Текст книги "Всадники равнин"

Глава 40
Допрос с пристрастием

Подавшись вперед, мистер Макнэр с такой силой грохнул кулаком по столу, что подпрыгнули и зазвенели тарелки.

– А о чем это говорит, дорогая? Рыбак рыбака видит издалека. И против этого тебе нечего возразить.

– Папа, ну выслушай же меня.

– Тебе нечего возразить против сказанного мной.

– Да уж, неудивительно, что бедного Питера незаслуженно оклеветали!

– Оклеветали? Если хочешь знать, в Лоусон-Крик им уже стали пугать непослушных детей. Мамаши так и говорят: «Если будешь шалить, то придет Питер Хейл и заберет тебя!»

– Неправда! – воскликнула девушка. – Это же неправда!

– Ой ли? Я лично узнал об этом из первых рук, от одного человека, который только что вернулся из Лоусон-Крик.

– Все равно, я никогда этому не поверю! Он лучше всех. Самый честный, самый порядочный и самый умный…

– Притворщик! – перебил ее отец. – Это-то и хуже всего! То, что он лицемер!

– Нет!

– Самоуверенный трепач, невесть что возомнивший о себе. Наверняка многих успел обвести вокруг пальца. Но слава Богу, мы-то знаем всю правду о нем!

– Ты не видишь фактов – реальных фактов! Ты просто не хочешь их замечать! Ведь ты знаешь, что Питер вернулся из колледжа… калекой… несчастным калекой…

– Который целых три года морочил голову собственному отцу, выдавая себя за непревзойденного спортсмена.

– Но ведь он действительно был им! Он был замечательным спортсменом, и тебе об этом тоже прекрасно известно! Он просто не хотел огорчать отца, потому что бедный, милый, но не слишком умный Росс Хейл считал футбол важнее всей его учебы.

– Какой еще учебы? – спросил отец. – Чему его там научили?

– Я не знаю… но уверена, что только хорошему. Потому что он не стал бы тратить время ни на что непотребное и дурное.

– На то непотребство, которым он теперь зарабатывает себе на кусок хлеба с маслом?

– Как ты можешь так говорить? Уж не оттого ли, что все, и ты в том числе, были уверены, что бедный Питер осядет на ранчо у отца и будет тихо помирать с голоду? А вот он взял и не опустил руки. Брался за любую работу. У него появились деньги. Ведь это его стараниями их ранчо стало одним из лучших во всей округе. Пока, наконец – да-да, ты сам говорил, что он там все так здорово наладил, что оно теперь само будет приносить деньги, независимо от того, какой неумеха станет заправлять им – даже если это будет сам Росс Хейл. Это же твои слова!

– Он работал, чтобы притупить нашу бдительность. И все это время эта дикость бушевала у него в душе, стремясь вырваться наружу. И вот свершилось! Теперь-то мы знаем, каков он на самом деле!

– Но все это можно объяснить. Ты просто не хочешь меня выслушать…

– К тому же он… разве он не говорил с тобой так, будто он без ума от тебя?

– Да!

– И это когда ему было уже прекрасно известно, что ты обручена, – да ты уже была обручена с Чарли! Вот паршивец!

– Я больше ни минуты не останусь в этой комнате, если ты будешь говорить такие слова!

– Да куда ты денешься! Подумать только, прекрасный, честный, работящий, предприимчивый парень – о таком женихе, как Чарли, можно только мечтать!

– Разве ему пришлось выдерживать хоть одно испытание на прочность? Он когда-нибудь в своей жизни хоть чем-нибудь рисковал?

– Бог с тобой, да о Чарли никто и слова дурного не скажет! Ну, может быть, кроме слухов о том, что в Лоусон-Крик его будто видели за игрой в покер и он там играл по-крупному.

– Так знай же, – воскликнула девушка, – что это единственная его заслуга, о которой мне довелось услышать!

– Рут, да что ты такое говоришь?

– Это откровенно! От чистого сердца! Я презираю мужчину, который ничем никогда не рискует – ни жизнью, ни деньгами! Значит, у него тоже есть сердце! Признаться, о Чарли я такое услышала в первый раз!

– Рут, ты говоришь о самом порядочном и уважаемом парне! Никто и никогда…

Она сердито притопнула ножкой.

– Я не желаю слышать, что хорошего говорят о нем другие! У всякого нормального человека должны быть недоброжелатели, нельзя быть хорошим для всех! Ты на себя посмотри! У тебя же на каждого друга приходится по три врага, и разве это не тешило твоего самолюбия? Разве ты не говорил, что твои друзья пойдут за тобой…

– В огонь и воду и обратно, да, и это правда. И я ради них готов сделать то же самое.

От его прежнего воинственного настроя не осталось и следа. Он откинулся на спинку стула и задумчиво улыбнулся:

– Ты лучше сядь, дочка. Нам с тобой надо серьезно поговорить!

Они присела на краешек стула, испуганно глядя на него:

– Отец, ты что… что ты задумал?

– Я вывел тебя из себя, но зато теперь я знаю очень многое из того, что хотел узнать. Ведь этот Питер сказал тебе, что ты ему нравишься!

– Он сделал больше, – сказала девушка. – Он сказал мне – и я хочу, чтобы весь свет знал об этом, – он сказал, что любит меня; он любит меня; любит больше всего на свете. И это самое прекрасное, что когда-либо могло случиться со мной.

– Думаю, – проговорил мистер Макнэр, – ты права, дочка!

– Правда? Ты и в самом деле так считаешь?

– Мне кажется, что, возможно, я могу согласиться с тобой, – рассудительно сказал он, взвешивая каждое слово, – потому что этот парень, Питер, и в самом деле возвратился домой из колледжа с головой, забитой книжными истинами, не имея ни гроша за душой. А тут его ждало пришедшее в упадок, разоренное ранчо и куча долгов. И отец, пропащий человек, опустошенный – совсем, как и его ранчо. И что же он делает? Со стороны это выглядит так, как будто он собрался с силами и поднял хозяйство из руин. Сначала все мы лишь снисходительно посмеивались, а потом и призадумались. И очень скоро стало ясно, что у парня есть мозги. Глядя на него, все увидели, что, в конце концов, и не в ногах счастье. Правильно я говорю? Потому что жил он умом – и сердцем!

– Да, – согласилась девушка, улыбаясь сквозь слезы. – Милый Питер! Как он работал! Делал все словно шутя! А помнишь…

– Какой глупый вид был у него, когда он смотрел на тебя и делал вид, что чинит мебель? Да уж, помню. Но я другое хочу сказать. Судя по всему, этот Питер и в самом деле парень умный, честный и порядочный – такой человек создан для того, чтобы иметь друзей, которые могли бы гордиться своей дружбой с ним.

– Да.

– И уж никак нельзя подумать, что такой парень мог добровольно отправиться в горы и связаться со старым Джарвином. Но, видать, вынудили его к этому некие обстоятельства, оказавшиеся сильнее Питера.

– Нет, нет, нет! Он не мог! Не мог!

– И потом, даже связавшись с Джарвином, он доказал всем, что может сражаться как герой – и защищая не собственную жизнь и даже не лучшего друга, а презренного шулера и убийцу!

– Да! Да! Он всем доказал! – воскликнула Рут, и слезы, благодарные слезы счастья покатились по ее щекам.

– Очень хорошо, – повысил голос отец, – так почему же ты не выйдешь за него замуж?

– Боже мой! – прошептала Рут. – А ты не смеешься надо мной?

– Разве ты не моя дочка? – загремел Макнэр. – Разве ты мне чужая? Разве ты не моя кровиночка? Просто поразительно! Сидит дома и стонет, как больная кошка. И из-за чего? Потому что Питер – умный, добрый, скромный, отважный парень, и к тому же еще меткий стрелок и просто красавец, – потому что этот самый Питер во время первой же встречи произвел на тебя впечатление, и ты влюбилась в него с первого же взгляда, хоть у него и покалечены ноги. И вот теперь ты готова отступиться от своей любви только потому, что он, видите ли, не написал тебе!

– Папа… ведь он уехал, ни слова не сказав.

– Девочка моя, если в его жизни произошло нечто столь ужасное, что вынудило его податься в услужение к старому Джарвину, то как он мог приехать, чтобы объясниться с тобой?

– Но… ты хочешь сказать, что я могу написать ему?

– Рут, а разве в этой вашей дурацкой школе вас этому не учили?

– Но, если я напишу… о чем писать-то?

– О том, что ты любишь его, дурочка!

– Но, папа!

– Конечно же, так ему и скажи! Скажи, что любишь его. Скажи, что ты плачешь, когда видишь строчки, написанные его рукой. Что не спишь по ночам, думая только о нем. Что ты готова целовать землю, по которой он ходит, и что он не должен отчитываться перед тобой за свои безумные поступки.

– Папа, папочка, но я же пообещала выйти замуж за Чарли.

– Чарли? А кто он такой? Не знаю, о ком ты говоришь. Уж не о том ли напыщенном юнце, сынке Энди Хейла, этом ничтожестве?!

– Бог ты мой! Но ты же не был против нашей помолвки!

– Дурочка! Откуда же мне было знать, что ты сможешь полюбить настоящего человека, а не жалкую пародию на него?

– Решено, я напишу. Думаю…

– Но кому…

– Сначала Чарльзу.

– К черту Чарльза! Пусть прочитает об этом в газетах! Так будет лучше всего. Да и тебе тоже нечего валять дурака и терять время. Потому что теперь у тебя есть самое дорогое, что только может получить человек от жизни. Любовь. Цени же ее, и она останется с тобой навсегда! Никаких писем. Ты сама поедешь к Питеру!

– К Питеру! Но, папочка, я же умру от стыда!

– Ничего с тобой не случится! А если не поедешь сама, то тогда я сам отправлюсь к нему!

– Но ты не сделаешь этого!

– Ты плохо меня знаешь! Я говорю это вполне серьезно! Так что если ты, не дай Бог, откажешься, то я сам поеду вместо тебя, и там уж…

– Ну и что же ты там будешь делать?

– Встану на колени и буду умолять Питера, чтобы он приехал и женился на моей неразумной дочери, которая осталась дома и убивается по нему!

Глава 41
Конец его терпению

Неплохо разбираясь в людях, Уилл Наст также был знатоком сельского хозяйства. Проезжая по тропинке, он глядел по сторонам и не мог скрыть своего восхищения акрами зеленеющих всходов. Так же, как и любой другой, кому хоть раз приходилось проезжать по этой дороге, он еще помнил времена, когда по обеим сторонам от нее простирались лишь заброшенные, бесплодные поля. В его памяти свежи еще были воспоминания и о том, когда на месте аккуратных заборов сиротливо стояли полусгнившие столбы, к которым были кое-как приколочены ветхие доски, вряд ли способные задержать нескольких вконец оголодавших коров, уныло бродивших по пустырю. Теперь же возделанная земля щедро отвечала на заботу, во всем чувствовалась сильная хозяйская рука. Подъехав поближе к дому, он обратил внимание на окружавшие его недавно высаженные взрослые деревья.

На то, чтобы доставить их сюда, Питеру пришлось потратить немало усилий, времени и денег – он не мог дождаться, когда фронтон старого дома приобретет тот благородный вид в сени раскидистых крон, как в его далеком детстве, когда он впервые уехал из дому на учебу в колледж. Пеньки, оставшиеся от прежних деревьев, были выкорчеваны – все, кроме одного, самого большого. Огромный пень остался стоять посреди небольшой лужайки, со всех сторон окруженной деревьями, и шериф Наст догадывался, для чего это было сделано, ибо он прежде всего имел дело с людьми; а увлечение сельским хозяйством носило вторичный характер.

Он понял, что единственный пень, оставленный в ухоженном дворе, был вечным символом беззаветного самопожертвования отца, который довел себя до истощения и добровольно загубил хозяйство ради единственного сына. Питер, глядя на этот пень, будет всегда помнить об этом. И другие думающие люди, наделенные умом и воображением, тоже, наверное, догадаются об этом.

Мистер Наст созерцал эту картину еще несколько мгновений, а затем, оставив лошадь у коновязи, открыл ворота. Они были аккуратно выкрашены все той же красной краской, что и весь забор вокруг, которым теперь были обнесены владения Росса Хейла. Он медленно пошел по дорожке, ведущей к дому. Вспоминая опыт других, шериф был до глубины души удивлен тем переменам, что произошли на ранчо за столь короткое время. Были в этих местах и другие, кто сумел наладить собственное хозяйство и нажить капитал, и конечно же самой заметной личностью из них был Энди Хейл. Энди начал с малого, потихоньку, рачительно складывая денежку к денежке и приумножая свои богатства, пока, наконец, не сделался обладателем внушительного состояния. Его хозяйство неустанно расширялось.

Но ведь Энди пошел по традиционному, испытанному пути. Немного ума, побольше терпения, острый глаз и удача в торговых делах, постоянное внимание к запросам рынка – в этом крылся секрет его благосостояния. К тому же с ним рядом всегда был сын – первый помощник во всем. А вот с Питером Хейлом дело обстояло совершенно иначе. У него не было времени на то, чтобы долго и мучительно обучаться всем хозяйственным премудростям. Он пришел со стороны и, как истинный гений, совершил такое чудо, полагаясь лишь на собственную интуицию. Конечно, достижения более скромные, чем Энди Хейла, если брать в сравнение масштабы хозяйств, – и все же очень впечатляющие, если принимать во внимание время и обстоятельства.

Каких вершин смог бы еще добиться Питер? Или, точнее сказать, какой могла бы стать его жизнь, если бы у него была возможность органично развивать все эти свои способности? Мысль об этом не давала шерифу покоя, и он с трудом удержался, чтобы не пробормотать что-нибудь подобное вслух, когда увидел высокую фигуру Росса Хейла, появившуюся на пороге дома. Наст остановился и приветственно взмахнул рукой. Ранчеро вздрогнул, и тогда шериф поспешил начать разговор:

– Не беспокойся, Росс, я приехал не по твою душу.

– Тебе нужен Питер?

– Разве стал бы я разыскивать его здесь?

– Нет. Что верно, то верно.

Росс Хейл потупился.

– Похоже, фасоль у вас удалась на славу. Всходы дружные, сильные.

– Да уж, хорошо взошла.

– Надо же! Кто бы подумал, Росс, что у нас здесь можно выращивать фасоль!

– Это точно! Уж я-то точно не додумался бы до такого!

– Но дело-то хоть прибыльное?

– А то как же!

– Я тут слышал, будто и старый Сарджент отвел под это дело целых сто шестьдесят акров.

– Ага. Питер был у него, посмотрел на то, что он делает, и попытался объяснить, что они там делают неправильно и почему. Но Сарджент, упрямый осел, не пожелал его слушать. Сказал, что сам знает что к чему и обойдется без советчиков. Питер говорит, что весь его урожай выгорит в первую же засуху!

– Что ж, думаю, это будет хорошим уроком для Сарджента. Немногие из нас могут похвастаться жизненным опытом, приобретенным не ценой собственных ошибок, Росс.

– И кто же это?

– Да вот хотя бы, к примеру, и Питер.

– Да уж, – согласился отец, – у него есть голова на плечах. До всего доходит своим умом, без чужой помощи! А ты… уже… – Он замолчал.

– Нет, – сказал шериф. – Больше Питер не разрушил пока ни одного моста.

– А что сейчас творится в Лоусоне?

– О Питере беспокоишься?

– Да. Я слышал, что там вроде даже отряд начали собирать, чтобы устроить облаву на него.

– Они этого не сделают, – убежденно сказал шериф. – Люди любят поболтать о том, что они сделают да на что сподвигнутся, когда сорганизуются и возьмут правосудие в свои руки, но чаще всего до этого не доходит. Если им только не подвернется удобный случай, как, например, знаменитый мошенник, попавшийся им на глаза в самом центре их же собственного города, или что-нибудь в этом роде. Толпа ленива по природе своей. Не в ее традициях тащиться куда-то за сотни миль от дома только ради того, чтобы потом поглазеть на долгожданное зрелище. Она любит, когда все происходит быстро и легко. И, откровенно говоря, если брать толпу в целом, то, к твоему сведению, Росс, она достаточно труслива. Хорошо, если ей на пути попадается беспомощный да и к тому же невооруженный человек. Но когда у того же самого парня оказывается при себе пара пушек, которые он может в любой момент пустить в ход, тут уж ряды смельчаков значительно редеют. Вот и в Лоусон-Крик произошло то же самое. Они могут до одурения разглагольствовать о том, что теперь на их город легло пятно позора, что он стал всеобщим посмешищем. Но, уверяю тебя, никто не станет гоняться за той компанией, что силами всего лишь троих человек сумела разрушить мост и сбросить его в реку!

Росс Хейл слушал, широко распахнув глаза от удивления.

– Так, значит, они не собираются выслеживать и убивать Питера?

– Абсолютно нет. И скажу тебе, старина, что твой сын такого страху нагнал в тех краях, что он может безбоязненно расхаживать на своих костылях по главной улице Лоусон-Крик, и никто не посмеет поднять на него руку!

– Ну а как же закон? Разве у властей нет претензий к Питеру и остальным?

– А что они могут предъявить ему? – усмехнулся шериф. – Обвинить его в стрельбе на улице? Так ведь он никого не убил! К тому же он и не выстрелил ни разу! Нарушение общественного порядка? Так он может сказать, что на него напали, и он был вынужден обороняться! Нет, Лоусон-Крик не станет поднимать шума и подавать в суд на тех троих, что сумели обвести вокруг пальца целый город. Они знают, что все и так уже зашло слишком далеко. Так что не в их интересах, чтобы история того вечера приобрела бы новое развитие! – Шериф снова усмехнулся и замолчал.

– Что ж, хорошая новость. – Росс Хейл вздохнул. – А я тут все ждал. Знаешь, Уилл, тут на днях мне в голову пришла идея о том, что, пожалуй, могло бы вернуть его. Но дело не выгорело!

– Идея вернуть Питера назад?

– Да.

– Знаешь, – серьезно сказал шериф, – я ведь и приехал сюда, чтобы поговорить с тобой именно об этом. Должен сказать, Росс, что самое главное для тебя на данный момент – это запастись терпением и быть готовым к тому, что ждать возвращения Питера придется довольно долго.

Ранчеро тяжело вздохнул и уставился в землю.

– Да, конечно, одному плохо, – продолжал шериф. – Но тебе придется смириться с этим. Потому что, между нами говоря, ждать скорого появления Питера не приходится!

– Что ты хочешь сказать этим, Уилл? И откуда тебе это известно?

– Просто я был там и сам разговаривал с ним.

– Ты виделся с Питером?!

– Да. И это он попросил меня наведаться сюда, чтобы поддержать тебя. Но прежде всего хочу сказать, что твой Питер ничуть не изменился. А то ты, возможно, думаешь, что он сошел с ума.

– С ним ничего не случилось?

– Ничего. Он все такой же. Даже немного посерьезнел, стал молчаливее, что ли. Росс, вот ты бы посмеялся, если бы только увидел, с каким благоговением смотрит ему в рот тот черномазый амбал!

– Я бы не стал смеяться, – дрожащим голосом возразил Росс Хейл. – Только… ради Бога, скажи, что я такого сделал, почему он сбежал от меня?

– Ты? Да ты тут ни при чем! Точно ни при чем! Все дело в том, что Питер по какой-то причине оказался в зависимости от старого Джарвина. Питер сам сказал мне об этом. Так что ему придется пробыть там еще какое-то время. Понятия не имею, как долго. Разумеется, он полезен Джарвину. Но ведь рано или поздно Джарвин его отпустит, не может же он вечно удерживать его там. Не знаю уж, что у них там произошло.

– Если уж он попал в когти к Джарвину, то живым он его не выпустит.

– Почему это?

– Потому что Джарвин – это же хуже всякого яда. Сам понимаешь.

– Но душу Питера он не отравил и не отравит. Остается лишь ждать.

– Ждать? Ждать? – Ранчеро застонал. – Разве я мало ждал и терпел все эти годы? Но приходит время, когда терпению даже самого терпеливого человека наступает конец. Так-то, шериф. Это ты можешь понять?

– Да, – согласился шериф, – я понимаю!

И он действительно понял все так хорошо, что закончил свой визит раньше, чем это задумывалось им изначально, но на обратном пути все же не смог удержаться от того, чтобы остановиться на краю поля, окидывая удивленным взглядом акры дружно зеленеющей фасоли. Здесь была проделана огромная работа.

Оглянувшись назад, он увидел казавшуюся издалека совсем крошечной фигурку Росса Хейла, который теперь без устали расхаживал во дворе перед домом. Ради спасения сына отец вынашивал какое-то очень важное решение. Вспомнив, какие чудеса самоотверженности еще совсем недавно демонстрировал этот человек, руководствуясь практически той же целью, шериф подумал о том, что и на сей раз от ранчеро следует ожидать чего-то необычного. Но даже обладая богатейшим воображением, он и представить себе не мог, на что в действительности решился Хейл.

Глава 42
Одержимый

Первое, что пришло в голову Россу Хейлу, было четкое осознание того, что он должен просто вырвать Питера из лап Майка Джарвина. Шериф Наст не мог ошибиться. Если он сказал, что Питер работал на Джарвина не по своей воле, а из-за некоего влияния, которое Джарвину удалось заиметь над ним, то конечно же Питер возвратится на ранчо, к своему прежнему образу жизни, сразу же, как только Джарвин будет более над ним не властен.

Интересно, каким образом можно побороть это влияние? Для этого существовало лишь одно простое и очень эффективное средство, о котором Росс Хейл тут же подумал. Он уже осознал, что без Питера ему жизнь была не мила. Он трудился как проклятый в течение стольких многих лет, поступаясь последним ради сына, что теперь, похоже, окончательно утратил всякий вкус к жизни, чувствуя себя по-настоящему счастливым, лишь когда предоставлялась возможность порадоваться за сына и гордиться его достижениями.

Даже богатство и благополучие хозяйства сами по себе теперь не вызывали у него бурного восторга. Они просто лишний раз подчеркивали смекалку Питера и служили наглядным доказательством его предприимчивости. Вновь обретенный комфорт и деньги не имели значения; и наибольшую радость Хейлу доставляло слышать, как окружающие восторгаются способностями Питера.

Он сделал все, что было в его силах. Кроме одного. И теперь он был полон решимости довести дело до конца. Итак, решено: он поедет на рудник, добьется встречи с Майком Джарвином и затем, вне зависимости от того, сколько наемных головорезов будут окружать толстяка, всадит ему пулю в лоб и положит конец его неправедной жизни.

И тогда Питер будет свободен. Что же касается самого Росса Хейла, то он конечно же и сам окажется изрешеченным пулями. Но какое это имеет значение? Да ровным счетом никакого! По крайней мере, душу его грела мрачная уверенность, что Питер никогда не забудет его и приложит все усилия к тому, чтобы память о нем осталась жить в сердцах людей. Возможно, так оно будет и лучше – под конец жизни совершить один настоящий поступок, такой, как этот. Все лучше, чем доживать свои дни в одиночестве, не видя перед собой реальной цели. Так рассуждал Росс Хейл.

Шериф, не спеша проезжая по дороге, услышал знакомый грохот выстрела. Он обернулся и взглянул в сторону еще видневшегося вдалеке ранчо Хейла, но не мог разглядеть ничего, кроме размытых очертаний дома и деревьев. Раздался еще один выстрел.

– Росс заметил кролика, – усмехнулся шериф.

Он был прав. Застреленный кролик лежал на земле: первый выстрел из фермерского пистолета перебил ему лапу, а второй почти напрочь оторвал голову. Хейл остался весьма доволен собой. Он стоял над тушкой убитого животного и улыбался. Ибо, в конце концов, не исключено, что он сумеет незаметно проникнуть в лагерь Джарвина, прикончить гада и даже выбраться обратно живым!

Немедленно отправившись на конюшню, он принялся седлать своего лучшего коня, собираясь в дальний путь. Это был прекрасный гнедой мерин с белым чулком на передней ноге и белой же меткой на морде; замечательный конь. Самый лучший конь на свете, ибо сам Питер приобрел его специально в подарок отцу. А разве Питер мог довольствоваться чем-то иным, как не самым лучшим?

А в это время над рудником и выросшим неподалеку от него небольшим поселком так же нещадно припекало раскаленное солнце. Обычно по долине гулял легкий ветерок, переносивший потоки теплого воздуха. Но в этот день царило поразительное затишье и было жарко, как в печи.

Джарвин пребывал в скверном расположении духа. Даже скинув с себя привычный сюртук, он страдал от жары, нещадно потея и то и дело вытирая мокрый лоб и шею довольно засаленным полотенцем. Но даже жара не могла помешать Джарвину проявить сознательность и, презрев эти досадные неудобства, взяться за работу. Он сидел за столом, раз за разом перетасовывая карты и тут же раздавая их.

Сторонний наблюдатель наверняка был бы поражен той ловкости, с какой эти толстые, белые пальцы управлялись с колодой. Со знанием дела, без излишней суеты и сосредоточенно наморщив лоб, мистер Джарвин совершенствовал свое умение, приговаривая во время сдачи карты: «Я выиграю!», или «Ты выиграешь!», или же «Он выиграет!».

Закончив сдавать, шулер переворачивал карты, и надо отметить, что ошибался он в своих прогнозах крайне редко, не чаще чем в одном случае из десяти. Но лучше всего он умел вытаскивать карты из колоды. На этом поприще ему удавались поразительные вещи.

В то время как верхние две или три карты оставались на месте, он ловко вытягивал карты из середины или с самого дна колоды, проделывая это с такой поразительной быстротой, что заметить это было не под силу даже самому искушенному наблюдателю.

И тем не менее он недовольно ворчал вполголоса. Потратив полжизни на овладение всеми тонкостями шулерского дела, мистер Джарвин был глубоко убежден, что все еще не достиг желаемого идеала. Как и все великие люди, он когда-то поставил себе цель, к которой можно было приблизиться, но достижение ее все-таки казалось делом совершенно невозможным. Однако он продолжал терпеливо двигаться в заданном направлении.

– Эй, Питер! – окликнул Джарвин. – Какая дрянная все-таки стоит погода, а?

Питер, лежа в гамаке под окном, повернул голову и спокойно взглянул на своего работодателя.

– Душно очень, – согласился он.

– Хуже, чем в душегубке, – с душой объявил мистер Джарвин. – Обмылок, принеси мне попить!

– Мне некогда! – фыркнул в ответ Обмылок.

На что мистер Джарвин раздраженно взревел:

– Слушай, а почему бы тебе не сказать этому своему негру, чтобы он выполнял и мои приказания?

– А зачем? – удивился Питер. – Ведь не может же Обмылок служить двум хозяевам одновременно.

Лицо Джарвина гневно побагровело. Ярость закипала в нем, слова уже теснились в горле, собираясь слететь с языка и заставляя дрожать его толстые губы, когда, сделав над собой некоторое усилие, ему удалось подавить этот порыв. Тяжело встав со стула, он прошел в угол комнаты, где налил себе кружку нагревшейся на жаре воды и залпом осушил ее, продолжая свирепо поглядывать в сторону парочки, расположившейся за окном.

Они даже не изменили своего положения. Питер лежал в гамаке, закрыв глаза, а рядом устроился Обмылок с зажатым в руке обрывком старой, пожелтевшей газеты, которую он приспособил в качестве веера, неторопливо перегоняя горячий воздух. Время от времени мулат протягивал свою огромную ручищу, чтобы отогнать докучливую муху, нахально норовившую сесть на лицо его покровителя.

По началу Джарвин едва сдерживался, чтобы не расхохотаться при виде столь трогательной заботы, проявляемой Обмылком о Питере, глядя на то, как мулат возится с ним, словно мать с малым ребенком или же как верующий, преклоняющийся перед божеством. Тем не менее шли дни, а положение дел оставалось прежним. Все прочие, с не меньшим интересом наблюдавшие за происходящим, тоже перестали улыбаться. Главным образом потому, что делать это в присутствии Обмылка всегда было далеко небезопасно. К тому же стало ясно, что это отнюдь не проходящая прихоть Обмылка, который относился к калеке с нескрываемым обожанием. Целый день он не отходил от Питера ни на шаг, тенью следуя за ним повсюду. Его беспокойные глаза преданно заглядывали в лицо хозяина, желая предупредить малейшее желание Питера.

Кое-кто из окружающих считал, что Обмылок просто выжил из ума. Другие же исходили из того наблюдения, что Питер очень странный парень и от него можно ожидать и не такое!

Глядя на эту идиллию, мистер Джарвин раздраженно проворчал:

– Чертовы карты совсем перестали слушаться!

– Послушай, – сказал Питер, – что ты так злишься?

В ответ на это Джарвин разразился бранной тирадой.

– И вообще, с чего ты взял, что я злюсь? – заключил он.

– Ты суетишься со вчерашнего вечера. Ведешь себя как беспокойный ребенок, – ответил Питер.

От такой дерзости мистер Джарвин едва не схватился за пистолет. Но замешкался. Горящий, немигающий взгляд Обмылка был устремлен в его сторону. Джарвин передумал. Ничто не действовало на него столь обескураживающе, как этот неподвижный, змеиный взгляд!

Питер тем временем продолжал:

– Ты что, плохо спал? Или, может быть, живот разболелся?

И тогда Джарвин неожиданно простонал:

– Питер, это все из-за призрака!

Широкие ноздри Обмылка задрожали, а глаза округлились еще больше.

– Призрак! – стонал Джарвин. – Вчера, когда мы с вами все втроем проезжали сквозь заросли кустарника, я оглянулся, и мне показалось, что в тени стоит человек… без шляпы… бледный, седые волосы… и он… он был похож… кое на кого.

Джарвин замолчал; его испуг был очевиден.

– Я тоже кое-что припоминаю, – сказал Питер. – Когда мы так поспешно выметались из Лоусон-Крик, то на крыльце лавки стоял парень, в точности похожий на того, которого ты только что описал. Шляпы на нем не было, а длинные седые волосы развевались по ветру. И он стрелял нам вслед, что у него получалось гораздо лучше, чем у всех остальных! Он показался мне самым опасным из той толпы. Знаешь, ведь это его пули угодили в нашу повозку.

– Черт возьми! – вскричал Обмылок. – Мистер Хейл, судя по вашим с боссом рассказам, очень похоже на то, что старина Сэм Дебни встал из могилы и вернулся…

– Заткнись, придурок! – истерично взвизгнул мистер Джарвин, вскакивая на ноги. – Я разнесу тебе башку, если ты снова вытянешь свой поганый язык. – Он снова застонал. – Я и сам подумал об этом! – прошептал Джарвин. – Все сходится… такое же белое лицо!

Точно восстанавливая в памяти облик человека с винтовкой, увиденного им на ступеньках лавки в Лоусон-Крик, Питер вспомнил, что лицо незнакомца поразило его своей необычной бледностью. Но он тогда просто подумал, что это из-за того, что позади него находился ярко освещенный дверной проем.

– Вот так так! – шепотом сказал Обмылок. – Снова начинается. Он всегда был одержим идеей, что Дебни вернется, чтобы отомстить ему!