Текст книги "Олег Табаков"

А еще были спектакли «Безумный день, или Женитьба Фигаро» Бомарше, «Год, когда я родился» по пьесе В. Розова «Гнездо глухаря», «Дракон» Е. Шварца – доброкачественные, разумные по задачам и средствам постановки, в которых участие Олега Табакова гарантировало аншлаг.

«Табакерка» работала полнокровно, в МХАТ в день продажи билетов очередь выстраивалась длиной в сотни метров. Круг учеников маэстро постоянно пополнялся, одна за другой проходили лекции, семинары, встречи. В 1992 году Табаков основал Летнюю театральную школу имени К. С. Станиславского в Бостоне (США).

Многие по себе знают, как с возрастом чувство ожидания, что случится нечто большое и серьезное, проходит, гаснет и чувство возможностей, а Олег Павлович в это время не расставался с мечтой о театральной школе для совсем юных ребят в России.

Глава шестая
Будущее театра, театр будущего

Кто следующий? Ты следующий!

Во многом еще несведущий,

Но ясную цель преследующий,

Моим оружьем орудующий,

Откликнись, Товарищ Будущий!

Леонид Мартынов

Сегодня он носит несколько громоздкое официальное название – Московский театральный колледж при Государственном бюджетном учреждении культуры города Москвы «Московский театр под руководством О. Табакова». Но чаще учреждение называют просто – Театральная школа Олега Табакова.

Объявление об открытии театрального колледжа, уникальной школы-пансиона, в котором стали учиться актерской профессии дети со всей страны, появилось в 2008 году. Мечта Табакова сбылась, и он четко и ясно излагал цели и задачи заведения в многочисленных интервью. Это была уже не студия, где процесс вхождения в профессию проходит в свободное от учебы время, – здесь профессиональное обучение является основой наряду с предметами, обязательными для средней школы.

1 сентября 2010 года состоялось торжественное открытие колледжа, который до сих пор остается уникальным и пока единственным в России. Впервые за четверть века было создано творческое учебное заведение, лишенное коммерческих целей. Оно призвано не на словах, а на деле выявлять юные дарования, помогать получить профессию всем, кто не имеет возможности приехать в Москву учиться. Первый набор педагоги проводили в Иркутске, Самаре, Екатеринбурге, Благовещенске, Ангарске, Новосибирске, Саратове, Ярославле и других городах России. Отобранным ученикам было от 14 до 16 лет. Многие тогда не осознавали, что выбор, павший на них, есть подарок судьбы, сделанный просто так, «авансом», с надеждой на будущее.

Волею судьбы я в те годы была помощником художественного руководителя школы. Проведя с учениками первого набора несколько лет, я пришла к выводу, что умная идея Олега Павловича Табакова сделать ставку на обучение актерскому мастерству подростков сродни открытию. Лучшие мастера, думающие о будущем театра, хотят воспитывать таланты с детства. Табаков озаботился поиском талантов раньше других, и если бы мог заниматься с такими ребятами с детского возраста, то непременно сделал бы это. И был абсолютно прав: чем раньше начнем «подпирать» сегодняшних мастеров и культивировать талант совсем юных, тем больше уверенности, что завтрашний театр не проиграет. Это единственный путь, когда из восемнадцати выпускников хотя бы пять-шесть окажутся способными продолжать нечто важное в театральном деле.

Сегодня учить – значит, заставлять ребят много читать хорошую литературу, смотреть серьезные фильмы и спектакли, формировать их вкус, взгляды, убеждения. Творческий путь формирования человека начинается рано. Ребята, которым исполнилось 14–15 лет, не успели набраться ложных истин и ценностей, их – в большинстве случаев – не нужно перевоспитывать, переубеждать. Старт для всех был одинаковый, условия игры общие. Итоги получились разные, но время, которое ребята провели в центре театральной Москвы, находясь на полном пансионе, в любви, заботе педагогов колледжа, – послужило хорошим замесом для будущих испытаний в жизни.

Табаков учил добру – добром, любви – любовью.

И возникало доверие – основа профессионального становления актера, открытость юных учеников и мудрость руководителя.

В воспитании все дело в том, КТО воспитатель. Важно не «что» и даже не «как», а КТО, потому что «развитие талантливости – явление духа, а не материи». И здесь опыт Мастера, его собственная творческая жизнь неоценимы. Каждая его роль доказывала, что артист всю жизнь должен изучать духовную жизнь человека. И открытий здесь – нескончаемо много.

Будущие актеры, несомненно, запомнят его разборы отрывков и спектаклей, в которых серьезность, какая-то распахнутость навстречу усилиям ученика были не менее значимы, чем уроки актерского мастерства на сцене.

Табаков умел главное – разбудить интерес к будущей профессии. На протяжении нескольких лет он не мешал разбуженному интересу, за ошибки и проступки бил не по голове и рукам – достаточно было задницы. В битье, как и в ругани, не усердствовал, но хвалил за движение, пусть самое робкое, в нужном направлении каждого персонально. Хвалил сдержанно – и учил терпеть людей, которые ярче, талантливей, ни в коем случае не завидовать им.

Хочется верить, что остальное доделают жизнь, труд, время и случай. Как говорил поэт, «надо честно раскладывать свой костер, а огонь на него упадет с неба». Может, конечно, и не упасть. Но грезить и упорно готовиться к этому следует. А вдруг упадет, а воспламеняться будет нечему?

Такая уж невеселая доля педагога – надеяться и ждать, ждать и надеяться.

Анализ, разборы Табакова – открытая дверь в мир творчества, где всегда присутствовали гласность, честность, поддержка, а порой и непреклонность. Даже в азбучных истинах, которые он часто повторял, не чувствовалось хладного пережевывания – были заразительность, юмор, самоирония.

Свободно аргументируя, не чуждаясь примеров из личной жизни, он устанавливал необходимый контакт ученика и мастера. Именно подобная «связанность» проблемы с личной судьбой, умение судить о себе (прежде всего о себе) без сентиментальных снисхождений придавали его речам убедительность и силу воздействия. Это дар, искусство – не бояться мыслить вслух, сделать наглядной и ощутимой свою мысль, ее неровное течение. Внешне непринужденным, но внутренне напряженным «думаньем вслух» он провоцировал всех присутствующих на раздумья – и педагогов, и учеников.

Не стоит забывать, как трудно бывает «озвучить» смутное, до конца недодуманное, все, что не пропущено через мясорубку честного внутреннего диалога, чему пока не найдено место на шкале ценностных координат. И не всегда бывает легко привести себя в состояние обостренности ощущений и умственного подъема. Профессиональную аудиторию на мякине не проведешь. Ее интересует не тот, кто якобы все открыл, а тот, кто ищет всерьез, допуская возможность ошибки, – открыто сомневающийся, а не имитирующий уверенность.

Не могу сказать, что Табаков-педагог был блестящим оратором. Говорил и рассказывал он без внешнего блеска. Чем же брал слушателей? Мыслью! Речь его не была ни легкой, ни гладкой. Он задумывался, иногда запинался, подбирая слова. Иногда открыто строил анализ на предположениях, прикидках – тогда приглашал к диалогу коллег. И ученики следили за мыслью педагогов – это было поучительное зрелище. Ребята открывались в своих чувствах и мыслях.

Казалось, Олег Павлович на обсуждениях все время импровизировал, но на самом деле его монологи о профессии, ее секретах – плод долгих упорных размышлений человека, который всю жизнь всерьез и напряженно искал ответы на вопросы, столь важные в творчестве и жизни.

Не знаю, готовился ли Табаков к своим выступлениям и встречам обычным академическим образом. Во всяком случае, он готовился к ним всей жизнью художника. Ощущение достоверности произнесенного дает эмоциональный подъем, а приблизительность сведений сковывает, а часто обрекает и на провал.

В самой личности Табакова было нечто такое, что обеспечивало особый магнетизм его рассуждений. Когда он читал вслух стихи, а делал он это часто, в нем угадывалась та сила понимания, которую не передать в литературоведческих трудах.

Чувство слова было у него в крови. Отсюда – непредугаданность интонирования, культура произнесения. Казалось, он берет в руки эту поэтическую вещь и поворачивает перед аудиторией разными гранями. И аудитория напряженно ждала, зная, что сейчас перед ней возникнет нечто новое, неожиданное. Он объяснял замысел поэта – то показывая большую историческую перспективу, то сосредоточиваясь на мельчайшем стиховом элементе. Музыкальность речи околдовывала слух, создавала ощущение, что ты свидетель рождения строк.

Не знаю, размышлял ли он над тем, как лучше научить ученика будущей профессии. Если говорить о театре, то это всегда остается тайной мастера и передается из рук в руки, без посторонних. Но учил своим чувством ответственности, отвращением ко всяческой болтовне, преданностью труду и мысли. Многие, кто учился у него, сумели чуждаться неосмысленных явлений.

Думаю, главное в его уроках усвоили, не во всем послушались, но запомнили. Что ж тут поделаешь, «кто бы знал сейчас Икара, если бы он во всем слушался отца?».

* * *

Молодость беспечна, и вряд ли кто-то из учеников записывал за Мастером. Время от времени это удавалось делать мне, и вот несколько страниц из уроков Олега Табакова.

1 сентября 2010 года, первая встреча с учениками.

– Вы начинаете свою жизнь в совершенно отдельном мире, в мире риска и социальной незащищенности. Зачем мне при моей занятости эта школа? Уже десять лет, как я перестал преподавать. До этого выпускал курс раз в четыре года, и в «Табакерку» приходили три-четыре человека. В последние годы ручеек приостановился. Я убежден: готовить смену надо изнутри, сколько в ученика вложишь, столько и получишь. Люди, которые будут преподавать, делают это отнюдь не ради денег, денег здесь больших не будет. Вы в каком-то смысле – счастливые люди. В Саратове было такое выражение: выиграть «Волгу» по трамвайному билету. Каждый из вас выиграл. Это не значит, что через три-четыре года вы начнете заниматься сразу делом. Должен предупредить: дойдут до финиша не все. Я жесткий человек. С виду – толстый, но совсем не добрый. В деле я даже жестокий, потому что главная наша задача – выпустить людей, которые по окончании данного заведения будут конкурентоспособны и смогут профессией заработать кусок хлеба. Стало быть, у нас будут и потери, и душевные травмы. Чего нельзя на этом пути? Не потерплю хамства, свинства. Нельзя врать, один раз – можно, а вот повторять не советую. Ошибаться в смысле правил внутреннего распорядка: один раз можно, но второй – нет!

Аналогов подобной школы нет даже в Европе. В наше расписание я ввел полтора часа чтения: вы будете читать хорошие книги, а мы с педагогами раз в две недели проводить коллоквиумы по этому чтению, то есть смотреть, как заполняется ваша душа. Зачем? Русский актер, в отличие от других национальных школ, если не способен сопереживать, сострадать, – в лучшем случае сумеет хорошо обучиться, на большее он рассчитывать вряд ли сможет. Это начинается с простого: встать в троллейбусе, если рядом старый человек, женщину вперед пропустить, если старушка идет через дорогу, а вы видите, что ей трудно, – необходимо отозваться. «Автоматом», не рассуждая! Часто буду напоминать о необходимости качества, без которого нет русского актера, – интеллигентность. Интеллигентный русский человек – это человек сострадающий, он озабочен всеми, кому живется хуже, чем ему. Сегодня людей, которым живется хуже, – хватает. Понимайте это, как хотите. Может быть, кому-то не интересны люди, которые живут хуже вас. Тогда вы чего-то не поймете или что-то важное в вас не произойдет. И последнее: вы правы – оттого, что молоды и будете жить дальше, вы изначально генетически в философском смысле – правы, а вот на что способны в свете перечисленных мною разных вещей – мы посмотрим. И спрашивать будем и с вас, и с себя в полной мере, потому что за вами – будущее! Вы молоды, вам жить, вам дерзать, вам искать. Что может быть прекраснее этого?

Середина сентября 2010 года.

– Что такое учеба? Это прозаическая работа, требующая усилий воли. Учеба – всегда в какой-то мере преодоление себя. Вспоминая себя 65 лет назад, я не могу сказать, что шел в школу с радостью. Точнее сказать: радость была нерегулярной. Учеба – это труд. Не могу уверять, что труд создал человека, – ни как очевидец, ни как участник. Труд – нечто, что позволяет нам контролировать наше желание получать удовольствие. Конечно, если бы можно было получать удовольствие пять дней в неделю – было бы лучше, нежели два дня. Когда произношу «труд», я подразумеваю и то, что он связан со здоровьем человека. Говорю о прозаических вещах, но хочу, чтобы мы честно договорились и знали на берегу, куда и зачем вы пришли. В театре артистов любят здоровых. Приходя больными, вы наносите вред и себе, и партнерам. Это простые вещи, но нужно помнить: в театре мы все связаны между собой. Отсюда следует: не прийти, когда ты должен быть в театре, – нельзя. Я за свою жизнь не вышел на сцену только однажды, в конце 57/58 сезона, на спектакль «Никто» в постановке Олега Николаевича Ефремова. Произошел инцидент, о котором расскажу позже. Кончилось тем, что свой выход из оркестровой ямы я помню до сих пор, помню, во что был одет мой персонаж: мокасины и красные носки. И сегодня не забыл, как вбежал, как увидел, что в мокасинах и красных носках роль мою играет Игорь Кваша.

К чему этот весь рассказ? Умрешь – имеешь право не выйти на сцену. Сошел с ума, арестован. Не имеет права театральный человек не позвонить, не предупредить. А если что-то подобное случилось с вами – не повторяйте ошибок. В таких случаях будем с вами расставаться. Так что не исчерпывайте лимита своих ошибок. Я отчислял и способных людей. В свое время, когда создавали студию первого набора, три с половиной тысячи москвичей прослушали, в наборе осталось 49, и только восемь поступили на первый курс Театрального института. Это про отсев. Возникнет вопрос: а зачем брать столько, чтобы потом мучить и отчислять? Опять то, что я не устаю повторять: театр, ребята, – это повышенное поле социального риска во всех смыслах. Вы идете в профессию, которая ничего не гарантирует. Надо принять эти условия, только тогда сможешь выжить. При наличии таланта – с одной стороны, при наличии умения, которое приобретается в процессе обучения, – с другой, и при наличии везения, которое является весьма важным условием того, чтобы человек нашего ремесла состоялся, – с третьей. Нужно к этому быть готовым.

Дальше необходимо сказать о такой немаловажной категории, как достоинство. Я с молодости видел много дурного. Как дурно обращаются с людьми. Когда видел, мне было неловко. Вы молоды, неопытны и какое-то время будете растеряны в нашей системе сомнительных координат отношений. Но достоинство надо сохранять в любых ситуациях. Иначе что-то умрет в вас. Достоинство вы можете сохранить только вопреки многому: настроению, усталости, нежеланию работать. Работать – значит научиться чему-нибудь. Что такое работа артиста? Для писателя – это тексты, для художника – наброски, а для нас, артистов, – жизненная эмоциональная память.

Набираться знаний и ощущений впрок – одна из сложнейших проблем. Если обратиться к записным книжкам писателей, художников, можно увидеть, что огромный зафиксированный там материал совсем не является тем материалом, который будет ими обработан и использован в творчестве. Чаще всего – это материал «впрок», обогащение души художника, пища его ассоциативного мышления. И понадобится материал не обязательно сегодня. Как правило, не сегодня. А впрямую, может, и никогда. Так бывает.

Общаясь друг с другом, вы будете желать производить впечатление друг на друга, поэтому будем совершенствоваться в своих наблюдениях, приращивать свои умения. Дальше возникает проблема: как человеку в любых обстоятельствах человеком быть. Это более сложная проблема. Мир устроен не лучшим образом. Жить в этом мире – ежедневный труд. Что происходит в этом мире, тоже нужно замечать. Читать газеты необходимо, следить за новостями. Приучивание к постоянному чтению в нашем заведении – неотвратимо, как неотвратимо наступит посещение концертов симфонической музыки. Почему? Потому что это – работа, вернее, часть вашей работы по заполнению вашей души.

Не скрою, на первом концерте симфонической музыки в консерватории, где играл неслабый пианист Лазарь Берман, я заснул примерно через десять минут музыцирования. Стремление ко сну на музыкально-симфонических концертах пропало у меня только спустя полтора года. Много-много вами еще не увидено, не услышано. И удивляться таланту других – полезное занятие, свойство русского интеллигента. Удивляясь таланту соседа, вы душу свою выращиваете. Хотите остаться человеком в любых обстоятельствах – без всего перечисленного вам не удастся этого сделать. И на моей памяти, а в театре я с 1956 года, многие ушли в небытие даже при способностях, оттого, что сосредоточились на другом, на эксгибиционизме, то есть предложении самого себя, фокусировании всеобщего внимания на себе. В этом случае кладовые человека быстро исчерпываются, потому что он перестает работать над собой.

И не впервые подумала: балерина начинает утро у станка, гаммы обязательны для музыканта, и только актер драматического театра оставляет свои занятия в учебном заведении. Почему? Ведь гаммы и станок не лишают человека творческой судьбы. Человек – сложнейшее существо, чаще всего говорит одно, думает другое, а чувствует совсем иное. Ход мыслей зависит от множества обстоятельств, которые влияют и на поведение человека, и на его состояние. В живом человеке всегда есть ощущение «мерцания смыслов», что требует фиксации. Это и есть тренинг вне театра.

Есть еще одна категория, крайне важная, – сострадание. Сострадание есть там, где есть неравенство. Сострадание – это отклик на беду, происходящую с другим человеческим существом. В каком-то смысле моему поколению было легче, потому что нельзя было не отозваться на чужую боль. Война, репрессии. Эта была беда, катастрофа. Нельзя было не откликнуться, потому что не хотелось оскотиниться. Не знаю, что может вас сегодня пронять? Для меня сострадание – это воспитание таланта. Если оно в вас будет – вы станете актером русской национальной школы. А если сострадание не возникнет, будете актером какой-то другой школы – французской или еще какой-нибудь. Удивление талантом – тоже признак одаренности человека. Моему поколению повезло: мы вступали в профессию во время удивительного тектонического сдвига: в Малом театре ходили на котурнах, в Художественном театре актрисы вываливались из костюмированных туалетов, а в это же время на экранах в кинотеатрах – неореализм, французская новая волна, в 1954 году приезжает театр «Комеди Франсез». В закрытом государстве гастролирует Жан Вилар, начинает работать «Современник». И когда в те времена Олег Ефремов падает в зал, из зрительного зала поднимается человек и говорит: не волнуйтесь, мы вас сейчас поставим, – при этом не нарушая атмосферы. Даже не знаю, с чем это сегодня можно сравнить…

Самое главное, чем обладает человек, как утверждал Станиславский, – обаяние. То, что позволяет верить всему, что совершает этот человек, не требуя от него ни удостоверения, ни справки о заработной плате, ни свидетельства о рождении. Но без человеческого сострадания даже обаяние может помочь только какое-то время, а потом оно вас оставит. Сострадать – означает влезть в кожу другого человека. Только тогда случится то, о чем поэт сказал: «Над вымыслом слезами обольюсь»… Над вымыслом! А дальше возникают более сложные задачи, сочетания этих задач. Вы вообще-то приготовились к этой тяжелой жизни? Разрозненные неуверенные отклики: «Да!..» Работа может приносить или радость, или угнетать. У вас времени бродить по улице мало, но вы все равно собирайте впечатления, в жизни разного смешного много. Педагогов наблюдайте. Вчера дочка встречает меня у крыльца «Вот жук помер…» И через паузу деловито: «Хоронить надо…» Жизнь плывет на вас – не упустите впечатлений, которые на вас накатывают, это будет вашей валютой, золотым запасом. Личная эмоциональная память – главное ваше богатство. Отнеситесь к тому, что я говорил сегодня, как к прологу.

Говорил я о простых вещах, надеюсь, они доступны для вас. Ничего тут заумного и немыслимого нет. Вы сюда пришли работать, а будет ли удовольствие при этом – это у кого как получится. У кого-то – через год, у кого-то – через полгода. У кого-то – не получится вообще. Одно могу вам обещать: вы попали в заведение, где с вами будут обращаться честно. Насколько потянете – столько и будет! Потому что «талант единственная новость, которая всегда нова». Читайте Пушкина, Тютчева, Лермонтова, Гоголя, Есенина, Пастернака. Удивляйтесь! Приходите и делитесь с педагогами. Если вы способны удивляться – значит, что-то в вас есть!

Декабрь 2010 года.

– Напомню еще раз: наша школа – странное новообразование, оно, к сожалению, едва ли не единственное в нашей стране заведение, которое почему-то стало ездить по просторам страны, искать одаренных, способных людей. Детей, по сути. Обстоятельства действительного поиска, помощи в этом процессе у нас в стране чрезвычайно запущены. Не знаю, насколько вы в курсе, но потеряно целое поколение театральных режиссеров. Последние двадцать лет капитализма с нечеловеческим лицом вычеркнули из культурного слоя эту профессию. При социальной незащищенности актера я не допущу, чтобы из этой школы вышли люди, не конкурентоспособные. Сегодня в России недостаточно уделяется внимания тому, что я назвал бы возрождением русской культуры, русского театра. Наше маленькое скромное заведение, будет пытаться великую задачу решать. Поэтому давайте вместе возрождать, учиться, потому, что у нас замечательные прародители!

Как никто другой, Табаков ощущал, что, отказавшись от прошлого, педагогика, как и сам театр, становится выхолощенной, упрощенной, перестает волновать смыслом и чувством. Часто вспоминал своего учителя Василия Осиповича Топоркова, который, в свою очередь, учился в Петербурге у Владимира Николаевича Давыдова, а тот постигал секреты профессии у Михаила Семеновича Щепкина. А последний, по сути дела, являлся основателем русской театральной школы. Так в рассказах Мастера возникала живая история театра, где у каждого из присутствующих возникало ощущение наследников по прямой. Во всяком случае, маячил шанс, надежда стать таковым.

– Я приготовил список авторов: Розов, Володин, Рощин, Вампилов. Это авторы, которые, так или иначе, оперируют понятными вам нравственными категориями. Но будут моменты, трудные для понимания. Если начнете репетировать «Ричарда III», где звучит фраза «полцарства за коня!», на вопрос, а «почему полцарства» – сразу не ответите. Хотя, если вспомните в своей жизни момент, когда вы чего-то так сильно хотели, что могли ради этого отказаться от дорогого и важного, картина приблизительно будет ясной. Когда мы говорим о чем-то, старайтесь соотносить себя с тем, о чем говорим. Вы пользуйтесь собой в той степени, в какой сможете к себе прийти. В чем задача первого года обучения? В том, чтобы остаться здесь. Что надо для этого сделать? Надо понять, где, на что нужно нажимать, чтобы естественная реакция на внешние проявления рождалась сама собой. Будьте внимательны к нюансам. Вот, услышали: «дурак», а ведь еще существует и «дурак поганый!». Что это значит?

Февраль 2011 года.

– Я думаю, к концу первого года обучения мы сделаем такой вечер, когда вы расскажете что-то самое смешное из своей жизни и самое горькое, самое страшное. Подумайте об этом, потому что людям нашей профессии очень важно разводить эту амплитуду: от самого смешного, самой светлой и удивительной радости и – горем, бедой. Все, что нужно воспроизвести на сцене, важно сначала откопать в себе. Вообще, те люди нашей профессии, которые сохраняют естественность до самого конца, и есть по-настоящему актеры. Вы много смотрите американских фильмов. Каких актеров знаете?

(Ребята называют имена американских актеров)

– Они удивительно жизнеподобны. А почему? Потому что про себя ведут разговор, что и есть самое интересное, ценное в нашей профессии. При встрече они загоняют тебя в какой-то угол, и вытягивают: как это ты делаешь? Однажды меня спросили, откуда у тебя столько бесстыдства? Негативное бесстыдство – это мужество заглянуть в себя и признаться: да, человек так устроен! Существуют разные школы театрального искусства. Например, во французской школе всегда ощущается отстраненность актера от своего персонажа. Актеры отдельно существуют от исполняемой роли, как выражаются, «дистанцируются». У них есть удивительные актеры, которые достигли серьезных успехов в этом методе. Но наша русская школа связана с постижением себя. Самые лучшие актеры делают характеры на основе самого себя, и не один раз, а регулярно. Когда приходите в театр и видите на сцене пять-шесть человек, вы невольно выбираете кого-то одного и начинаете следить именно за ним. Отвечайте себе на вопрос: почему именно этот актер держит ваше внимание?

Американцы имеют еще одно свойство. Я часто думаю, кто должен сегодня приехать в Москву, чтобы наши действующие профессионалы отложили киносъемки, халтуры, домашние дела и пришли бы в зал посмотреть и поучиться? Так вот американцы все время учатся, они обладают таким качеством – необходимостью учиться! Они живут с неистребимой верой, что независимо от возраста всегда можно чему-то научиться. Когда мы открыли в Америке театральную школу, к нам пришли учиться от 16 до 67! Я помню, как на втором занятии увидел в классе Дастина Хоффмана… Наша эмоциональная память хранит какие-то подлинные мгновения искусства. Я вот сейчас подумал: когда я хлопал при появлении какого-то артиста? Раневская, Николай Симонов, Татьяна Доронина, когда она работала в Товстоноговском театре. Это было настоящее! Когда тратишь себя по-настоящему, возникает материальное, физическое подтверждение этой траты: ты можешь за спектакль потерять вес, у тебя изменится пульс, давление. Все зависит от нашей траты…

Март 2011 года.

– Новая Москва в большинстве своем являет сочетание роскоши и дурного вкуса. Настоящая Россия сохранилась там, где не было войны. Нижний Новгород, Иркутск, Томск, в последнем прекрасная деревянная архитектура, русские мастера умели работать. Вот там русский дух, там Русью пахнет! Думаю, интересны места, связанные с Тарусой, Архангельском, Абрамцевым. Туда надо выехать. В Тарусе есть простор, позволяющий представить, как жили раньше. Там есть место, которое называется «Откос», это берег Волги, и разница его с высотой другого берега где-то около ста метров. Вообще Волга – особая река, бескрайняя огромность и красота, где много всего скопилось. Есть места, одушевляющие русскую культуру, их надо касаться. По этим местам можно было представить, какая была жизнь в стране в прошлом. Несколько лет назад возродили храм Христа Спасителя. Ничего сказать плохого не могу, может быть, там просто еще не намоленное место, но, думаю, не только в этом дело. На его месте стоял бассейн «Москва», я не был верующим человеком, но купаться там, где стоял храм, куда приходили разные люди с улицы, и грязные и не совсем трезвые, так и не смог. Мы русские люди, русские актеры и должны помнить, что есть вещи недопустимые. Когда я подхожу к дому на Арбате и читаю, что здесь бывал Пушкин, мое сердце сжимается, какое-то умиление охватывает. Если эта любовь зародится в вашей душе – возникнет нечто важное в вас.

Сегодня попробую договориться с Денисом Мацуевым, чтобы он с вами встретился. Он помимо классики прекрасно играет джаз. С джазом я поближе познакомился в Новом Орлеане, когда там был. Это явление незабываемое… Удивительно, когда люди могут не просто радовать тебя, но и удивлять. В свое время Алексей Дикий, собирая актеров для новой работы, спрашивал: «Чем будем удивлять?» Он был незабываемый исполнитель роли Сталина, его Сталин подчас вызывал жалость. «Удивлять» означает знать нечто, чего не знают другие, и выражать это в неожиданной форме. Казалось бы, сложного здесь ничего нет, но очень скоро вы почувствуете, как это сложно…

Я уже говорил о разных театральных школах. Два дня назад я пытался досмотреть «Женитьбу Фигаро» в исполнении артистов «Комеди Франсез». У нас не великой удачи спектакль, а там… С чем бы это сравнить? У Салтыкова-Щедрина есть произведение «Современная идиллия», где можно найти слова: «Жизнь здешняя подобна селянке, которую в Малоярославском трактире подают. Коли ешь ее с маху, ложка за ложкой, – ничего, словно, как и еда; а коли начнешь ворошить да разглядывать – стошнит!» Вот такое странное для зрителей зрелище. А на следующем уроке мне хотелось бы узнать, что вы читаете, знаете ли вы имена, кого читать следует обязательно. Сегодня слишком много такого, что наполнено «золотушной мыслью». Важно не пропустить новое, настоящее и подлинное.

Апрель 2011 года.

– Актерская профессия – солдатская, требующая исполнения и дисциплины. Холодно – надо играть, грустно – надо играть, умер кто-то из близких – надо играть. Мне даже в день похорон мамы пришлось играть в спектакле «Большевики». Работу я свою никогда не подводил из-за обстоятельств жизни. Человек должен быть счастлив от того, что он делает. Если бы мне не давали играть, я бы платил, чтобы выйти на сцену. Немного, рублей по триста, но платил бы. Хотя если выбирать, что ценнее – жизнь или работа, – то жизнь. Вовсе не желая быть диктатором, я за абсолютную диктатуру. Кстати, ровно 113 лет назад при организации МХТ в Москве было четыре с половиной театра, пользующихся интересом зрителей. Малый, МХТ, Таировкий и опера Зимина. Прошло 50 лет. Появился Ефремов и его первое десятилетие во МХАТе, Любимов, что-то у Гончарова возникало интересное. Прошло еще 50 лет, и опять интересом пользуется примерно такое же количество театров. Это я к тому, что не демократическое устройство свидетельствует о жизнеспособности театра, а представление, что театр – есть путь, и путь четко должен иметь перспективу. В динамике продвижения устанавливается подлинный диалог театра и зрителя.

Сентябрь 2011 года, после просмотра отрывков.

– Я вот о чем подумал. Над чем вы плачете сегодня? Видите, что делается в мире, где так много боли, страданий, тяжелого чувства? Сплошные революции. Причем все революции – всегда ложь. Количество пожираемых революцией своих детей несообразно ничему, и принцип «отнимем и раздадим» делает человека счастливым только на время поглощения пищи. Если вы не плачете ни над чем, не надо вам быть актерами. Если не проснется это африканское чувство «над вымыслом слезами обольюсь», не имеет смысла заниматься нашей профессией. В мире так много и боли, и слез, и тяжести. А у вас сегодня… (махнув рукой, уходит) И такое бывало. Сильно емко, глубоко Олег Табаков учил зоркости жизни. На каждом уроке исподволь Мастер стремился обратить внимание ученика на невозможность замыкаться на чисто профессиональных занятиях, на серьезность внутренней взаимосвязи актера с событиями, что происходят за стенами школы. При этом повторял: идите от себя, представьте себя на этом месте. У некоторых было заметно замешательство при этих призывах. А как идти от себя, когда происходящее в отрывке случилось так давно, далеко и совсем с другими людьми? Между тем, «Я» в предлагаемых обстоятельствах – основа основ системы Станиславского. В ребенке это существует от рождения, он молниеносно откликается на любое предложение поиграть, быстро включается в игру. А потом ребенок растет, развивается, учится, кажется, что с взрослением умнеет, а эти свойства исчезают. И не всем удается возвратить себе детскую веру в происходящее, так что задание одно из сложных. Не зря, видимо, режиссер Алексей Попов заметил: «В формуле Станиславского – к роли идти от себя – главное глагол». Топай, не уставая. Кто сумел поверить в эту заповедь, с интересом продолжил обучение.