Текст книги "Замужем за незнакомцем"

Глава 7

В карете он повернулся и обнял ее:

– Теперь наши губы одинаково пахнут шампанским, не так ли?

София почувствовала, как ее тело немедленно отреагировало на его прикосновение, ей уже не хотелось с ним спорить. Несмотря на свою обиду за его невнимание к ней, она была совсем не против его поцелуев. Шторки в карете были опущены, их никто не мог видеть.

Она ощутила на своих губах его губы, твердые и холодные, легкий запах шампанского и другой, уже знакомый запах, его, Каллума, который ее так волновал. Но вопреки ее ожиданиям, того всепоглощающего поцелуя, которого она ждала, теряя разум, не последовало. Он ограничился ласковым, легким прикосновением и стал развязывать ленты на ее длинной бальной перчатке, потом скатал ее почти до запястья, наклонил голову и прикоснулся губами к внутренней стороне локтя, провел языком по коже, как будто пробуя ее нежность и мягкость, постепенно спускаясь вниз, туда, где бился пульс – часто-часто.

– Каллум, – прошептала она, и он начал снимать перчатку палец за пальцем. – Каллум? – Тонкий шелк соскользнул, и он поднес ее руку к губам.

– Ты ведь этого хотела? – спросил он, держа ее руку у своих губ, так что она ощущала кожей его теплое дыхание.

– Нет… Да… Я уже сама не знаю, чего хотела. Твоего внимания и обыкновенного ухаживания, но не надо было об этом просить. Почему ты делаешь это: чтобы угодить мне или потому, что хочешь этого сам?

– Я готов тебе угождать, – он был вполне серьезен, она не услышала в его голосе знакомой иронии, – но кажется, забыл, как это делается.

– Сомневаюсь, – ответила она с горечью.

– Поверь, я говорю правду. – Она не видела его лица, но их сплетенные пальцы давали надежду, что он сбросит наконец свое равнодушие. – Даже рискуя тебя шокировать, я мог бы легко овладеть тобой, следуя инстинкту нашего взаимного физического влечения и пользуясь своим опытом. Но совершенно забыл, как делать это постепенно, с заигрываниями, флиртом, намеками и тому подобным.

– Но ты только что показал, что умеешь это делать.

– Спасибо, – сухо отозвался он. – Правда заключается в том, что я хочу быть твоим мужем. Хочу лежать с тобой в постели, хочу, чтобы ты была хозяйкой в моем доме. И мне не нужна эта промежуточная стадия, эти охи и вздохи, я не хочу ухаживать, ты – моя жена.

Она понимала его и сама чувствовала, что он прав. Поскорей начать с ним новую жизнь, и тогда устранятся все недоразумения. Но скрытая горечь его слов настороживала, она боялась сказать что-нибудь невпопад и испортить момент близости.

– Каллум…

Карета, сделав поворот, въехала на подъездную дорогу и вдруг резко подпрыгнула, когда одно колесо попало в выбоину. Он прижал ее к себе, поддерживая, и снова отпустил.

– Каллум, у тебя действительно болит голова? Ты выглядишь так, будто совсем не высыпаешься. – Она осторожно, кончиком пальца, разгладила складочку под его глазом и, когда он поморщился, прошептала: – Прости.

– Я страдаю от головной боли с того самого дня, когда случилось кораблекрушение, но сейчас уже могу с этим справляться. Не думай, что ты выходишь за инвалида.

– А я и не думаю, – спокойно ответила она, – и не считаю это физическим недостатком, слабостью, и ты не должен так думать. Головные боли пройдут со временем.

Он ничего не сказал о своей бессоннице, и она не стала настаивать. У него было слишком много дел, связанных со свадьбой, и, очевидно, он просто устал.

Когда карета остановилась у ворот ее дома, она надела перчатку, завязала ее, спокойно поблагодарила его, когда он помог ей выйти и открыл для нее калитку.

– Не надо провожать меня дальше, я уже дома. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи. – Он смотрел ей вслед. Его невеста ушла, так и не оглянувшись ни разу. – Что ж, прекрасно, – пробормотал он и, вернувшись в карету, засунул замерзшие руки в карманы. – Проклятье, почему так холодно в этой стране?

Голова начала болеть еще за ужином, и к его концу он уже с трудом мог сидеть за столом. В первые месяцы после кораблекрушения мигрени атаковали его особенно безжалостно, но постепенно становились все реже, и он надеялся, что они в конце концов прекратятся. Но ночные кошмары по-прежнему не оставляли его.

Когда он вышел на террасу, вечерний свежий воздух принес некоторое облегчение, но зрелище исчезающих в беседке Софии и Мастерсона заставило его зрение, размытое от головной боли, мгновенно проясниться, и его охватила ярость.

Он расправился с Мастерсоном довольно примитивно, и жестокость поступка принесла удовлетворение, подтвердив некую истину, что дикие, нецивилизованные поступки иногда оказывают терапевтическое действие. Еще неприятнее было сознавать, что в тот момент он с трудом сдержался – ему хотелось бить Мастерсона до тех пор, пока тот не превратится в кровавое месиво, потом затащить Софию за волосы в ближайшую спальню и овладеть ею самым безжалостным образом.

Это невозможно и немыслимо. Он не может вести себя с ней как дикарь. Но он не хотел этих сладких, волнующих ожиданием поцелуев, которыми обмениваются помолвленные пары. Как недавно они поцеловались в карете. Ему нужна была страсть, чтобы раствориться в женщине, снять свое напряжение, и любая женщина подойдет, но только не та, которая ждет вздохов и признаний. Ему не нужна любовь. Это опасно – полюбить, он был в этом уверен и потому встречался с женщинами, которые могли удовлетворить его сексуальные потребности, не требуя любви. Но с женой такое обращение немыслимо.

София была смущена и напугана, и он не винил ее за это. Может быть, когда они обвенчаются, все пойдет по-другому? Он будет заботиться о ней, защищать ее. И разве плохо, если в доме станет уютнее, жена будет ждать его возвращения и за его столом наконец-то появится хозяйка.

Разумеется, он разберется с ее делами и материально ее обеспечит, чего так и не смог сделать Дан. Она скоро подарит ему наследника. Он постарается ничем ее не обижать и не ранить, хотя и не очень уверен, что у него это получится. Но она ждет от него внимания, и ему придется постараться убедить ее, что она ему дорога. Впрочем, судя по всему, это нетрудно будет сделать. Хотя София и пытается это отрицать, но она ждет от него любви, однако сама не любит его. Но полюбить означало открыть свою душу, а он больше не может, не в силах привязаться душой. Никто из них, ни она, ни он, не станет говорить откровенно о своих чувствах, это не в духе британцев, которых шокируют облеченные в слова проявления эмоций. Любовь – естественное состояние, которое невозможно выразить словами.

Но женщинам нужны слова. А София заслужила правду. Правду, а не обман и не притворную игру в любовь.

Через два дня после того случая в беседке с Мастерсоном София сидела рядом с мужем в почтовой карете. Они уже были обвенчаны и теперь связаны на всю жизнь, непоправимо и безвозвратно. Утренняя служба прошла скромно, после раннего ланча они отправились в Лондон, в ее новый дом. Но она никогда еще не чувствовала себя так одиноко.

– Ни разу еще не путешествовала с такой скоростью в почтовой карете и с такими удобствами. – За беспечностью тона она пыталась скрыть угнетенное состояние.

– Тебе удобно? – Он видел, как она крепко держится за кожаную петлю, висевшую рядом с сиденьем.

– Да, все в порядке, просто стараюсь не смотреть в окно. – В это время карету подбросило, и он заботливо поддержал жену. – Благодарю. – Но как только он отпустил ее, снова навалились одиночество и тревога.

Следующую милю они проехали в молчании.

– Тебе не надо больше носить полутраур, – вдруг сказал он. – Представляю, как ты себя чувствовала, надевая серое платье на собственную свадьбу.

– Не надо носить траур? – Она думала, что, наоборот, он станет на этом настаивать. – Но люди будут говорить, что я слишком быстро забыла Даниэля.

– Не важно, что будут говорить люди. Даниэля не вернуть. А этот траур постоянно напоминает о нем и лишь угнетает еще больше. И кроме того… – Он не закончил фразу.

– Не идет мне? Конечно нет. – Она и сама прекрасно это знала. Черное, серое и лиловое делает ее кожу бледнее и убивает цвет глаз. Разумеется, он обратил на это внимание. В ту встречу, в марте, когда он прибыл из Индии с ужасной вестью, он едва ли заметил, что на ней надето – бальное платье из шелка или балахон из мешковины. Она носила траур, а когда они встретились во второй раз, по его возвращении из Лондона, уже была в полутрауре.

Наверное, Кэл думал, что если она снимет его, то станет выглядеть лучше. Но все равно ее муж будет разочарован. София пыталась честно относиться к своей внешности – она хотя и не урод, но и не красавица. Возможно, ее можно отнести к категории интересных женщин, но и то сомнительно.

– Кроме траурных цветов у меня только белые, розовые, пастельные тона, которые сейчас будут неуместны.

– Разумеется, ведь они не для замужней женщины, – согласился он. – Ты должна поскорее купить себе все необходимое. – Он приподнялся, оглядывая ее. – Тебе пойдут чистые цвета драгоценных камней: глубокий голубой, янтарный, рубиновый, даже фиолетовый.

– Пожалуй. – Она была удивлена, что он интересуется такими вещами и заботится о том, как она будет выглядеть. – У тебя прекрасное чувство цвета.

– Я когда-то пытался рисовать акварелью, – признался он, – но не очень удачно.

– А больше не рисуешь? – Он отрицательно покачал головой. Она поняла, что не стоит его расспрашивать, и сменила тему. – А где мне делать покупки?

– Понятия не имею. Я не очень-то хорошо знаю Лондон. Пока что я только изучаю его, как когда-то индийские джунгли. Уилл рекомендовал мне портного, шляпника и сапожника, потом я и сам заглядывал в модные магазины. Но что касается дамской одежды… Могла бы помочь тетя Кларисса, но она будет в Лондоне не раньше чем через месяц, а ее дочь ждет ребенка, ей не до магазинов. – Он озабоченно нахмурился и впервые подумал о том, что его жена и в самом деле провинциальна.

– Я справлюсь, – решительно заявила София. Не надо приставать к нему, мужчины не очень любят ходить по магазинам. – Уверена, что горничная, которую выбрал для меня дворецкий, сможет мне помочь.

– Хорошая идея.

– Как его имя – дворецкого?

– Хоуксли. Я не говорил?

Она покачала головой.

– Если я буду знать кое-какие подробности, это мне поможет быстрее освоиться. Ведь я должна буду правильно вести дом и налаживать отношения со слугами.

– Я тебе действительно ничего не рассказывал. Прости, София.

– Я понимаю, последнее время у тебя было слишком много дел. – И, помолчав немного, добавила: – Каллум, я хочу быть тебе хорошей женой и сделать твой дом таким, чтобы тебе было там комфортно, хочу, чтобы ты был доволен мной, насколько это возможно.

– Но ты действительно права: у твоего мужа не нашлось времени, чтобы ввести тебя в курс дела. – Он понял ее слова как упрек? – Но я не привык к тому, что у меня есть жена, и ты сама должна мне говорить, что ты хочешь и в чем нуждаешься.

«Что я хочу? Немного внимания. Немного твоей любви».

– Я так и сделаю. Итак, сначала о доме.

– Гостиная и столовая на уровне улицы. Кухня и кладовые внизу, в подвальном помещении. И по правде говоря, я туда еще не заглядывал. На первом этаже мой кабинет, то есть комната, которую я себе выделил под кабинет, вторая – большая, ты можешь устроить там гостиную, и еще спальня. Наверху основная спальня с гардеробной и третья спальня. Комнаты для слуг на чердаке.

– Кажется, все очень удобно.

Несколько мгновений София думала, потом нарисовала картинку счастливой семейной жизни:

– Ты будешь работать в кабинете, пока я стану обсуждать с прислугой меню или читать новый роман, уютно устроившись на софе с книжкой. Потом мы встретимся, обменяемся мнениями и новостями в столовой за безупречно приготовленным ужином или, следуя моде, проведем вечер в гостиной, принимая гостей. Я правильно все обрисовала?

– Абсолютно. Такова схема домашней семейной жизни. А после ужина мы поднимемся с тобой наверх.

И здесь ее желание угадывать дальнейшие действия семейной пары пропало. Он хочет разделить с ней большую спальню?

– А какую спальню ты… Я хочу сказать, где ты собираешься… – Тут она вдруг покраснела и замолчала.

– Мне кажется, ты предпочтешь большую хозяйскую спальню – из-за гардеробной и туалетной. – Он сказал это легко, как будто они обсуждали прихожую. – Я могу обойтись той, что на первом этаже. Это удобно, я допоздна работаю и не стану тебя тревожить.

– Хорошо продумано. – Она не сдержала иронии.

Он посмотрел на нее долгим, внимательным взглядом и, отвернувшись к окну, уточнил:

– Я беспокойно сплю.

Она сменила тему:

– Мы не обсудили расходы на хозяйство и мои наряды.

– Сколько тебе нужно?

– Понятия не имею. Я пока не видела дом, не знаю лондонских цен, сколько понадобится нарядов, что диктуют условности высшего света и как часто мы станем устраивать приемы, количество гостей…

– Тогда подождем, сначала все выясним, экстраполируем, потом и обсудим.

– Но я не один из ваших клерков, мистер Чаттертон! Надо же – экстраполируем!

– Если знаете другой метод, миссис Чаттертон, прошу вас, расскажите мне. – Последовало молчание, он снова посмотрел на нее долгим задумчивым взглядом и добавил: – Ты не мой клерк, София, но я смогу выделить значительную сумму, это для твоего сведения. И ты будешь сама рассчитывать.

– Это вполне по-французски, то есть все наоборот, – заметила она, и снова в его глазах мелькнула искорка, при этом темное бесстрастное лицо дрогнуло, и на нем появилась легкая улыбка, которую она нашла неотразимой. И сама улыбнулась: – Ты снова дразнишь меня.

– И не собирался. Просто еще не время беспокоиться о таких вещах.

Он отодвинулся в угол и замолчал, и она вдруг поняла: он тоже напряжен, может быть, не меньше, если не больше, чем она. И возможно, это объясняется тем напряжением, в котором он пребывал уже полгода.

Но тем не менее брак приносит много проблем, и они требуют обсуждения и решения. Для него это означало абсолютные изменения образа жизни, на которые он шел, руководствуясь чувством долга.

– А вдруг я окажусь мотовкой и растрачу все твои деньги? – спросила она, стараясь говорить как можно беспечнее, но скрывая серьезное намерение – выяснить его финансовое положение.

– Для этого тебе придется хорошо потрудиться, но, по-моему, ты достаточно благоразумна, и мне не грозит разорение.

Она сморщила носик при слове «благоразумна». Неужели у мужа, который всего один день является таковым, не находится более лестных эпитетов.

– Так ты богат?

– Раньше ты не обращала внимания на мое состояние, – снова улыбнулся он.

– Нет. – И поскольку улыбка не исчезала с его лица, добавила: – Я вышла за тебя не из-за денег.

Он скептически приподнял бровь.

– Ну, не совсем, – поправилась она. – Разумеется, я благодарна, что ты взялся выплатить наши долги и что маме не придется жить в нужде. Да и я не хочу быть гувернанткой! Есть и другие причины: у Марка появятся необходимые связи, и когда он закончит учебу, сможет получить приличный приход и станет помогать маме. Но я не искала для себя роскошной жизни.

– Ты думаешь, твой брат станет хорошим пастором? – Каллум не стал возвращаться к теме их долгов, считая это дело решенным.

– Не сомневаюсь в этом. – Она отвечала уверенно, но, честно говоря, руководствовалась больше сестринским долгом.

По ее мнению, Марк становился слишком самоуверенным и высокомерным. Он прибыл на венчание и долго поучал милого скромного викария, потом прочитал целую лекцию по поводу ее платья, торжественно объявил о своем намерении удостоить мать недельным визитом, – словом, безмерно раздражал Софию. Может быть, потому оправдывала она его, что сама была в постоянном нервном напряжении.

– Он удостоил меня вчера просветительской лекцией о христианском долге в браке, – сказал Каллум, сохраняя серьезный вид.

– О нет! – Она в ужасе посмотрела на него. – Это самое нелепое, что он мог сделать, ведь он еще не произведен в сан, да к тому же гораздо моложе тебя.

Каллум вдруг расхохотался, и это было так необычно и заразительно, что она тоже засмеялась, хотя речь шла о нелепости поведения ее брата.

– Что ты ему ответил? Ты его поставил на место, надеюсь.

– Я выслушал его с большим вниманием и задал несколько весьма откровенных вопросов по поводу исполнения супружеского долга в постели. Не знаю, как я не расхохотался. Думаю, вовремя вспомнил, что женюсь на его сестре. – София ахнула и прикрыла рот ладонью, чтобы не прыснуть. – Но когда этот девственник начал бормотать что-то о воспроизводстве детей, я поблагодарил его и сказал, что мне теперь есть над чем подумать.

– Ты сделал из него посмешище, это было легкомысленно.

Но сама она еле сдержалась, чтобы не фыркнуть, что было бы непозволительно для леди. «Слава богу, он обладает чувством юмора», – мелькнуло у нее в голове.

– Легкомысленно? О нет, из нас двоих с Даном я был самым ответственным, – заметил он. Она подумала, что обидела его, но он улыбался. Хотя на дальнейшую откровенность и сближение рассчитывать не стоило, потому что он повернулся и сказал, как будто хотел прекратить дальнейшие разговоры: – Попытайся вздремнуть. Я тоже так поступлю, с твоего разрешения.

– Разумеется.

Она не устала или была слишком взволнована, чтобы заснуть в карете. Но послушно закрыла глаза и, только услышав его ровное дыхание, открыла, осторожно, чтобы его не разбудить, вытащила из сумки свой блокнот и начала рисовать профиль Каллума. Это было нелегко, карету трясло и раскачивало, но потом она увлеклась и перестала замечать неудобства, нанося черты спящего мужа на бумагу. Она почти закончила, когда он вздрогнул всем телом, хотя глаза его были закрыты.

– София… Нет, не надо…

Карандаш выпал из ее руки. Она схватила его руку:

– Каллум?

– Что? – Он проснулся мгновенно, расширенные зрачки уставились на нее. – Прости, я заснул. Смотри, мы уже подъезжаем, это Килбурн-Веллс. Лондон совсем близко.

Глава 8

Кэл с трудом стряхнул остатки кошмара. Он только что видел, как София исчезает в густом тумане, уходит, не оглядываясь. Странный сон. Он услышал, как она засмеялась чему-то, когда карета приближалась к Хаф-Мун-стрит. Ему нравилось в ней все: детская привычка фыркать от удовольствия, быстро меняющееся выражение лица, то, как она смеется над его шутками, и лукавый блеск в глазах, когда он рассказывал о том, как ее брат пытался научить его супружескому долгу. Оказывается, он еще может вновь радоваться жизни, хотя думал, что утратил это чувство навсегда.

Он взглянул на нее, помогая выйти из кареты, но она уже стала серьезной и, кажется, была даже немного напугана. Бледное лицо, серое платье – замужество не прибавило красок. Впрочем, это понятно – она вышла замуж, потому что он уговорил ее, и еще по расчету – спасала семью от нищеты ценой собственной свободы. Вышла замуж за человека, которого фактически не знала, ведь столько лет прошло! Теперь ей предстоит приспосабливаться к мужу и принять новый уклад жизни замужней женщины.

– Еще один твой дом. Это третий. Выглядит очень мило, – вежливо сказала она.

Он взял ее за руку, и они поднялись по ступенькам, в дверях уже приветствовал хозяев дворецкий Хоуксли.

Каллум держал ее тонкие пальцы в своей руке, чувствовал, как она напряжена, как держится отстраненно, но с любезностью хорошо воспитанной девушки. Вдруг его пронзила мысль, что сегодня ночью все условности будут отброшены, она станет его женой. «Она девственница, которая тебя не любит, – напомнил он себе. – Будь осторожен».

– Добрый день, мадам, сэр.

– Вы, должно быть, Хоуксли, – сказала София и, сделав над собой усилие, одарила дворецкого теплой улыбкой.

– Да, мадам. Хотите, чтобы я собрал весь штат, или послать к вам вашу горничную?

Кэл видел, как она украдкой бросила на него взгляд, но, не ожидая одобрения мужа, сразу ответила дворецкому:

– Будет лучше, если мы познакомимся сразу, если вас не затруднит, Хоуксли.

Прислуга была в сборе, они, видимо, стояли в ожидании за дверью, которая вела вниз, на кухню, потому что, как только дворецкий хлопнул в ладоши, они немедленно появились в полном составе.

– Миссис Датчетт, кухарка и экономка, мадам. Чиверс, ваша горничная. Эндрю и Майкл – кучера и лакеи. Прунелла и Джейн – служанки и помогают на кухне.

Последовали поклоны и приседания. Кэл автоматически запоминал имена – ему приходилось иметь дело с дюжиной клерков, слуг и торговцев, наполняющих его контору, а София, с улыбкой повторяя их имена, нашла для каждого несколько добрых слов.

Они просияли в ответ. У нее явно есть способность ладить с прислугой, решил довольный Каллум, пока Майкл брал его шляпу и перчатки. София пошла было наверх с Чиверс, но вдруг обернулась и распорядилась решительно:

– Пожалуйста, Хоуксли, подайте чай в гостиную через пятнадцать минут. В какое время вы хотите обедать, мистер Чаттертон? Или вы сегодня обедаете вне дома?

Он взглянул на нее. София стояла, полуобернувшись, одной рукой держась за перила, и вопросительно смотрела на него. Ждет, что он оставит ее в первую же ночь после свадьбы? И при этом сохраняет полное спокойствие и самообладание. Интересно, что она думает о нем?

– Я буду обедать дома. В семь тридцать, если это тебя устраивает, дорогая.

Она порозовела при слове «дорогая» и, кивнув, стала подниматься в сопровождении горничной.

Кэл стоял и смотрел ей вслед, пока она не исчезла. Жена и хозяйка – все было так неожиданно и приятно. Странная эта штука – судьба. Ведь если бы не кораблекрушение и не гибель брата, эта очаровательная и милая молодая женщина была бы его невесткой. Не женой.

– Сэр?

Кэл очнулся от глубокой задумчивости:

– Да, Хоуксли?

Тот сделал вид, что не заметил странного поведения хозяина, – он был хорошо вышколен и остался бесстрастным, не выказав удивления.

– Уилкинс ждет вас наверху, сэр.

Его новый камердинер, он в услужении у него несколько месяцев. Каллуму пришлось оставить своего личного слугу в Индии, тот был индиец и, разумеется, не мог бросить свою семью. И хорошо сделал – здесь он бы долго не выдержал. На корабле Кэл обходился без камердинера, обслуживал себя сам, а по прибытии в Англию постарался найти лакея, который понимает толк в одежде и вполне подходит на роль слуги одного из будущих директоров компании.

– Вы уже перенесли мои вещи из большой спальни и привели в порядок комнату на первом этаже? Отлично. Тогда попросите принести туда горячей воды.

Каллум поднялся на этаж выше, где была его спальня. Разумеется, он собирался регулярно посещать спальню жены, но не хотел врываться к ней в первую же ночь – нельзя же потворствовать своему желанию только потому, что она рядом и в его власти. Их будет разделять этаж, и это обеспечит ее покой, если его снова станут мучить ночные кошмары.

Уилкинс положил стопку чистого постельного белья и чопорно поклонился. Наверное, решил, что, поскольку теперь его хозяин женатый мужчина, такой статус требует большей формальности в отношениях. Каллум оглядел комнату. Она показалась ему довольно сумрачной.

– Ваши чемоданы уже здесь, сэр. Большой сундук мадам отнесут наверх, когда вы будете пить чай. Вам сейчас сменить белье?

Прежде всего ему хотелось принять прохладную ванну. Каллум скинул с плеч сюртук и критически осмотрел манжеты.

– Нет, это подождет, сделаешь, когда я буду переодеваться к ужину. – Он закатал рукава, увидев, что Эндрю вносит кувшин с горячей водой. – На вечер приготовь фрак, вечерние бриджи и полосатые чулки. – Он хотел подчеркнуть всю важность такого мероприятия, как первый совместный ужин мужа и жены. – И цветы в столовую и в комнату моей жены. Эндрю, вы займетесь этим немедленно.

– Сэр, я сейчас же отправлюсь в Шепард-Маркет. Прикажете розы? У них всегда есть розы из теплицы. – Слуга выглядел человеком, которому можно поручить такое ответственное задание.

– Они должны быть красивые и элегантные. Темно-розовые, если таковые будут. Цена не имеет значения.

Отдавая приказания и повязывая свежий шейный платок перед зеркалом, Каллум сам не понимал, что им руководит. Пытается ухаживать за новобрачной? Приносит своего рода извинения за свое поведение в Лонг-Веллинге, когда он напугал ее грубым натиском? Поймав взгляд слуги в зеркале, он поспешно согнал с лица озабоченное выражение. Какое это имеет значение? София довольна, и все пока идет гладко.

– Покупай цветы постоянно. На свой выбор, пока миссис Чаттертон не пожелает внести свои предложения.

В Индии цветы и гирлянды были в изобилии, их можно было купить за гроши. Но здесь они были роскошью, и София оценит эти знаки внимания, они ей покажут, что муж заботится о ее комфорте.

София сидела в гостиной, перед нею на столе были расставлены чайный сервиз на двоих, чашки, большой чайник, сахарница и прочее. Все должно было напоминать картинку домашнего уюта.

Она держалась несколько скованно, и Каллум, войдя, не мог понять почему.

Он сел напротив, принял из ее рук чашку чаю:

– Благодарю. Мне кажется, эта гостиная не очень уютна и пустовата. Странно, но раньше я этого никогда не замечал. – Он купил этот дом у такого же холостяка.

Возможно, ее присутствие и тот уют, который вносит в дом женщина, заставили его увидеть недостатки обстановки.

– Пожалуй. – Она задумчиво выловила ложечкой чаинку из своей чашки.

– Может быть, переедем? Думаю, здесь легко найти новый дом. Ты можешь выбрать тот, что тебе понравится. – Ему явно хотелось ей угодить.

– Но нельзя же менять дома только потому, что кому-то не понравились обои, Каллум!

– Почему? Вот в Индии сменить дом легко, буквально по мановению пальца.

– Но мне нравится этот дом, – запротестовала она. – Просто мы не сами его декорировали и обставляли, поэтому он кажется чужим. Вот старый дом в Лонг-Веллинге, когда мы его приведем в порядок и обставим по своему вкусу, будет наш. – И вдруг он увидел, как ее щеки порозовели. Ему нравилось, когда она смущалась, а еще нравилось, что он способен заставить ее смутиться и похорошеть.

Она привязана к дому, где произошло их первое свидание наедине и где он продемонстрировал, что такое настоящий поцелуй, напугав и разозлив ее.

Не надо было упоминать о том доме, спохватилась София и поспешно добавила:

– Но я уверена, что и здесь мы скоро почувствуем себя как дома.

Он положил ногу на ногу, слишком тесные бриджи могли выдать направление его мыслей при упоминании Лонг-Веллинга.

– Ты можешь декорировать этот дом, как тебе угодно. Он должен выглядеть приемлемым для приемов гостей. – Лицо ее просветлело, и он понял, что угадал ее желание. «Так и продолжай», – одобрил он себя. До сих пор он был скорее требовательным, чем любезным. – Можешь и мою комнату переделать. Она мрачновата.

– Сколько ты думаешь выделить для этого средств?..

– Сколько потребуется. Я тебе доверяю, думаю, ты не станешь слишком роскошествовать, заказывая сервизы из драгоценного фарфора и кожаные испанские занавеси.

– Нет, хотя испытываю искушение сделать это. Подумать только – я теперь в Лондоне и могу выбирать все из самых модных журналов и каталогов. Непременно последую их указаниям. – Ее темно-голубые глаза смеялись, отчего у него внутри потеплело. Безусловно, он хотел эту женщину, кроме этого, она давала ему ощущение комфорта и спокойствия. – Когда мы отправимся по большим магазинам и выставкам?

Она хочет идти с ним? Конечно нет. Просто хочет выяснить, станет ли он контролировать ее покупки. Вот с Даном было бы весело и забавно бродить по аукционам и базарам. Но без него? Нет, пожалуй, это будет утомительно и вызовет слишком много воспоминаний.

Дан обожал этим заниматься, ему нравились вещи экзотические, он и сам любил показаться эксцентричным, выделиться среди друзей. Выбирал обои диких расцветок, совершенно непрактичные и дорогие вещи. Сейчас на его месте Дан непременно отправился бы с ней по магазинам, стал бы шутить и дразнить Софию, делая прозрачные намеки по поводу качества кровати и занавесей, покупал бы фривольные безделушки так, ради смеха. Но между ним и Софией нет такой близости, и Каллум не хотел испортить ей удовольствие своим равнодушием к подобным вещам. Пусть переделывает здесь все, как ей захочется, он не станет ее стеснять.

– Каллум? – Склонив набок голову, София смотрела на него вопросительно, губы ее были изогнуты в лукавой улыбке.

Речь шла всего лишь о походе по магазинам, но он почувствовал, будто сдает какой-то важный экзамен.

* * *

– Ты справишься одна, – наконец ответил он и поставил чашку на стол. – Я буду слишком занят, пусть дом будет в твоем полном распоряжении. Когда решишь поехать, возьми с собой кучера и горничную.

Улыбка ее пропала, радость от его щедрости немного поблекла. Кажется, он не придавал значения этому занятию и не собирался в нем участвовать, его вполне устроит ее решение, главное – создать приличное обрамление для приемов, что будет способствовать его карьере. Разумеется, поход по магазинам, хоть и без него, доставит удовольствие, тем более что она выберет себе полный гардероб, но ей будет одиноко. У нее нет друзей и похоже, что не будет – молодая жена из провинции без всяких связей и с таким занятым мужем вряд ли сможет их приобрести.

София спохватилась, что он заметит ее расстроенное лицо, и старательно натянула прежнюю улыбку. Но момент был упущен, он уже вновь стал недоступен и серьезен. О чем еще спросить? Он переложил на нее содержание дома, его переделку и уже тем более не станет обсуждать ее новые наряды. Она растерялась, не зная, о чем с ним говорить, он тоже молчал. Пройдет еще долгое время, прежде чем у них появятся общие интересы, например дети и их воспитание. Но до детей еще далеко, для этого многое должно произойти между ними во французской спальне наверху.

– Что-то не так, София? – Он недовольно нахмурился.

Урок на будущее – ей придется лучше маскировать свое настроение.

– О нет, все в порядке. – Она пыталась говорить с прежней беспечностью, но вышло немного фальшиво, и он удивленно поднял бровь, словно подозревая, что она что-то скрывает. – Пойду наверх, надо распаковать вещи. – Ей хотелось поскорей уйти.

– Не уверен, что ты должна заниматься этим в день своей свадьбы. Если бы не утомительное для тебя путешествие, я предложил бы сегодня вечером пойти в театр. Но…

Он встал и как будто навис над ней своей высокой фигурой, и сразу гостиная сделалась тесной. Ее глаза теперь невольно оказались на уровне его пояса, и она не могла не отметить, что он ожидает сегодня вечером в первую брачную ночь более приятного времяпрепровождения, чем поход в театр. Она поспешно вскочила, не заботясь о грациозности движений, совсем не в духе леди.

Щеки ее горели, и, понимая это, она краснела еще больше. Все последние дни она старалась не извлекать из уголков памяти воспоминания об их посещении старого дома в Лонг-Веллинге, отчаянно сопротивляясь им, – так ребенок скрывает зубную боль, чтобы его не отвели к дантисту. Глупое сравнение, ведь подчиниться Каллуму в постели вовсе не пытка. Наверняка все будет не так уж плохо. Но очень стыдно и неловко.