал заседаний Гражданского Трибунала вызвали в качестве свидетеля представителя ООН при корпорации «Руссо-вирт», Мишка Потехин понял, что у него не осталась никаких шансов на оправдательный приговор. Этот будет топить его со знанием дела. Этот не простит, что когда-то ему пришлось саламандрой по корпорации ползать. Мишка переглянулся с Нилом Солом и тот растерянно пожал плечами. «Амба!» – подумал Мишка.

Представитель, несмотря на духоту в переполненном зале заседаний, одетый в плотный плащ, сразу взял быка за рога.

– Мне не понятно более чем благодушное отношение к подсудимому заседателей Гражданского Трибунала. Сотрудник корпорации Потехин, безусловно, виновен в создании кризиса, повлекшего за собой нарушение права на самоопределение народа Междуморья, нанесению огромного материального ущерба корпорации «Руссо-вирт», и, разумеется, он виновен в нарушении Эльфийских Договорённостей.

«Где-то я уже это слышал», – подумал Мишка.

– Я уж не говорю о личных душевных травмах, которые были нанесены огромному количеству пострадавших в результате частичного, а иногда и полного их превращения в мифических существ, – добавил Представитель в плаще.

– Я в гнома чуть не превратился! – крикнул с места начальник аналитического отдела.

– А я в фавна, – добавил начальник группы долгосрочного планирования, ёрзая в кресле.

– Подумаешь, ничего страшного, что какое-то время нам пришлось побыть сказочными персонажами, – возразила начальник службы информации.

– Ага, ничего страшного, – возразил начальник группы долгосрочного планирования. – Посмотрел бы я на тебя, когда бы тебя не в фею, а в фавна ароморфозить стало.

– В завершении вышесказанного я предлагаю немедленно расстрелять подсудимого, – завершил выступление Представитель в плаще.

«Перегрелся он, что ли?» – подумал Мишка.

Но Председателю Гражданского Трибунала это предложение чрезвычайно понравилось. Он оживился и очень благодушно произнёс:

– Расстрелять? А что, это идея. Мы ещё никого не расстреливали, это будет интересно. Как вы полагаете?

– Немедленно расстрелять, разумеется, – согласился государственный обвинитель.

– Да, это будет забавно, – подтвердил защитник.

– Вы ведь не против? – поинтересовался у Мишки Председатель Гражданского Трибунала.

– Погодите, вы чего? – сказал Мишка.

Но Председатель крикнул: «Конвой!» и в зал вошли Галвин с братьями и начали целиться в Мишку из винтовок. Начальник аналитического отдела, начальник группы долгосрочного планирования и начальник службы информации хлопали в ладоши и скандировали: «Расстрелять, расстрелять!».

– Эй, вы чего?! Эй! – заорал Мишка, и в окно влетело ведьмовское помело.

Мишка схватился за него, как утопающий за соломинку, и превратился в буку Кривохмыла. И полетел на эльфийское сафари.

***

Главный, кем бы он не был, был бы дураком, если бы он заранее не предусмотрел все возможные варианты на все случаи игры. Собственно, в самом начале своей научной деятельности он и прославился тем, что составлял невероятной сложности симулякры реальности, которые совпадали с будущим развитием событий на сто процентов. Именно тогда он познакомился с ещё не старым, но уже одержимым бесом предосторожности Джо Парети.

Поэтому когда тётушка Гастия принесла Главному Золотой Додека́эдр Це, у него всё уже было готово. Он спокойно спустила в аппаратный зал и поместил Золотой Додека́эдр Це на центральный стенд. И привёл в действие программу, ради создания которой и была основана корпорация «Руссо-вирт». Ту самую программу. Да. Программу по перемещению физического тела в компьютерную сеть. Единственное, чего он опасался, так это что накопители энергии не потянут незапланированный эксперимент и сработают предохранители. Но нет. Энергия исправно поступала на стенд, трансформаторы гудели, проводка искрила, а в колбах булькал азотный охладитель.

Главный нажал главную кнопку, и Золотой Додека́эдр Це отправился в путь. В виртуальную реальность.

***

Гнутонос взывал в телефон, но слышал лишь предложение автоответчика оставить звуковое сообщение.

– Дрон, ну ответь, мне аккаунт ломают, вот прямо сейчас ломают, ну ответь, Дронушка! – канючил Гнутонос.

Нет, не отзывался Дрон-Периньон, не хотел больше общаться с бывшим приятелем. Видно, крепко обиделся за подставу с аккаунтом.

Гнутонос ударил кулаком по столу.

Гнутонос в очередной раз попытался войти в игру, но ничего не произошло.

Гнутонос перегрузил компьютер и обновил антивирус. «Во входе отказано, обратитесь в службу технической поддержки», – ехидно мигало на экране монитора.

– Гад, гад ты, Дронушка, – провыл Гнутонос в великом отчаянии.

Он ухватился за джойстик, джойстик, который подарили ему на день рождения, его гордость, суперсовременный навороченный джойстик, по внешнему виду – вылитый Золотой Додека́эдр Це.

– Как же так? Как же они там без меня, одни? – стенал Гнутонос, но лишь шум компьютерного кулера был ему ответом. – Кривохмыл, Кайден, Наташа. Что же мне делать, я не могу без вас…

Гнутонос дёрнул джойстик так, что тот оторвался от подставки и остался в руке Гнутоноса.

И Гнутонос превратился в Кривохмыла. Тут-то всё и началось.