Текст книги "Прощание с Литинститутом"

Короче, о собственных мифических богатствах, как и о вполне реальных богатствах тех, кому они каким-то непонятным образом достались, больше не задумываюсь. Бесперспективное это занятие. По крайней мере, для меня. Я вообще стараюсь в последнее время жить по принципу: всех красавиц не перецелуешь и всех денег не заработаешь, а нервную систему бесплодными попытками можно испортить и не восстановить. Лучше искать более или менее бескровные способы выходить из реальных жизненных коллизий с наименьшими потерями, и если уж таковых не миновать, то принимать их философски, не сильно заморачиваясь.

Кусок хлеба, необходимый для поддержания духовной стойкости, лучше всего, конечно, зарабатывать каким-нибудь приятным способом. Скажем, тем же литературным трудом. Сочинять книжки, издавать их и получать гонорары, принимать цветы от поклонниц и раздавать автографы, давать интервью журналам и заключать договора с издателями… Это, конечно, сверхзадача, почти как тот же самый поиск священного Грааля, которого никогда не найти, но стремиться к этому надо… Впрочем, даже самый крохотный литературный заработок – это, пожалуй, нечто ещё более несбыточное, чем яхты с девочками…

Езда по ночной дороге способствует размышлению на подобные приятные темы. О плохом думать не хочется, как и о надоевшей бытовухе, которая с ласковой бульдозерной настойчивостью постоянно утюжит нашу жизнь, перемалывает в песок планы и заставляет плясать под свою визгливую дудку. Без оглядки на твои светлые помыслы и чистые устремления.

Едва я сделал сей не особо оригинальный вывод, тотчас зазвонил телефон в кармане. Кому это я понадобился глухою ночью? Шеф вряд ли сейчас станет себя беспокоить, он в это время уже видит пятый сон, а к разборам полётов, если таковые предстоят, приступит не ранее восьми часов утра, когда попьёт кофе и совершит первый визит в туалет. Впрочем, повторяюсь.

Подношу трубку к уху и слышу голос Эдика. Естественно, это может быть только он – кого ещё потянет на телефонные подвиги в столь поздний час?

– Ты где? – хрипит он в трубку полусонно. – Ещё в дороге?

– Если бы я сейчас спал в своей постельке, думаешь, ответил бы? – усмехаюсь я. – Конечно, в дороге. Я всегда в дороге…

– Я к тебе вечером заехал за компьютером, гляжу – тебя нет. Шеф ведь не сказал, что отправляет тебя на работу. Сука он после этого и интриган…

За глаза Эдик любит поругать шефа, но при нём – слаще сахарного петушка. Однако поливает шефа только при мне, так как знает, что не заложу. В присутствии же других наших охранников он сух и официален, хотя ему это и не всегда удаётся.

– Когда же мы встретимся? – Эдик сладко зевает и вряд ли ожидает от меня конкретного ответа.

– Слушай, давай сделаем так, – нахожу соломоново решение, – я притащу твой компьютер на работу и там займусь им, а ты прикрой меня от начальства. Вот и все проблемы.

– Шутишь? Да у любого проверяющего при виде компьютера зубы, как у вампира, вырастают. Или тебе не известно, что за каждую нашу провинность шефу штраф выставляют? А компьютер – это такая беда…

– И сколько стоят, интересно, невинные компьютерные шалости?

– Пятьсот шекелей, которые шеф, между прочим, потом вычтет из твоей зарплаты.

– Никто ничего у меня пока не вычитал, – удивляюсь я, – хотя, насколько помню, меня уже пару раз ловили с компьютером.

– Значит, он проявил по отношению к тебе гуманность, – усмехается Эдик, – нечеловеческую…

– Хочешь сказать, что всё на свете имеет пределы, в том числе, и гуманность Меира?

– Ну да.

– Тогда живи с неисправным компьютером. Приезжай и забирай. Нет у меня свободного времени дома.

– Ладно, что-нибудь придумаем, – вздыхает Эдик. – Пойду спать, а то заболтался с тобой, полуночником…

– Чего звонил-то? Только из-за компьютера?

– Не только. На самом деле, я знал, что ты сегодня вечером работаешь, и шеф попросил тебя проконтролировать… Кстати, как всё прошло?

– Не бойся, штрафа не выпишут.

– Вот и славненько… Спокойной ночи!

После разговора с Эдиком думать уже ни о чём не хочется. Сбил он меня с размышлений о вечном и высоком. Каждый раз так происходит: только раскатаешь губу, чтобы воспарить в небеса, тотчас вырисовывается какой-нибудь Эдик со своим компьютером…

Поистязаем немного приёмник, вдруг попадётся что-то интересное. Хотя, если говорить правду, по-настоящему интересное, что меня зацепило бы за сердечко, попадается всё реже и реже. Дело не в том, что я почти наизусть знаю своих любимых Моцарта и «Битлс». Их-то я как раз могу слушать в любое время, в любом количестве и при этом всегда находить в них что-то новое и ранее незамеченное не в ущерб вечному и хорошо знакомому. Дело в том, что всегда хочется отыскать что-то созвучное моему сегодняшнему настроению. Пусть оно и не приносило бы стопроцентного душевного комфорта, но хотя бы не давало погрузиться во вселенскую тоску. Это тоже немало, хотя многие мои коллеги могут прекрасно обходиться без подобных иллюзорных вещей до скончания веков.

Прежде, когда я не знал иврита, то, включая радио и вслушиваясь в незнакомые слова, люто завидовал тем, кто понимает и может на этом языке бегло общаться. Эти люди становились для меня как бы обладателями каких-то запредельных тайн, постичь которые мне пока не удаётся, как я ни стараюсь. Со временем, когда я стал понимать больше, расширил словарный запас и научился худо-бедно излагать свою мысль на иврите, передо мной неожиданно открылась странная и не очень приятная картина: нет под луной ничего нового – везде одно и то же. На каком бы языке человек ни общался, мыслит он стандартно, одинаковыми образами и категориями. Пресловутая «ментальность» работает только в каких-то внешних проявлениях, не затрагивая сути. И если человек восточный, в большинстве своём, не шибко горячий поклонник Моцарта и «Битлс», как, впрочем, и я не фанат музыкальных экзерсисов в стиле «мизрахи», то это вовсе не значит, что мы с ним реагируем по-разному на те или иные жизненные раздражители, мешающие существовать и ему, и мне. Но музыка – в ней, наверное, есть всё же что-то объединяющее, способное зацепить твою душу, несмотря ни на что. Как бы только отыскать её, свою музыку, в том неимоверном количестве звуков, что существуют вокруг?

И тотчас приёмник выдаёт мне «Пинк Флойд». Я давно знаю и люблю эту группу, но только в последнее время она, как ни странно, стала отвечать моему внутреннему состоянию. Музыка тягучая, но не приторная, от неё постоянно ждёшь взрыва, который ослепит и оглушит, но не уничтожит, а только забросит помимо желания на новый уровень постижения самого себя, где станешь наверняка мудрее, опытней, терпимей. А следом новое ожидание взрыва… Так я, по крайней мере, сегодня понимаю музыку «Пинк Флойд». Ей уже много лет, но она, как тот же Моцарт или те же «Битлс», с годами не стареет, а приобретает всё новые и новые оттенки…

Ну, вот я и дома. Мелькающие пятна дорожных фонарей постепенно выводят меня на ярко освещённый сплошными потоками света центральный проспект, и от него уже рукой подать до любимой подушки, на которой моей бедной головушке совсем недолго предстоит возлежать этой ночью.

Повсюду безлюдно, лишь кое-где одиноко мелькают желтые фонарики такси, но и для таксистов работы почти нет. Все нормальные законопослушные граждане сейчас спят. Есть, конечно, и такие, что не спят, но… не будем на них показывать пальцем.

Выруливаю на стоянку и останавливаюсь. Наступает тишина, лишь в разгорячённом моторе что-то всё ещё потрескивает и шелестит. И лишь когда я пытаюсь выбраться из-за баранки, чувствую, как смертельно устал. И в сон так жестоко потянуло, что хоть прямо здесь, в машине, вырубайся.

Ох, и тяжёлый был день у меня сегодня. Ох, и тяжё…

9. ЙОСИ И ОПЯТЬ ЭДИК

С утра у меня настроение хуже некуда. И вовсе не потому, что я не выспался. То, что за пару часов не только не отдохнёшь мало-мальски, но и приобретёшь стойкую головную боль, когда качаешься, как пьяный, а в глазах мелькают чёрные мушки, это и ежу понятно. Накачавшись крепкого кофе и разругавшись в профилактических целях с кем-нибудь спозаранку, можно кое-как наскрести в себе адреналина и заставить его работать в нужном направлении. Тяжело, но можно. Хуже, когда даже это не помогает, а причины твоего гнусного настроения находятся совсем в другом. И даже не в пресловутой бытовой неустроенности, размышлять о которой всегда в лом, но ни о чём другом размышлять не получается…

Очередной раз тебя начинают одолевать противные и вечные, как мир, мысли о том, что сидишь ты в этой несчастной охране, и не просто сидишь, а просиживаешь лучшие годы жизни, которая как бы уже перестаёт быть твоей, а проносится, бурля и кипя, где-то в стороне. Именно там, в стороне, происходит что-то интересное и важное, а ты замер глиняным истуканом и не можешь даже пошевелиться.

Наивно уверять себя подобно древним китайцам, что самое лучшее занятие для человека – это сидеть возле ручья, слушать журчание воды и любоваться цветущей вишней. Или это не китайцы придумали, а японцы, что в нашем случае не важно… Но ведь у этих мудрых восточных людей не было ни телевизора, ни Интернета! У них не было стольких соблазнов, им было куда легче. Потому они и не распылялись на массу совершенно ненужных вещей, которыми мы обставляем себя сегодня. А ведь за этими вещами мы уже и себя разглядеть не можем. Или – не пытаемся? А может, просто не хотим?.. Нет, они, эти древние, наверняка были мудрее нас и быстрее постигали своё предназначение на земле, а вот мы… Мы чувствуем несовершенство своего существования, но изменить ничего не пытаемся. Оттого и терзает нас постоянный душевный дискомфорт. Сами себя мы загоняем в беспросветную депрессию…

Кроме всего, ещё и Эдик подлил масла в огонь. Сегодня мы вместе с ним работаем в одном из религиозных поселений, находящихся в самой гуще враждебных арабских деревень неподалеку от Хеврона. Он охраняет школу, я – детский сад. Едва мы привычно отзвонились на центральный пункт и раскланялись с местным начальством, он тотчас прикатил ко мне пить кофе. То, что в школе случится какое-нибудь ЧП в его отсутствие, маловероятно. Чтобы перспективному террористу проникнуть внутрь, ему нужно для начала преодолеть забор вокруг поселения, охраняемый армией, затем забор вокруг школы, уже не охраняемый, но тоже служащий вполне реальной преградой, и напоследок не попасться никому на глаза, что совсем невероятно. Почти у каждого мужчины в поселении, как минимум, пистолет на боку и обострённый интерес, как у всех деревенских жителей, к незнакомцу. А уж про арабов, которых здесь различают с первого взгляда, и говорить нечего. Им в поселениях находиться просто небезопасно.

– Не знаю, в чём причина, – начинает Эдик издалека, – но мне так почему-то хреново сегодня, как никогда раньше. Хоть в петлю лезь…

Невольно гляжу на довольно плотный загривок своего друга и прикидываю: нелегко ему будет в петле удержаться, если захочет претворить желаемое в действительное, может и выскользнуть. Лучше придумать способ понадёжней, раз уж возникли суицидальные устремления.

– С чего бы это? – Нужно как-то поддержать разговор. – Не выспался, что ли, как и я?

– Не в этом дело. – Эдик разминает сигарету, но прикуривать не спешит. – По жизни я невезучий…

– Ну да! Шеф тебя любит, как внебрачного сына! Придерживает для тебя самые блатные места, сколько влезет, столько и хватаешь рабочих смен, и никто тебе в рот не заглядывает. Казённая машина под задницей, бензина хоть залейся… Радуйся тому, что смог выкачать из своей рабской доли! Другие наши бедолаги и половины тех радостей не имеют.

– Ты бы сам радовался этому? Согласился бы на такую жизнь?

– Я? Нет. Мне хватает и того, что у меня есть.

– Верно. Потому что у тебя есть личная жизнь – дом, семья, к тому же книжки сочиняешь. А у меня ничего этого нет.

– В чём проблема? Заведи себе то же самое. Женись для начала. Книжку напиши. Сейчас все писателями стали. Их развелось больше, чем читателей.

– Не знаю про книжки, а жениться, думаешь, легко?

– Конечно, не легко. Но если поставить цель, то всегда можно найти хорошую девушку.

– Была у меня одна недавно! – Эдик горестно отмахивается от меня, словно от надоедливой мухи. – Замечательная была женщина, и мне с ней хорошо было. Да только работа наша дурацкая…

– Сам виноват! Хватаешь всё подряд, хочешь побольше бабок наколотить, потому и времени ни на что не остаётся.

– А куда денешься, если шеф каждое утро командует: расставь людей по местам, а если некого ставить, сам на его место становись. Выбора нет…

– Выбор всегда есть. Всегда можно от чего-то отказаться. Шефу удобно всё перекладывать на тебя и потом с тебя же спрашивать. А ты хоть раз скажи ему «нет», не будь тряпкой!

– Ну, ты сказанул! – Эдик даже хмурится от моей непонятливости. – Попробуй откажись! Меир заводится с пол оборота и сразу впадает в истерику, мол, я тебя обеспечил всем, чем мог, так чего тебе не хватает? Я у него, понимаешь ли, незаменимый, ценный экземпляр. Без меня он не может обойтись, как без туалетной бумаги при поносе. Не иначе…

Собственная неожиданная самооценка несколько веселит его, но через мгновенье он снова погружается в мутные воды меланхолии:

– Вот я и говорю, была у меня недавно хорошая дама, да только она посмотрела, какой я жизнью живу, и решила, видимо, что толку от меня нет. Каким я буду для семьи, если даже своему времени не хозяин? Свистнули среди ночи – и побежал, как собачка…

– Сам виноват! – повторяю упрямо. – Не хватай всё подряд, и график работ строй так, чтобы другим побольше доставалось. Тебе за это люди только спасибо скажут. А шеф – да пошёл он…

– А зарплата?

– Всех денег не заработаешь!

– Ну, ты даёшь! Знаешь, сколько у меня долгов?

В принципе, Эдик вполне созрел для семейной жизни. Много зарабатывает, но много и тратит. Однако деньги на ветер не выбрасывает, а покупает нужные для будущего хозяйства вещи. И хоть он пока не в состоянии приобрести собственную квартиру, но съёмную обставил по первому разряду – всё у него новенькое, дорогое и качественное. Только хозяйки пока нет – ни хорошей, ни плохой. И это его, естественно, удручает.

– Долги долгами, брат, – наставительно вещаю, раз уж выбрали меня сегодня в душеприказчики, – но и о вечном пора подумать. С долгами рано или поздно разберёшься, а жизнь устраивать нужно уже сейчас, без промедления. Постарайся для начала с подругой помириться. Наверняка не всё так беспросветно.

– Куда там! Она себе уже хмыря нашла из местных. Он в компьютерной фирме работает, и притом всего по восемь часов в день. Вечерами свободен и денег получает в два раза больше меня. Вот она и решила, что он ей подходит больше по всем параметрам…

– В чём-то она права! – жёстко обрываю его. – Ей живой человек нужен, а не робот, заколачивающий деньги двадцать четыре часа в сутки… А с другой стороны, не права, потому что спутника жизни надо выбирать не по каким-то внешним параметрам, вроде внешности, работы и достатка, а по душевной близости… Или как это ещё назвать? Плохо, если она в тебе не разглядела, какой ты на самом деле. Или всё-таки разглядела? Потому и бросила?

– Не разглядела! – отрицательно мотает головой Эдик. – Ей, оказывается, лишь деньги нужны, я это сразу понял. Попадётся кто-то, у кого их окажется больше, чем у нынешнего хмыря, она к нему переметнётся…

– Тогда грош ей цена. Хорошо, что между вами всё закончилось. И печалиться тебе не о чем.

– Ты так думаешь? – Эдик внимательно смотрит на меня, но подвоха в моих словах нет. – Я и сам думал об этом… Только всё равно мне плохо. И сердце ноет не по-детски…

Вот это да, удивляюсь про себя, наш крутой заместитель шефа заговорил о сердце! Не такой уж он железный. Что-то меняется в этом мире. На мгновение мелькает даже подлая мысль: хорошо, что не мне одному так тошно сегодняшним утром, Эдику ещё хуже. Но радоваться этому глупо.

– Всё образуется, – дружелюбно хлопаю его по плечу и пытаюсь перевести всё в шутку, – ты ещё молодой, тебя полюбят… Давай новый кофе сделаю?

Пока я ходил заваривать кофе, Эдик исчез. Видимо, ему что-то сообщили по переговорному устройству, и он укатил разбираться. Сердце сердцем, а работу никто не отменял.

Карьеру в таких небольших бизнесах, как охранная контора нашего шефа, сделать невозможно. Кроме простого охранника, других должностей здесь нет, разве что дорасти до погонялы вроде Эдика, то есть запродать себя на двадцать четыре часа в рабство, безропотно сносить все грубости и придирки, стискивать зубами собственную песню и всеми способами стараться сгладить хозяйское самодурство, чтобы окончательно не перессориться с коллегами. Но для этого нужно пожертвовать собственным самолюбием, а на такое способен далеко не каждый.

Нормальное состояние человека – быть в какие-то моменты полным хозяином самому себе. Если у тебя нет крохотного уголка, куда доступ кому бы то ни было – даже самому близкому человеку! – закрыт, ты просто не сможешь уважать себя, а значит, и рассчитывать на чьё-то уважение. Эдик же, на мой взгляд, наивно решил, что с этим можно повременить, а работа на хозяина, который относится к нему более доверительно, чем к остальным, заменит всё. Так с виду проще: незачем задумываться о жизни и о будущем, ведь и сегодня есть масса безотлагательных дел. Однако стоило ему столкнуться с чем-то, что не связано с работой, тут же выплыли на поверхность искусственность и противоестественность его положения. И это его неприятно поразило – наверняка не в первый раз, и уж точно не в последний…

После отъезда Эдика наступило некоторое затишье. У него в школе всегда что-то происходит, жизнь бурлит и пенится, а у меня в садике тишь да благодать. Родители утром привели детей и поскорее разбежались по своим делам, предоставив воспитательницам почётное право вытирать сопли и успокаивать ревущих в полный голос клиентов. Моя утренняя миссия – не столько охранять садик от опасности, сколько не позволять выбегать детишкам за ворота вслед за улепётывающими родителями. Но сейчас уже спокойно – детишек развели по помещениям, двери заперты, и я сижу на своём стуле у входа и усугубляю паршивое настроение рассуждениями о печальной судьбе нашего бригадира.

Самый момент подремать в тишине, потому что ещё час-полтора до меня никому не будет дела, разве что проверяющий может нагрянуть с плановой проверкой. Но и его особо опасаться не стоит, потому что мы с ним знакомы уже два года. Дружить, правда, не дружим – это ни ему, ни мне не нужно, но находимся на таком уровне общения, когда кое-какие грешки друг друга прикрываем. Без этой взаимовыручки не обойтись, если хочешь работать спокойно и без проблем. Правда, у меня грешков на порядок больше, да и кто из нас не без греха?

Кстати, а вот и он – лёгок на помине. Стоит подумать о нём, тут же он выскакивает, как чёртик из табакерки. Тёмно-зелёная казённая машина с постоянно работающей мигалкой лениво выруливает на площадку перед садиком, притормаживает и некоторое время стоит с работающим мотором. Йоси, так зовут проверяющего, с кем-то бурно общается по мобильнику, размахивает руками, а так как места в машине не много, то горестно воздевает их вверх через открытые стекла. Это будет продолжаться минут десять, потом он, кряхтя и чертыхаясь, вылезет наружу и подойдёт ко мне. За несколько минут нашего общения ему позвонят ещё минимум раза четыре. С кем он каждый раз общается на повышенных тонах, для меня тайна за семью печатями, но то, что это никак не связано с работой, очевидно.

И это не единственная тайна, которой окружён Йоси. В принципе, объехать все наши посты в поселениях, расположенных в радиусе двадцати-тридцати километров друг от друга, можно часа за два. Даже если с каждым из охранников выпить по чашке кофе, выкурить по сигарете и поболтать о жизни. Чем он занимается остальное время, никому не известно, но уже с утра он выглядит замотанным и усталым.

Поначалу при знакомстве он пытался строить из себя эдакого израильского Рэмбо, бескомпромиссного и неутомимого борца с террористами, соблюдающего все правила и инструкции вплоть до последней буковки. Он и сейчас то и дело забывается, и начинает качать права. Особенно после нагоняя от вышестоящего начальства. Но запала у него никогда надолго не хватает, и уже после двух-трёх бомбометаний, как правило, мимо цели, он из Рэмбо превращается в компанейского парня, которого интересует всё, что угодно, только не работа. Хотя и о работе он не забывает – если подчинённый проштрафился, то ни пощады, ни защиты от него не жди.

– Лев, как дела? – кричит он издали, вылезая из машины и потирая поясницу. – У тебя всё в порядке?

Отвечать на эти ритуальные вопросы не требуется. Если бы у меня возникли какие-то проблемы, он узнал бы о них ещё до приезда сюда. Поэтому Йоси продолжает без перерыва:

– Как у тебя с оружием? Патроны на месте? Переговорное устройство?

Тут отвечать тоже не требуется, достаточно сделать балетное па вокруг собственной оси, чтобы он убедился: всё у тебя прицеплено и навешано в нужных местах, как того требует устав нашей нелёгкой караульной службы.

– Ну, а… – Йоси на мгновение задумывается, хитро подмигивает и задаёт самый коварный из вопросов, – срох?

«Срох» – так называется на иврите длинная пружинка из пластика, которой пистолет дополнительно фиксируется на поясном ремне. Это необходимо, когда есть опасность потери или отъёма оружия внезапно напавшими грабителями. Кроме полиции, их носят ещё, пожалуй, только охранники на территориях. От охранников, которые работают в городе, такого, насколько знаю, не требуют, хотя в людных местах опасность лишиться своего оружия намного выше. И вот эту, казалось бы, самую незначительную деталь амуниции наш брат всегда забывает прицепить к пистолету. Наказывать за такой мелкий проступок, конечно, не станут, но для Йоси это лишний повод проявить начальственную бдительность и ткнуть оплошавшего охранника носом в дерьмо.

Моим внешним видом он удовлетворён вполне, но необходимые ритуальные игрища ещё не закончены – необходимо проверить и расписаться в книге обходов, которую я сразу же ему и сую.

– Торопишься от меня избавиться? – криво усмехается Йоси, но расписывается, не глядя, и суёт книгу обратно. – Знаю, у тебя всё в порядке. На три дня вперёд заполнено…

На этом официальная часть его планового визита заканчивается, пора предложить парню кофе. Сигарету он стрельнёт сам.

Но настроение у Йоси, видно, сегодня такое же гнусное, как и у Эдика, поэтому от кофе он отказывается и смотрит на часы.

– Поеду, пожалуй. Времени нет, чтобы поболтать с тобой. Хотя не мешало бы… – сообщает он деловито и неожиданно вспоминает: – Кстати, километрах в трёх отсюда по трассе, сразу за бедуинским кладбищем, сегодня закидали камнями две машины. Женщину из первой машины увезли в больницу, а мужчина из второй открыл огонь. Наш человек оказался, из поселенцев…

– Застрелил кого-нибудь?

– Что ты! Он стрелял в воздух, чтобы просто напугать камнеметателей. Это местные пацаны-бедуины. В такого попадёшь, по судам затаскают. Скажут, превышение необходимой обороны… Будешь возвращаться домой, проезжай осторожней.

– Кого мне бояться? – легкомысленно заявляю я. – Буду ехать, положу пистолет рядом на сиденье.

– Стрелять собираешься?

– Конечно. Не хочется попадать в больницу с разбитой мордой… В любом случае пистолет рядом не помешает.

– Нельзя этого делать! – машет руками Йоси. – Остановит полиция – сразу наручники без разговоров и в обезьянник до выяснения обстоятельств.

– Какая на территориях полиция? Их в наших ямах да косогорах днём с огнём не отыщешь.

– Какая-никакая, а есть. Иногда наезжает. Попадёшься – не говори потом, что тебя не предупреждали.

И хоть формально Йоси не отвечает за порядок на дорогах, особенно вблизи бедуинских поселений, его, как местного жителя, такое положение дел не волновать не может. Я ни капли не сомневаюсь, что, если бы кинули камень в его машину, он в ту же секунду открыл бы огонь. На поражение или нет, ещё вопрос, но стреляет он неплохо. Я уже видел, как он делает это в тире. Да и репутацию местного Рэмбо поддерживать надо. При всём этом он законопослушный гражданин, и о полицейских наручниках никогда не забывает.

– Помнишь, кстати, как сказано в Торе: «… и не спит страж Израиля»?

– К чему ты это вспомнил? – очередной раз удивляюсь библейской эрудиции нашего проверяющего.

– Ни к чему. Просто так. Смысл состоит в том, что какой бы ты крутой охранник ни был, всегда есть Тот, кто стоит за твоей спиной, и ни один волосок с твоей головы не упадёт без Его ведома. Помни об этом, не забывай. Но и не расслабляйся. Это нас всех касается…

После отъезда Йоси некоторое время раздумываю о швырянии камней на дорогах. И хоть радоваться тут особо нечему, настроение, как ни странно, улучшается. Не хочется больше хандрить, а воображение уже рисует яркими красками, как я несусь по пустынному шоссе, напряжённо гляжу по сторонам и в самом опасном месте снижаю скорость. Вот только представить пока не могу, как бы поступил, если бы и в самом деле увидел пацанов, бросающих камни по машинам. Стрелял бы? Наверное, да. Стремился бы попасть в самого наглого из них? Ох, не знаю…

Надеюсь, такого не произойдёт. И хоть камни на этом шоссе летят постоянно, меня пока Б-г миловал. Как и моих коллег-охранников. Нас хранят высшие силы, наверное, для каких-то других нужд. Прав Йоси по части падающих с наших голов волосков…

Остаток дня проходит без приключений. Я обзвонил всех наших охранников, даже тех, кто возвращается домой другими дорогами, но все, оказывается, уже знают о камнеметателях. Йоси сработал оперативно, всех предупредил. И на том ему спасибо – хоть какая-то реальная помощь от парня, кроме нудных проверок амуниции. А то уже бедняга наверняка с ума сходит от наших танцевальных па и разглядывания пластмассовых пружинок на чьих-то задницах…

10. БУДУЩИЙ ПРАЗДНИК

Ах, как замечательно дома, когда ты вернулся с работы, с облегчением вылез из ещё не остывшей и пропахшей песком машины, постоял под благословенным холодным душем до появления на коже гусиных пупырышек, перекусил горячим домашним супчиком и блаженно растянулся в кресле перед телевизором! И плевать тебе на то, какая там передача – скучная или интересная, – потому что сладкий полусон тёплыми волнами накатывается на тебя, а тягучая истома ознобом пробегает по телу – от потрескавшихся пяток до кончиков выгоревших на солнце волос.

Ничто сейчас не способно вывести меня из этого благостного состояния. Я его заслужил потом и… хотел сказать, кровью, но крови не было, хотя оружие на боку подразумевало в экстремальных ситуациях кровь, а значит – и кровью. Полчасика буду бороться с желанием вырубиться прямо тут в кресле, потом всё-таки найду в себе сил переползти на кровать, где погружусь в крепкий младенческий сон.

Для полной идиллии мне не хватает только кошки на коленях и собаки на половике, стерегущей хозяйские шлёпанцы. Хотя этих домашних питомцев у меня как раз комплект, только с точностью до наоборот. Моя любимая собака забирается в кровати мне под мышку и спит там сном праведника, а кошка, которую не устраивает такая разношёрстая компания, чутко дремлет напротив в кресле. Кошка, в отличие от нас с собакой, член семьи независимый и самостоятельный. Так сказать, хранитель и охранник домашнего уюта…

Последний раз безразлично глянув на экран телевизора, где в очередном сериале то ли менты мочат бандюков, то ли бандюки мочат ментов, тяжело сползаю с кресла и выстраиваю курс по направлению к спальне. Бандюки с ментами прекрасно разрулят свои непонятки и без меня, а мне пора в объятья Морфея, где уже пребывает жена, еле доковылявшая до постели после работы на своей дурацкой фабрике.

В этой нарисованной мной картинке нет ничего необычного. Таков стандарт, такова жизнь многих собратьев-репатриантов, которым повезло или не повезло в этой жизни – уж и не знаю, как это расценить! – но на кусок хлеба большинство из нас зарабатывает именно так. Те, кому подфартило больше, и им удалось найти работу более хлебную и менее пыльную, тоже упахиваются за день не меньше нашего. У меня даже создаётся впечатление, что в ресторанах и ночных клубах развлекаются ночами напролёт какие-то инопланетяне, которые не живут нашей реальной жизнью, а всё получают из других миров. Или это всё же местная публика, но несколько иная – та, которая устаёт лишь в одном случае: при выколачивании пособий из всевозможных социальных служб. Только на эти пособия, как я знаю, сильно не разгуляешься…

Перед сном подведём краткие итоги. Хоть и гнусное сегодня было у меня настроение, но день прошёл нормально, без приключений. А если ещё и отосплюсь за прошлую ночь да прихвачу толику сна для последующих ночей, в которые всякое может случиться, то совсем замечательно.

Однако… надежды вьюношей питают. Не успеваю об этом помечтать и добрести до дверей спальни, как раздаётся звонок переговорного устройства. Для полной реалистичности повествования, конечно, можно передать все спонтанно выданные мной выражения, но… лучше воздержаться. Бумага не выдержит. Честное слово, если хочешь выяснить степень своей интеллигентности и границы собственной раздражительности, то запиши на диктофон поток словоизлияний, извергаемых в ответ на ночной звонок переговорного устройства. После утреннего прослушивания записи больше уважать себя, естественно, не станешь, зато выяснишь объём своего словарного запаса и даже узнаешь словечки, изобретённые тобой в пылу ночного вдохновения. Весьма любопытная, знаете ли, картина.

– Небось, спать уже лёг? – доносится до меня тоскливый голос Эдика.

– Если сейчас начнёшь распевать песни про свою депрессию, – бурчу как можно грубей, – то стреляю без предупреждения. Сяду в тюрьму за убийство, но там хоть выспаться дадут!

– Нет, я о другом… Я тебе забыл сообщить днём, что у меня завтра день рождения.

Уж и не знаю, злиться на него или нет. Когда тебе говорят о работе в неурочный час, можно без зазрения совести послать собеседника куда-нибудь подальше, но день рождения… Можно было бы, конечно, подождать с такой эксклюзивной информацией и до утра, но когда у человека горит… Послушаем, что Эдик сообщит ещё.

– Так вот, – продолжает он, – хочу устроить завтра небольшой пикничок на обочине…

– Ну, и сказал бы об этом завтра, неужели это не потерпело бы до утра? Вернёмся с работы, погладим шнурки от ботинок, купим торт и поздравим юбиляра. Если юбиляр, конечно, не поскупится и накроет ответную поляну.

– Вот я и говорю про то. Предлагаю накрыть поляну где-нибудь в лесу недалеко от работы. Или в живописных скалах. Сам понимаешь, что если публику отвезти в город, то она под всякими предлогами разбежится по домам. Получится никакой не пикник с элементами местной экзотики, а банальная пьянка в кругу нескольких избранных.