Текст книги "Танго с тенями"

Глава 18

Тусклое зимнее утро уныло висело за окном. Несколько раз начинался игольчатый дождь, который, лишь прикасаясь к асфальту, схватывал все ледяным панцирем. Наталья еле доехала до «Поэтики»: дорога была блестящей и скользкой, как шляпки вареных маслят.

В последнее время она манкировала своими рабочими обязанностями, поэтому накопился ряд вопросов, которые требовали немедленного решения. Один из поставщиков косметической продукции уже несколько раз срывал сроки доставки. Кабинетом, в котором произошло убийство, наконец разрешили пользоваться, но необходимо было заменить кушетку и сделать перестановку, в солярии срочно поменять стекло. Закончила она разбираться с проблемами только к вечеру.

Ее мысли разделились на две половины, каждая из которых выполняла свои функции. Одна решала производственные вопросы, а вторая размышляла о затеянном расследовании. И существовали они одновременно и параллельно друг другу.

Наталья пересматривала прейскурант цен и думала. А вдруг лиловый конверт вообще не имеет никакого отношения к убийствам? Вдруг это дело рук маньяка? Или апологета всего естественного, натурального, который ненавидит центры красоты и убивает там всех подряд? Или какой-нибудь конкурент сначала убил женщину в «Поэтике», потом в «Ласке». Вот, к примеру, хозяйка «Клеопатры». Такая злыдня…

Наташа заварила кофе и достала из сейфа второй конверт из дома Федотовой. В нем были: копия свидетельства о рождении Вячеслава Лихолетова, названия каких-то интернет-сайтов и фотография машины, стоящей около детского дома для детей-инвалидов.

Наташа один за другим набрала адреса указанных сайтов. Везде речь шла о Клавдии Феоктистовне Лихолетовой – зампредседателя по социальным вопросам при мэрии. Ее хорошо знали в городе: она была активной участницей различных ток-шоу, на которых клеймила позором мамаш-кукушек, нерадивых родителей, выявляла семьи, в которых дети жили в невыносимых условиях. Она патронировала детские дома, заседала в различных комиссиях по защите прав детей. Вообще, ее было очень много: только включишь телевизор – сразу она, Клавдия Феоктистовна.

Наташа думала, что ей далеко за пятьдесят, но на самом деле оказалось немного за сорок. Лихолетова носила строгие костюмы, обувь на широком устойчивом каблуке, делала высокую сложную прическу – возможно, именно так, по ее представлению, должна выглядеть чиновница. Наталья распечатала найденные статьи, повертела в руках фотографию и стала рассматривать свидетельство о рождении какого-то ребенка.

Как ни крути, но без помощи Завьялова не обойтись. И Наташа набрала номер друга.

– Стас, срочно нужна твоя помощь.

– Кто бы сомневался! В последнее время ты только поэтому и звонишь, – в его голосе послышалась плохо скрываемая обида.

– Ну перестань, Стасик, не обижайся. Просто столько всего навалилось…

– Да не навалилось, а ты сама на себя наваливаешь, – пробурчал тот. – Ну, что тебе нужно, говори.

– Можешь сказать, кто хозяин машины, если я назову госномер?

– Вот только обижать не надо, да?! Задает детскую задачу и еще спрашивает, могу ли я это сделать! Я – Завьялов! Если кто не помнит. Называй номер.

Наташа усмехнулась, уж больно возглас «Я – Завьялов» напомнил ей крик «Я – Велюров» из культового фильма «Покровские ворота».

Буквально через несколько минут Наталья знала, что машина на фото, стоящая около детского дома для инвалидов, принадлежит Лихолетовой. Ну и что это дает? Небось, ездила по своим рабочим делам, проверяла состояние этого заведения.

И зачем Федотовой эта чиновница? Может, Клавдия Феоктистовна – взяточница? И если у Альбины были доказательства, то карьере Лихолетовой конец. Убивают за такое? Еще как убивают.

А при чем здесь свидетельство о рождении?

Наташа вздохнула. Сложила документы и поехала домой.

Глава 19

Неделя пролетела как один миг. Вроде только вчера был понедельник, а уже пятница. Анна где-то прочитала выражение: «… что-то промелькнуло мимо. Думала – день, оказалось – жизнь».

И правда, дни, недели, а теперь уже и годы проносились мимо с непостижимой скоростью, как сапсаны. А ты стоишь и едва успеваешь проводить их взглядом. Вначале ведешь им радостный учет и даже поторапливаешь время – скорей бы день рождения! – а потом пытаешься замедлить их сумасшедший бег, крикнуть, как Фауст: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Но тщетно. Годы разогнались с такой скоростью, что задержать, притормозить их невозможно. Они пошли на неконтролируемый разгон, вразнос, чтобы в конце концов слететь с орбиты.

Веселовская вернулась домой совершенно опустошенная. В последнее время между ней и Виктором появилась какая-то едва уловимая связь. Он задерживал на ней задумчивые взгляды, мимоходом касался, встречал после работы. А сегодня предложил сходить в кино. Аня так разволновалась: уже много лет с ней не было ничего подобного.

Она сидела в кинотеатре, присутствовала физически, но мыслями была далеко, в прекрасной юности. Вспомнила, как много лет назад они шли с пляжа, разомлевшие от солнца и чувств, кожу пощипывало, обгоревшие носы побаливали. Они завернули в кафе, пили молочный коктейль, хохотали, болтали, и… Виктор сделал ей предложение. Она не раздумывала ни минуты, он еще не закончил говорить последнее слово, как она уже сказала «да». Любила очень. Да и сейчас, что греха таить, ничего не изменилось. Хоть и постарели, и у нее два неудачных брака после Виктора, и он женат.

После того как Воробьев ее бросил, она загнала чувства «под ковер». Жизнь продолжалась, она работала, выходила замуж, крутила романы, ездила с подругой в баню, пила кофе, смотрела фильмы, воспитывала детей…

Но любовь нельзя стереть, вытравить из себя, выключить, как свет. Она сидела «под ковром» и ждала своего часа. И дождалась – вылезла на свет, пыльная, помятая, потоптанная.

И ведь столько сил потрачено на то, чтобы обуздать ее, стреножить. Все зря.

В квартире не было никого. Аня обрадовалась: сбылась ее мечта. Позвонила одному сыну, потом второму. Старший сказал, что на выходных придет с девушкой, она усмехнулась: вот-вот бабушкой может стать, а туда же, о любви мечтает.

Делать решительно ничего не хотелось, и она позвонила Кречетовой.

– По так называемому делу Лихолетовой вроде как все ясно, – стала докладывать ей Наталья. – Ну, в том смысле, что в статьях, на которые даны ссылки, пишут о Клавдии Феоктистовне. Свидетельство о рождении говорит о том, что тринадцать лет назад она родила сына. Машина, стоящая около детского дома инвалидов, принадлежит Лихолетовой. В чем подвох, не могу понять. Но все равно нужно разобраться. Я позвонила в этот дом инвалидов, договорилась с заведующей о встрече. Она завтра нас ждет.

– Так завтра же суббота, – рассеянно сказала Анна, погруженная в свои, более приятные, мысли.

– Она сказала, что можем даже в воскресенье приезжать, она все время на работе. Представляешь, какие люди есть?

– А кто мы такие? Что ты сказала? – поинтересовалась Веселовская.

– Мы журналистки. Она поверила, так что подумай, как работники древнейшей профессии должны себя вести. Не знаю, про какую древнейшую подумала ты, я имею в виду репортеров.

Аня рассмеялась.

– Я и про первую, и про вторую знаю ровно столько, сколько ты. Возьмем с собой ручку, блокнот, диктофон. Или журналисты без диктофонов работают, с телефоном?

– Ладно, неважно. Самое главное – придумать, что спрашивать. Так что завтра заеду к тебе около десяти, будь собрана, оттуда поедем сразу на дачу.

Подруги распрощались. Веселовская стянула сапоги, переоделась в домашний халат и с наслаждением растянулась на диване. У нее вдруг улучшилось настроение. Сегодня пятница, вечер, она дома одна, завтра баня! Что она раскисла, в самом деле. Тут радоваться нужно: Виктор снова с ней. Не физически, конечно, а ментально. А это гораздо важнее.

Напевая запомнившуюся мелодию, она отправилась в душ и едва не прозевала телефонный звонок. На экране высветилось «номер не определен». Веселовская пожала плечами и сняла трубку. На том конце молчали, Аня поаллокала в пустоту и сбросила вызов. Вроде ничего особенного, но ей стало не по себе. Она сделала чай, взяла планшет и легла в кровать.

В это время раздался звонок в дверь. Интересно, кто бы это мог быть… Неужели Виктор? Анна почувствовала, как кровь прилила к лицу, сердце учащенно забилось. Она легко подбежала к двери, протянула было руку к замку, но в последнюю секунду отдернула и кокетливо спросила: «Кто там»?

Никто не ответил. Звонок брякнул снова и замолчал. Аня постояла, прислушиваясь. Было тихо, абсолютно тихо. Она посмотрела в черное непрозрачное око глазка и почувствовала, что там, в лестничном мраке, кто-то стоит перед дверью и точно так же прислушивается к происходящему в ее квартире. Она попыталась глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться, как учила ее Наташа, но сжатое страхом горло заблокировало дыхательный рефлекс.

Кое-как, медленно передвигая несгибающиеся ноги, она добралась до кровати, легла и натянула одеяло по самые глаза.

Через несколько минут телефон зазвонил снова.

Она сняла трубку, но звук через голосовые связки не проходил, застревал где-то в гортани. Молчали и на том конце телефона – там была тишина мертвая, холодная, доведенная до абсолюта.

Как только в ухе загукали гудки, тут же раздался звонок в дверь. Анна подняла непослушное тело с кровати и двинулась в коридор. Она стояла и знала, что по ту сторону железной защитной завесы отчаянная чернота, вязкая, зловещая. Она закрыла рот руками, хотя горло по-прежнему безмолвствовало, и вернулась в спальню.

Веселовская подумала, что нужно кому-нибудь позвонить – Виктору или Кречетовым, но горло было по-прежнему спазмировано. Писать смс, что ли? Да и поздно уже, зачем людей беспокоить.

Она включила свет во всей квартире, плотно задернула шторы, стало менее страшно, но до тех пор, пока не раздался очередной телефонный звонок. Аня нашла в кладовке газовый баллончик, положила рядом с кроватью молоток, нож, шило. Почувствовав себя увереннее, она включила телевизор и попыталась себя успокоить.

Только ее нервы пришли в относительный порядок, как погас свет. Тьма упала сверху, накрыла комнату плотной черной оболочкой. Это было полное отсутствие света, палочки и колбочки внутри глаза не раздражались и не посылали в мозг никакого импульса. Стараясь не сойти с ума, Аня нащупала телефон и включила в нем фонарик. Добрела до ванной комнаты и забрала оттуда все свечи, которые только нашла.

Свечное пламя задрожало, запульсировало, качнулось из стороны в сторону, успокоилось и высветило сервировочный столик со спиртными напитками. Анна некоторое время смотрела на него, не реагируя, потом ее взгляд стал осмысленным, она взяла бутылку виски, налила больше половины стакана, выпила залпом и стала ждать, пока оно подействует. Это случилось очень быстро, и звонки, которые раздавались с завидной периодичностью, вскоре перестали ее волновать.

Глава 20

Наташа ужасно злилась. Накануне они с подругой договорились ехать в дом инвалидов, а у нее отключен телефон. Это очень странно, потому что просыпалась Анна рано, человеком была ответственным, если обещала поехать, значит, поедет. Может, что-то с сотовым? Наташа кликнула Найду и поехала к Веселовской.

Собаке очень нравилось кататься на машине. Особенно когда ее везли за город. Как только показывался частокол леса, она садилась, вытягивала шею и не сводила глаз с меняющейся за окном картинки.

Анина машина стояла на своем парковочном месте, и у Наташи отлегло от сердца. Явно что-то с телефоном. Они с Найдой наперегонки добежали до нужной квартиры, и Наташа решительно нажала на черную пуговку звонка, утопив ее в белом пластмассовом теле.

Прочное стальное полотно с усиленной конструкцией короба и взломостойким замком равнодушно смотрело на стоящих перед ней женщину с собакой. Из-за него не доносилось ни звука. Собака суетилась, яростно нюхала дверной косяк, поскуливала.

Где-то в подложечной области появилось смутное ощущение пустоты. Кречетова несколько секунд поразмышляла, а потом достала ключ и нерешительно открыла дверь. Она не была уверена, что поступает правильно, – вдруг Аня не одна. Поэтому стала звать подругу еще с порога. Прислушалась. Из спальни доносился очень тихий, пульсирующий свист. Некстати вспомнилась «Пестрая лента» Конан Дойля, именно таким звуком доктор Гримсби Ройлотт вызывал голодную гадюку.

Тревога усиливалась с каждой секундой, пока наконец не стала осязаемой. Наташа несколько раз глубоко вздохнула и вошла в спальню.

На прикроватной тумбочке стояла бутылка с остатками виски, тут же находились колюще-режущие предметы и газовый баллончик. И среди всего этого антуража лежала Анна. Кречетова испуганно прижала руки к груди, вытянула голову и прислушалась, дышит ли. Веселовская дышала и даже посвистывала носом. Вот тебе и Гримсби Ройлотт!

Наташа осторожно потрясла ее за плечо. Найда приняла это за игру, вскочила на кровать и стала скрести подругу хозяйки лапами. Та застонала и села на постели.

– Фу, слава богу. Ну ты, мать, даешь. Я уж подумала, что ты умерла. Давай рассказывай, почему надралась. С Витькой пила? – тормошила подругу Наташа.

Веселовская с трудом покачала головой.

– А с кем? С Андреем, Лешкой? С кем?

– Одна, – проскрипела Анна и рухнула назад на кровать.

Наташа оторопела:

– Ты что, подружка, что случилось?

Аня застонала. Кречетова принесла ей воды, дождалась, пока та попьет, стянула Найду с постели и стала слушать рассказ подруги.

– Ты что, не могла нам позвонить? Мы бы с Сережкой подъехали и заодно посмотрели бы, кто трезвонил тебе в дверь. Ты со своей деликатностью…

– Да не в деликатности дело, – Аня кряхтя встала с постели и поплелась в душ, – просто поздно было, вы могли спать.

– А это не деликатность! – расстроенно махнула рукой Наташа и отправилась на кухню.

Они выехали из дома не раньше чем через час, только после того, как Анна полностью привела себя в порядок.

Наташа бубнила всю дорогу:

– Вот ведь все равно в баню едем, какого же тебе нужно было голову мыть, прическу сооружать, краситься. Навертела бы себе на башку платок по типу чалмы, и все, а ты…

– Ты же знаешь, я не могу по-другому, просто не могу. Тем более что мы вроде как журналисты, должны соответствовать, – оправдывалась Аня, морщась от головной боли.

– Ой, можно подумать… Витьку надеешься увидеть…

Собака сидела на заднем сиденье, суетилась, пыталась положить морду на плечо хозяйки, лизала в лицо то Наталью, то Анну.

Стало подмораживать, легкий снежок присыпал тонкий неуверенный лед, делая дорогу невозможно скользкой. Наташа сбросила скорость и включила навигатор. Ехать оставалось совсем немного, и подруги попытались сосредоточиться на предстоящем разговоре.

Алла Ивановна Иванова, директор детского дома для детей-инвалидов, оказалась улыбчивой полноватой женщиной с высоким французским пучком на голове. Само здание снаружи выглядело очень непрезентабельно, но внутри оказалось на удивление чистеньким, уютным и каким-то домашним.

Алла Ивановна провела их в свой кабинет.

– Я извиняюсь за такой беспорядок. Хотя надо говорить не «извиняюсь», а «прошу прощения». Всегда об этом забываю, только вы в своей статье об этом не пишите. А то скажут, что директор дома «Надежда» – неграмотная баба.

Иванова мечтательно закатила глаза и без перехода продолжила:

– У меня такой кабинет был шикарный, большой, почти двенадцать метров. Но нам просто срочно понадобилось обустроить зал, чтобы поставить там чудный тренажер для детей с ДЦП. А помещений свободных не хватает. Вот мы и оборудовали зал реабилитации в моем кабинете. А я переехала в кладовку, а кладовку мы перенесли под лестницу. Потому и не успели мой новый уголок привести в порядок. Так что давайте лучше пройдем в комнату воспитателей.

За время беседы с Ивановой подруги узнали массу информации о воспитанниках приюта, об их успехах и проблемах.

– А как вам удается и ремонт делать, и тренажеры покупать? Хорошее финансирование? – наконец удалось вставить свой вопрос Наташе.

– Да и на финансирование не жалуемся, и спонсоров хватает. Но для нас главное – найти этим деткам семьи. Чтобы они не чувствовали себя обездоленными. Вот с Тимуром Кизяковым связалась, ведущим «Когда все дома». Какие же они с женой чудные люди, и такое благородное дело делают! Она наших воспитанников будет в программе показывать, и сразу телефонные звонки посыпятся.

Наташа только подивилась оптимизму человека, работающего в таком непростом заведении.

– А вот госпожа Лихолетова…

Наташа не успела закончить предложение, как Алла Ивановна прижала руки к груди и восторженно закатила глаза.

– Клавдия Феоктистовна – святой человек. Она так нас патронирует, столько денег нам переводит.

Веселовская сделала стойку:

– Свои деньги переводит?

– Представьте себе. Она вообще чудный человечек, и Славочку опекает, мы даже говорили с ней о том, чтобы его усыновить. Ну, в смысле, не мы, а она, Клавдия Феоктистовна.

Из кипы папок, лежащих на столе, Иванова выхватила одну и потрясла у подруг перед глазами.

– Я не могу показать вам эти документы, но поверьте мне, эта женщина заслуживает самого большого восхищения, – с торжеством сказала Алла Ивановна, будто восхищение заслуживала она сама.

– А кто такой Славочка? – как бы между прочим спросила Аня.

Иванова засуетилась, ее глаза забегали по сторонам.

– Ой, да у нас тут и Славочки, и Пашечки, и Санечки, и Ванечки. Такие ребятки замечательные. Если хотите, мы можем пойти с ними поболтать, – она бросила папку на стол и поднялась со стула.

Подруги многозначительно переглянулись. Наталья подхватила директора приюта под локоток и повела к выходу. Веселовская замешкалась.

Иванова подводила Наталью к комнатам, около каждой висела табличка с именами живущих там детей. Затем она рассказывала предысторию о том, как они сюда попали. Чуть приоткрывала дверь, Наташа несколько секунд смотрела в щелочку, и дверь закрывалась. Впечатление от увиденного было тягостным. Оставалось только удивляться директору «Надежды», как у нее получилось не ожесточиться, не привыкнуть к страданиям, а воспринимать каждого ребенка, его боль как свою собственную. Побольше бы таких людей, которые не ноют, не клянут правительство, а работают, делают хорошо свое дело.

– Алла Ивановна, напишите мне, пожалуйста, два письма с просьбой о спонсорской помощи. Я их передам куда нужно, и на следующей неделе вы получите денежные переводы.

Иванова молитвенно сложила на груди руки.

Одно письмо Наталья оставит себе, перечислит деньги из салона, второе отдаст мужу. Хотя этот детский дом не особо нуждается, в отличие от многих других, но все равно. Дети здесь с особенностями развития, многим нужны коляски, протезы. А наука не стоит на месте, появляются новые средства реабилитации, которые требуют серьезных затрат. Так что, как говорится, «денег много не бывает».

Пора было уходить. Найда, наверно, заждалась в машине. Наташе не хотелось надолго оставлять ее одну. Бедняга столько пережила и очень переживала, когда хозяева уходили. Вдруг подумает, что ее опять бросили.

Собака напряженно смотрела в лобовое стекло, выглядывая хозяйку. Увидев ее, спешащую к машине, Найда принялась лаять, затрясла огромной головой, с брылей полетела слюна, и стекла машины моментально запотели. Едва подруги открыли двери, как сразу получили порцию собачьей любви.

– …и пока вас с Ивановой не было, я сфоткала бумажки из этой папки, благо их там было раз-два и обчелся, – продолжила разговор Веселовская.

– А что за бумажки-то? – полюбопытствовала Наталья.

– Думаешь, я видела? Я ж не Мата Хари. Знаешь, как у меня руки дрожали, все боялась, что кто-нибудь войдет. Пойдем в баню, там и посмотрим. У нас прямо дежавю. В прошлую субботу документы, в эту документы, – улыбнулась Аня.

– А Витька твой сегодня приедет? – спросила Кречетова.

– И ничего он не мой, – Анна дернула плечом.

– Ну ладно, не твой. А кстати, что-то я давно ни Лешку, ни Андрея не вижу.

– Андрей забегает иногда, а Леха нашел себе женщину, приводил знакомиться. И главное, тетка ничего такая. Вот чего на него бабы клюют? – удивилась Аня.

– У себя и спроси, ты ж тоже в свое время клюнула. Так женщина, говоришь, ничего. Если он и с ней таким же сволочным будет, то она его бросит, вот увидишь. И станет несостоявшаяся госпожа Памжа тоже к тебе по вечерам в гости приходить, – засмеялась Наталья.

Аня тоже улыбнулась, представив картину.

Дальше разговор подруг перешел на их расследование. Всю оставшуюся дорогу они судили-рядили, за что шантажировать Лихолетову. Предположили даже, что деньги, предназначенные для детских домов, она уводит на свои счета в офшорах, но практически сразу эту версию отвергли.

Пока Наташа таскала дрова и растапливала баню, Анна рассматривала сфотографированные ею документы.

– Натусик, а свидетельства о смерти ребенка Лихолетовой в том конверте, что из дома Федотовой, случайно, не было?

Кречетова опустилась на стул.

– А что, он умер?

– Не знаю, не знаю, – проговорила Веселовская задумчиво. – Смотри, имеется свидетельство о рождении Вячеслава Феоктистовича Лихолетова. И все. Это единственное упоминание о нем. Мать – Лихолетова Клавдия Феоктистовна, в графе «отец» стоит прочерк. Отчество явно дедово. И все, больше никаких упоминаний о малыше: ни в интервью, ни в справочниках, ни в автобиографии – нигде. Он словно испарился. А был ли мальчик? – она оторвала голову от бумаг и рассеянным взглядом посмотрела на подругу.

Зазвонил телефон, и по тому, как побледнела подруга, Наташа моментально догадалась, что той снова звонит аноним. Она выхватила у подруги трубку и выкрикнула в нее:

– Слушай сюда! Только попробуй еще раз позвонить. Мы тебя вычислим и ноги выдернем. Сейчас запеленгуем, где ты находишься, так что жди в гости.

Скинула звонок и передала молчащую трубку Веселовской.

– Не смей отвечать, если видишь незнакомый номер, – сердито сказала Кречетова.

– А если будут звонить в дверь и ночью? Я не вынесу этого, – у Анны задрожал голос.

– Значит, мы с Сережкой остаемся у тебя ночевать. И вот если эти сволочи придут, мы их накроем.

– Вы же не можете у меня постоянно жить. Мы же не знаем, когда припрется тот, кто звонит в дверь, – Анна была на грани истерики.

– Тогда мы тебя к себе заберем. Ну, или спрячем куда-нибудь, или придем и спасем. Не реви. Мне кажется, что звонила баба.

– С чего ты взяла? – Аня вытерла слезы.

– Не знаю, просто чувствую. Там молчали по-женски, сопели как-то по-женски, и когда я сказала чушь про то, что мы сейчас запеленгуем звонок, мне показалось, что там как-то испуганно пискнули, – Наталья не на шутку разволновалась.

Аня пожала плечами:

– А как ты думаешь, вдруг там, в «Поэтике», все-таки меня хотели убить?

Кречетовой и самой, грешным делом, эта мысль не давала покоя, но подругу постаралась успокоить:

– Брось. Если бы хотели убить, то убили бы, а не пугали. Все, эту тему оставили и скорее продвигаем наше расследование. Сиди анализируй дальше, а я пошла еще подброшу дровишек в топку.

Не успела Наташа выйти из дома, как десятки, сотни тысяч разбухших снежных хлопьев ринулись ей в лицо. Вот только что она носила дрова, и снежной бури не было и в помине – так, чуть-чуть кружило. За несколько минут снег укрыл землю полностью, всю ее черную неприглядность. Белая перина росла прямо на глазах.

– Девчонки, сюда! – восторженно закричала Кречетова.

Аня с Найдой выскочили на порог.

«Снег кружится, летает, летает, и, поземкою клубя, заметает зима, заметает все, что было до тебя», – заголосила Наташа. Сделала шаг и вдруг, поскользнувшись, рухнула в снежное безумие. Найда бросилась к хозяйке, стала лизать лицо, не давая подняться. Потом отскочила и принялась кататься на спине, поглядывая на подруг, – как я, хороша? Аня со смехом потянула Наташу за руку, собака кинулась ей помогать. Тут подъехала машина, из нее вышел Сергей. Найда в два прыжка оказалась около него: смотри, как у нас весело!

Рыхлый снег легко лепился в снежки, Аня пыталась скатать снежную бабу, но собака легко уничтожала снежные поделки, помогая себе лапами и зубами.

– Девчонки, сейчас приедут Витька с Андреем, давайте мы раньше вас в баню пойдем. А то я замерз, хотел сказать, как собака, но, глядя на нашу псину, это выражение звучит глупо. Пусть будет – замерз, как цуцик.

Наташа захохотала:

– А можно подумать, что цуцик не собака. Собака, только маленькая, щенок.

– Да ты что? – удивился муж. – А я думал, что цуцик – что-то типа сурка.

– Ладно, пусть будет сурок. Сейчас я еще одну топочку закину, и можете идти. А где Анькины бывшие? И сама она где? – покрутила головой Наташа.

– Известно где, – хмыкнул супруг. – Небось, прихорашивается перед приездом гостей.

– Да прямо! Нам же в баню. Она что, макияж поправляет?

– Ой, ну ты же ее знаешь. Мне иногда кажется, что она даже спит с прической, – махнул рукой Сергей.

– И то правда. Иди домой, цуцик. Минут через десять баня будет готова.

Наталья позвонила Стасу.

– Я звоню ему, только когда мне что-то нужно, он на это ужасно обижается, – посетовала она подруге. – Хоть стыдно, но без него не обойтись. Ой, привет, Стасичек. Это опять я.

Пока Станислав что-то отвечал, Наталья закатывала глаза, строила рожи и показывала телефону языки. Аня качнула головой и покрутила у виска.

– Да знаю я, Стасюнчик, знаю. Ну выручи еще раз. Узнай, пожалуйста, все, что можешь, о Вячеславе Лихолетове. Родился тринадцать лет назад в городе с поэтическим названием Снежнин. У меня есть свидетельство о рождении, я тебе его сейчас сброшу. И еще, в детском доме для детей-инвалидов живет Славик Головин. Он меня тоже интересует. Только Сережке ничего не говори, пожалуйста.

Завьялов что-то буркнул и отключился.

Как только Аня вышла из комнаты, Наташа перестала улыбаться.

Не слишком ли она самонадеянна: затеяла доморощенное расследование, не отдала лиловую папку в полицию, делает дилетантские выводы на основании информации, полученной у Стаса?

Может, она бессознательно пытается убедить себя, что убить хотели не Аню?

А пока она прячет голову в песок, кто-то звонит ее подруге и молчит.