Текст книги "Мы встретимся снова. Мифомистика 21 века"

Глава 10 В объятьях страсти и музыки

Когда в наш мир врывается музыка, то возможны любые чудеса. Она подтверждает и самую любимую теорию о том, что ничего не начинается и не заканчивается, что все мы не в первый и не в последний раз приходим в этот мир. И были у каждого какие-то иные жизни, которые особенно ясно проступают именно в такие часы смены года, когда распахнуты времена времени и одни души устремляются в грядущее, а другие в прошлое свое.

А рождественскую ночь было предчувствие, что должно случиться что-то невероятное, до двенадцати оставалась еще четверть часа. И Алина почувствовала, что тьма отступила.

Ничего нельзя придумать, можно только вдруг вспомнить то, что уже случалось с нами, что было когда-то.

Тьма отступила. Это было такое странное чувство, что она поняла, что может задохнуться, от радости, восторга и страха перед тем миром, который и должен был открыться в такие минуты.

Когда мы стоим на пороге какой-то давней тайны и понимаем, что она будет раскрыта через мгновение, то именно такие минуты ожидания и предчувствия и остаются в памяти на все оставшиеся дни.

Но что мы знаем о нашей реальности, когда возникает неожиданно чувство, что все уже было, мы переживали что-то подобное. Почему услышав впервые «Баллады» Шопена, она узнала их и не просто узнала, но и сама могла бы воспроизвести каждую из них, как выученное когда-то стихотворение, и если какие-то кусочки и ускользали из памяти, то за миг до звучания, они возникали снова.

В тот момент ей предстояло узнать и увидеть, как это было прежде, в иной жизни.

Почему она тянулась с самого начала именно к пианистам, и остальные музыканты стояли только в тени. Конечно, рояль зазвучал в ее жизни немного раньше, чем все остальное, но ведь не только это было главным. И она знала, что этим ее пристрастиям есть еще какое-то объяснение. Должно быть.

Она немного испугалась и растерялась. Она боялась покинуть привычное пространство, но любопытство оказалось значительно сильнее. Если так и оставаться здесь и не использовать этот шанс, то тайна навсегда останется тайной, а этого ей вовсе не хотелось. Так много было обещано, и вдруг.

Вдруг странный вихрь закружил с невероятной силой. Она закрыла глаза и замерла, понимая, что лучше не видеть того, что происходит в снежном пространстве, хотя, почему оно обязательно должно быть снежным?

Нет, там стояла золотая, очень теплая осень, она сначала почувствовала, а потом и увидела это. И это была старая усадьба. Конечно, та самая, о которой она читала не только у любимого Тургенева, но и сама писала так часто, в таких подробностях, что ей это прекрасно известно. Особняк белел где-то в глуши старого сада. Окна распахнуты в сад, и она сидела на какой-то скамейке. Но она ли это была или кто-то совсем другой, какая разница, главное видеть и слышать все, что там происходит.

А она видела и слышала. О такой усадьбе она мечтала и ненавидела революционеров именно за то, что они разрушили всю эту жизнь до основания.

Но в памяти каждого из тех, кто жил прежде, она непременно должна была оставаться.

Алина поднялась и шагнула в тот огромный дом с его коридорами и залами. Сумрак опустился на этот мир, ветер колыхал прозрачные шторы, и где-то звучала музыка, она пошла на эти звуки, и они стали приближаться. Шопен увлекал ее за собой.

Свечи вспыхивали за ее спиной, их словно зажигала какая-то неведомая рука.

Она вспомнила собственный роман, самый удачный, который писала на одном дыхании, даже не понимая, как это происходило, и конечно он назывался «Лунная соната». И теперь Алине казалось, что она сама шагнула в пространство этого романа. И в зеркалах, от которых так трудно было оторваться, она видела стройную даму лет тридцати пяти. И здесь у нее должна была быть взрослая дочь. Но что есть реальность и что сон, ворвалась ли она в другую свою жизнь или только остается свидетелем жизни чужой.

Сон был явью, а явь, та, к которой она успела привыкнуть, исчезла где-то и в тот момент она не смогла бы до нее дотянуться.

Легко вписывающая себя в начало двадцатого века, все знавшая об этом времени, пушкинскую эпоху она не трогала пока, и вторая половина 19 века вдруг открыла перед ней свои просторы. Может быть, потому ей так и хотелось проникнуть в этот мир.

Она пыталась понять, где находится эта усадьба, но пока не могла этого знать.

Но в тот момент, когда она шагнула в этот мир, зал заполнился людьми. И какие-то нарядно одетые дамы направились к ней, и она растерялась только на миг, а потом улыбнулась, заговорила и почувствовала себя в своей тарелке.

Она говорила о чем-то, спрашивала кого-то и улыбалась своим гостям. Алина поняла, что она была тут хозяйкой. И конечно, это была ее усадьба. Здесь ее называли Анной, и она дала себе установку привыкнуть к этому имени. Тем более что и в той жизни оно было для нее не совсем чужим.

– Мама, мамочка, – он приехал, – услышала она голос юной девушки. Она должна была ей что-то ответить и улыбнуться. И она только слегка кивнула. Удивительно было увидеть свою почти взрослую дочь, она была наверняка влюблена в того незнакомца, о котором оповещала эта Наташа Ростова всех ее гостей.

И самое удивительное, ее и на самом деле звали Наташа, какое совпадение, хотя она понимала, что память, так причудливо действуя здесь, подсказывает ей правильные ответы.

Но кто же там приехал. Ведь это может быть, и сам император пожаловал, вдруг мелькнуло у нее в сознании, и от этого ей стало дурно, и платье было так сильно затянуто, что она не могла нормально дышать.

Но кто же здесь император – Александр Первый или Второй, или, скорее всего, Николай Первый – этого ей и хотелось больше всего. Она так часто думала о нем и о его эпохе, что было бы обидно узнать, что он уже ушел, или еще не пришел в этот мир.

Она хотела понять что-то о странном бунте, которым ознаменовались первые дни его правления. Ей хотелось видеть, как он поднялся и расправил плечи, общался с Пушкиным и его красавицей – женой и встретил известие о гибели мятежного гусара, который осмелился бросить ему в лицо такие обвинения в крамольных своих стишках. Но, перечитывая их позднее, она понимала, насколько злобный и запальчивый гений был не прав по отношению к нему, хотя стоило ли на эту писанину вообще обращать внимание. Может, от этого и произошли все дальнейшие беды и страдания, что литература играла совсем не ту роль, которая была ей отведена и пыталась все перевернуть беззастенчиво с ног на голову.

Но у императора была железная воля, и она помогла ему удержать бунтовщиков в узде, и сохранить те самые великолепные усадьбы, которые были разрушены значительно позднее, после его ухода.

Высокий худой человек в черном шагнул к ней навстречу, она не могла не узнать самого Шопена, и от этого затрепетала еще больше. Конечно, не в императора, а именно в него должна была быть влюблена ее дочь, чтобы через века передать своим далеким потомкам этот восторг и эту странную любовь.

Она и представить себе не могла, что этот человек существовал, что он не был таким же мифическим персонажем как Добрыня Никитич или Дунай, но ведь свидетельством его жизни остается его гениальная музыка. И он жил и творил в то время.

По восторгу окружавших она поняла, что он уже прекрасно им известен, а еще говорят, что гении признаны были только после смерти. Но это не могло касаться Федерико Шопена.

А он уже стоял около нее и как-то странно улыбался, такой грустной была эта улыбка:

– Мы с вами еще не встречались, графиня, но я много слышал о вас от вашей дочери, – слышала она немного глуховатый и очень тихий его голос.

– Судьба не сводила нас до сих пор, – улыбнулась она, и поняла, что почти уже владеет собой.

Она хотела понять, пустая ли это любезность, или было нечто большее, и вдруг отрывки каких-то воспоминаний промчались перед нею, бедный скрипач, гусляр на берегу реки. Еще какой-то странный человек, и она в его объятиях. И она поняла, что они с этим человеком встречались и в других жизнях, и даже были близки, очень близки, но она снова перенеслась в этот зал, куда только что прибыл знаменитый пианист и композитор.

Кажется, и он понял и почувствовал то, что они уже где-то встречались. Но она, пристально взглянув в его глаза, поняла, что они не улыбается даже, когда он сам улыбался, наверное, именно его и видел мятежный поэт, когда писал своего Печорина.

И она окунулась в водоворот той жизни. И был раскрыт рояль, и зазвучала в тот же миг «Баллада», большего чуда и представить себе было невозможно. Самая ее любимая. Это было похоже на бред, на чудо, но она слышала каждый ее звук. Баллада Соль минор, вторжение огненных, дерзновенных сил, и раскат мягкого тембра заставила погрузить в мир живой музыки. Она забыла об окружающем ее мире. И только взглянув на Ольгу, так звали ее дочь, и поняла, насколько та влюблена в Пианиста. Скорее всего, эта первая любовь. Но музыка, ее отрешенность и восторг, затмили все в одно мгновение. И странно чувство возникло в ее душе, когда они встретились взглядами. Впрочем, в то мгновение, потрясенная, она даже не была уверенна в том, что он видит ее или кого-то из окружающих. Он просто смотрел в глубину собственной души.. И в этом порыве она неотступно следовала за ним.

Анна ясно поняла, почему она до сих пор боялась прикоснуться к музыке и старалась держаться от нее на приличном расстоянии. Она поглощала, заставила человека раствориться в ней. Какими странными могут быть сближения.

– Он остановится у нас, мамочка, как обычно, – говорила ей Ольга.

Она только растерянно кивнула в ответ, хотя и понимала, что должна бежать от него. В мире музыки и чувств может случиться что-то невероятное, она больше не была вольна в своих порывах.

Восторг был смешен со страшной тревогой, с которой взрослая женщина никак не могла справиться, но что должна была чувствовать юная девушка. Она мимолетом взглянула на свою дочь.

Она распоряжалась о комнатах, в которых должен был поселиться пианист. И вдруг Анна поняла, что она не просто врубилась в ткань своего романа о пианисте, но рождался новый сюжет, реальность, в которую она попала, расшифровывала ей то, что происходило тогда, но чего она не вспомнила, или просто не могла знать. Она знала, что обязательно перепишет и появится новая версия ее повествования. По-другому они и не рождались, кто бы мог с этим поспорить.

Смолкла музыка, разъехались гости, в усадьбе все заснуло, когда она отправилась в свои покои. Теперь это был ее мир и ее жизнь. И она знала, где расположены ее комнаты. И служанка, поджидавшая ее, помогала ей раздеваться. И это было самым странным в ее реальности, но и на этот раз Анна постаралась сохранить спокойствие. И только когда она осталась одна, а служанка незаметно исчезла, она услышала знакомый голос, и порадовалась тому, что осталась там все-таки не одна.

– Ты все время рвалась в начало 20 века, прости, я немного перепутал времена.

– Но куда мы попали, ты хоть немного расскажи мне о том, – попросила она своего невидимого собеседника.

– Это 32 ой год 19 века, все еще живы, – процитировал он слова известной песенки.

Какое-то мгновение бес молчал, ей показалось, что он успел сбежать, но тот снова подал голос.

– И как ты успела заметить, в усадьбу графини Анны Лопухиной приехал знаменитый пианист, который еще при жизни был окутан мифами, один из них ты своими руками и должна сотворить, а почему бы и нет, – то ли шутил, то ли говорил серьезно бес.

– Я так и подумала, здесь император Николай, пять лет до гибели Пушкина, красавец Дантес очаровывает первых красавец. И я могу с ним встретиться.

– А он-то при чем тут? – возмутился бес.

– Но мне в детстве всегда хотелось увидеть его портрет, и пусть простят меня пушкинисты, но я никогда не считала его в чем-то виноватой. Это он невольник чести, это ему исковеркали всю жизнь и карьеру.

– С каких это пор тебя пустые красавцы волнуют, мы должны на музыканте остановиться, не путай правила игры, а то хуже будет.

Угроза казалась шуточной, но кто мог знать, когда он на самом деле шутил, а когда был серьезен.

Она могла порой удивить даже самого беса, и он должен был признать, что никогда не мог угадать, что ей нужно на самом деле, он не ждал такого поворота. Если ей нужен был Дантес, отчего она его не предупредила. Ну да ладно, некогда угадывать, что главное, а что нет. И в ее усадьбе остановился Шопен. Да и где он только не останавливался, этот грустный чародей.

– Но что мне ждать еще, – уже допрашивала его Алина.

– Ты все увидишь и узнаешь сама, – оборвал он ее вопрос, обидевшись на то, что, эта дева так спокойно помыкает им. В это время бес исчез на самом деле, а в коридоре послышались очень легкие шаги.

И Ольга впорхнула в покои своей матери.

– Ты должна знать, я влюблена, – лепетала она, – его невозможно не любить, я убегу с ним, даже если отец будет против нашего брака.

Она прекрасно знала, что муж ее будет против, но было еще что-то, что заставляло графиню, насторожиться. Потому она мягко произнесла.

– Я верю тебе, дитя мое, его невозможно не любить, скажи, но господин Шопен, он любит ли тебя?

Она замерла на миг, словно не понимала ее, они говорили на разных языках, хотя это был французский.

До сих пор Анна даже не заметила того, что, и она сама изъясняется по-французски, а она только очень смутное представление имела там о нем, другое дело английский или польский к примеру. Но почему здесь она совсем не помнила ни слова по-польски, вот что ей казалось еще более удивительным. Но дочь была рядом, и она уже пылко говорила.

– Любит ли? Да это совсем не важно, главное, что я люблю его больше жизни самой. Ты была недостаточно внимательно, если не услышала, что такое его музыка.

Она молчала. Ей хотелось сказать, что она слышала, она и в другом веке жила все еще этой музыкой. Но ничего этого здесь дочери своей она не могла сказать, чтобы не прослыть сумасшедшей. С этим у них очень просто. Ей-то хорошо известны все примеры и литературные, и исторические.

Именно она будет прабабушкой для нее в грядущем, конечно, именно так люди и могут обрести бессмертие.

Анна усадила ее напротив себя в мягкое кресло.

– И ты считаешь, что можешь быть счастлива с музыкантом, у которого нет собственного дома, и ничего нет кроме музыки, дорогая, ни одну женщину он не будет любить так, как свою музыку, и ты готова быть на втором плане.

– Ты так говоришь, как будто уже была его женой.

– Слава богу, нет, иначе бы нам негде было принимать твоего музыканта, – резонно отвечала она.

Но девушку вовсе не устраивал этот шутливый, иронический тон.

– Я знаю, что он не богат и не так знатен, как бы вам с отцом хотелось, он столько раз повторял это, но от тебя я хотела услышать другое. Но он так прекрасен, так талантлив, я так люблю его.

– И он сделал тебе предложение?

– Еще нет, но раз он вернулся, то именно за этим, он сказал в прошлый раз, когда ты жила в Европе, что вернется только за тем, чтобы сделать меня своей женой, – уверенно говорила она.

Она не нашла что еще ей ответить. Этот человек безумен, если он думает, что граф отдаст ему в жены свою единственную дочь, и ладно, это юное создание, но как он может рассчитывать на то, что это возможно?

В ее времени столько говорили о том, что все равны, и все возможно, но, оказавшись здесь, она понимала, не хуже других, что положение у тех, кто хочет связать свою жизнь, должно быть равным, а потом уже все остальное, нельзя нарушать вечные, разумные законы.

И сердце ей подсказало, что случиться должно нечто странное и страшное, и связанно оно будет именно со знаменитым музыкантом, который вероятно хочет осуществить свою прихоть, взяв в жены юную русскую графиню. Он уверен, что талант его позволяет ему так поступать.

Она стала вспоминать поспешно какие-то факты биографии маэстро, но поняла, что ничего толком не знает о нем, и всякое могло быть. Но представить это было почти невозможно. Она точно знала, что случится что-то другое вместо этой мифической женитьбы музыканта, даже если ему этого и хочется. А может быть, это только ее глупые мечтания, а он значительно благоразумнее. Она понимала, что не заснет до утра. И странная дерзость, увидеть его и постараться выяснить все, овладела ее душой. И в той реальности случалось такое, когда ей хотелось чего-то больше всего, и она скорее готова была умереть, чем отложить желанное, и тогда как танк шла напролом.

И словно в ответ на ее терзания из комнаты, где они поселили его, раздались негромкие звуки музыки. И это позволило ей шагнуть туда, едва взглянув на себя в зеркало. Какая разница, как выглядела женщина, у которой была взрослая дочь, готовая выскочить замуж за самого Шопена.

Это было одно его знаменитое скерцо. Она невольно остановилась и прислушалась, прежде чем постучаться.

– Второе скерцо си бемоль, – прошептала графиня Анна.

Как часто в этой удивительной музыке менялись образы и настроения, светлый колорит слегка был окрашен грустью. Она нерешительно остановилась у рояля, почти уверенная в том, что он не видит и не слышит ее, и ему нет дела до нее, как и до всего остального мира, он был погружен в свою музыку, именно она и была его жизнью.

Музыка оборвалась неожиданно, он поднял глаза и заставил ее пристально на него посмотреть.

– Откуда вы знаете, что это второе скерцо, я только что сел его писать, – услышала она его голос.

И снова не знала, как сказать ему, что знает все четыре, и те, которые он еще писать и не начинал. Нет, об этом говорить не стоило.

– Простите меня за вторжение, что-то не спиться, и мне хотелось послушать вас без этой толпы гостей.

– А я могу общаться с замужней дамой только в толпе, потому что и без того столько слухов обрушивается, – говорил он, и вдруг усмехнулся.

– Вы утомлены переездом, и хотели бы отдохнуть, простите, – вырвалось у нее.

– Я утомлен переездом, – повторил он, словно эхо ее слова, – столько новых лиц и впечатлений. И только музыка может привести мои мысли и чувства в порядок.

Она молча оторвалась от рояля, на который облокотилась, и хотела повернуться, чтобы уйти.

– Нет, нет, не уходите, я умоляю вас, я сыграю для вас все, что вы не захотите.

– Тогда четвертую «Балладу». Я слышала, как ее исполняют столько пианистов, но все они не могут сравниться с вами.

Он удивленно на нее взглянул, но уже погрузился в музыку. Она могла бы рассказать ему многое, но она слушала его музыку, и умирала от восторга. Не было и тени отрешенности и усталости на его лице больше. Она вспомнила разговоры, о высокомерности, замкнутости и даже наглости, но ничего этого не видела и не чувствовала. Она боялась только, что он заговорит о цели своего приезда и попросит у нее руки ее дочери. И она должна будет ему отказать, что было похоже на безумие, но еще большим безумием будет согласиться на этот брак.

Он не произнес ни слова о женитьбе, и это она посчитала тревожным знаком. Но она понимала, что должна сама начать разговор о том сейчас, когда стихла музыка. Хотя момент ей казался совершенно неподходящим.

Но странное молчание воцарилось в тот момент между ними, когда смолкла музыка.

– Я не стану больше утомлять вас, спасибо за музыку, пан Фредерик, спокойной ночи.

Она закрыла за собой дверь, и ушла оттуда еще более озадаченной, чем входила, на все ее вопросы пока не было никаких ответов.

Но, укладываясь в постель, графиня благоразумно решила, что завтра будет новый день и тайное станет явным.

№№№№

Любому человеку, в каком бы времени он не оказался, судьба преподносит самые разные дары, и хорошо, если он готов их принять.

Утром Ольга прибежала к ней в слезах, и сообщила о том, что на рассвете, ни с кем не прощаясь, пианист поспешно уехал.

Она удивленно взглянула на дочь, лицо девушки было залито слезами.

– И он никак не объяснил свой отъезд? – только и осталось спросить ей.

– Сказал, что кто-то болен, и он там должен быть, но этого не может быть.

И она пристальнее смотрела на матушку.

– Разве вы ночью вчера не разговаривали, когда он играл для тебя, что случилось.

– Я услышала музыку, и хотела с ним поговорить о тебе, но не решилась сделать этого. Мы почти не знакомы и я не могла допрашивать его, дитя мое, – говорила она очень тихо, словно кто-то мог их услышать.

– Я не знаю, что с ним происходит, но на этот раз он был таким чужим и таким далеким, хотя играл великолепно, но это совсем не тот человек, которого я знала до сих пор, – призналась вдруг девушка.

Но она видела, что дочь не верит ей, она считает, что мать от нее что-то скрывает. Но что именно? Ей так трудно было разобраться даже в собственных, уж не говоря о чужих чувствах.

Графиня же вспоминала высказывание знаменитого философа из будущего о том, что любовь застигает нас в тот момент, когда мы не ждем ее больше и совсем не готовы к этой встрече. Но какое это может к ней и к нему отношение иметь. Это только доказывает ее догадку о том, что в разных временах и в разных жизнях они все время сталкивались. Разве не почувствовала она это сразу. Конечно, там был восторг перед знаменитостью, но даже в тот момент она знала, что они уже встречались в другом времени и пространстве и встретятся снова, и всегда будет момент неподходящий и непреодолимые препятствия.

Он не решился сказать ее дочери, что все кончено, но разве было что-то. Это только ее детские грезы. Но она не могла знать, что творилось в душе этого человека, что он чувствовал, если вообще что-то мог чувствовать. Да и человек ли он, а не ангел или бес, о котором она имела смелость написать в своем романе? Разве не этот герой, так спокойно распоряжался судьбами других и пришел в этот мир исключительно для того, чтобы вести свою удивительную игру, состоящую из вереницы разлук и встреч для всех этих людей, случайных, подвернувшихся ему под руку, в том месте, где он задумал остановиться.

Она и не заметила, что пересказывала дочери страницы своего романа, который будет написан во второй половине века ХХ.

– Мама, – услышала она ее голос, – остановись, ты считаешь его дьяволом? Ты сошла с ума.

– На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ, и погибни славной смертью, страшной смертью скрипача.

– Что это такое? – воскликнула она, и в глазах ее появился ужас.

– Это о скрипаче знаменитом, и о творчестве вообще написал один хороший поэт, – говорила она, уже плохо понимая, где реальность и где бред, что говорить стоит, а что надо оставить в тайне.

Ольга убежала, она не могла и не хотела слушать ее больше.

– Если он не хочет на мне жениться, так и скажи, но не стоит его сравнивать с дьяволом, ты несправедлива к нему, – на прощание бросила она.

И что на это могла ответить графиня? Она понимала, что восторг 16 летней девушки мог увлечь музыканта на какое-то время, но вряд ли это могло продолжаться долго.

Но еще больше ее удивило то, что в тот момент, когда все для нее сложилось наилучшим образом, сама она продолжала думать о загадочном Пианисте.

Что происходило ночью? Да ничего, в сущности, музыка, обрывки разговора, где ничего, в сущности, не было сказано, да и могли ли они что-то сказать друг другу в момент первой, внезапной встречи. Правда, существовала ее теория о том, что они встречались в иных жизнях, но и только, что же такое было там и теперь? Она не могла ответить на новые вопросы, да и старые повисали по-прежнему в воздухе.

Можно было обмануть юную восторженную девицу, но женщину средних лет, которая успела достаточно пожить и в грядущем, и знать, чем все закончится для него, по меньшей мере, что могло в прошлом произойти с ней? И здесь и там она упорно восхищалась художниками и литераторами, и судьба все время дарила ей с ними встречи, они были ей знакомы, понятны, а потому не так опасны. От страсти, которую они вкладывали в полотна и тексты, в любую минуту можно было отстраниться, закрыть, захлопнуть, и под этой завесой она переставала существовать. От звучащей музыки, которая подобно потокам дождя проникает в душу, так просто не закрыться и не спрятаться, а потому самое разумное – быть от нее подальше. Она так и поступала тогда, но вдруг в чужом времени самый знаменитый из музыкантов решил испытать ее на прочность, да возможно ли такое?

Она ничего не понимала, и не хотела думать о том, что происходило вокруг. Если ей каким-то чудом удалось осуществить свою мечту и оказаться в старой усадьбе, в которой веками жили ее предки, и стать ее частью без особенных усилий, то она должна была принять и понять все, что там происходит в том времени и пространстве. Ведь это бесценный материал для ее грядущих романов, но и для жизни самой опыт немалый.

Но стоит ли с первой минуты пребывания здесь погружаться в страсти, флирт и романы. Хотя из чего еще может состоять жизнь молодой женщины в любом времени, как бы безрассудно это не казалось на первый взгляд. Любовь всегда застает нас неожиданно, и мы сами не замечаем, как оказываемся в ее сетях, из которых пытаемся вырваться, чаще всего, разрубая все узлы.

Он молод, таинственен и так талантлив, она может прикоснуться к его душе, а не только слышать его музыку, и здесь он живой человек. Хотя почему она решила, что он собирается флиртовать с графиней, сколько таких графинь стоит на его пути. Он ничего не говорил. И только в глубине глаз и глубине его музыки она могла что-то почувствовать, хотя он правильно сделал, что так поспешно покинул их. Ее дочь здесь, рядом, и если она еще ничего не подозревает, то скоро все увидит сама. И как она сможет объяснить такое соперничество, да и не смешно ли она будет выглядеть, рядом с юностью и красотой, и очарованием, хотя последнее ее очень мало волновало.

№№№№№№

Она выпила кофе и вышла в сад. У нее было время для того, чтобы подышать этим воздухом, и полюбоваться старой усадьбой, запомнить все в мельчайших подробностях, и в этом величайшее счастье, а встречи и расставания – это случайные черты. Им не стоит уделять столько времени. Какое умиротворение тут царило. Если бы она прожила здесь все свои тридцать пять лет, то может, и успела бы соскучиться, но, вернувшись сюда на миг, невозможно не восторгаться и не любоваться всем, что вокруг происходит.

Какая тихая и чудная осень. Таких не бывало в той ее жизни, да и вряд ли когда-нибудь будет. Ей показалось, что она слышит музыку, его музыку, но этого не могло быть, потому что утром он поспешно их покинул, и у него были на то свои причины.

Жизнь текла медленно, время длилось, и это приводило ее в восторг. Если бы это никогда не кончалось, в тот момент она готова была тут остаться навсегда, и умереть в один из таких спокойных и теплых вечеров.

№№№№

Вечером графиня Анна снова вышла в сад. На этот раз было прохладно, высоко в небе светила луна. Она медленно пошла по этой лунной дорожке ничего, не боясь, да и что тут с ней могло случиться. Но где-то высоко над головой пронзительно закричала птица, и Анна невольно посмотрела вверх. Потому она и не видела, как какой-то человек, закутанный в черный плащ и почти сливавшийся с темнотой, подошел к ней бесшумно, так умели передвигаться только призраки.

Пес зарычал у ног, она невольно вздрогнула, но не произнесла ни слова. Она не ощущала опасности. Все казалось таким спокойным. Была ли эта умиротворенность обманчивой? Вряд ли. Она скорее почувствовала, что это он, потому что разглядеть что-то было очень трудно.

– Это вы? – на всякий случай спросила Анна.

– Да, я был в гостях у вашего соседа, князя Тургенева, он болен и не мог приехать на ваш вечер вчера, хотя так хотел повидаться со мной.

– Значит, вы не покидали нас, Ольга все перепутала, она так испугалась и расстроилась.

– Мне показалось странным оставаться в доме девушки, на которой я хотел, но не могу жениться, знаете, я обещал ей подумать об этом, но понял, что это совершенно невозможно.

Нынче он говорил о том, что она хотела услышать от него накануне.

– Я не спрашиваю вас о причинах таких перемен, сударь, – говорила она, не зная, обрадуют или опечалят ее эти слова.

– Но почему вы сейчас здесь? – спросила графиня, хотя она и не хотела слышать ответа на свой внезапный вопрос.

– Вы правы, я не должен был здесь появляться, – говорил он, – но мне до отъезда так хотелось еще раз поговорить с вами, вчера у меня было такое чувство, что я знал вас всегда и не только в этой жизни.

– Но может ли быть такое? – удивленно спросила она, понимая, что он думает о том же самом, – мы с вами едва знакомы.

Она ощутила себя перед ним совершенно беспомощной, да такой и оставалась.

– Это не так, и вы знаете это сами, Анна, как только я увидел вас в этой толпе, я понял, что наконец-то и здесь снова встретил вас.

Он вдруг замолчал, словно опомнился, и всматривался в ее лицо пристально, оно показалось ему странно побледневшим. Она невольно пыталась отстраниться, но тревога охватывала ее душу все сильнее, словно ураган пронесся где-то высоко, и едва задел ее своим крылом.

А тревога все усиливалась.

– Но это невозможно, – наконец услышал он ее голос, когда коснулся ее холодной руки, – вы так молоды и так далеки от мира, что вам до нас до всех, маэстро, вы хотели жениться на моей дочери, и это еще, куда не шло.

Она уже готова была согласиться на эту женитьбу. Даже страшно представить, что из всего этого могло получиться.

– Но любовь, понимание, только это имеет значение в странном нашем мире, как и в любом другом, – говорил он тихо, – мы случайно встретились, чтобы навсегда расстаться из-за каких-то условностей. Ты и прежде всегда сталась убежать от меня, ничего не меняется, дорогая.

На этот раз звучал совсем иной голос. Он должен был напомнить ей о чем-то ином.

– Уходите, маэстро, я не хочу ничего не слышать, это выше моих сил.

Она повернулась и поспешно пошла в дом, пес бежал немного впереди, оглядываясь на хозяйку, он готов был броситься на обидчика, но тот вел себя так миролюбиво, что по его разумению этого не потребовалось.

Графиня не знала, что ее дочь все видела и слышала. И она стояла в раздумье. Сначала ей хотелось броситься к матери и обвинить ее во всем. Но она понимала, как не расстроена была, что она не справедлива, что так получается, хотя сама графиня ничего такого не делала для того, чтобы увести ее несостоявшегося жениха. Ведь и до ее появления она чувствовала, что ему нужна была взрослая и умная женщина, такая, как ее мать. Ведь это она любила и восхищалась, а он был просто так одинок и неприкаян, что понял, с ней ему будет немного лучше, чем одному, если нет любви, то есть хотя бы понимание. И бабушка твердила ей, что, как только появятся взрослые женщины, он будет уходить от нее и искать у них то, что она ему никогда не сможет дать. Только безмозглые глупцы ищут молодости, потому что все остальное им не нужно и не важно, но ведь он далеко не глуп. Но даже если он будет уходить в мир музыки, то и этого ей не будет достаточно.