Текст книги "Снежный король. Сны об Александре Блоке"

Глава 3 Приговоренный

В порыве вьюги кружились на маскараде пары в начале века дьявола, и создавались невероятные по силе своей легенды. В творении ее принимали участие все. То хор возникал в завывании вьюги, то отдельные голоса раздавались.

Они звучали, смолкали, исчезали бесследно. Миф обрастал новыми и новыми подробностями, уносясь от реальности в неведомую даль. И он появлялся перед ними. Он был или только казался, смертельно бледный, восхитительно-прекрасный Снежный король.

Он пришел, он был вместе с ними, они могли бесконечно долго слушать его изумительные стихи. Они видели ли в сиянии, как записала юная Марина Цветаева. Она была особенно пристрастна, а потому заостряла и обнажала все чувства, о том, что он странно пленителен, не забывали упомянуть и мужчины, он чародей, сын волхва самого – этого первого чародея в славянском мире, потому околдовывал и завораживал их души.

Я не знаю лица страшнее,

Я не знаю прекрасней лица.

Воскликнула в беспамятстве своем поэтесса, в последнее время бывшая с ним рядом.

Ведала ли она, что пишет, или ее рукой водил кто-то другой, хотевший приоткрыть миру завесу его тайны.

.Но именно в этих откровениях и оставалась невероятная сила его таланта. И кажется, он отвечал ей на эти строки

Твой будет ужас бесполезный

Лишь вдохновеньем для меня.

Узнавал ли он себя в образах, которые они создавали? Кажется, он все дальше уходил не только от реальности, но и от великолепного мифа

Он соединился с метелью, которую очень любил и готов был творить из нее и костры и распятья.

Бескровным пламенем метели

Был легкий лик осеребрен.

А ей досталась роль его Ангела Хранителя, потому что все остальные роли успели до ее повеления раздать другим.

Но как же трудно, порой невыносимо было его хранить

Вы, приказавший мне: «Довольно, иди, убей свою любовь,

И вот я плачу, я безвольна»

Он так и останется для нее «Плотью, почти что ставшей духом»

А она так и не поверила, что реальный, живой человек смог бы ее оттолкнуть, от нее добровольно отказаться.

Потому и казалась его улыбка им мертвенной и сухой, а сам он чаще виделся призраком, а не человеком.

Тебе улыбнется презрительно Блок

Трагический тенор эпохи.

И кто из них решился бы увидеть, и описать душу Демона?

А возможно они просто не знали, кто он такой.

Это был жуткий и холодный взор бесцветных глаз, и в них лучше не смотреть вовсе.

Но соперник его сравнит их с подземными озерами.

И так получилось, что без него, для оставшихся в живых жизнь не имела только никакого смысла.

Он никогда не отводил своего взгляда и пугал и зачаровывал всех, кто попал в поле его зрения

В глазницах, опьяненных адом,

Томилась звездная печаль,

– напишет М. Цветаева, которая боялась к нему приблизиться.

И невольно замыкался странный круг.

Совпало, сошлось в одном человеке то, что стало цепью таинственных загадок, и то, что называли они странным именем, которое позднее огласит М. Булгаков – Князь Тьмы.

А он до конца пытался подняться в небеса и не знал, как это можно сделать.

И его сущность открылась самым прозорливым из людей

Благородный и преступный,

Избалован, дерзок, горд,

Ледяной блестящий лорд

Упоен и равнодушен.

С ним рядом любой казался слишком суетлив, мелок, ничтожен. И он неизменно возвышался над всеми и оставался недосягаем.

Рок и боль венчают Блока – напишет тот, кто объявил себя гением Игорь Северянин.

Образ мраморного мертвеца, если вдуматься, это не просто красивая метафора, это та реальность, в которой он продолжал жить.

Трагический пришелец, его не пытались даже узнать и понять жители земли, он знал дивные миры, до которых не дотянуться другим.

Глава 4 Иллюзия страсти

Нежный призрак,

Рыцарь без укоризны,

Кем ты призван

В мою молодую жизнь?

М. Цветаева

Прага дарила покой и уют беспокойной вечно мятущейся душе. Все муки адовы были пережиты и пройдены. Оставалась только Прага и сны о России, которой не было и не будет больше никогда.

Тосковала ли она по ней, снилась ли ей эта странная иллюзия, как знать?

Мне совершенно все равно,

Где совершенно одинокой быть

Странное признание, в которое верится, если вспомнить о ней.

Но было прошлое, такое же странное, как и вся остальная жизнь переполненная иллюзиями. Это они жили, страдали, и влюблялось в кумиров, старались приблизиться к ним и быть рядом. Разве не сообщила всему миру ее счастливая вечная соперница

Я пришла к поэту в гости.

И приходила, и свидетельство тому его странный ответ, где даже обрывки разговора вплелись: «Красота страшна, вам скажут». Но смогла бы она вот так прийти и говорить с Богом?

Она ответила для себя и для всех на этот вопрос еще тогда в 1916 ом. Как же давно это было, кажется даже и не в этой жизни.

Я на душу твою – не зарюсь!

Нерушима твоя стезя,

В руку, бледную от лобзаний,

Не вобью своего гвоздя

И по имени не окликну,

И руками не потянусь,

Восковому, святому лику,

Только издали поклонюсь.

В бессилии она закрыла глаза и вспоминала, как это было там, в России, в разгар всех пожаров и бунтов, когда назначили поэтический вечер. И она узнала, что там будет он.

Стихи были переписаны на белые листы. Она знала, что это последняя возможность передать их тому, кому она молилась, кому они и были предназначены. В тот момент она была уверена, что если кто-то и должен был их прочесть, то именно он, и знать о ее отношении к нему.

Она не задумывалась о том, как не сладко быть богом. А в те времена лихие и совсем невыносимо. Она просто летела и замирала от восторга и ужаса – видеть и слышать его – вот величайшее счастье и последняя радость, которая им была еще дарована в годы глухие или лихие.

Он вышел в белом свитере. Какая-то странная дама рядом, чужая, хотя кто не был тогда ему, как и ей чужим? Совершенно инородное и чужое создание в этом зале. Как и она сама. Но и с ним она не почувствовала родственную душу, а только видела, как он замучен, отрешен, как он живет в мире своих снов и иллюзий, совсем не касаясь реальности. Но только так и можно было выжить, говорят та, которая была дружна с ним с самого начала, уезжая, объявила его предателем. Каково было ему слышать это?

Он читал что-то для них такое далеко и такое ненужное, что мороз пробегал по коже. Еще бы немного, и она бросилась бы на сцену, чтобы заслонить его высокого и широкоплечего, собой, чтобы ему не было так неуютно и так мучительно больно оставаться перед ними наедине.

Но не бросилась, не успела, потому что кто-то из первого ряда крикнул дерзко и дико, теперь все так было в мире рабов, ставших господами.

– Да он же мертвец

– Да, я мертвец, – сказал он, беззащитно улыбнулся и отправился прочь. Сколько они не хлопали и не звали его назад, он так больше и не появился.

Она напишет позднее об этом случае, о том, что тогда творилось в этом зале и в этом мире:

Думали – человек!

И умереть заставили,

Умер теперь. Навек

– Плачьте о мертвом ангеле

Но когда она заглянула в рукопись, то сама удивилась – написано это было в 1916, до всех тех событий. Как странно путаются в ее дали все даты и цифры, если бы не было написано своей рукой, она бы и не поверила в то, что все знала заранее. Она не видела его в 1916, только позднее, но уже видела и знала все заранее? Как страшно быть Кассандрой в любом времени, особенно когда тебе верят, а если и не верят, все равно все сбудется.

О, поглядите, – как

Веки ввалились темные!

О, поглядите, – как

Крылья его поломаны!

Черный читает чтец,

Топчутся люди праздные…

– Мертвый лежит певец

И воскресенье празднует.

Она знала, уже тогда, что случится с ним и с ними со всеми, но кто тогда не знал этого, только говорить и даже думать боялись, надеясь, что если не произносить вслух, не думать, то и не случится.

Но нет, все пошло по написанному, и еще страшнее

Могли ли знать эти люди, от которых разило перегаром, и смертью, кто был перед ними, а сами они – могли знать?

Они говорили его романах, о грехах. Сплетням не было конца и края, он и сам словно бы испытывал их на прочность, подбрасывая все новые и новые версии всего, что случалось с ним или могло случиться, наверное, потому что очень страшно было думать о самом главном, о предназначении, и только она видела совсем иное:

Шли от него лучи-

Жаркие струны по снегу.

Три восковых свечи-

Солнцу-то! Светоносному!

А тот страшный вечер поэтический? Она обмерла, и поняла, что все кончилось. Листы со стихами оставались в руках. Она вспомнила о них и толкнула туда, за кулисы, где он скрылся, дочь, понимая, что сама не сможет пробраться, приблизиться, особенно теперь. Она сказала потом, что передала их ему в руки.

Но он ничего не сказал и, кажется, напугал ребенка в полумраке переходов, какие только призраки могут являться.

№№№№№

В тесной комнате было душно и накурено. Елена перебирала записки, какие-то послания, от тех из прошлой жизни. Эти вряд ли могли что-то написать. Да и не было такой потребности у тех, кому приказано было идти и слушать поэта. И пошли, и слушали, и обрадовались, когда кому-то особенно дерзкому, а скорее наглому, удалось завершить вечер раньше, потому что ни черта они в этом не понимали. Какая поэзия, когда есть дела важнее – им надо было мировой пожар раздувать, да и свой мир от мусора очищать. Им было жаль тратить время на какие-то старорежимные и совсем уж непонятные стихи.

– Как это все дико, – наконец обратился он к своей помощнице, – и сколько еще это может продолжаться?

Она читала какие-то записки, отбрасывая те, в которых были гадости и непристойности, старые сплетни и глупые вопросы.

– Что же вы молчите, – немного оживился поэт, – все, – там такое, чего нельзя произнести вслух?

Он вспоминал лицо поэтессы « безумной гордячки», которая упрекала его в предательстве, и предрекала крах и скорую гибель. Она оказалась права – женская интуиция никогда не подводит.

Он не сразу расслышал голос Елены:

– А здесь стихи, хорошие, смотрите:

И проходишь ты над своей Невой

О ту пору, как над рекой– Москвой

Я стою с опущенной головой,

И слипаются фонари

Он пристально взглянул на нее, так как смотрел всегда на влюбленных в него женщин, и они отводили глаза первыми. И она отвела.

– И вы смутились, – улыбнулся он, и протянул руку к бумагам:

– Это личное, это я сам должен прочитать.

Он посмотрел немного на листы, положил их, свернув в карман пиджака, резко встал и подошел к окну.

Долго, очень долго стоял он у грязного от дождя и всех бурь окна. Она видела только его широкую спину, не решилась его окликнуть, и не могла даже представить себе, как и все, кто было с ним во все эти годы, о чем в такие минуты мог думать поэт.

№№№№№№

Так и произошла их единственная встреча с той, которая никогда не посмела бы приблизиться. Его месяцы и даже дни были уже сочтены, ей оставалось жить и мучиться еще два десятка лет. До последней минуты, до последнего вздоха с ним будет ее вечная счастливая соперница, у которой было все и сразу– Анна Ахматова.

Мы коронованы тем, что одну с тобой

Мы землю топчем, что небо над нами – то же!

И тот, кто ранен смертельной твоей судьбой,

Уже бессмертным на смертное сходит ложе.

Она никуда не уехала тогда, она оставалась там, в зареве пожаров. Королева не покидала своего королевства. И чем черт не шутит, им, возможно, еще доведется встретиться в этом мире, хотя верилось в это с трудом. И трудно даже представить себе, что это может быть за встреча в мире, где торжествуют только иллюзии и никогда не было и не могло быть ничего реального, для нее, по крайней мере – иллюзия жизни, иллюзия страсти. И только стихи настоящие, но в том – то и беда, что стихам не надо революций, что она погубит ту последнюю реальность – которая у них оставалась – их творчество. Но они этого не знают, и знать не хотят.

В певчем граде моем купола горят,

И Спаса светлого славит слепец бродячий,

– И я дарю тебе свой колокольный град,

Ахматова! – и сердце своей в придачу.

Глава 5 В плену у Мертвой царевны

Поэту снился удивительный сон, он повторялся снова и снова, менялись делали, но сам сон оставался неизменным, морская гладь без конца и края. И по поверхности ее скользила прекрасная лебедь – дева птица, птица с женским лицом.

Кажется, она шагнула в этот мир из сказаний древних славян. Ему казалось, что он может достать до нее, если протянет руку. Но он словно бы окаменел, и тогда она уплывала от него все дальше и дальше, и понятно было, что ее уже не достать, до нее не дотянуться. Но она чаровала, она звала его с собой, и нужна была невероятна сила, чтобы устоять на том самом берегу, чтобы не шагнуть в безбрежность вод и не утонуть.

– Она пришла не за тобой, ей нужен художник, – слышал он голос где-то рядом, но не поворачивал головы, ему не хотелось видеть того, кто произносил эти слова.

Поэт не сомневался, что пройдет какое-то время, и он встретится с царевной, обязательно встретится, только где и как будет происходить эта встреча, он не знал, а то, что она случится, не было никаких сомнений.

№№№№№

Ветер на Невском в тот вечер был особенно свиреп.

Поэты брел, не разбирая дороги, понимая, что он удаляется от своего дома, значит, возвращаться будет дольше и труднее. Но его вела какая-то дивная сила, и он просто шел и шел, не думая о том, что случится потом, как и что там будет дальше, сможет ли он вернуться домой. Такой лютый ветер может сбить с ног и заморозить упрямца, который идет куда глаза глядят и не поворачивает домой.

Ему ли не знать, что все самые невероятные события и необдуманные поступки совершаются именно так, как правило, о том ему не приходилось жалеть. Но как знать, может на этот раз он пожалеет обо всем.

Наконец он почувствовал, что пришел туда, куда нужно, огляделся внимательнее, не понял, что это было за место. Остановился перед дверью мастерской знаменитого художника, хотя ни о чем не думал, и не собирался к нему в гости без приглашения. Как вообще можно вторгаться в жизнь творца, если тебя туда не приглашали? Это просто недопустимо, так нельзя поступать, – убеждал его незримый спутник, наверное, и толкнувший сюда, но по дороге он передумал и теперь пытался удержать поэта.

Как правило, он, так и не поступал никогда. Вот и на этот раз решил молча уйти, понимая, что с ним, с его творениями будет связанно что-то очень важное, но тяжелое, может быть гибельное, а он был так молод, все только начиналось, он не написал еще самое главное, все это только подступы к творчеству, столько всего впереди. И все его шедевры еще на свет не появились, но обязательно появятся, для этого он пришел в мир и не уйдет, пока не сотворит всего, что от него требовалось высшими силами.

Но с кем он мог тут встретиться? С демоном, конечно с Демоном, о котором так много говорили поэты, то с восторгом, то с ужасом. Никто, наверное, не хотел так страстно увидеть Демона, сидящего среди каменных цветов между небом и землей, и не желавшего больше двигаться. Демон снился ему, он писал, и снова будет писать о нем, но там, за стенами Мастерской была картина, которую он не мог не увидеть сегодня, сейчас. Незримая, она манила, она влекла за собой. Ради этого он готов был нарушить все приличия, разве не так поступил бы и сам Демон, не тот дерзкий гусар, а взращенный в его воображении герой прошлого и грядущего.

№№№№№

Где-то в глубине души Поэт и сам привык считать себя Демоном. И не тем, которого нарисовал в свое время мятежный гусар, а вот с этим тяжелым, многогранным воплощением его на полотнах, где все время были то лиловые, то черные тона, и самого Демона не так просто было разглядеть в нагромождении мазков гения. Надо было всматриваться и вслушиваться, только тогда он проявится, откроется и может явит свою суть сам, если захочет, если посчитает нужным.

Поэт считал художником гением, что бы там о нем не говорили новоиспеченные критики. Он мог рассматривать его полотна часами, и сила притяжения тех полотен становилась все явственнее. Не эта ли сила и привела его сюда, он не почувствовал даже, что начал замерзать и нечем было дышать больше. Надо возвращаться, иначе он совсем замерзнет и не сможет двигаться. И тело его найдут случайные прохожие, узнают и это будет самой громкой сенсацией завтрашнего дня. Но пока ему не хотелось творить такие мифы, он должен был жить и писать.

Но словно по воле каких-то непроизнесённых волшебных слов, дверь в мастерскую распахнулась, и какая-то дама предложила ему войти. Похоже, что это была знаменитая певица, жена художника, хотя в полумраке этого не рассмотреть,

– Да проходите же скорее, там так холодно, сколько же можно стоять? – она показалась ему феей из неведомой страны, спасительницей, и он, с трудом сдвинувшись с места, вошел в полутемную прихожую, кто-то помог ему снять пальто. А та самая дама проводила его в просторную Мастерскую. Но все это происходило словно во сне, он не чувствовал реальности, не ощущал ее совсем от холода или волнения, вдруг охватившего душу.

№№№№№№

Художник сидел перед мольбертом около окна, там, где света было чуть больше, и работать легче, и теперь повернулся к гостю, с интересом его рассматривая.

Поэт начал что-то неторопливо объяснять. Говорил о том, что он не собирался вторгаться, но все вышло само собой, а ноги сами привели его к Мастеру.

Художник остановил его каким-то едва уловимым жестом.

– Ко мне все так приходят, я знал, что вы будете нынче. Сон приснился, и я ждал вас, попросил Надюшу посмотреть, где вы запропастились.

Стала любопытно, что скрывалось за словами, знал ли он, кто перед ними стоит, или просто знал, что кто-то будет у него в гостях.

Слава его была огромна, но среди стихотворцев, художник жил совсем в другом мире, и он не обязан был что-то о нем знать.

– Ваши Прекрасные Дамы столько шума наделали, вот и моя жена только о них говорит, – прибавил Мастер, заставив гостя смутиться.

Хотя для кого было секретом его имя, его слава, и все-таки в данный момент, в данном месте это прозвучало неожиданно и смутило, хотя такое случалось крайне редко, недаром его прозвали Снежным королем. Хвалу и клевету он принимал равнодушно, как и завещал гений золотого века.

Впрочем, и смятение и смущение быстро растаяло. Словно зачарованный, он подошел к полотну и замер перед ним. И это был не Демон, к которому он шел так долго и упорно, вовсе не Демон, это была прекрасная царевна, Царевна лебедь плыла куда-то вдаль, едва повернув голову и увлекая его за собой в те бездны на тот свет, на остров Буян. Она звала, она манила, она просила следовать за ней.

Он так часто слышал сказки, знал, что она приходил в этом мир за кем-то из живых, чтобы увести его с собой в свой мир, на тот самый остров Буян – остров мертвых, где и встретил ее князь Гвидон и сделал своей женой.

Как же она была прекрасна, глаз не оторвать. При всей своей проницательности поэт не ведал, что встретит тут такую красоту, что забудет на время про Демона, будет стоять перед ней и не двигаться, не дышать даже.

№№№№№№

Художник наблюдал за ним молча, он отложил кисти, повернулся спиной к полотну, что очень удивило его жену, любимую единственную жену, но и она сама укрывшись в тени другого полотна, того самого Демона сидящего, наблюдала за поэтом. Муж был прав, она читала все новые его стихотворения, она знала его Прекрасную Даму чуть ли не наизусть и чувствовала, что он еще сможет написать самое лучшее и прекрасное творение, а ведь уже звучала «Незнакомка», и это стихотворение сводило многих с ума.

Сколько раз она перечитывала текст, стараясь понять, в чем его колдовская сила, но так и не смогла этого узнать.

Дыша духами и туманами,

Она садилась у окна.

И пахли древними поверьями

Ее волнистые шелка,

прошептала Надежда и смолкла, боясь, что поэт ее услышит.

Но он ничего не слышал, он смотреть на Царевну Лебедь и не мог оторвать взора.

– Как вам это удается? – очень тихо спросил он

– А так же как вы уводите всех женщин, наших жен тоже своей лирикой, своим порядком слов, чарующей души музыкой.

Поэт ничего не это не отвечал, даже и не слышал того, что говорилось.

Надежда поскорее улизнула куда-то, она не хотела слышать того, о чем говорил ее муж, боялась выдать себя.

Поэт оглянулся по сторонам, словно искал ее, наверное, хотел сравнить с той, которая не отпускала его и на миг.

– А ведь вы пришли не к ней, – услышал он голос художника.

– Да, конечно, к Демону, но не сейчас, не в этот раз, потом, – забормотал он, – этого слишком много для одного раза. Живопись не знает пощады, она захватывает наши души целиком и больше не отпускает. Лебедь меня точно не отпустит, я знаю это, она страшнее Демона, и прекраснее.

№№№№№№

Жена художника упрекала себя за то, что оказалась такой не гостеприимной, не предложила гостю чаю, хотя все было готово к чаепитию. Но она не смогла выйти туда и вести себя свободно и непринужденно. Она боялась упреков ее гения, а еще больше презрительной усмешки Поэта. Что происходило с певицей, для которой сцена была родным домом, как такое вообще могло происходить в ее собственном доме, рядом с любимым мужем.

Но она ждала, пока он уйдет и вернулась к мужу только когда хлопнула дверь, и поэт растворился в метели.

Мастер ни в чем ее упрекать не стал. Он все понимал, он ее так хорошо знал, и даже радовался, что она не вышла, не возникло неловкости, в которой он пребывал бы, окажись его жена и Поэт лицом к лицу. Наверняка ничего страшного бы не случилось, хотя, как знать, над не дано предугадать как слово наше и вот такое свидание отзовется. Но стоит ли искушать судьбу, ведь у него есть только одна женщина и никакой другой никогда не будет.

№№№№№№№

Поэт довольно быстро шел в сторону своего дома, кажется ему удалось избежать того притяжения, он смог вырваться из Мастерской, а это стоило немалых усилий, ведь он глаз от Мертвой царевны не мог отвести.

Он вспомнил о жене Мастера, сумевшей как-то ускользнуть и спрятаться, теперь это вызывало досаду, кажется, ей до него не было дела. Она сама умела чаровать и притягивать к себе людские души. Но она ли была изображена на полотне? Это и хотелось выяснить поэту, ведь мистика картин известна всем, а у его картин сила двойная и тройная. Вряд ли он стал бы так рисковать, изображая ее, там застыла совсем другая красавица, наверняка совсем другая. И хотелось узнать, кто она такая, и разыскать ту, изображенную на полотне. Но как и где ее искать?

Чай поэт пил дома с тетушкой и матушкой и рассказывал, куда он на этот раз забрел и что там видел.

В тот день они не могли знать, что Мертва царевна очень скоро увлечет на остров Буян, в свое царство самого художника, что она пришла за ним и сторожит его покой и сон, боясь его отпустить. Она не умела и не любила ждать.

В тот вечер поэт размышлял о том, как страшна красота, какая в ней скрыта невероятная сила и прелесть, сколько всего там кроется. А ночью, во сне, он видел, как уплывает от него Лебедь в мир иллюзий. Он встретился с ней, он увидел ее, потому она решила его оставить в покое.

– Она уплыла, но обещала вернуться, – сказал он утром матушке. И она поняла о чем он говорит.

Больше они о магической картине не говорили никогда.