Текст книги "АнандЛа. Десять лет с йогами, целителями и шаманами. Индия – Непал – Суматра"

Жизнь в джунглях

Моя пещера размером два на полтора метра окрашена в розовый цвет. В углу матрац – я раскатываю его перед сном, и на этом никакого личного быта.

Душ по утрам. Простая кабинка с унитазом и дыркой для отвода воды. Кто-то оставил здесь кусочек мыла. Сверху, в бак над кабинкой, собирается вода из источника – она всегда очень холодная. Время от времени шланг, стоящий под напором воды у реки, забивается камнями и глиной. Мы пробиваем его вместе с йогиней, очищаем поток от старых листьев и камней.

Каждое утро, собравшись с духом, я выливаю на себя ведро этой холодной воды, закрываю глаза и сжимаю зубы. Через мгновение в тело приходит легкость.

– Холодно только вначале, правда? – смеется Мира.

Порядочный индиец принимает душ три раза в день – больше, чем житель любой другой страны. Здесь не пользуются антиперспирантами – люди просто часто моются, часто меняют платье.

– Сначала пища для Бога, – она протягивает мне поднос с готовой едой – несколько плодов фиников и теплую пшеничную лепешку. – Сперва нужно омыть Ганешу. Омой его водой, положи один из цветов на его голову. Затем налей масло в светильник, зажги огонь и благовония, поставь на алтарь стакан с чистой водой и финики с лепешкой. Потом звони в колокольчик, читая мантры.

Ты приехала в Индию, чтобы познать себя. Ты перестанешь получать информацию из книг, ты будешь получать ее по-другому. Я научу тебя.

Хочешь быть, как я? Ты должна быть очень сильной.

Если хочешь замуж, то выйди замуж на короткое время, и когда случится большой конфликт – уходи. Не оставляй ни одно желание подавленным, иначе тебе придётся «возвращаться».

Здесь сейчас становится многолюдно, рядом собираются строить отель для сафари-туров. Это ведь заповедник. Когда я приехала сюда, то здесь были джунгли. Теперь это город. Сюда приходят все эти люди. Они приносят мне ненужные вещи – одежду, еду.

Я раздаю все обратно, в ближайшие деревни, прямо у них на глазах, чтобы они перестали приносить все это. Я пришла сюда с одним небольшим чемоданом, подаренным мне моим отцом много лет назад. Я уйду обратно с этим чемоданом. Больше мне ничего не нужно.

Мы обедаем тарелкой риса и стаканом молока.

– В Индии я часто вижу садху, которые ждут бесплатную еду у ашрамов.

– Когда садху стоят за едой, они сдают свое эго. Они принимают и едят любую еду, какой бы она ни была. Они не имеют права отказаться.

– Получается, все, что ни происходит, служит отказу от эго?

– Да. Монахи буддийских монастырей ходят с чашей для подаяний. Они могут питаться всего один раз в день. Так было в первоначальной традиции буддизма, в тхераваде.

Я была в гостях у моего друга-буддиста на юге Индии. Он жил в монастыре тхеравады. У него был всего один прием пищи – обед. В остальное время кухня монастыря была закрыта. Ни чая, ни печенья с чаем. Недавно я узнала, что его убили: его повесили, инсценировав самоубийство. Его убили, потому что в монастыре была коррупция, он выступал против.

Я питаю большую симпатию к традиции тхеравады. Они живут, как жил Будда. Будда ходил босым и собирал подаяние. Цари, богатейшие люди Индии, могли дать ему все, но он проживал жизнь странника. Единственное время, когда монашеская община Будды прерывала странствия, – сезон дождей. Тогда они уходили в ретрит.

Здесь, в горах, живут йогины разных школ. Между собой, когда мы встречаемся, то не делим друг друга на религии. Мусульмане, йогины, буддисты, индуисты. Какая разница, как я поеду в Дели – на поезде или самолетом? Очевидно, что я все равно достигну Дели.

Ты помнишь Хэппи, который приходил сюда навестить меня? Он приезжал сюда три года подряд из Дели. Он всегда участвовал в наших ведийских ягьях. Я знаю, что он любил это место. Спустя три года он прислал мне приглашение на свадьбу, тогда я впервые увидела его фамилию. Это была мусульманская фамилия. Я спросила его: «Хэппи, ты мусульманин и все это время приходил сюда?» Он сказал: «Матаджи, я никогда не думал, что есть какая-то разница».

Самые сильные йогины живут в пещерах высоко в горах. Они находятся в глубоких медитациях и передают послания в форме мысли. Дальше это послание уходит ниже по ступенькам, к другим йогинам. Так мы работаем в одной связке. Все йогины трудятся на благо общества: они молятся за других и делают ритуалы, поддерживающие покой земли.

Я надеюсь, что в следующей жизни мне не нужно будет жить среди людей, я надеюсь, моя карма с людьми завершится, и я смогу жить далеко от людей, среди йогинов.

Я часто слышу от людей жалобы на жизнь. Они приезжают сюда, чтобы получить мое благословение или чтобы я их исцелила.

Я спрашиваю их: «Что вы сами сделали для Бога? Вы только жалуетесь. Вы не умеете благодарить».

Я заставляю их работать. Они приходят и косят траву, рубят кусты и деревья по пять часов в день… Ты видела Пандитджи с его женой? У него не было детей, три года он делал здесь работу. Рубил деревья. Затем я дала ему то, что он хотел. Его жена родила сына.

Сначала работа и служение. Это очищение. Через очищение открываются ворота в духовность. Сначала ты должна понять, что такое ум. Если ты не научилась работать с умом, ты не сможешь медитировать. Как ты будешь медитировать? Ты не сможешь усидеть и нескольких минут в состоянии покоя.

Риши – мудрецы Индии – знали, что придёт Кали-юга. Они знали, что наступит время, когда концентрация людей будет очень низкой и люди не смогут медитировать. Они создали изображения богов – мурти. Когда человек смотрит на изображение, статую, то ему легче концентрироваться. В другом случае Бог повсюду и Он не имеет формы.

Сюда приезжают люди и сразу несут пищу на алтарь Ганеше. Они так стараются показать мне, что они набожны. По пути к Ганеше они так несутся, что сбивают с ног божеств, которые сами идут к ним навстречу. Ты торопишься в храм, но вот сам Бог идет тебе навстречу. Но у них нет глаз, чтобы видеть, нет ушей, чтобы слышать.

Пещера, в которой жил автор

Здесь, в пустынных, поблёкших после зимы джунглях, ты почти неотличим от зверей. Я ношу одну и ту же одежду, повторяю день за днем практику, данную мне Матаджи. Я учусь получать знания без книг.

Утром омовение и пуджа, днем работа, а вечером мауна – молчание, когда я думаю о моей жизни.

Нет телевизора, нет интернета, нет музыки. Нет вкусной еды. Ночью я ложусь и в мгновение проваливаюсь в сон. Утром просыпаюсь с птицами. То, что должно оказаться видимым, – становится видимым. Больше ничего необычного.

К ночи мы устраиваем теплую беседу под звездами.

– Ночь – лучшее время в джунглях, – говорит Матаджи.

– Вы никогда не хотели выйти замуж? – задаю я ей вопрос, который давно уже крутится у меня в голове.

– Нет, никогда, – качает она головой отрицательно. – Все мужчины, которые приходят сюда за благословением, находятся в замешательстве. Они не знают, сколько мне лет. Я выгляжу очень молодо, но я сразу называю каждого мужчину «beta» – «сын».

Они удивляются: «Хм, она еще молодая и называет меня сыном». Но так я формирую отношения с ними. Я была красивой, но в Индии было много красивых женщин, отказавшихся от своей красоты.

Женское тело – это проблема. Посмотри на женщин… как они наряжаются, как желают всем нравиться. Женщины соблазняют мужчин. Женщины соблазняют других женщин: я красивее, нет, я красивее. Если женщина отрекается от соблазнения, то она погружается в природу бытия, в такое счастье, которое нельзя передать… Я выбрала это состояние, я его знаю. Это благодать, которой пропитаны мои дни.

Что брак? Брак – это как конфетка. Ты хочешь конфетку и говоришь себе: хорошо, ну вот еще конфетка. Потом ты все это проживаешь и больше не чувствуешь желание, не чувствуешь голод.

Ты знаешь индийскую легенду о Шандили?

Шандили была красива и знала, что любовь ее мужа обусловлена красотой ее тела. Шандили покинула мужа, чтобы заниматься аскезой в Гималаях. Там она достигла успеха и обрела магические способности. Сияние ее аскезы привлекло бога-орла. Он увидел Шандили и пожелал ее тело. Тотчас его крылья исчезли, и он потерял свою духовную силу. Шандили оказалась сильнее богов и мужчин.

В Индии женщина не может совмещать дом, быт, детей и духовную практику. В наши дни мир меняется, и женщина в городах Индии активна и работает, но если ты вернешься в глубинку, в деревни, то ты увидишь, что женщина в Индии очень зависима от мужчины.

В Европе женщины более свободны и независимы. Все мои подруги из Германии, Франции… вот еще ты – русская. Когда я увидела тебя, то подумала: «Пригласи ее сюда. Пусть она посмотрит, как я живу. Ведь она хочет прожить эту жизнь так же».

Нет ничего плохого в том, что женщина выбирает семью, но она также имеет право быть свободной и жить в одиночестве.

Йогин, аскет – всегда один. Негативная энергия собирается вместе, а позитивная действует в одиночку. Люди пьют вместе, они собираются в пивных барах. Негативная энергия очень соблазнительна, она действует количеством, а не качеством. Аскет всегда один, в своей келье или пещере. Его сила велика сама по себе.

С приходом марта меняется воздух, ночи становятся теплее. Теперь я ухожу глубоко в джунгли, я пахну этим лесом и знаю тропы. Даже мой утренний душ водой из ручья больше не вызывает возбуждения. Вода перестала быть ледяной. Ледники тают, солнце поднимается выше, дни становятся жаркими.

В марте, один раз в году, Индия не спит и не ест. Люди собираются в храмах, во дворах домов и делают огненную церемонию – хаван – для Шивы.

Махашиваратри нельзя пропустить. В джунглях вечеринка йогинов.

Мы собираем гостей с самого утра. Всюду ставятся барабаны, настраиваются музыкальные инструменты.

Сначала приехала группа диких йогинов. Они страшно худые, голые, в набедренных повязках. С прыжка заскакивают на крону дерева и рубят все нужные для огня ветки.

– Манго – лучшее дерево для хавана, священного огня, которому жертвуют дары, – объясняет йогиня. – Ничего не делай, отдыхай. Посмотри, сколько здесь мужчин, как хорошо они сегодня работают!

В канун Шиваратри Индия молится и голодает.

– Голодать мы сегодня не будем! – объявляет Матаджи. – Будем готовить халву из морковки, – продолжает она, критически оценивая наши запасы.

Морковка мелкая, ее растили, не проредив. Взошла она густо, но вырасти в размерах не смогла.

– Только на халву.

С заходом солнца собираются брамины. Они приезжают на машинах, бросают их у нашего священного дерева. Они поднимаются по ступенькам. Мира встречает всех на пороге дома. Каждый из браминов делает полный пранам – земной поклон перед ногами Матаджи.

– Сколько лет этому баньяну?

– Тысячи лет, – отвечает Матаджи. – Мне снилось это дерево и поляна, когда я была еще маленькой девочкой. В тот момент я не могла понять значение этих снов. Потом, приехав сюда, я узнала это дерево. Я жила здесь уже много жизней. Баньяны – долгожители, они притягивают тех, кого знают и помнят. Йогины возвращаются к своим деревьям, даже переродившись в новых телах.

Брамины красиво наряжены, в шелковых и хлопковых одеждах – лунги и накидках. Жрецам запрещено носить шитую одежду, когда они исполняют свои обязанности. Люди из Дели, люди из Мумбая, люди из Харидвара и Бихара. Больше десятка машин, им тут не разместиться, и они отъезжают обратно, за пределы леса, к устью реки.

Собаки-йогини

Теперь я понимаю, почему йогиня называет этот лес городом.

Она планирует сбежать от людей. «Уйду, когда уйдут мои собаки», – приговаривает она.

Ведийское представление начинается с молитвы. Мы сидим на разорванных коробках от сухого молока Nestle, вокруг шивалингама. Мы льем на этот круглый камень молоко и воду. Брамины перечисляют имена Шивы. «Вот, я подношу лист дерева бильвы, который возник из сердца богини Лакшми и нравится Шиве». Каждый лист бильвы предварительно отбирается. Он не должен быть поврежден насекомым или временем.

Закрыв глаза, покачиваясь в такт мантры, я напеваю вслед за браминами и собираю пальцы в различные мудры. Они разводят жертвенный огонь и призывают Агни. Глаза слезятся от дыма.

Энергия в своем чистом виде – это сознание. Сознание – это Шива. «Ом Намах Шивайя», – повторяем мы мантру Шивы.

Ближе к утру, поборов сон несчитанным количеством чая, я чувствую, как в тело приходит новая энергия…

Солнце поднимается все выше. Люди едят праздничный завтрак – халву из морковки.

Завтра я покидаю джунгли.

Матаджи останется одна, скоро придёт большая вода муссонов. Маленький волшебный дом и пещеру, где я сплю, отрежет от мира.

В глазах у меня слезы, а йогиня улыбается: «Если это дерево позовет тебя обратно, ты вернешься даже в следующей жизни».

Esistenziale

Непал – маленькая страна, вся покрытая складками, – на деле оказывается большой. На каждой горе – свой дух, своя вселенная. Одна гора для покорения вершины, другая священная – вход на нее запрещен.

Горы, земли, деревни Непала всегда были независимыми, разделёнными на множество языков, традиций, народностей: таманги, лепча, лимбу, магары, шерпы, бхутия, гурунги.

До 1964 года Непал был закрыт для иностранцев. Открытие границы породило настоящий туристический бум. Началась эпоха хиппи.

Здесь и теперь, кажется, ничего не изменилось. Рок-музыка 60-х годов из каждого ночного бара в Тамеле.

Тамель – туристический район в центре города Катманду. Иностранцы прилетают в Непал, заселяются в один из отелей Тамеля, покупают здесь снаряжение для походов и через день уходят в горы. Затем они снова возвращаются в Тамель на один – два дня, перед отлетом. Они празднуют удавшийся отпуск в одном из ночных баров, закупаются сувенирами, здесь, на рынке, и улетают обратно домой.

Все остальное – остается нам. Все остальное – наше.

Катманду – живое тело. Город-мандала в окружении снегов и величественных вершин. В древнее время в долине Катманду жили только йогины и шаманы. Легенды говорят, что раньше на месте долины лежало огромное озеро. Ученые подтверждают это.

Здесь находят окаменелые ракушки – шалиграмы. Их продают на рынках Катманду как душу – богатую и старую.

Манджушри – бодхисаттва мудрости – пролетал над огромным озером и увидел в нем лотос. Он прочитал этот знак как пророчество. Он разрушил своим «мечом благоразумия» горную породу дна озера. Вода ушла через щель, долина стала пустой, подходящей для жизни. На месте лотоса теперь находится ступа Сваямбху – достопримечательность Непала. Буддисты говорят, что, когда люди перестанут почитать эту ступу, Катманду падет. Неважно, так ли это или нет на самом деле, – это духовное учение буддизма.

После «бегства» тибетского народа из Тибета, Непал расширился. Катманду превратился в город с населением почти в полтора миллиона жителей. Будучи недавно отдельными городами долины, Патан, Катманду, Бхактапур стали едиными, превратившись просто в Катманду. Дальше расширяться некуда. Катманду – как блюдце, на котором плавает лотос.

Раз в сто лет здесь случается сильное землетрясение. Другие храмы и части города рушатся, но ступа Сваямбху остается невредимой.

Бедность и святость, многократно помноженные друг на друга. Высокие идеалы и падение нравов. Детская проституция, грязные ночные бары. А потом вдруг почти святые: садху, шаманы, йогины. Кто-то из них настоящий, а кто-то «ряженый». Все перемешано красной краской. Красный – цвет Катманду.

Ночью краски города сгущаются, красный цвет сменяется жёлтым. Желтый – цвет фонарей по кирпичам. Катманду уделяет огромное значение цвету.

Я влюбляюсь в этот город, в его сменяющийся громом шёпот и тишину. Когда он пустой, пробитый влагой дождя, и в сентябре – когда дождевые облака уже пустые. Непал – бедная страна с богатой душой, и я люблю эту душу. Я безнадежно идеализирую все, что здесь вижу. Ревную этот город ко всякому новому туристу.

Ночью вместо солнца – красно-желтый свет десятка старых храмов. Я сижу на втором этаже старого дворца. Город сформирован в XVII веке. Чтобы увидеть его таким – незатронутым временем, – я иду сюда, на старую площадь Дурбар. В полночь под фонарями ничто не движется, ничто не дышит. Только беспризорные дети счастливы поговорить. Сейчас они спокойные и безобидные, а днем выкручивают руки, строят рожицы, выпрашивают деньги и еду.

Справа от меня такой беспризорный, лишенный дома мальчишка. На вид ему лет десять. Он все время говорит и смешно надувает щеки. Он поет непальские народные песни и расспрашивает меня обо всем на свете, что придет ему в голову.

– Я живу здесь, на ступеньках храма Кали, – говорит он. – Почему ты ходишь по ночам? Почему ты одна? – он опускает глаза и добавляет с полуулыбкой: – Мой друг, который много медитирует, говорит, что если ты медитируешь, то тебе никто не нужен. Это правда?

Я расскажу тебе сейчас историю, послушай меня, – начинает он, не дождавшись моего ответа. – Давным-давно, когда боги и люди жили очень близко, Непалом правил один король. Однажды к этому королю пришла богиня Дурга. Она пригласила его играть с ней каждую ночь в лилу – игру богов. Что это за игра? Никто не должен был увидеть.

Король был счастлив принять приглашение богини и покидал каждую ночь свои покои, чтобы встретиться с Дургой.

Жена короля, не зная о том, куда отлучается ее муж, потребовала, чтобы тот брал ее с собой. Но он отказал жене. По условию Дурги, король не мог никого посвящать в тайну лилы. Тогда хитрая женщина незаметно проследила за своим мужем и нарушила таинство встречи короля и богини. Дурга прокляла короля: «Ни ты, ни один из твоих детей или внуков никогда не встретятся со мной. Если ты захочешь увидеть меня, ты должен найти меня среди маленьких девочек, которые будут рождаться в твоем королевстве. В них будет моя энергия».

Сказав эти слова, Дурга исчезла.

С тех пор ни один другой потомок короля не встречался с Дургой. Чтобы посмотреть в глаза Дурге, в Непале стали искать девочку, в которой есть частичка разгневанной богини. Эту девочку зовут Кумари. Внешне она как девочка, но внутри – как Дурга, понимаешь? – заканчивает свою историю мой юный друг. – Ну что, хороший я гид? А говорила, что сама все знаешь.

Ночь уже смещается к утру. Я обхожу дворцовую площадь Дурбар еще раз, по кругу, сворачиваю на улицу хиппи – Фрик-стрит, иду по красному кирпичу, иду в темноте. Бездомные дети спят на земле, укрывшись с головой пледами, так, что стопы остались снаружи.

Реальное и нереальное сливаются.

Кажется, что тень, а на самом деле человек.

Ночь – удивительный мир. Ночью все выглядит краше: здания, люди, образы мыслей. Мысли теперь такие яркие, точные, громкие.

Днем все немного тускнеет. Обычные люди, приехавшие в страну на две недели. Туристы с рюкзаками и палками для треккинга.

В кафе – экспаты и волонтеры-иностранцы, работающие в благотворительных центрах. Я прихожу сюда, чтобы греться «ginger tea» – горячей водой с имбирем и лимоном.

Я вижу эту женщину часто, ей около пятидесяти. Она уже, конечно, не молода, но все еще очень красива. Свободных столиков не осталось, она приглашает меня присесть рядом с ней.

– Вы одна? – спрашиваю я ее.

Она смеется, глаза лучистые и яркие.

– Здесь все спрашивают, одна я или нет, – говорит она. – Я из Италии, в моей стране много одиноких женщин. Все они живут в свое удовольствие. Путешествуя по Индии и Непалу, я постоянно слышу этот вопрос: «Вы одна? Почему вы одна?» Женщина и мужчина имеют многовековой конфликт. Очень старый… Одни говорят, что женщина должна служить мужчине. Другие – что женщина всегда ведет свою игру. Но люди всё слишком упрощают. Мы – это многовековая память и история. Женщина страдала от притеснений и несправедливости много-много веков.

– Вы одна, потому что вы ведьма, – говорю ей я. – Ведьма не может быть замужем.

Я пробую шутить, но ее взгляд становится серьезным.

– Strega, – говорит она. – На итальянском ведьма – это «strega». Сколько женщин сгорело на кострах католической церкви. Inquisizione. Инквизиция… Мы, женщины, все это помним – всю эту боль, которую нам причинили мужчины. Это невозможно просто пережить и забыть за одно поколение. Женщина никогда до конца не доверяет мужчине. Мужчина все еще пытается контролировать женщину. Даже мужчины церкви вмешались в это. Сжигали не просто женщин, нет, сжигали самых умных, красивых, свободных. Мужчин сжигали тоже, но в сотни раз меньше.

– Я вижу вас здесь уже месяц, – меняю я тему.

– Да, мне нравится это кафе. Здесь очень много зеркал. Я люблю зеркала.

Я приехала в Непал за индийской визой, – рассказывает она. – Подала документы в посольство, теперь жду. Я решила продлить мое путешествие по Индии, у меня есть чувство незавершённости.

– Что вы видели в Индии? Где вы были?

– Я посетила Дхарамсалу и ашрам Ошо в Пуне… Два года назад я уволилась с работы и с тех пор не знаю, как жить дальше. Я решила, что, пока у меня нет работы, я могу поехать в Индию. Я думала, что Индия даст ответы на мои вопросы.

– Какие у вас вопросы?

– Это… esistenziale – экзистенциальное. Тоска по смыслу жизни, память об Источнике, желание вернуться домой. Знаешь про такое? Это просто накрывает…

В Италии у меня была интересная жизнь. Двадцать лет я работала архитектором. Я жила в Венеции, путешествовала, встречалась, любила, расставалась, любила опять. Все как у всех. Я ни о чем особенно не задумывалась, много и увлеченно работала. Иногда у меня были мужчины, иногда нет. Я не волновалась по этому поводу. Я вообще не волновалась.

Однажды я проходила мимо одного медитативного центра и заглянула в окно. Там было много людей в темно-бордовой одежде, они двигались, танцевали как сумасшедшие. Я не могла оторвать от них глаз. Так и стояла там, смотрела на них через окно.

Через несколько дней я вернулась туда и узнала о «динамической медитации Ошо». Я присоединилась к этой группе. Они собирались два раза в неделю. Сначала было очень сложно, у меня ничего не получалось. Я не могла отпустить себя. Я постоянно думала: «Как я выгляжу, когда танцую?»

Всю жизнь я зависела от мнения окружающих. И вот я просто расслабилась и начала двигаться. Я начала плакать, а потом смеяться… Из меня вышел комок каких-то непонятных мне эмоций.

Я помню первый вечер после медитации. Я шла домой с чувством, что похудела на двадцать килограмм. У меня будто забрали какой-то груз. Я шла домой, улыбаясь прохожим. Я открыла что-то новое для себя, но это было лишь началом. Да… лишь началом.

Я стала читать книги Ошо и познакомилась с его философией. Но это не помогло мне, не помогает сейчас.

Однажды Ошо очень точно сказал о свободе… Он сказал, что свобода бывает двух видов: свобода «от чего-то» и свобода «для чего-то». После того, как ты обретаешь свободу «от чего-то», ты должен ее заполнить свободой «для чего-то». У меня есть свобода. Я не знаю, что делать с ней. Я хочу понять, чем заниматься, в чем смысл моей жизни.

Я точно знаю, что у каждого человека есть предназначение.

Я приехала в Индию, чтобы найти его. Мне не нужна свобода, мне нужна реализация. Я не хочу строить дома, как раньше. Я не могу это делать, больше нет.

Тогда, в Венеции, медитации Ошо стали что-то раскрывать во мне. Я стала видеть свое будущее. Не все – кое-что, иногда. Я знала, что тот или иной человек вскоре позвонит или напишет мне. Иногда я просто усаживалась у телефона, смотрела на трубку, и человек, о котором я думала, звонил мне.

Я стала очень чувствительна к настроениям людей, и вдруг на меня навалилась жуткая депрессия. Я не знала, зачем все это. Для чего эта бессмысленная жизнь: магазины, пустые разговоры, пустое время…

Я тосковала, не зная, по чему: по дому, по Богу, по чему-то вечному… Esistenziale.

Однажды я увидела сон. Он касался одного проекта на моей работе: мы готовили строительство жилого дома. Я видела очень яркий сон о том, как этот дом горел в огне. Все было очень живо и ярко, люди выпрыгивали из горящих окон. На следующий день у нас было генеральное совещание с заказчиком этого проекта. Мы сидели за длинным столом, обсуждая строительство. Тогда я рассказала им о моем сне. Они отказались от строительства этого дома. Итальянцы верят в такие вещи, они восприняли это очень серьезно. После этого случая я поняла, что больше не могу работать как прежде.

Я уволилась.

Я затронула слишком глубокий слой существования, проникла в темную комнату. Знаешь эту сказку о путешествии Алисы? Сейчас я ощущаю себя именно так. Я поняла, что духовные откровения плохо уживаются с обычной жизнью. Ты касаешься этой двери и думаешь, что это так… просто игра, но то, что поднимется изнутри наружу, – опасно для нас. Теперь я не понимаю, что с этим делать, как это встроить в обычную жизнь. Как соединить мирское и духовное.

Я покинула Венецию, где жила и работала, и вернулась к родителям. Они живут в деревне, среди природы, и я подумала, что это мне поможет. Мой отец заболел, и я решила побыть с ним.

У моего отца была боль в груди. Мы пошли в больницу, ему сделали рентген. Доктор посмотрел на снимок и сказал, что это опухоль. Я сказала, что это не так. Я сказала, что это тимус – вилочковая железа. Обычно она растет до тридцати лет, но у моего отца она начала расти снова. Доктор решил проверить мои слова – он был очень удивлен. Я оказалась права. Не знаю, откуда я это знала, просто знала. У меня нет медицинского образования.

Чем больше времени проходило, тем больше я начинала понимать и «видеть». Я знала, какой травой лечится эта болезнь, какой – другая. Помню, в наш дом пришла медсестра, она проверяла здоровье отца. Я отвела ее в сторону и сказала, что у нее проблема с ушами, что она теряет слух. Та удивилась: откуда я могла это знать? Тогда я сказала, что уши надо смачивать тампоном с настоем одной из трав, которая растёт в наших местах. После этого к женщине вернулся слух.

Постепенно люди стали приходить в наш дом. Я принимала их, видела болезни, давала травы для лечения. А затем я попросила больше никого не приходить. Я не хочу помогать людям, нет…

Я понимала, что все это следствие какого-то внутреннего процесса, все это было мной еще до рождения. Я не могла научиться этому в настоящей жизни.

Я поехала в гости к моему другу. У него был дом на границе Бельгии и Франции. Однажды к нему приехал какой-то знакомый.

Я готовила на кухне ужин, а они говорили в другой комнате, они говорили на французском. Я не знаю французский. Я не понимала их. Но вдруг я упала от сильной внутренней боли. Какая это была боль!

Я лежала на полу, слезы заливали мое лицо. У меня была беспричинная истерика.

Мой друг и его знакомый прибежали на кухню. Я спросила их: «О чем вы говорили?» Мой друг ответил: «Мы говорили об инквизиции. О том, что много веков назад здесь, рядом с этим домом, сжигали ведьм».

Потом я все вспомнила, я увидела сон. Я видела, как помогала людям, леча их травами, и как меня сожгли за это.

Потом я поняла, почему выбрала университет в Венеции. Я отказывалась учиться где-либо еще. Я посмотрела фильм «Итальянский Ренессанс» и узнала, что Венеция была единственным городом, где не сжигали ведьм.

Я не могу помогать людям, нет. Я чувствую, что люди не заплатят добром. Я помню эту боль. Мне снятся сны. Там я горю на костре рядом с другими женщинами.

Все, кто творил добро, были распяты. Иисус распят. Мухаммеда закидывали овощами, когда он шел по улицам.

Эта память об очень старой боли.

Она живет во мне.

Мы пьем зеленый чай из чайника, завернутого в махровое полотенце. Зимой температура в Катманду опускается до четырех градусов по Цельсию.

Отопления нет.

Мы греемся пледами, чаем и теплым освещением.

– Я никогда не была в Пуне. Тебе понравилось в ашраме Ошо? – спрашиваю я.

– Там очень дорого. Мне приходилось жить за пределами ашрама и приходить туда на медитации. Мне говорили, что после ухода Ошо этот ашрам стал коммерческим, но каждый день в холле для медитаций я чувствовала присутствие Ошо.

Я жила там тридцать девять дней и решила, что после сорока дней я могу ехать дальше. В последний, сороковой день, я пришла в ашрам, но меня не пустили.

Ты знаешь, что в ашраме Ошо есть правило приходить в белой робе? Все должны быть одеты либо в темно-бордовый, либо в белый. Они сказали, что моя белая роба «недостаточно белая».

Я была в гневе, я написала всем друзьям из моей общины Ошо в Италии. Говорят, что, когда Ошо был жив, рядом с ним было много просветлённых, но сейчас эти люди тоже покинули ашрам. Ошо перед смертью сказал: «Ищите живых учителей».

Кафе закрывается, за нами задвигают высокие железные ворота. По улице проносится эхо.

Сегодня полнолуние. Мы вдвоем одновременно смотрим на небо. Мы идем как немые до перекрестка трех дорог.

Сейчас мы ведьмы.

Она глядит на меня – прощается глазами. В каком пространстве мы были в этот вечер?

Все неважное навсегда удалится, исчезнет из памяти. Самое важное останется.