Текст книги "Замужем за незнакомцем"

Но Каллум уже с радостным возгласом устремился в гостиную и… замер на пороге. Там сидели только две дамы – Эврил и Дита, рядышком, на софе, и смотрели на него с ужасом. На лице Диты он не видел такого выражения даже во время катастрофы.

– Где она? – требовательно спросил Каллум. Вид у него был такой решительный, словно он собирался вытрясти из них ответ любым способом, если понадобится.

– Мы не знаем, – ответила Дита. Она встала и протянула ему письмо. – Сказала, что отправляется туда, где может успокоиться и найти тепло и комфорт.

– Тепло?

– Я тоже не поняла. Она просила нас передать тебе, что не собирается покидать тебя, что, если ты захочешь, она вернется. Но ей надо побыть одной.

Он перевел взгляд с письма на их лица.

– Клянусь, мы говорим правду, – заверила его Эврил.

Он резко повернулся, пронесся мимо дворецкого и направился домой. Домой? Без Софии это не домашний очаг, а просто дом, место, куда приходят ночевать.

Каллум вошел в холл и, нетерпеливо сломав восковую печать, вскрыл письмо. Ярко-красные обломки усеяли пол, как капли крови. «Это капли моей крови. Моего сердца». Что он станет делать, если она не вернется?

Прости меня. Я не бросила тебя. Просто некоторое время хочу побыть одна, чтобы набраться духу, собрать остатки воли и вновь обрести равновесие. Я совершила ошибку, выйдя за тебя. Нельзя было делать этого. Но я бесконечно благодарна, что ты предложил мне выйти за тебя и даже настоял на этом браке, несмотря на мое неблагодарное упрямство и сопротивление. И я не оправдала твоего доверия, хотя ты дал мне свое имя и положение в обществе. Когда вернусь, я стану тебе настоящей женой, если, конечно, ты позволишь, клянусь тебе в этом.

Но мне нужно отогреться душой. Ты не можешь дать мне этого, я понимаю, особенно сейчас, когда я так тебя подвела. Поэтому мне необходимо побыть одной в таком месте, где я чувствую себя тепло и уютно. Потом мы можем начать снова, и я сделаю все, стоит тебе только попросить, и не позволю впредь ничего, что могло бы тебя огорчить.

И благодарю тебя за то, что ты вчера защищал меня, я восхищаюсь твоим присутствием духа.

Твоя София.

Его София. Он должен вернуть ее, сказать, что любит ее и что простил ее. Он должен впустить ее в свой мир, делиться с ней своими мыслями, надеждами, быть с ней откровенным, дать теплоту, которой она обделена. Она пишет, что обманула его доверие. Острый кусок сургуча впился в палец, и он был благодарен этой боли – она вывела его из ступора.

Он ожидал от нее полного доверия, а сам заслужил его? Да, она не доверила ему своих планов и мыслей о том, что всегда мечтала о признании. Но почему она должна была ему открыться? Если он и начал раскрываться перед ней, то только благодаря ее нежному, терпеливому участию. Иногда ей это удавалось. Поддразнивая, взывая к его чувству юмора, шаг за шагом она пыталась распутать клубок нервов, из которого он состоял. И она добилась своего, потому что была искренней и терпеливой, разделяла его утрату, боль и излечивала его. И разве это не перевешивало в тысячу раз тот единственный промах, который она совершила?

Он должен отыскать ее, привезти домой, все ей объяснить и молить о прощении. Но где ее искать? Едва ли она поехала к матери, в родной дом. София любила свою мать, но он видел, что они не очень-то близки и вряд ли она захочет доверить матери свои сомнения и трудности в браке. И абсолютно уверен в одном – она не поедет к брату. Это исключено.

«Во Флэмборо-Холл? Но Уилл сейчас здесь, в Лондоне. Она ищет душевного тепла. Теплота». Это слово преследовало его, память все время пыталась что-то подсказать. И вдруг он вспомнил.

Старый дом в Лонг-Веллинге. Вспомнил, как она, стоя в холле, восторженно оглядываясь и держа его руку, произнесла: «Как мне здесь нравится. Мне стало так тепло на душе, как будто старый дом обнимает меня. До чего же здесь хорошо и уютно».

Скорее всего, она поехала туда. Больше некуда.

– Хоуксли, Чиверс не вернулась?

– Нет, сэр. Она, наверное, с леди Чаттертон.

– Понимаю. Кажется, моя жена неожиданно решила поехать в наше старое поместье в Лонг-Веллинге. Небольшой сюрприз. – И он изобразил улыбку терпеливого мужа, потакающего капризам жены.

– Вы так считаете, сэр? – По лицу дворецкого было заметно, что он ни на миг не поверил импровизации хозяина.

– Уверен. Скажите Эндрю, чтобы собрал мои вещи, я проведу неделю в деревне. Несколько рубашек, смену белья, никаких вечерних костюмов. И отправьте Майкла в конюшни, пусть наймет экипаж.

– Да, сэр.

И Кэл через две ступеньки помчался в свой кабинет, где в сейфе лежали деньги, засунул банкноты во внутренний карман сюртука и сел писать письмо в офис на Лиденхолл-стрит своему коллеге с извинениями, что временно взваливает на него свою работу. Кроме того, он вложил в конверт заявление для начальства с просьбой дать ему небольшой отпуск по неотложным семейным обстоятельствам.

Садясь в экипаж, Кэл подумал: интересно, как отнесутся их лордства к его внезапному отсутствию, но вдруг понял – ему все равно. Если он не вернет Софию, для кого ему работать? Карьера, богатство и положение – ничто, если этим он не сможет порадовать ее, достойно содержать семью и детей. Он готов положить свою жизнь к ее ногам.

Глава 22

Экипаж остановился у подъема на холм. Дальше шла узкая колея, не пригодная для быстрой езды и большой кареты. Он не протестовал, когда возница не захотел рисковать лошадьми, потому что в темноте легко можно было перевернуться.

– Я и не ожидал от вас таких подвигов.

Кэл вышел, расплатился, и карета загромыхала прочь, оставив его стоять на обочине с дорожной сумкой. Было темно, лишь лунный свет, пробиваясь сквозь ветви высоких деревьев, освещал ему путь. Где-то зловеще ухнула сова.

Он поднял сумку и начал подъем, стараясь шагать осторожно и неслышно, потом вспомнил, что он не в Индии, а кругом не джунгли, из которых в любой момент может выпрыгнуть хищный зверь, рыскающий в поисках добычи. Лучше внимательнее смотреть под ноги, чтобы не угодить в яму на дороге и не споткнуться. Какое-то время он сосредоточился на этом и, ловя шорохи ночи, отвлекся от мыслей о Софии.

С ней все в порядке, он почему-то был уверен в этом. Интуиция подсказывала, что ничего страшного не произошло. Такое подсознательное чувство возникало у него, когда дело касалось Дана. Скоро он увидел силуэт большого дома. Огоньки в окнах сказали ему, где София нашла убежище.

Он открыл заднюю дверь на кухню, огромную, как пещера, и увидел Чиверс, которая убирала со стола остатки скромного ужина. Когда от открытой двери потянуло сквозняком, девушка подняла глаза и замерла от неожиданности.

– Сэр!

– С твоей хозяйкой все в порядке, Чиверс? – Он закрыл дверь и вошел в кухню.

Девушка на мгновение потеряла дар речи, но быстро пришла в себя:

– С ней все хорошо. Мы добрались без всяких проблем, поужинали и собирались ложиться спать. – И, помедлив, добавила: – Но она несчастна, сэр, и хотя не плачет, но очень грустная. А я не знаю, что сказать, чтобы ее утешить.

– Ты хорошая девушка и сделала для нее, что могла. Спасибо и иди к себе спать, когда закончишь. Теперь сам позабочусь о ней. И запру двери.

Чиверс заглянула ему в глаза и, очевидно, увидела там нечто такое, что ее окончательно успокоило.

– Она в гостиной, сэр. Желаю успеха, сэр.

– Благодарю.

Он шел через темный дом, слышал, как скрипят и охают старые половицы, и, увидев слабый свет, пробивавшийся из-под двери гостиной, глубоко вдохнул и взялся за ручку двери.

София отложила карандаш на рисовальную доску и устало потянулась, разминая спину. Теперь, когда она закончила рисовать, не оставалось ничего другого, как снова думать о Каллуме и о том, что она его покинула.

Сзади раздался щелчок дверной ручки.

– Ты идешь спать, Чиверс? – не поворачиваясь, спросила она. – Мне больше не понадобится твоя помощь, вряд ли я засну, поэтому не стану переодеваться.

Ответа не последовало. Она повернулась и остолбенела, увидев своего мужа, который стоял, глядя на нее, – его карие глаза казались черными.

– Каллум!

Как он сумел разыскать ее и так быстро?

– Что ты рисуешь? – спросил он таким тоном, будто они были сейчас дома и мирно коротали вечер, а он выглянул из своего кабинета посмотреть, чем она занята.

– Тебя, – она наконец-то обрела голос, – тебя и Даниэля.

Она сняла рисунки с рисовальной доски и поставила их на стол. Более талантливых работ она еще не создавала, в этом София была уверена. Хотя она пыталась изобразить Даниэля достоверно, пользуясь подсказками Диты и Эврил, все же лучшим и особенно достоверным получился портрет Каллума. Но заметит ли это он, оценит ли?

Он взял портрет Даниэля, взглянул, потом взял свой. София, внимательно наблюдавшая за его реакцией, увидела, как по его губам скользнула улыбка.

– У нас не осталось портрета Даниэля, все ваши вещи были потеряны во время кораблекрушения, но Дита и Эврил попытались обрисовать его, и я подумала, что тебе захочется иметь его портрет, когда боль потери окончательно утихнет. Может быть, сам раскрасишь его или покажешь мне, как это сделать.

Он молчал, продолжая смотреть на рисунки.

– Я хотела сделать тебе подарок.

Он еще раз поднял к глазам свой портрет. Лучший из всех. Она плакала, когда рисовала его.

Наконец перевел взгляд на нее, и она задержала дыхание. Никогда еще София не видела на его лице такого смятения, такой бури сменявших друг друга эмоций.

– Это нарисовано с большим чувством, – сказал он. – София, я знаю, ты вышла за меня, потому что я тебя уговорил, а также чтобы помочь своей семье. Разве было тогда и другое чувство, которое заставило тебя сделать это?

– Сначала нет, – призналась она откровенно и, поскольку он молча ждал объяснений, горячо продолжала: – Но ты мне очень нравился, а после того поцелуя я почувствовала и физическое влечение, впервые в жизни. Я хотела тебя. И ты ведь почувствовал это сразу. Конечно, я была невинной и неопытной, и понадобилось время, чтобы я раскрепостилась, но ты прекрасно понимал, что женщина не может притворяться до такой степени. И наши отношения в постели были доказательством взаимного влечения. – Она взглянула на него. – Я понимаю, что мужчина устроен иначе и он может иметь секс с любой женщиной, устраивающей его в браке.

Он иронически поднял бровь:

– Возможно, но это была не просто физиология. С тобой я испытывал такое наслаждение, которое раньше никогда не получал ни от одной женщины, и это заставило меня задуматься.

– Так ты чувствовал ко мне нечто другое, помимо… – И вдруг испугалась его ответа: кажется, он готов сегодня быть откровенным, но она сама боялась услышать правду.

– Я не сразу понял, что испытываю к тебе. Постепенно чувство захватывало меня, но я пытался этому противостоять.

– Тебя смущало, что я когда-то говорила, будто люблю Даниэля?

Он что, не собирается подойти к ней? Они так и будут стоять, разделенные длинным дубовым столом?

– Нет, – губы его снова покривились в мимолетной усмешке, – это я не считал препятствием. Но полюбить кого-то было для меня немыслимо. Я не хотел больше сильных привязанностей, они могут принести боль. Не хотел любить. Даже Уилла, не говоря уже о тебе. Когда я потерял Даниэля, в моем сердце образовалась зияющая пустота, и я не хотел впускать туда никого, чтобы вновь не потерять. Я не хотел повторения.

– Но ты разыскал меня.

Он каким-то образом понял, куда она направилась, и последовал за ней. И теперь была ее очередь сделать шаг навстречу. Она обошла стол, встала рядом с ним, сохранив небольшое пространство между ними. «Теперь твоя очередь, любовь моя. Видишь, я сделала шаг навстречу».

– Я опекал Дана, считая это правильным. А нужно было дать ему возможность самому встать на ноги. И тебя я заставил выйти за меня, потому что считал это правильным, я решил за тебя. У меня была цель – подняться по служебной лестнице, разбогатеть и купить тебе большой дом, а себе титул, не спросив при этом, чего хочешь ты. Надо было сначала завоевать твое доверие, а я этого не сделал.

– А мне нужно больше всего на свете, чтобы ты обнял меня.

Она сделала шаг вперед, и он наконец обнял ее, прижал к своей груди, глубоко вздохнул и замер, прижавшись щекой к ее волосам.

– Вот и все, что мне нужно, Каллум. Не дом, не деньги и не титул. Даже не секс с тобой, хотя он был замечательный. Я должна была верить тебе, должна была рассказать о своих работах и своих мечтах. Я так жалею, что не доверилась тебе, но я все время ощущала между нами стеклянную стену, невидимую, но прочную. Мне нужен был ты. На какое-то время ты становился таким понимающим, и я уже считала, что мы по-настоящему близки с тобой. Но потом ты снова обрывал меня, замыкался, и я не знала, как себя вести. Но я не предала тебя, когда не сказала о своем увлечении и о том, что ходила к Аккерману, – я собиралась сделать это, но не успела. Я была так тронута, когда ты… ты защитил меня. Я ведь понимаю: ты рисковал всем – карьерой, отношениями с родственниками и друзьями… Всем, всем.

– Я знаю шесть языков, – заговорил он, касаясь губами ее уха, – могу убедить совет директоров Восточной Индийской компании изменять их политику, могу делать деньги, вести любые переговоры в чужой стране, но, оказывается, не могу сказать женщине, что люблю ее.

Ей показалось, что она ослышалась.

– Ты сказал – люблю? Любовь? Ты любишь меня? – Она подняла голову и впервые увидела у него такое растерянное лицо.

– Да, я пытался сказать тебе это много раз, и каждый раз момент казался неподходящим. Мы никак не могли до конца поверить друг другу и сделать первый шаг. Так ты не возражаешь, что я люблю тебя?

– Возражаю? – Она не знала – плакать или смеяться. – Неужели мой муж, которого я люблю всей душой, тоже любит меня? О нет, мой дорогой, я лишь жалею, что не узнала этого ранее.

Он опустился на стоявший позади стул. Она видела, как его растерянность сменилась знакомым выражением, взгляд красивых зеленовато-карих глаз стал настойчивым, и внутри у нее потеплело от этого взгляда.

– Ты любишь меня? Так мы любили оба, но сами не знали об этом? – Его ласковая ухмылка, которая так ей нравилась, сразу сделала его совсем юным. – И как давно ты поняла, что любишь меня?

– Когда увидела, как ты обнимаешь Эврил. Тогда мне захотелось выцарапать ей глаза, и потом я испытала неимоверное облегчение, когда узнала, кто она такая. И сразу поняла, отчего я так ревновала.

Каллум крепко прижал ее к себе, коснулся щекой ее щеки, царапая нежную кожу успевшей отрасти щетиной, но София не имела ничего против – она была счастлива.

– Да будет благословенна ревность! – сказал он, нежно поглаживая ее спину. – Знаешь, я вдруг понял, что начинаю читать твои мысли, как это было с Даном. И понял, что уже впустил тебя в свое сердце. Потом начал раздумывать, что со мной будет, если я потеряю тебя, и понял, что люблю тебя. И меня начали мучить кошмары, в которых вместо Дана я стал терять тебя. Но я сдерживал свои чувства, старался не давать им воли, хотя было поздно – я уже полюбил тебя, и ничего нельзя было поделать. Господи, как же я боялся потерять тебя!

– Ты меня обязательно потеряешь, потому что сейчас задушишь. – Она засмеялась и попыталась освободиться из железных тисков объятий. Радость переполняла ее.

– Я боялся, что уже тебя потерял. – Ее потрясло, как серьезно он это произнес. – Стал думать, куда ты могла уехать. А когда Дита сказала, что ты упомянула место, где найдешь тепло и покой, вспомнил про этот дом. Когда мы с тобой сюда приезжали, ты произнесла что-то о тепле и уюте. Помнишь? И не окажись тебя здесь, не знаю, что я предпринял бы.

– Прости, что сбежала, но мне надо было хорошенько подумать, – объяснила она с запинкой. – Сначала я считала, что обрекла себя на брак без любви, а потом у меня появилась надежда, но затем, после своего нелепого поступка, я снова потеряла ее. И я испугалась, не могла смотреть тебе в глаза, мне надо было вновь найти себя, обрести силы, чтобы продолжать жить.

– Мы оба ошибались, потому что так и не научились доверять друг другу, не понимали, что происходит между нами. Ты – моя жена. – Он взял в ладони ее лицо и долго, внимательно смотрел на нее, как будто изучал заново. Улыбка тронула уголки его губ. Он был сейчас так дорог ей и близок, и она так любила его, что у нее подкосились ноги. А он продолжал: – Я думаю, ты – мое спасение. Жаль, что я раньше не знал, насколько ты талантлива, что ты настоящий художник. Я не считал серьезными твои работы и прошу теперь прощения. Кстати, ты можешь делать семейные портреты в частном порядке, это вполне приемлемо, а также иметь дело с Аккерманом, разумеется, на условиях анонимности.

– Так ты не возражаешь?

– Нет, я горжусь тобой и твоим талантом. – Он заметил ее вопросительный потемневший взгляд и улыбнулся лукаво. – Пойдем в Холл и попросимся на ночлег?

– Зачем? Постель есть и здесь.

Им хватит одной, едва ли они будут спать сегодня ночью.

– Та самая спальня, где я смутил и разозлил тебя первым и таким страстным поцелуем? Как ты рассердилась на меня! Бросила здесь и уехала.

– Сегодня я рассчитываю на большее…

– Ах ты, маленькая колдунья! Так и быть – получишь все, что пожелаешь. – Он поднял ее на руки, вынес в коридор и направился к парадной двери.

– Каллум! Но это выход, а нам наверх в спальню, по этой лестнице.

– Сэр? Мадам? – выбежала из кухни Чиверс с лампой в руке.

– Откройте парадную дверь, Чиверс.

– Каллум, ты же не понесешь меня по улице…

Не слушая ее возражений, он пронес ее мимо служанки, вынес в открытую дверь кухни и снова вошел с ней на руках в дом, но уже через парадную дверь.

– Вот. Я вношу на руках свою жену через порог, делаю то, что должен был сделать тогда, в Лондоне. Чиверс, можете запереть двери и идите спать. И не беспокойтесь утром с завтраком.

– Сэр, – улыбалась служанка, – доброй вам ночи, сэр.

– Доброй ночи. – И он понес Софию наверх.

– Опусти, я тяжелая, – запротестовала она, хотя понимала, что он ее не послушает.

Даже в самых смелых мечтах она не могла подумать о таких романтических отношениях с Каллумом. Какой же он сильный, как играют мускулы на мощных руках, какая уверенная сила исходит от него! Чиверс оставила одну лампу в изголовье королевской кровати на резных высоких столбах времен Тюдоров. Он захлопнул ногой дверь и с сомнением взглянул на старинное ложе.

– Есть риск свалиться с такой высоты, если хоть одна ножка подломится.

– Но мы можем лечь посередине.

– Я собираюсь использовать каждый квадратный дюйм этого ложа. – Он положил ее в центр огромной кровати, пуховый матрас поглотил ее, принял в свои глубины, и она беспомощно там барахталась, смеясь и пытаясь выбраться. – Ага, – сказал Каллум, – ты попалась, отсюда нет спасения.

– А я и не хочу спасаться. – Она все-таки смогла принять сидячее положение. – Но все приключения я оставляю на потом, а сейчас хочу одного и немедленно – тебя.

Это было самое верное, что можно было сказать, она увидела это по выражению его лица. Он наклонился и обнял ее:

– Тогда приступим. Но сначала снимем с себя всю одежду, потом бросимся и утонем в этой массе пуха и перьев. Надеюсь, она нас не задушит.

Смеясь, пытаясь помочь и тем самым мешая друг другу, путаясь нетерпеливыми пальцами в пуговицах, застежках и лентах, встречаясь время от времени губами, они, наконец, разделись и, провалившись в глубину благословленной старой перины, замерли в объятиях друг друга.

– Я еще не сказал главного. – Он лег сверху, и ее бедра тут же обхватили его, а руки гладили его спину и плечи. – Я люблю тебя, София. – И он с властной нежностью овладел ею. – Благодаря тебе я стал другим человеком и никогда еще не чувствовал себя таким счастливым.

– Я люблю тебя, – отвечая на ласки со всем пылом и страстью, сливаясь с ним в едином порыве, проговорила она.

Мир вокруг исчез, а их тела и души соединились. Она первая достигла вершины наслаждения, и он ускорил ритм движений, догоняя ее. Она слышала, как он выкрикнул ее имя, потом оба провалились в блаженное забытье.

Каллум открыл глаза. В комнате плясали солнечные лучи, проникшие через незанавешенное окно. Повернув голову, он увидел свою жену, свою любовь, она стояла, обнаженная, в лучах солнечного света и наблюдала за малиновкой, сидевшей на подоконнике.

– Неужели я находил тебя когда-то худышкой? – смеясь, заметил он. – Наверное, я был слеп.

Она повернулась, и малиновка, испуганно вспорхнув, улетела в сад.

– А я находила тебя высокомерным.

– Я и есть такой. Немедленно возвращайся в постель, жена.

Она остановилась около одного из высоких резных столбов тюдоровской постели и пальцами провела по искусно вырезанному узору.

– Нам обязательно возвращаться сегодня?

– Мы можем вообще никогда не возвращаться, если ты захочешь. – Он отбросил простыню, сел и потянулся. Ее взгляд любовно заскользил по его телу, и он, почувствовав на себе его магию, мгновенно отозвался на зов.

– А как же совет директоров?

– Пусть они займутся любовью со своими женами.

Она наклонилась и подарила ему поцелуй, влажный и зовущий.

– А я могу заняться фермерством, у меня целых два имения, – продолжал он.

– Бросишь свою карьеру?

– Если хочешь.

– Нет. – Она покачала головой, и длинные распущенные волосы волной упали на ее плечо. – Тебе судьбой уготованы великие дела, а мне быть графиней Лонг-Веллинг, супругой члена совета директоров Восточной Индийской компании.

– Но мне одному не справиться. – И он знал, что это правда. Без нее он никогда не достигнет высокого положения, но сделает это ради нее и будущих детей.

– Мы все будем делать вместе, – пообещала она и, толкнув обратно в сразу поглотившую его перину, бросилась на него сверху и прижала собой. – Значит, карьера в компании, два имения и трое детей.

– Четверо.

– Хорошо, четверо.

– А теперь мы должны немедленно заняться воплощением наших планов, любовь моя, и я не потерплю отговорок.

– Согласна, любимый мой. – Она прижалась к его груди. – О, теперь, когда ты любишь меня, мое счастье совершенно, я переполнена им до краев.