Текст книги "Красная монархия. Династия Кимов в Северной Корее"

Ночь с шаманами

Это было странное обручение. Через 49 дней должна была последовать свадьба. Но присутствовавшие не испытывали обычной радости – только облегчение. Молодых людей соединили навеки не ради совместной жизни. Все знали, что у этой пары не будет ни детей, ни общего дома. Молодые присутствовали на церемонии, устроенной в их честь, лишь как фотографии с траурной лентой.

Это было обручение мертвых.

При жизни обручившиеся не были даже знакомы. Они встретились только раз – в самолете. Она – стюардесса, он – пассажир. Самолет, на котором они летели, попал в катастрофу. Океан поглотил самолет и всех пассажиров.

Горе родных усугублялось тем, что погибших не удалось даже похоронить. По древним корейским поверьям, если умерший был лишен положенного каждому живущему – семьи, детей, достойного погребения, то его несчастный дух вернется на землю и будет преследовать семью. И тогда отец молодого человека попросил служащих корейской авиакомпании помочь семье и избавить дух сына от вечных страданий. Семья погибшей стюардессы согласилась на брак духов.

Я внимательно наблюдал за родителями погибших. Это не были необразованные или суеверные люди. Напротив, современные преуспевающие пары из Сеула. Настоящие новые корейцы, такие какими хотел видеть своих сограждан президент Пак Чжон Хи, превративший Южную Корею из аграрной страны в индустриальную.

Но изменившись внешне, внутренне корейцы остались теми же. Среди прочего они сохранили веру в своих древних духов и в шаманов. Президенту Паку бы не понравилась церемония, на которой я побывал. Скорее всего, он бы ее запретил. Он презирал шаманов как олицетворение старой Кореи.

Пак Чжон Хи, который был президентом восемнадцать лет, полагал, что «примитивное идолопоклонство» только мешает модернизации страны. Власть никогда не любила шаманов, предпочитая язычеству другие религии, проникавшие в Корею. Христианство высмеивало шаманов, буддизм не принимал их всерьез, конфуцианство подавляло. Но шаманы выжили.

Женщинам не разрешалось участвовать в общественной жизни и даже в конфуцианских обрядах; их жизнь была ограничена домом. За помощью и советом они могли обратиться только к шаманам.

Переезд в новый дом мог состояться лишь после умиротворения Духа балки крыши, который предпочитал рис, вино и фрукты. Если в доме случалось несчастье, следовало предположить, что Дух балки крыши чем-то недоволен.

Деревенским шаманам платили рисом после сбора нового урожая. Каждая семья вносила свою долю. Особые услуги оплачивались отдельно, например помощь бесплодным женщинам, поскольку отсутствие детей – самое большое горе для корейской семьи. Но главным образом крестьяне просили дождя. Такие обряды могли продолжаться несколько дней. Шаманы пели и танцевали под изображением Дракона дождя.

В начале ХХ века шаманство чуть было не искоренили. Раз Корею включили в состав Японской империи, то и молиться следовало японским богам. Но насаждение синто не вытеснило любовь к старым богам. Обряды проводили тайно, чтобы не узнали ни японцы, ни те корейцы, что служили колонизаторам.

После 1945 года на Севере всякая религия была запрещена. На Юге первый президент Ли Сын Ман принял христианство и религией предков не интересовался. Во времена генерала Пак Чжон Хи в Сеуле собравшихся послушать шамана разгоняла полиция. Правда, деревенские полицейские – вдалеке от начальства – не рисковали вступать в противоборство с древними и грозными богами. И оказались правы: шаманы продолжают существовать. Теперь за шаманами уже никто не гоняется. Древние верования неохотно, но признаются частью культурного наследия.

Окружающий мир полон бесчисленными духами, добрыми и злыми. Добрых следует призывать на помощь, злых отгонять или умасливать. Шаманы, достигшие высшего искусства, именуются мансин, то есть «10 тысяч духов». Это означает, что шаман обладает способностью вызывать множество духов, которые откликаются на бой барабанов или требуют изощренных заклинаний и изысканных подношений.

У каждого шамана есть своя «специальность» – те или иные духи, которых он (чаще она, многие шаманы – женщины) предпочитает вызывать. Полный обряд продолжается целый день, но немногие из современных шаманов способны выдержать такую нагрузку.

В Сеуле действует строгий закон о борьбе с шумом, и все обряды должны проводиться от восхода до захода солнца. Но на самом деле общение с духами должно проходить ночью. Меня и пригласили на ночную встречу с духами подальше от Сеула.

На алтаре стояли изображения духов, схожие по манере исполнения с православными иконами, сладкие рисовые лепешки, ломтики дыни и яблок, клубника, бананы, корейские сласти, бумажные цветы, зажженные свечи. Пахло благовониями. Шаману ассистировали несколько музыкантов. Речитатив, музыка и танцы призывали нужного духа.

Во время первой части обряда присутствовавшие просили об исполнении желаний. Можно попросить Духа математики помочь сыну сдать экзамен в университет, Бабушку рождения – об облегчении родов.

Во время второй части вызываются духи предков. Иногда блуждающие в ином мире духи настроены благодушно и заставляют шаманов передать семье только свои советы и пожелания. Иногда духи бывают разгневаны.

Мансин заплакала. Дедушка одной из женщин, заказавших ритуал, жаловался на то, что его родственники плохо ухаживают за его могилой, а в день поминовения усопших не поставили перед алтарем его любимое блюдо. Женщина покорно слушала злые слова, срывавшиеся с губ мансин, но принадлежавшие на самом деле ее дедушке. Рассыпанное просо должно было несколько успокоить этого блуждающего духа. Женщина кланялась и клала на алтарь все новые мисочки с праздничной едой, чтобы дух отведал угощение.

Во время третьей части вызывались военные духи, которые должны были прогнать духов злых, причиняющих страдания семьям, которые заказали обряд. Мансин дико тряслась, вызывая Генерала верхом на ноже, Генерала на рыжем коне, Генерала на белом коне и Огненного генерала. Когда обряд закончился, мансин без сил опустилась на землю. Шаманы часто доводят себя до изнеможения. Нередко для них все это заканчивается шизофренией.

На следующий день было устроено самое главное представление – ритуал в честь умерших. Эти ритуалы сформировались под сильным влиянием буддизма, который в Китае, Корее и Японии взял на себя основное бремя заботы о душах умерших. Но шаманские красочные представления несравнимы с обычными буддистскими похоронами, когда группа монахов нараспев читает сутры.

В VI веке в Китае возник обычай проводов души. Важнее всего были первые сорок девять дней после смерти. Семь, как известно, счастливое число. Сорок девять (то есть семью семь) дней – это время, когда определяется судьба души в ином мире. Решающая роль принадлежит карме (судьбе, божественному предопределению), но и оставшиеся на земле кое-что могут сделать для своего ушедшего родственника.

Больше всего корейцы боялись духов людей, умерших насильственной смертью, а также духов незамужних и бездетных женщин, потому что они могли отобрать мужа или детей у живущих. Если кто-то тонул или попадал в лапы тигра, или если умирала одинокая женщина, соседи немедленно звали шаманов.

Шаманов приглашают для того, чтобы, во-первых, защитить дом и семью от злого влияния смерти и, во-вторых, помочь ушедшей в мир иной душе достичь умиротворения в загробной жизни.

Это очень дорогая церемония, потому что требует участия большого количества музыкантов и танцовщиц, а также обильного угощения – отдельные столы выставляются Королю ада, Будде, Духу вершины горы. А поодаль – столы для нечистых духов и голодных духов. И тех и других нужно как следует умаслить.

Голодных духов шаманы позаимствовали из буддизма: эти несчастные не могут есть – у них горло сужено до размеров булавки. Когда голодный дух вселяется в мансин, она набрасывается на пищу, набивая рот всем, что попадается ей на глаза, а потом выплевывает, потому что не может ничего проглотить.

Все началось с очищения пространства вокруг алтаря, а затем и самого алтаря огнем и водой.

Одежда умершего была разложена возле алтаря – для того, чтобы вызвать его дух. Мансин, пританцовывая, подхватила одежду и стала ею размахивать, постепенно в нее заворачиваясь – по мере того, как вселялся дух. Затем мансин начала другой танец. Вокруг головы у нее появились полоски белой материи, в правой руке – чистый лист бумаги, в левой – колокольчик. Это означало, что в мансин вселился посланник Короля ада, который пытался разрушить алтарь и унести дух умершего человека прямо в ад. Для спасения духа нужно было заставить посланца Короля ада сесть за стол для нечистых духов, на котором выставлены свиная голова, очищенная фасоль, лук и рисовые лепешки.

Следующая сцена – обращение к Проводнице в рай, седьмой дочери старинного императора, способной оживить и спасти родителей.

Мансин накрыла небольшую кучку риса куском ткани и поставила коротенькую свечу. Когда свеча догорела, мансин подняла ткань, чтобы увидеть следы, оставленные духом. Если они похожи на следы птичьих лапок или крыльев бабочки, значит душа готова к вознесению из ада в рай. Если след похож на змеиный, то душа еще не готова к вознесению. Хуже всего отсутствие следов – значит, душа в смятении, бесцельно бродит по аду и может принести несчастья семье, которая так плохо заботится об умершем.

Основной танец казался мне, непосвященному, совершенно непонятным. Мансин совершала какие-то круги. В руках у нее были ножи, она как будто что-то разрезала. Мне объяснили, что она должна открыть душе ворота, через которые душа вознесется в рай. Когда помощник шамана сжег бумажное изображение умершего, это означало, что обряд закончен, умерший человек превратился в духа.

Во время танца родственники постоянно бросали деньги под ноги мансин. Считается, что ад полон чиновников, которые столь же алчны, как и в жизни, и их нужно умаслить, чтобы они отпустили душу.

Когда все закончилось, совершенно обессилевшая мансин поблагодарила всех духов, которые присутствовали во время обряда, и пожелала им приятного путешествия назад – туда, где они обитают. Затем музыканты и танцовщицы набросились на еду, принесенную родственниками умершего.

Я подождал, пока мансин отдохнет, потом подошел к ней. Это оказалась мать большого семейства, которая осталась без мужа в результате несчастного случая. Когда ее муж погиб, она почувствовала в себе способность вызывать духов и беседовать с ними.

Она говорила спокойно и уверенно. К ней постоянно обращаются женщины, у которых есть проблемы: больные дети, грубые мужья, злобные свекрови. «Врачи видят в людях больных, а надо видеть людей», – сказала мансин. Она выполняет роль психолога для тех, кто не может или не хочет обращаться к такого рода врачам. Берет она очень мало, особенно с тех, кто находится в трудном материальном положении.

Шаманские ритуалы – больше развлечение, чем искренняя вера. Современная агротехника позволяет получать неизменно прекрасные урожаи и без вмешательства высшей силы. Прежде было совершенно очевидно, что странные звуки на чердаке или соломенной крыше могли означать только присутствие Духа балки крыши, которого следовало ублажать подношениями еды и питья. Но перемены в архитектуре нанесли смертельный удар по домашним духам, которые не могут найти себе места в современной хорошо освещенной квартире без чердака и соломенной крыши. Дощатый туалет на улице уступил место канализации – и с ним погиб Дух туалета.

Корея унаследовала от китайской древней космологии перечень «хороших» и «плохих» направлений: в определенные дни злые духи мешали передвигаться в ту или иную сторону. Вся система была основана на лунном календаре. В первый и второй день декады не рекомендовалось двигаться в восточном направлении. Поездок на юг следовало избегать в третий и четвертый день. Не стоило затевать поездку на запад в пятый и шестой дни. Седьмой и восьмой не годились для путешествия на север. Только девятый и десятый дни были абсолютно безопасны.

Но если кто-то из современных горожан и научился в школе легко определять стороны света, то ему все равно не заставить метро свернуть в другой тоннель. И женщины рожают теперь только в больницах, под наблюдением врачей, а не шаманов, и Бабушка рождения, которой следовало выставлять угощение три дня подряд, осталась без дела.

Тем не менее шаманство вполне вписалось в современную жизнь Южной Кореи и превращается в туристическую достопримечательность. На горе Самгак в Сеуле приносят в жертву живых цыплят и огромных свиней, которые продаются на многочисленных сеульских рынках, в том числе и в самом центре города.

Даже христианские священники в Корее что-то унаследовали от шаманства, особенно протестантские пасторы, которые в случае недуга уповают не столько на медицину, сколько на «лечение верой» и прописывают больным некие ритуалы, больше похожие на языческие, чем на христианские.

Иногда кореянкам, как это происходило и во времена Конфуция, легче обратиться к женщине-шаманке, чем к мужчине-пастору. Так что шаманы еще нескоро останутся без дела.

Пожать прокаженному руку

Всего однажды я написал открытое письмо. Оно адресовано католическому священнику из Южной Кореи. И это последнее, что я хочу рассказать об этой стране.

Приезжайте, отец Александр!

Я надеюсь, вы помните свое обещание побывать у нас. Эта идея родилась после вашего рассказа о поездке в Китай. Обитатели вашей деревни несколько месяцев не пили молока и на сэкономленные деньги поручили вам накупить подарков для поездки в Китай.

Вы сказали, что и в нашу страну поедете не с пустыми руками: ваши подопечные остро ощущают боль и нужду других людей… Уверяю вас, дело не в деньгах. Приезжайте без денег и без подарков. Приезжайте просто так.

На расстоянии в несколько тысяч километров, один на один с пишущей машинкой, мне легче признаться вам в том, что нелегко выговорить в присутствии других людей. В тот день, проведенный в деревне Святого Лазаря, которая расположена недалеко от Сеула, я испытал и страх, и восхищение, и зависть, и разочарование…

Я предполагал всего лишь поговорить с католическими священнослужителями, сыгравшими значительную роль в истории Республики Корея. У вас в гостях был епископ Анджело. Странно было произносить европейское имя, обращаясь к корейцу. Уже потом, путешествуя по Югу Кореи, я понял, что католицизм удивительным образом вписался в восточное общество, и люди в сутанах уже не казались мне неуместными на фоне буддистских пагод…

– Католическая церковь всегда выступала против диктатуры, – говорил епископ Анджело. – Правительство считало нас почти что коммунистами, хотя на самом деле священнослужителям запрещено принимать участие в политической жизни. Но наше учение предписывает любить ближних и быть милосердными к ним. Получается, что в условиях диктатуры эти качества приравниваются к антигосударственной деятельности… Обет целибата – безбрачие – избавляет нас от заботы о семье, от мыслей о заработке, и мы все силы отдаем общественному делу. Дом для сирот, дом для престарелых – вот чем мы занимаемся. В Республике Корея больше миллиона католиков, и их число увеличивается.

– Вы полагаете, что милосердие, способность жить заботами других людей – привилегия верующих? – спросил я.

– Нисколько не сомневаюсь, что среди неверующих множество прекрасных, высоконравственных людей, – ответил епископ Анджело. – Но, думаю, они чаще ощущают недостаток сил для совершения благих дел. Нам легче, мы черпаем силы в вере.

Епископ Анджело на прощание рассказал мне, что после освобождения Корейского полуострова от японских оккупантов он жил на Севере, в зоне советской оккупации, и сохранил наилучшие воспоминания о советских солдатах.

– Люди старшего поколения еще помнили Христа, – заметил епископ Анджело. – Когда ваши солдаты вернулись на родину, больше некому было защитить католических священников, и я бежал на Юг…

Деревня Святого Лазаря расположена между гор, покрытых лесом. Я не мог представить себе летнее буйство красок, когда все зацветает, но и под усталым зимним солнцем деревня казалась вечнозеленой. В моем сознании болезнь и этот чудесный уголок никак не сочетались. Болезнь гнездится в облицованных кафелем палатах, где пахнет дезинфекцией, дешевыми лекарствами и нечистотами, где бродят жалкие тени в одинаковых халатах, с презрительным равнодушием отталкиваемые медициной…

А у вас, отец Александр, идеальный порядок, чистота, ухоженные дорожки, подстриженные газоны. Наверное, вы не представляете, что может быть по-другому. И тут появилась группа людей, которые шли медленно и странно, помогая друг другу. Это были жители деревни Святого Лазаря.

Мы подошли совсем близко к ним, они с любопытством разглядывали новое лицо, а мне было страшно. Я боялся этих стариков и старух, ветхих и беспомощных, передвигавшихся по взрастившей их земле с помощью палок или опираясь на плечо соседа.

Мне стыдно признаваться в своей слабости, отец Александр, но в этот момент я подумал, что раздобыть экзотический материал для статьи не стоит риска заразиться. Они приветствовали вас, и вы пошли вместе с ними. Я принужден был последовать за вами и оказался в самой середине этой группы. Они направлялись в часовню на вечернюю молитву. А я засунул руки поглубже в карманы и старался дышать только носом…

Ни одна медицинская энциклопедия не могла утешить меня: лечению в прямом смысле этого слова болезнь не поддается, врачи научились лишь продлевать больным жизнь и умерять страдания. Люди, которые брели справа и слева, сзади и впереди меня, были неизлечимо больны.

Мы, благополучные жители индустриальных городов, забыли эту болезнь. Но она не забыла о человеке. В мире зарегистрировано два миллиона больных. Еще десять миллионов не подозревают о том, что больны, или не имеют возможности получить медицинскую помощь. Это болезнь нищеты. Это проказа. Деревня Святого Лазаря – лепрозорий, гетто для больных проказой.

В энциклопедиях написано, что болезнь вызывается бациллой Хансена, но никто не знает, как происходит заражение. Через кожу? Через дыхательные пути? Болезнь незаметно проникает в человека, и несколько лет он не подозревает о том, что он обречен. Энциклопедия милосердна: ее составители не употребляют таких безжалостных слов. Бесстрастная лексика – «инкубационный период», «поражение лимфатических узлов, нервных стволов»…

Мальчишкой я читал рассказы Артура Конан-Дойла о пиратах и вмиг вспомнил, как погиб один из его героев – капитан Шарки.

«– Посмотри на ее руку, капитан Шарки! – закричал доктор.

Рука была странного мертвенно-бледного цвета, с желтыми лоснящимися перепонками между пальцами. Кожа была припудрена белой пушистой пылью, напоминавшей муку на свежеиспеченной булке. Пыль густым слоем покрывала шею и щеку капитана Шарки…

– Капитан, – сказал доктор, – было бы бесчестно обманывать тебя. Ни один человек, на которого попали чешуйки проказы, не может спастись…»

И в этот момент вы, отец Александр, подали руку старику, опиравшемуся на палку, и отступили в сторону, пропуская его вперед.

Что это? Геройство? Лихость? Равнодушие к смерти? Осознанный риск? Уверенность в собственной безопасности?

С содроганием я смотрел на искалеченные руки этих несчастных: у многих не было пальцев на руках, но описанных Конан-Дойлом перепонок и белых чешуек я не увидел. Видимо, руки обработаны врачами, и больные все-таки не считаются заразными. Но ведь не зря их держат в лепрозории.

– На Юге Кореи, – тем временем рассказывали вы, – зарегистрировано двадцать четыре тысячи больных проказой. Они живут вместе. В основном занимаются разведением скота. Старики, чей возраст и прогрессирующая болезнь делают их инвалидами, попадают в больницы. Или к нам. В деревне Святого Лазаря живут сто пятьдесят очень больных людей.

– Деревня существует за счет системы здравоохранения? – спросил я.

– Правительство оплачивает им еду и одежду.

– А остальное?

– Остальное мы должны собрать сами.

Мы вошли в мужской корпус. Вы открыли одну из дверей, и я увидел небольшую комнату, в которой жили три человека. На полу стоял приемник, и они слушали радио. Увидев нас, они стали улыбаться. Один из них попытался встать, чтобы приветствовать нас, но ноги не держали его. Он падал на кровать, но вновь и вновь пытался подняться. Сидевший на полу старик глухим голосом что-то сказал, и переводчица склонилась к моему уху:

– Мне восемьдесят один год. Я ослеп и лишен возможности увидеть вас. Но я хочу сказать, что мы рады видеть вас здесь. И будьте счастливы.

Мы вышли из комнаты, чтобы избавить калеку, лишенного возможности управлять своими ногами, от страданий, которые он сам себе причинял, пытаясь встать. Мы заглянули еще в несколько комнат. Отдельно стоят домики для семейных пар.

Здесь, в обители страдания и горя, в самом безнадежном на свете месте, я не видел слез, не слышал стонов, жалоб и причитаний. Словно эти люди не отдавали себе отчета в своем положении. Может быть, они не представляют себе жизни иной? Нет, не похоже. Деревня Святого Лазаря не обнесена колючей проволокой, другая жизнь рядом, тут же. Что же их утешает?

Перед домиками для семейных пар на веревках сушатся рубашки, стоят в горшках цветы. У входа аккуратно поставленная обувь – на востоке в дом входят, разувшись. Те, кто может работать, не сидят без дела.

Ни один дом здесь не похож на другой. Деревня хоть и не Москва, но тоже не сразу строилась. Никакая власть никогда не занималась этой деревней. Все, что здесь есть, появилось благодаря скромному католическому священнику.

В деревне необычно много памятников. Кому они поставлены?

Католическому священнику из Америки, который собрал среди своих прихожан деньги на прачечную для деревни Святого Лазаря. Женщине, которая в день рождения сына пожертвовала прокаженным свое золотое украшение… Памятник каждому, кто что-то сделал для больных.

Ваши друзья, отец Александр, рассказали мне, что, когда вы приехали в деревню, здесь стоял один дом, в котором ютились прокаженные, – богом проклятое место. От него все старались держаться подальше. И не мне осуждать тех, кто пытался избавить себя от зрелища чужих страданий.

Мне рассказали, что, перед тем как приехать в деревню, вы несколько лет жили в Соединенных Штатах – эмигрировавшие за океан корейцы-католики тоже нуждаются в утешении. Приняв решение отправиться к прокаженным, вы собрали среди них первые двадцать тысяч долларов на благоустройство деревни. В нашей стране могут оценить ваш поступок – сменить Соединенные Штаты на лепрозорий…

Все это рассказывали другие. Не вы.

Вы с гордостью рачительного хозяина показывали сделанное вами. Церковная гостиница с конференц-залом. Здесь проходят теологические семинары. Перед гостиницей росла большая хурма, предусмотрительно снабженная табличкой: «Не ешьте меня, а смотрите на меня и молитесь Богу». Церковь с витражами, которая совсем не походила на знакомые мне европейские храмы. Витражи прислали католики из Германии. Внутри много оригинальных скульптур – их отлили преподаватели Сеульского университета.

Я заметил, что в деревне немало художественных работ, выполненных не любителями, а профессионалами. Позже, уже в Сеуле, мне сказали, что самые известные южнокорейские скульпторы считают честью для себя получить заказ из деревни Святого Лазаря, разумеется, бесплатно.

Но как же вы добились этого? Вот вопрос, который я задаю себе.

Первым успехом было то, что судьбой деревни заинтересовалась Юк Ен Су – жена многолетнего президента Республики Корея Пак Чжон Хи. Людям старшего поколения памятно это имя: в советские времена Пака именовали американской марионеткой, захватившей власть в результате военного переворота.

Мои южнокорейские знакомые вспоминали Пака как инициатора реформ, придавших экономике завидный динамизм. А его жена часто приезжала в деревню Святого Лазаря. Она подолгу беседовала с прокаженными, гуляла с ними и пожимала им руки. Деревенский фотограф несколько раз фотографировал ее в такие минуты. В вашем архиве, отец Александр, я увидел эти снимки. Очаровательная женщина держит за руки несчастных стариков, чьи изуродованные тела и лица уже не казались отталкивающими или неприятными. На старческие лица, смягчая грубые черты, ложился отраженный свет нежности и доброты.

Вслед за женой президента Пак Чжон Хи в деревню стали приезжать многие видные политики, общественные деятели. У вас побывал и Папа римский, и еще один президент страны… Я не знаю, все ли, кто приезжает к вам, руководствуются велением сердца, желанием быть милосердными. Боюсь, что политики мыслят иными категориями и их поступками руководят иные мотивы. Но столь ли это важно в данном случае?

Возможно, для кого-то поездки в деревню Святого Лазаря стали своего рода модой. Но это прекрасная мода. Политик может искать симпатий избирателей, позируя на фоне военной техники, а может пожимать руки прокаженным. Его примеру следуют другие, и тогда развязываются кошельки, и выписываются чеки, и в деревне Святого Лазаря начинает строиться новый дом.

Хорошей моде следуют не только большие люди. Знаменитая актриса переслала в деревню всю свою премию, полученную на крупнейшем кинофестивале. Девушки из веселого заведения дали деньги на строительство столовой. Президент авиакомпании – на асфальтовые дороги. Каждый такой поступок рождает у других желание сделать то же самое. Что это – гордость, тщеславие, забота о своем имени?

По воскресеньям в деревню приезжают студенты – убрать, приготовить больным обед, поговорить с ними. Пожать прокаженному руку… Пока мы с вами беседовали, отец Александр, я спрашивал себя: смог бы я коснуться беспалой руки?

О маленькой южнокорейской деревне узнали далеко за пределами страны. Много денег собрали японские католики, принявшие на себя моральную ответственность за страдания, причиненные корейскому народу в годы оккупации.

– Раз в год мы имеем возможность бесплатно заказать в Германии лекарства для своей больницы, – сказали вы.

И мы пошли смотреть больницу – небольшое чистое здание с современной медицинской техникой.

Пришедший на перевязку больной встал и поклонился вошедшим. Он сделал это без униженности и раздражения, сердечно приветствуя людей, которых рад видеть. В больнице нет своих врачей, это деревне не по карману. Но раз в неделю приходят терапевт и зубной врач. Два раза в год приезжает хирург-окулист, чтобы сделать операции – проказа поражает и глаза. Больницей могут воспользоваться больные со всей страны. При больнице существует небольшая гостиница для приезжих. Это более чем предусмотрительно, ведь ни в один другой отель прокаженному входа нет. Больница построена с помощью корейцев, переселившихся когда-то в Соединенные Штаты.

Здесь подолгу живут и молодые люди, которые приезжают учиться. Прокаженным негде получить образование. В деревне Святого Лазаря открыты своего рода курсы для них.

– И со всем этим хозяйством вы управляетесь один? – спросил я.

Вы явно не видели в этом ничего удивительного.

– Мне помогают живущие здесь монахини. Многое делают сами наши подопечные. А когда что-либо строим, нанимаем рабочих. Сейчас строим новый дом для пятидесяти стариков.

Я подумал, что и у нас в стране есть лепрозории. Только я никогда не слышал, чтобы наши политики и их жены приезжали туда пожать руки больным, а артисты жертвовали свои премии, а скульпторы состязались за право выставить там свою работу…

И тогда вы, отец Александр, сказали, что готовы приехать к нам.

– Нам очень много помогали, – говорили вы, – наверное, теперь настала наша очередь помочь тем, кто нуждается больше нас. Чтобы помочь прокаженным, нужно преодолеть себя. По собственному опыту знаю, как это трудно. Первые десять лет, проведенные здесь, я чувствовал в себе страх и боялся взять больного за руку.

Это было очень любезно с вашей стороны – утешить того, кто глубоко переживал собственную неспособность преодолеть страх.

Мы стояли на освещенной предзакатным солнцем площадке возле домика, где принимают многочисленных гостей. Даже хорошо, что я приехал зимой. Летом все в зелени, ничего не разглядишь…

Я услышал перестук молотков – рабочие строили новый корпус. Этот самый мирный и самый домашний на свете звук далеко разносился в вечерней тишине, пробуждая надежду в этом самом безнадежном на земле месте. И я понял, что вы обязательно должны приехать к нам…

Отец Александр приехал. Министр здравоохранения разрешил отцу Александру посетить любой из лепрозориев. Выбрали ближайший – тот, который находился под Загорском (его тогда еще не переименовали в Сергиев Посад). Телефонная связь между Москвой и областью работала, видимо, хуже, чем между Москвой и Сеулом. Москва попросила показать лепрозорий «видному деятелю католической церкви Республики Корея». В Загорске поняли, что везут высокопоставленного пациента, которого нужно обследовать. Приготовили бокс. В приемном покое ждал врач.

Узнав, что привезли не больного, симпатичные сестры-хозяйки забеспокоились, бросились звонить по всем телефонам: как принять гостя? Но директор был то ли в командировке, то ли на огороде, и официальная церемония встречи экзотического гостя, а также впечатляющий рассказ об успехах отечественного здравоохранения отменились. Отца Александра провели по всей территории лепрозория, показали жилые комнаты, столовую, медицинские кабинеты, комнату отдыха с пришпиленным к дверному косяку списком избирателей – тридцать один человек. Столько здесь больных.

Лепрозорий, который существует под Загорском с 1920-х годов, может принять вдвое больше больных, но, к счастью, их становится все меньше и меньше. Этот лепрозорий расположен в таком же красивом и тихом месте, как и деревня Святого Лазаря. Но на этом сходство кончается. Лепрозорий (или, вернее, Научно-исследовательская лаборатория иммунохимиотерапии лепры и иммунотропных средств с клиникой и опытно-экспериментальным производством) был нищ, как церковная крыса. Или, вернее, как все наше здравоохранение. Старые здания, убогая мебель, скудные дары отечественной фармакологии, коридоры, пропитавшиеся неповторимыми запахами районных больничек.

В отличие от деревни Святого Лазаря это временная обитель. Здесь больных лечат несколько лет, потом отпускают домой, и они могут попробовать вернуться к нормальной жизни. Молодые рвутся из этого тесного мирка, пожилые люди предпочитают задержаться здесь. Сколько бы врач ни объяснял родным, что на данной стадии больной не представляет опасности для окружающих, люди все равно не могут избавиться от страха. И этот страх лишает больных человеческого общения и родного дома. Лепрозорий представляется спасительным убежищем, коконом, спасающим от неприязни окружающего мира. И какой бы скудной ни была жизнь в лепрозории, она немногим беднее обычной.