Текст книги "Красная монархия. Династия Кимов в Северной Корее"

Случайная встреча с Горбачевым

Советский Союз еще в 1950-е годы признал Западную Германию, которая стала важным политическим и экономическим партнером. Но до самой перестройки в Москве наотрез отказывались устанавливать дипломатические отношения с Южной Кореей. С международно-правовой точки зрения не было никакой разницы между двумя немецкими и двумя корейскими государствами. Но Ким Ир Сен требовал от Москвы не вступать ни в какие контакты с Южной Кореей. Ссориться с ним в Москве не хотели. Да и считали, что Южная Корея не представляет особого интереса, не видя, как стремительно развивается эта страна. В результате ни Северная, ни Южная Корея не могли вступить в ООН.

Для Москвы Южная Корея была американской марионеткой и военной диктатурой. Для Южной Кореи Советский Союз был очагом коммунистической заразы, государством, которое снабжало оружием Северную Корею.

В ночь с 31 августа на 1 сентября 1983 года южнокорейский пассажирский самолет, который вылетел из Анкориджа (на Аляске), вошел в советское воздушное пространство. Советский истребитель-перехватчик Су-15 двумя ракетами сбил южнокорейский «Боинг-747». Экипаж и все пассажиры – 269 человек – погибли.

Мир был потрясен.

2 сентября в Москве собрали политбюро. Генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Владимирович Андропов накануне попрощался с товарищами и ушел в отпуск. Вместо него заседание вел член политбюро и секретарь ЦК Черненко. Он только что вернулся из отпуска, но выглядел неважно. А тут разразился невиданный международный скандал. «Мы были поставлены перед фактом, – записал в дневнике после заседания политбюро председатель Совета министров РСФСР Виталий Иванович Воротников. – Кто принимал решение? Знал ли генсек? Это так и осталось неясным».

Советским руководителям не хватило мужества сразу признать, что самолет сбит, и выразить сожаление. Главную скрипку играл министр обороны маршал Устинов, который самоуверенно заявлял, что «никто ничего не докажет». Первый заместитель министра иностранных дел Георгий Маркович Корниенко позвонил Андропову и пытался объяснить, что попытка все скрыть неразумна. Андропов ответил: «Дмитрий категорически возражает», – и по другому телефону соединился с министром обороны. Дмитрий Федорович обругал Корниенко и посоветовал Андропову ни о чем не беспокоиться. Все, что выдавил из себя Юрий Владимирович, было вялым пожеланием: «Вы там, в политбюро, все-таки еще посоветуйтесь, взвесьте все».

Сначала советское руководство вообще отрицало, что самолет был сбит. Потом сообщили, что по самолету стреляли, но не попали. И только с третьего раза, через неделю, в заявлении от 6 сентября, признали, что самолет был сбит и выразили сожаление «по поводу гибели ни в чем не повинных людей».

Но было уже поздно. Мир возмущался не только тем, что погибли невинные люди, но и беспардонным враньем. Ущерб для репутации страны был огромным.

8 сентября 1983 года политбюро – по-прежнему без Андропова – вновь обсуждало вопрос о сбитом «Боинге-747». Устинов говорил: «Хочу заверить политбюро, что наши летчики действовали в полном соответствии с требованиями военного долга и все, что изложено в представленной записке, истинная правда. Наши действия были абсолютно правильными, поскольку южнокорейский самолет американского производства углубился на нашу территорию до пятисот километров. Отличить этот самолет по контурам от разведывательного чрезвычайно трудно. У советских военных летчиков есть запрет стрелять по пассажирским самолетам. Но в данном случае их действия были вполне оправданны… Вопрос в том, как лучше сообщить о наших выстрелах…»

Советский посол в Соединенных Штатах Анатолий Федорович Добрынин отдыхал в Крыму. Его вызвал Андропов. Распорядился: «Поезжай без промедления обратно в Вашингтон и постарайся сделать все возможное, чтобы потихоньку приглушить этот совершенно ненужный нам конфликт. Наши военные допустили колоссальную глупость, когда сбили этот самолет. Теперь нам, видимо, долго придется расхлебывать эту оплошность».

Андропов, по словам Добрынина, был зол на «тупоголовых генералов, совсем не думающих о большой политике и поставивших наши отношения с Соединенными Штатами на грань полного разрыва». О смерти невинных людей он не говорил. Считал, что полет «боинга» – провокация американских спецслужб, но самолет надо было не сбивать, а заставить сесть на один из советских аэродромов.

Стране сообщили, что вражескую акцию пресекли.

«Толстый и сытый бойкий репортер телевидения, специалист по космонавтам, – записал в дневнике литературный критик Игорь Александрович Дедков, – брал интервью у наших героев-пилотов и стало абсолютно ясно, кто из них двоих – „пресек“. Широкое лицо черноволосого крепкого человека спокойно смотрело в камеру, и повторялось слово, решившее судьбу 269 человек: „враг“».

Советские руководители сделали свои выводы из истории со сбитым «боингом»: главное – дать отпор западной пропаганде. 1 ноября 1983 года на политбюро решили образовать комиссию по координации внешнеполитической пропаганды и контрпропаганды под председательством генерального секретаря Андропова.

В перестроечные времена советские ученые заговорили о необходимости установить дипломатические отношения с Сеулом. Они направляли в ЦК партии, потом в президентский аппарат Горбачева поток аналитических записок и справок, доказывавших полезность сближения с Южной Кореей. Этой работой занимались корееведы в Институте востоковедения Академии наук под руководством Георгия Федоровича Кима, известного историка, члена-корреспондента Академии наук. Его прочили в директор. Он давно работал в институте и имел основания полагать, что его утвердят. Но якобы наверху была произнесена фраза, что двух академиков Кимов советской науке не надо… Потому что был еще академик Максим Павлович Ким.

На самом деле утвердить Георгия Федоровича Кима на пост директора института отказался секретарь ЦК Михаил Васильевич Зимянин. По распределению обязанностей в аппарате ЦК он курировал отдел науки и учебных заведений. Почему-то за Зимяниным в бытность его главным редактором «Правды» утвердилась репутация порядочного человека и либерала. Возможно, кто-то другой на его должности вел бы себя еще хуже. Но либералом Зимянин никогда не был. Он откровенно сказал: «Там кореец нам не нужен».

Директором Института востоковедения был назначен Евгений Максимович Примаков. Для Кима это был шок. Примаков настоял на том, чтобы Ким был назначен его первым заместителем.

Два главных институтских корееведа – Георгий Федорович Ким и Фаня Исааковна Шабшина-Куликова (она с мужем работала в Сеуле в 1940-е годы) – убедили в своей правоте и Примакова.

В первую очередь наши востоковеды отмечали, что сближение с Сеулом – в экономических интересах Советского Союза: Республика Корея желает быть второй Японией и ищет новые рынки. Она была готова иметь дело с Восточной Европой в обмен на политическое признание. Раньше всех это поняла Венгрия и первой из бывших социалистических стран установила дипломатические отношения, получив за это лучшие контракты. Ее примеру последовали Польша и Югославия.

Почему все страны имеют посольства в Сеуле, а мы нет? Просто потому, что это Северной Корее не понравится?.. Возражали многие, ссылаясь на то, что Северная Корея, давний союзник, этого не простит. Но разделение Кореи на два государства было наследством холодной войны. В любом случае размежевание между великими державами – вы поддерживаете Юг, а мы Север – являлось анахронизмом, и весьма небезобидным. Это размежевание создавало силовое поле, закреплявшее раскол Кореи. Пока Пхеньян чувствовал за собой однозначную поддержку Москвы, а Сеул – Соединенных Штатов, движение навстречу друг другу было невозможно в принципе.

И все же Горбачев медлил. Всем была памятна жесткая реакция Пхеньяна на решение Венгрии обменяться послами с Южной Кореей. Но дружеские отношения с Ким Ир Сеном становились неприличными.

Многое изменил министр иностранных дел Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе. В тот момент, когда Горбачев назначил его министром, немалая часть российского общества с возмущением подсчитывала, не слишком ли много инородцев руководило внешней политикой России со времен Нессельроде. Но Михаилу Сергеевичу был нужен не столько профессионал – их достаточно в аппарате министерства, – сколько единомышленник, союзник. Однажды они вместе отдыхали в Пицунде, говорили о происходящем в стране, и Шеварднадзе с нескрываемой горечью сказал: «Все прогнило, все надо менять». Своим помощникам в министерстве Шеварднадзе говорил откровенно: «Я ведь могу сидеть тихо, ничего не делать, наслаждаться жизнью. Но внешняя политика зашла в тупик, страну нужно вытаскивать из ямы».

Сверхзадача состояла в том, чтобы вывести страну из враждебного окружения, уменьшить давление на нее, создать благоприятные внешние условия для перемен и дать возможность заняться внутренними делами. Горбачеву и Шеварднадзе выпала миссия закончить холодную войну. Надо было прекратить военное соперничество с Соединенными Штатами, освободить страну от гонки вооружений, которая была ей не под силу, установить отношения с теми государствами, с которыми столько лет враждовали.

В 1989 году Шеварднадзе обратился в ЦК партии: «На протяжении последних нескольких лет в зарубежной печати, а также среди общественности получили хождение сообщения о причастности СССР к производству, поставкам и применению химического оружия в различных районах мира… В США стали активно распространяться сообщения о создании КНДР военно-химического потенциала с использованием в качестве средств доставки изготовленных по нашей лицензии ракет. Как следует из сообщения нашего посольства в Пхеньяне, эта информация не лишена оснований… Возникает необходимость еще раз посмотреть, не даем ли мы каких-либо поводов, пусть самых мелких, для обвинений в наш адрес».

Химическое оружие именуют «атомной бомбой для бедных». Военно-химическая программа Корейской народной армии увенчалась успехом. КНДР, которая не подписала конвенцию о запрещении химического оружия, располагает большими запасами. И продает его. Осенью 2009 года греческие таможенники обнаружили на судне под либерийским флагом груз, предназначенный для Сирии. Это было созданное в КНДР снаряжение для работы с боевыми отравляющими веществами. Груз конфисковали, потому что Совет Безопасности ООН запретил Северной Корее торговать оружием и военным снаряжением.

Но мы забежали вперед…

Советская пресса испытывала некую неловкость в отношении КНДР. Союзнические межгосударственные и дружеские межпартийные связи сохранялись. Но диалог складывался не лучшим образом. С одной стороны – московские реформаторы, преобразующие саму ткань общества, с другой – люди, менее всего желающие перемен, – великий вождь Ким Ир Сен и любимый руководитель Ким Чен Ир. В Москве делали все возможное, чтобы не раздражать Пхеньян. Посему выступления центральной прессы приобрели какой-то кисло-сладкий привкус.

Наши журналисты, которые ездили в КНДР, нашли выход: они дословно воспроизводили восхваления великому вождю Ким Ир Сену и любимому руководителю Ким Чен Иру. Эффект получался комический…

Наконец наступил момент, когда прежние запреты и табу надо было нарушить. Нелепо было игнорировать заметное и процветающее азиатское государство, хотя этому сопротивлялись видные чиновники, связанные с Северной Кореей.

Академик Евгений Максимович Примаков в те годы был уже директором Института мировой экономики и международных отношений. По его приглашению в Москву впервые приехал будущий президент Республики Корея Ким Ен Сам, в те годы лидер крупнейшей оппозиционной партии.

Я познакомился с ним, когда Ким Ен Сам впервые приехал в Москву. Я работал тогда в журнале «Новое время», и мы первыми опубликовали с ним интервью. А руководил нашим журналом Виталий Никитич Игнатенко, который стал помощником Горбачева (ныне он генеральный директор ИТАР-ТАСС). Позиция Игнатенко тоже имела значение.

Меньше чем через год, в марте 1990 года, Ким Ен Сам приехал вновь. К этому времени в Москве уже брали верх те, кто считал, что надо признавать Южную Корею, несмотря на протесты великого вождя Северной Кореи Ким Ир Сена. На сей раз южнокорейскому политику устроили «случайную» встречу с президентом Горбачевым.

Ким Ен Сама привезли в Кремль к Примакову, который стал членом Президентского совета. После беседы Киму предложили осмотреть Кремль. Потом как бы невзначай спросили: «А вот, кстати, приемная Горбачева, не хотите ли посмотреть?» В этот самый момент Михаил Сергеевич вышел из своего кабинета и увидел корейского гостя; между ними состоялся короткий разговор. Ким был счастлив. Он стал первым южнокорейским политиком, который встретился с руководителем Советского Союза. Беседа Ким Ен Сама с Горбачевым открыла дорогу для установления дипломатических отношений между Москвой и Сеулом. Вскоре Михаил Сергеевич встретился с тогдашним главой Южной Кореи Ро Дэ У.

Это вызвало яростное недовольство Северной Кореи. Министру иностранных дел Шеварднадзе в Пхеньяне была устроена выволочка. Северная Корея заявила, что считает установление отношений с Сеулом раскольнической акцией.

Советский посол в Пхеньяне Александр Семенович Капто считал, что северяне были правы: «Казалось, все лопнет – из-за дипотношений с Южной Кореей. В октябре 1986 года Горбачев говорил Ким Ир Сену: не беспокойтесь, мы не установим отношения с Южной Кореей. В декабре в Пхеньяне Шеварднадзе на вопрос, не намерена ли Москва установить отношения с Южной Кореей, ответил: „Я даю вам честное слово коммуниста, что этого не будет“. И вдруг после встречи с президентом Южной Кореи Ро Дэ У форсируется процесс признания. Но ведь Горбачев и Шеварднадзе были связаны обещаниями! Когда уже все было решено, в Пхеньян полетел Шеварднадзе, чтобы посоветоваться. Но о чем советоваться, если принято решение? Министр иностранных дел КНДР взорвался. Скандал! Переговоры прервались. Ни о чем не договорились. Ким Ир Сен Шеварднадзе не принял».

Вадим Александрович Медведев был тогда членом политбюро и секретарем ЦК. Он участвовал в принятии решения признать Южную Корею: «Решение установить дипломатические отношения было логичным, вытекавшим из идей перестройки, из понимания национальных интересов. Единственный драматический момент – поездка Шеварднадзе в КНДР перед признанием Южной Кореи. Но у нас был один серьезный аргумент: вы же сами ведете переговоры с южными корейцами. Почему вам можно, а нам нельзя?»

Помощник советского министра иностранных дел Теймураз Георгиевич Мамаладзе рассказывал мне, как это происходило: «Каждый раз на встрече с северными корейцами не обходилось без грубой лести. Когда начинались переговоры, Шеварднадзе говорил: „Товарищ Горбачев поручил мне, прежде чем отчитаться на политбюро, отчитаться перед товарищем Ким Ир Сеном“. В 1990 году мы пытались объяснить, почему заключаем дипломатические отношения с Сеулом. Нам, естественно, врезали. У меня остались зрительные впечатления: багровое небо, черная башня… И представители КНДР предъявляют нам обвинительное заключение. А Шеварднадзе разрушал эти обвинения: мир меняется, и вам надо меняться. Это был жесткий разговор…»

Ужин с девочками

Едва я зашел в свой номер в сеульской гостинице «Шилла», как зазвонил телефон. Мужской голос по-английски произнес:

– Я чиновник, представляющий правительство Республики Корея. Мне нужно задать вам несколько вопросов. Сейчас поднимусь к вам в номер.

– Не стоит вам беспокоиться, – ответил я. – Встретимся на первом этаже, у стойки администратора.

– Но я бы хотел поговорить без свидетелей, – возразил незнакомец.

– Уже спускаюсь, – я повесил трубку.

Едва я вышел из лифта, как ко мне подскочил кореец в черном костюме.

– Я из Центрального разведывательного управления Южной Кореи, – объяснил он, – а это мой начальник.

Второй, как это водится в секретных службах, был неотличим от первого, только все время молчал. Они увлекли меня за столик подальше от чужих глаз. Один обосновался напротив меня, другой уселся рядом, прижав плечом и заглядывая в глаза.

– Мы хотим задать вам несколько вопросов, – сказал первый цэрэушник.

– Раз вы официальные лица, обращайтесь в посольство России, – возразил я.

И я попытался встать, но корейский цэрэушник придержал меня плечом и сладко заулыбался:

– Да зачем же беспокоить посольство? Мы можем полюбовно договориться, и к тому же совершенно неофициально. Вам ни о чем не придется жалеть. Если вы не хотите разговаривать здесь, потому что в гостинице много русских, которые готовят визит вашего президента, тогда пообедаем в другом месте, а? Мы угощаем, разумеется.

Но общение со спецслужбами отбивает аппетит, так что я отказался. Они уговаривали меня минут двадцать, пока не убедились в безуспешности своих попыток.

– Может, хотя бы сфотографируемся на память? – с надеждой в голосе предложил цэрэушник.

Настала моя очередь улыбаться:

– Если бы вы были красивыми девушками, тогда бы с удовольствием.

– Ну, ладно, – с сожалением вздохнул он. – Мы своему начальству ничего докладывать не будем, и вы промолчите об этой встрече.

– Отчего же? – ответил я. – Моим читателям будет интересно узнать о нашей с вами беседе.

Стали прощаться, как вдруг Валаамова ослица заговорила. Начальник, молчавший все это время, сказал мне на приличном русском:

– До скорой встречи!

И подмигнул: дескать, знай наших!

«Да знаю я ваших, – подумал я. – И ваших, и наших».

Зря старался молчаливый начальник: разве могут сотрудники ЦРУ, хоть американского, хоть южнокорейского, произвести впечатление на человека, который родился в стране КГБ?

Через день явилась новая пара. Эти учли неудачный опыт своих предшественников и представились журналистами – из несуществующей, правда, газеты. И опять – один молчал, другой пытался расспрашивать меня о том, что я видел в Северной Корее, о связях российской и северокорейской разведок.

С трудом сдерживая смех, я рассказал им то, что они могли бы прочитать в любой газете. Переглянувшись, они предложили:

– Поедем в хорошее местечко?

– Какое?

– Веселое, с девочками. Мы платим. Там и договоримся обо всем. С нами можно иметь дело. Не пожалеете.

Поехать к девочкам было, конечно, соблазнительно. Но не в компании сотрудников секретной службы. Отказался. Прощаясь, второй цэрэушник тоже заговорил по-русски. Он также думал произвести на меня впечатление.

Зачем они приходили ко мне?

Понятно, что накануне приезда российского президента все дипломаты и шпионы гонялись за любыми крохами информации. Может быть, эти надеялись услышать от меня нечто сногсшибательное?

Ну не вербовать же они меня приходили…

Смешной этот эпизод свидетельствует, конечно, о том, что в российском отделе южнокорейского ЦРУ избыток дурно воспитанных и плохо подготовленных сотрудников. Но судорожные попытки что-то узнать о России объяснимы.

Для Южной Кореи Россия все еще оставалась неизведанным материком. В стране, от которой мы десятилетиями были отделены прочным железным занавесом, плохо понимали Россию. Впрочем, и в России представления о Южной Корее были весьма расплывчатыми.

Не всякий президент кормит своих министров лапшой

Подписал соглашение об установлении дипломатических отношений тогдашний президент Южной Кореи бывший генерал Ро Дэ У. Так часто бывает в жизни. Все сделал Ким Ен Сам, а лавры достались генералу.

Бывший генерал-десантник пришел к власти, чтобы подвести черту под эпохой военных переворотов и генеральских правлений. Было очевидно, что времена генералов в южнокорейской политике закончились. И в экономике тоже – она стала достаточно зрелой для того, чтобы развиваться без приказов.

Когда Ро Дэ У возглавил страну, Южная Корея была малопочтенным государством, с которым разговаривали, брезгливо поджав губы. При Ро у страны сложилась новая репутация. Его внешняя политика увенчалась установлением дипломатических отношений с восточноевропейскими государствами.

В политической судьбе Ким Ен Сама поездки в Москву сыграли ключевую роль. Он стал следующим президентом страны. Президентом он хотел быть с самого детства.

Ким Ен Сам родился в 1927 году в семье рыбака, окончил Сеульский университет и рано занялся политикой. Еще школьником он повесил у себя в комнате написанный от руки плакат со словами: «Ким Ен Сам – будущий президент Республики Корея». Во время войны на Корейском полуострове он сражался в армии Южной Кореи.

Ким Ен Сам стал членом первого состава парламента, избранного после корейской войны. Ему было тогда двадцать семь лет. Он девять раз избирался в парламент – это абсолютный рекорд для Южной Кореи.

Ким стал одним из бесспорных лидеров демократического движения в стране, где демократию не жаловали. Дважды Ким Ен Сама оказывался на скамье подсудимых, а в 1979 году был изгнан из парламента. Он вышел из зала заседаний со словами: «Короткая честная жизнь лучше долгих лет позора».

Его посадили под домашний арест, лишили права заниматься политической деятельностью. Тогда он создал общество альпинистов-демократов. Ему принадлежит еще одно изречение: «Даже если задушить петуха, рассвет все равно наступит». Он никогда не терял присутствия духа. Вставал в половине шестого утра, пробегал три километра, потом плавал. Пробежка была временем, когда можно спокойно подумать. В мае 1983 года Ким Ен Сам объявил политическую голодовку. Она продолжалась двадцать три дня, имела огромный резонанс в стране и за рубежом и привела к тому, что правительству пришлось пойти на политические уступки.

Ро Дэ У обосновался в Голубом доме (резиденция главы государства в Сеуле), пообещав через четыре года передать власть законно выбранному президенту. Бывший генерал сдержал свое обещание и не стал цепляться за власть.

Избрание первого гражданского президента в 1992 году открыло людям доступ к управлению государством. Южные корейцы увидели, что демократия лучше военной диктатуры, что влияние гражданского общества на страну важнее команд армии чиновников в погонах и без.

Ким Ен Сам находился в оппозиции тридцать пять лет и совершил серьезный поворот в своей жизни, когда в начале 1990 года объединился с властью, которой столько времени противостоял. На этот случай он придумал еще одно изречение: «Чтобы поймать тигра, надо зайти в его пещеру». Ким объединил три партии в одну и на следующих выборах одержал победу.

Когда мы встретились с Ким Ен Самом уже не в Москве, а в Сеуле, он произвел на меня очень сильное впечатление. Я побывал у него дома, потом он еще раз захотел встретиться, и мы вместе поужинали. Говорили по-английски и немного по-японски. Его окружала охрана и помощники. Вышли из ресторана. Водитель распахнул дверцу машины. Ким уже собрался уехать. Вдруг он заметил, что какие-то женщины увидели его, узнали – стоят и, улыбаясь, смотрят на него. Ким не поленился вылезти из машины. Он подошел к ним, пожал руки, поговорил и только после этого уехал. Он знал, что надо дорожить каждым, кто может проголосовать за него на выборах. Для меня это было в новинку. Я, наверное, впервые увидел профессионального политика в действии. «Дорогие товарищи по партии! – так обращался Ким Ен Сам к своим единомышленникам. – Если мы будем избегать перемен и реформ, от нас отвернется история».

Став президентом, Ким начал с того, что так нравится избирателям. Он начал борьбу с расточительством государственного аппарата и со взяточничеством чиновников. На официальных обедах для правительства президент приказал подавать только традиционную лапшу – непривычно скромная еда для министров, которые втихомолку жаловались, что выходят из-за стола голодными.

После вступления в должность президент обнародовал сведения о собственном банковском счете и имуществе. Это дало ему возможность провести закон об этике. Всем сколько-нибудь заметным государственным чиновникам, включая депутатов парламента, пришлось заполнять и обнародовать свои декларации о доходах. Приняли закон, который позволяет легко конфисковывать у чиновников деньги, нажитые сомнительным путем. Другой закон запретил открывать счет в банке на чужое имя (в Южной Корее примерно четверть вкладов хранятся на счетах, открытых на чужое имя, чтобы не платить налоги). Еще один закон был предназначен для того, чтобы выявить истинные имена владельцев любой недвижимости. Цель – помешать отмыванию грязных денег и получению крупных взяток.

Едва ли президенту удалось разорвать связь между бизнесом и политикой, существующую и в других странах, но это производило хорошее впечатление на избирателей, а Ким Ен Сам знал, как располагать к себе тех, кого он просил за себя голосовать. Ким открыл дорогу перед президентской резиденцией и находящуюся поблизости гору Инвансан, куда прежде обычным гражданам доступ был запрещен.

Южная Корея мучительно избавлялась от наследия военной диктатуры. Ким Ен Сам был первым гражданским президентом. Придя к власти, он убедился в том, что все ключевые должности в стране занимают действующие или отставные военные, что не только армией, но и промышленностью тоже управляют военные.

Для этого были некоторые основания. Формально Северная и Южная Корея все еще находились в состоянии войны. Боевые действия прекратились летом 1953 года, но мир так и не был подписан. В Южной Корее еще жило поколение людей, переживших нападение с Севера, и они не могли забыть эту войну. Так что оттеснить военных от большой политики было вовсе не легко. И опасно. В конце концов, история Южной Кореи – это история военных переворотов. Тридцать с лишним лет Южной Кореей управляли сменявшие друг друга генералы – Пак Чжон Хи, Чон Ду Хван, Ро Дэ У. Южнокорейские военные всегда отстаивали свою особую роль, ссылаясь на опасность, которая исходит от Северной Кореи.

По приказу президента Кима из армейских спецслужб Южной Кореи сразу уволили семьсот человек – тех, кто занимался слежкой за оппозиционными политиками. Почти сразу начались аресты среди армейской верхушки по обвинению в коррупции. Выяснилось, что начальники армейских спецслужб, ведавшие закупкой нового оружия, получали большие взятки от его производителей.

В Корее клановые, земляческие, корпоративные отношения и связи все еще играют огромную роль. После избрания Ким Ен Сама президентом военная контрразведка обнаружила сорок один тайный офицерский клуб. Это были объединения или земляков, или однокашников. Именно эти офицеры в конце 1979 года организовали очередной военный переворот. Президентом тогда стал генерал Чон Ду Хван, командовавший войсками безопасности. Потом он передал президентский пост своему другу и однокашнику Ро Дэ У.

Высшие генералы принадлежали к тайному военному клубу «Единомышленники». Все они были земляками и закончили одну и ту же военную академию. Неофициальный армейский клуб, в который входили примерно двести офицеров, дал стране двух президентов, сто двадцать три генерала, десятки министров и депутатов парламента.

Участники военного переворота все эти годы были в фаворе, они успешно продвигались по службе, а выйдя в отставку, заняли руководящие партийные посты или должности в правительстве.

Став президентом, Ким Ен Сам немедленно отправил в отставку двух важнейших генералов из этой группы – начальника генерального штаба и командующего войсками безопасности. Два десятка бывших генералов привлекли к уголовной ответственности за кровавое подавление студенческого восстания в Кванчжу в мае 1980 года и за участие в военном перевороте. Причем президент сделал это настолько стремительно, что офицеры и ахнуть не успели. Они не думали, что президент так с ними обойдется. Но президент решил, что чистка офицерского корпуса – непременное условие реформы армии.

Став президентом, Ким Ен Сам назначил начальником могущественного ведомства государственной безопасности университетского профессора, хотя прежде этот пост занимали военные. Начальник армейской разведки и контрразведки, которая занималась слежкой за оппозицией, был понижен в звании и лишился прямого доступа к президенту.

После трех десятилетий индустриализации Южная Корея стала превращаться в нормальное общество, которое потребовало изменений в политической жизни – права голоса, демократии, более разумного подхода к организации жизни. Началась борьба с коррупцией. Основой коррупции была сложная система бюрократического регулирования жизни.

В Южной Корее люди объединялись вокруг влиятельного клана, семейства с широкими связями. Участие в выборах – в отсутствие внятной политической программы – превратилось в простую сделку: голосуем за этого политика, чтобы что-то от него получить. Крупный политик должен был располагать тайным фондом, коим распоряжался по собственному усмотрению. Это составляло основу мощи политических партий, которые легко образовывали предвыборные коалиции, распоряжаясь финансовыми потоками.

Президент Ким Ен Сам разрушил традиционную структуру власти, потревожив коррупционную систему, на которой держалось все общество. Раньше было известно, кого надо подмазать, чтобы добиться своего. Теперь берут меньше, но и дела не идут.

С такими навыками южные корейцы успешно действуют в России. Они очень практичны и, разобравшись в ситуации, сразу суют деньги. Единственное, что ограничивает возможности их влияния, – это то, что в России деньги-то у них берут, а обещанное исполняют не всегда…

Но Ким стал жертвой своей борьбы против коррупции. Он начал раскрывать случаи коррупции и тем самым спровоцировал множество скандалов. Каждый из них рикошетом ударял по самому президенту. Казалось, это его администрация такая продажная, тогда как просто начались разоблачения прежних махинаций.

Ким сам создал в стране высокие ожидания, чему не соответствовали ни его партия, ни его окружение, ни его собственная семья. Полиция арестовала бывшего заместителя начальника Агентства планирования национальной безопасности – он взял деньги у одного бизнесмена за помощь в получении лицензии на открытие компании кабельного телевидения. Оказалось, что бывший спецслужбист входил в окружение сына президента – ему эти деньги и предназначались. Сын президента не занимал никакой должности, но отец к нему прислушивался. Молодого человека даже называли «маленьким президентом». Сын Кима был приговорен к трем годам тюремного заключения и огромному штрафу. Это был сильный удар по президенту.

Арестованы были сразу два бывших президента. Они обвинялись в совершении тяжких преступлений. Одному из них грозила смертная казнь. Другому – пожизненное заключение. Занимавшие пост президента Южной Кореи Чон Ду Хван и сменивший его Ро Дэ У, которые в общей сложности управляли страной тринадцать лет, обвинялись в том, что разогнали парламент, захватили власть, и по их приказу армия жестоко подавила студенческое восстание. К тому же оба президента брали у промышленников большие деньги на проведение предвыборных кампаний и вообще на политику.