Текст книги "Всадники равнин"

Глава 18
Незнакомец

В конце концов, пятьсот долларов – навар неплохой, и поэтому, седлая жеребца, Обмылок пребывал в прекрасном расположении духа. Холка огромного коня находилась гораздо выше уровня его головы. Да, пожалуй, в нем и правда будет все шесть футов, никак не меньше. Конь встряхивал гривой, и в темноте ночи его можно было принять за монстра исполинских размеров.

Утверждения Уизнера о кротости скакуна по большей части тоже оказались правдой. Конь шел по дороге легким, стремительным галопом, и не поспевавший за ним и шедший на поводу мул все чаще отставал, туго натягивая веревку, которой был привязан. Откуда-то издалека, с той стороны, где остался дом ранчеро, доносился громкий плач ребенка.

Возможно, этот жеребец и был любимцем в фермерском хозяйстве, но только сейчас ему предстояло начать совершенно новую жизнь, в которой не было места любимчикам. В этом Обмылок не сомневался, так как прекрасно изучил нрав не только самого Джарвина, но и тех, кто ходил в приятелях у толстяка. Единственное, в чем он не был уверен, – так это каким таким другом Джарвин дорожил настолько, чтобы преподнести ему в подарок лошадь стоимостью в две тысячи долларов.

Вскоре после полуночи он уже снова был на руднике, где отвел коня в стойло, после чего возвратился к себе в хижину, растянулся на койке и тут же заснул, так и не вспомнив о пропущенном ужине. Обмылок имел особый дар, позволявший ему удовлетворять навязываемые природой потребности сразу и основательно, вместо того, чтобы делать это понемногу и время от времени. Он мог позволить себе наслаждаться бездельем дни напролет, а иногда и целые недели. Но все это время он просто собирался с силами, накапливая в себе нерастрачиваемый заряд энергии, чтобы затем при случае им воспользоваться. Возможно, столь могучая сила и могла пойти в ход при выполнении какого-нибудь сверхтрудного поручения, а затем он снова будет готов для отдыха.

Обмылку были памятны случаи, когда ему доводилось проводить в пути целых пять дней без сна – если, конечно, не считать того непродолжительного забытья, когда в жаркий полдень он закрывал глаза и на ходу клевал носом, покачиваясь из стороны в сторону и поминутно рискуя вывалиться из седла. Но даже и то утомительное пятидневное путешествие не выбило мулата из колеи настолько, чтобы его можно было назвать совершенно обессилевшим и ни на что не способным. Тогда он преследовал двух своих врагов, выслеживая их среди гор и изъездив три сотни миль, и накануне пятого дня все же настиг и прикончил обоих, после чего сутки проспал на земле рядом с трупами, потом заехал подальше в горы и там снова улегся спать.

Широко известен и тот факт, что во время того пятидневного путешествия у него при себе оказалось так мало еды, что иному человеку ее, пожалуй, с трудом хватило бы и на день. Однако по окончании своего грандиозного переезда мулат вовсе не выглядел ослабевшим или истощенным. Он просто немного похудел: в движении сгорели слои жира, обычно покрывавшие его тело и выполнявшие роль своего рода топлива, помогая поддерживать организм в стрессовых ситуациях, подобной этой.

Однако, когда очередь доходила до еды, то ел Обмылок за троих, поглощая пищу в неимоверных количествах. Он набрасывался на нее, как голодный волк, после чего отправлялся спать, а пробудившись, был готов снова взяться за ложку. Его тело постепенно вновь заплывало жиром, однако с той же быстротой, с какой во время трудного испытания оно было способно расстаться с ним.

Завалившись спать, Обмылок проснулся, лишь когда в небе забрезжил рассвет. Поднявшись, он отправился прямиком в кухню. Все остальные были лишены подобной привилегии. Но Обмылок находился на особом положении. Джарвин знал, что изо всех достоинств рудника лишь одна имела особую притягательную силу для странного мулата и удерживала его здесь. Это была данная ему привилегия появляться в кухне в любое время и поглощать еду в любых количествах, достаточных для полного утоления его зверского аппетита.

Поначалу подобная затея имела для кухни самые плачевные последствия. На глазах доведенного до отчаяния повара два или три обеда мгновенно исчезали в утробе ненасытного монстра, после чего орава голодных рудокопов поднимала шум, грозя забастовкой и требуя лучшей кормежки. После одного такого случая повар уже не был столь опрометчив. Теперь на плите или же в печи он постоянно держал вместительный железный котел с вареными бобами, в которые бросал несколько больших ломтей жирной свинины – чем жирнее, тем лучше. Все это месиво обычно щедро сдабривалось и подслащивалось квартой наидешевейшей черной патоки. Именно этому блюду Обмылок отдавал предпочтение перед всей остальной пищей.

Тем утром Обмылок, как обычно, появился в кухне и сцапал со стола первый попавшийся ему на глаза съестной кусок, которым, по несчастливому стечению обстоятельств, оказался огромный яблочный пирог, по первоначальному замыслу предназначенный стать приятным сюрпризом для дюжины человек. Но лакомое блюдо попало в лапы Обмылка прежде, чем замешкавшийся повар успел припрятать его в надежное место.

К тому времени, как от пирога остались одни воспоминания, у повара уже было все решительно готово. Он не стал попусту терять времени и вместо тарелки с вилкой и ножом, водрузил на стол весь огромный котелок, в который воткнул внушительных размеров железную ложку, чей авторитетный вес более чем однажды становился решающим аргументом в кухонных потасовках, время от времени неизбежно разгорающихся за столом.

С вожделением вздохнув, Обмылок пристроился над разверзшимися перед ним недрами котелка и принялся с завидной скоростью уничтожать его содержимое. По ходу дела ему приходилось дважды ослаблять пояс, поначалу туго затянутый на животе. Но он с азартом продолжал обжираться, и, казалось, все еще не был сыт. Первую паузу Обмылок сделал, лишь только когда ложка заскребла по дну котла, и, увидев это, повар испустил вздох облегчения и, довольно потирая руки, улыбнулся раннему гостю.

– Хочешь добавки? – вкрадчиво поинтересовался он.

Обмылок задумчиво оглядел кухню, но взгляд его уже был лишен прежнего хищнического интереса.

– Слушай, – сказал он, откидываясь на спинку стула, – в следующий раз, когда станешь стряпать, будь другом, брось в харч побольше свиного жиру, ладно? А то бобы получаются немного жестковатыми, понимаешь?

Жир был дешев. Во всяком случае, обходился гораздо дешевле яблочных пирогов – и по деньгам, и по трудам, затрачиваемым на их готовку, так что повар с готовностью кивнул.

– Ну, Обмылок, какие новости? – спросил он.

Великан протянул свою широченную ручищу:

– Дай закурить!

Повар покорно достал кисет с табаком. Обмылок принял его из рук владельца, быстро соорудил самокрутку, а кисет с остатками табака сунул себе в карман, к чему, впрочем, сам повар отнесся вполне спокойно. В конце концов, ради того, чтобы быть в курсе происходящего, жертва не слишком большая.

После двух или трех затяжек самокрутка оказалась выкуренной до основания. Горячий пепел стряхивался на пол, и мулат растирал его подошвой башмака. Затем он свернул себе новую цигарку и, оставшись вполне доволен начавшимся процессом пищеварения, счел, наконец, возможным начать разговор.

– Босс начал окручивать какого-то очень выгодного простофилю, – сказал Обмылок.

– Выгодного? – вежливо переспросил повар, мысленно принимая к сведению только что услышанное.

– Даже весьма, – подтвердил Обмылок. – Пожалуй, тысяч сорок или пятьдесят из него вытряхнуть можно будет.

– И каким же образом? – спросил повар.

– А я почем знаю? – огрызнулся в ответ мулат. – Может быть, устроит какой-нибудь номер с фальшивым рудником. Это его коронный трюк. А может, просто затеет игру в покер. В последнее время он усиленно тренируется подтасовывать колоду. Руку набивает, так сказать. А может быть, огреет того придурка чем-нибудь тяжелым по башке, да и дело с концом!

– Да уж, – поддакнул повар, – и такое тоже возможно! А кто бы это мог быть?

– Понятия не имею, – пожал плечами Обмылок, – но как будто сегодня он должен показаться у нас. Босс погнал меня вчера на ночь глядя покупать коня за две тысячи долларов, чтобы, значит, он мог сделать другу подарок.

– Две тысячи монет! – простонал повар. – Спустить такие деньжищи за какую-то клячу!

– Сходи на конюшню, и увидишь, что она того стоит. Вот уж конь так конь! Рядом с ним все остальные кажутся и в самом деле клячами, жалкими подделками под настоящую вещь. Ну ладно, счастливо оставаться! – С этими словами он с трудом встал из-за стола.

На подоконнике, остывая, лежал только что вынутый из печки большой имбирный пирог. Поднимаясь со стула, мулат подхватил его своей огромной пятерней, и добрая половина пирога исчезла в его пасти прежде, чем он дошел до порога.

Рудник жил ожиданием, и атмосфера накалялась все больше и больше. Все работники были в большей или меньшей степени осведомлены о неблаговидных делишках своего босса. Они знали, что жадность хозяина не имела границ, так же, как всем было известно и то, что он никогда не упустит собственной выгоды, какой бы ничтожной она ни казалась. У него полно врагов, однако сам факт использования им двухтысячедолларовой наживки интриговал, и всем просто-таки не терпелось увидеть, для какой такой рыбы приготовлена столь щедрая приманка.

Позже, когда утро было уже в самом разгаре, на склоне был замечен всадник, направлявшийся в сторону рудника. Обмылок возлежал на своей койке, сонно попыхивая закопченной трубкой, набитой отсыревшей смесью обычного табака с черным табаком из Луизианы, когда ему поспешно доложили об этом.

– И каков он собой? – поинтересовался Обмылок.

– Я разглядывал его в бинокль. Большой. И с виду тяжелый.

– Это он, – со знающим видом заключил Обмылок.

И поднялся с койки. Сонное состояние тотчас улетучилось само собой. И вот он в компании еще дюжины любопытствующих уже наблюдал за тем, как незнакомец приближается к хижинам.

– Что это у него на ногах? – послышался в толпе приглушенный шепот.

– Привет, – выкрикнул тем временем незнакомец, – где тут дом Майка Джарвина?

Обмылок молча указал большим пальцем себе через плечо, обозначая нужное направление. Затем все стали свидетелями того, как незнакомец довольно неуклюже слез с коня. Похоже, от ног ему было мало проку. Прислонившись к коню, он отвязал пару длинных, крепких костылей; затем, опираясь на них, пошел через двор в указанном направлении, передвигаясь с неподражаемой ловкостью.

– Бог ты мой, калека! – прошептал Обмылок. – Босс извел две тысячи на такого калеку, и будь я проклят, если это не так! Ребята, все видели? Кто же он все-таки на самом деле, а?

– Да, подозрительно как-то, – согласился повар. – У меня непонятное предчувствие, что очень скоро нас всех ждет какой-то сюрприз! Кстати, а где Баттрики?

Глава 19
Странные вещи

Разыскать Баттриков оказалось совсем несложно. Они сами подошли к толпе зевак как раз вовремя, чтобы выслушать последние сплетни, но уже слишком поздно, чтобы стать свидетелями того, как незнакомец скрылся за дверью хижины самого Джарвина. Однако наводящие вопросы они задавали, и было подмечено, что, прослышав о внушительном виде и ширине плеч чужака, оба как-то сразу изменились в лице. Но самое сильное и необъяснимое впечатление на них произвело упоминание о костылях.

Братья быстро ретировались в свою хижину, находившуюся рядом с домом Майка Джарвина, и оставались там, хотя кто-то, кому удалось мельком заглянуть к ним в окно, утверждал, что они чистили ружья с таким видом, как будто собирались воспользоваться ими в самое ближайшее время.

– Они знают его, – авторитетно утверждал мулат. – Но почему же тогда больше никто здесь о нем не слышал? Он не из тех, кого, однажды узнав, сразу позабудешь!

В разговор вмешался повар:

– А что мы вообще знаем, кроме рудника и делишек этого старого сквалыги Джарвина? Что, я вас спрашиваю? Мы все время торчим возле рудника. На те жалкие гроши, которые он нам платит, особенно не разъездишься, поэтому каждый из нас знает его гораздо лучше, чем кто бы то ни было на свете. Если бы они только знали то, что знаем мы, разве Конгресс не принял бы закона или еще что-нибудь в этом роде, чтобы его, наконец, упекли за решетку или же приговорили пожизненно подвешивать за руки, за ноги хотя бы на один час в день? Кто бы сомневался!

Это замечание было довольно близко к истине, но идея не нашла отклика в сердцах. Все, что им оставалось, – это лишь молча наблюдать и ждать дальнейшего развития событий, так как вскоре рослый калека был замечен выходящим из дома Майка Джарвина.

Сам Майк стоял на пороге и довольно улыбался, глядя вслед незнакомцу. Затем он задумчиво перевел взгляд в сторону хижины, в которой жили братья Баттрик.

– Этот парень появился здесь неспроста, – прокомментировал повар. – Он имеет какое-то отношение к Баттрикам. И, по-моему, если повезет, это мы сейчас и выясним!

Калека проследовал к двери соседней хижины. Теперь он шел, опираясь только на один костыль, но от этого движения его вовсе не утратили прежней замечательной ловкости. Казалось, более неуклюжего способа передвижения, чем этот, и вообразить невозможно, но рослый чужак столь превосходно владел своим телом, что можно было подумать, будто это дается ему без малейшего труда.

– Право слово, просто-таки акробат, – сказал повар, имевший обыкновение выражать собственное мнение по любому, мало-мальски заслуживающему внимания вопросу. – Уже по тому, как калека управляет своим телом, сразу видно, что он всю жизнь тренировался в исполнении разных головокружительных трюков. Уж я-то знаю! Похоже, даже догадываюсь, кем он был раньше – он был… этим самым… ну, который в цирке лазает по трапециям. А потом он сорвался оттуда, и у него отнялись ноги. Сами же видите, с какой легкостью он владеет собой!

Они смотрели во все глаза и не могли не удивиться увиденному. Затем всеобщее внимание привлекло то, что правую руку чужак освободил от костыля и, опустив ее вниз, свободно держал ее у бедра, где на кожаном поясе висела кобура с револьвером.

Он постучал в дверь хижины Баттриков.

– Кто там? – отозвался Левша Баттрик после небольшой заминки.

– Это Питер Хейл, – объявил незнакомец. – Я пришел, чтобы уведомить вас о том, что Джарвин более не нуждается в ваших услугах. Он настаивает, чтобы вы немедленно уезжали отсюда, так как вам было заплачено вперед. Это так?

Вместо ответа за дверью разразился шквал угроз и проклятий, изрыгаемых обоими братьями. Да, они слышали, что сказал Джарвин, но никуда уезжать не собираются. У них был уговор, по которому Майк должен был бы уведомить их об увольнении за месяц. К тому же у них совсем не было времени подыскать себе что-нибудь подходящее, и вообще, плевать они хотели и на него самого, и на его распоряжения. Он им не указ, потому что подчиняются они лишь приказаниям, полученным лично от Майка.

– Премиленькое дельце, не правда ли? – чуть слышно прошептал повар. – Что касается калеки, то он просто ищет приключений на собственную голову. Интересно, как он теперь собирается расхлебывать эту кашу?

Однако тихий, грудной голос пришельца был невозмутим:

– Довожу до вашего сведения, что теперь все распоряжения отдаются Джарвином через меня. Все хождения и ожидания хозяина у меня за спиной отменяются. Дважды повторять одно и то же он ни для кого не будет. И в первую очередь это касается вас обоих, Левша и Дэн. Вы меня слышали?

Последовавшая из-за двери новая бранная тирада была терпеливо выслушана им, после чего он заметил:

– Я услышал ваше мнение и вынужден констатировать, что не нашел в нем для себя ничего нового.

Итак, если вы желаете поговорить со мной с глазу на глаз, я здесь, на веранде перед вашим домом. И не думайте, друзья мои, я не сбегу!

– Нет, вы только послушайте! – прошептал повар. – Он говорит как представитель босса, что ли? И собирается начать с того, чтобы прогнать взашей Баттриков? Что ж, флаг ему в руки – только неужто мир сошел с ума?

– Заткнись, ты! – зашипел мулат. – Я еще хочу услышать, что Левша Баттрик ответит ему на это!

Наступила неловкая заминка, и было странно, что Левше вообще могло понадобиться какое-то там время на раздумья, – Левше, который всегда был грозой поселка, чей мощный удар правой и заряженный пистолет наводили ужас на многих со времени его первого появления на службе у Джарвина! Все ожидали, что он выскочит на крыльцо и растерзает калеку в клочья, ожидали увидеть Дэна Баттрика палящим из обоих пистолетов и стоящим плечом к плечу с братом или же, по крайней мере, чуть позади него.

Вместо этого они услышали, как Левша проговорил из-за двери:

– Выйти из дома, чтобы ты перестрелял нас по одному? Нет уж, Хейл, не такие мы дураки!

Это стало кульминацией всей сцены!

Нет, что-то обязательно должно было произойти, ибо в ответ калека сказал:

– Не собираюсь ссориться с вами, парни. Сейчас я пойду в дом Джарвина и подожду там еще полчасика. Этого времени вам должно хватить на то, чтобы собрать свои пожитки и освободить дом. Через полчаса вернусь, и, если к тому времени вы все еще будете здесь, я собственноручно вышвырну вас отсюда, так и знайте. Это собственность Джарвина. Он приказывает вам убраться. Так что если решите задержаться тут дольше чем на полчаса, пеняйте на себя!

Сойдя с веранды, он отправился обратно к дому Джарвина – передвигаясь боком и не сводя взгляда с окна хижины Баттриков, выходившего на эту же сторону, держа правую руку у кобуры, высевшей на поясе.

Но урагана выстрелов из окна братьев так и не последовало. Наоборот, было очень тихо. Затем хлопнула дверь дома Джарвина, и Хейлу, надо думать, уже ничего не угрожало.

– Что-то теперь будет? – сгорая от нетерпения и любопытства, вопрошал повар.

– Левша растерзает его! – сквозь зубы процедил мулат. – Что я, Левшу не знаю, что ли?

– Нужно подождать! – осторожно возразил повар. – И тогда увидим, чем дело кончится. Я же говорил, что очень скоро в нашем поселке начнут происходить очень странные вещи!

Глава 20
Необычная сцена

Изо всех затаивших дыхание зевак, ставших свидетелями этой сцены, самым заинтересованным зрителем оказался не кто иной, как могучий Обмылок. С Баттриками он был знаком несколько лучше, чем остальные обитатели поселка. Откровенно говоря, ведь именно из-за них ему пришлось провести больше пяти месяцев прикованным к постели. Этот вынужденный отдых разделился как бы на два периода, практически одинаковых по продолжительности. Потому что едва оправившись после первого столкновения, во время которого Обмылок был буквально изрешечен пулями, он незамедлительно попытался тут же выяснить отношения с Баттриками. Самым удивительным во всей этой истории явилось то, что и во второй раз его тоже не убили. Приглашенный к раненому врач объявил, что жить ему осталось час, от силы пять. Но прошел день, и Обмылок не умер. Та же необъяснимая живучесть, скрытая где-то в глубинах его огромного тела, позволила ему прожить еще день, и тогда, на исходе вторых суток, доктор задумчиво изрек, с сомнением покачав головой:

– Этому парню было отмерено десять жизней, и все десять он пустил коту под хвост, но раз уж он, по всей видимости, не собирается умирать, то придется его лечить, как если бы он шел на поправку. Для начала покормите его. Дайте что-нибудь из того, что обычно едят ваши люди.

И пища воистину творила чудеса. Сколько бы пуль не угодило в него, раны эти никоим образом не сказывались на его желудке, и всего за неделю он вполне оправился от болезни, так что жизнь его была уже вне опасности. За месяц перестали кровоточить и затянулись ужасные раны, на месте которых теперь остались лишь пунцовые рубцы. Вскоре он снова поднялся на ноги и быстро набирался сил, возвращаясь к прежней жизни. Восторгам доктора пришел конец: он заявил, что Обмылок был просто ошибкой природы, ее шагом назад, к первобытному человеку.

Но после второй стычки с Баттриками и последовавшего вслед за этим второго долгого лежания в постели Обмылок все же стал благоразумнее. Он лютой ненавистью ненавидел обоих братьев, но понимал, что ради собственного же блага не стоит давать волю эмоциям. Было куда более безопасней держаться подальше, относясь к ним с вынужденной терпимостью. Братья напоминали ему двуликого бога войны, смотревшего в двух направлениях одновременно и поэтому застрахованного от нападения и спереди, и сзади.

Он бы не убоялся выйти против каждого из них, взятого поодиночке, зная, что в ловкости обращения с оружием не уступает ни одному из братьев. В меткости ему тоже нельзя было отказать. Если же вести речь о рукопашной схватке, то здесь он мог один выйти против десятка таких, как Баттрики, и со всего маху бить их лбами друг о друга, ни секунды не сомневаясь в собственном превосходстве. Ибо самомнение у Обмылка было столь высокое, что сам себе он казался почти божеством.

Однако же со всей своей верой в собственные силы перед Баттриками он все же испытывал благоговейный страх. Братья заметно отличались от большинства людей, с кем ему когда-либо приходилось иметь дело. Он чувствовал, что они непобедимы. К чести братьев надо заметить, что они редко или никогда не сражались в одиночку. Они везде были вместе; вместе думали, вместе действовали. В то время как один оглядывал простиравшиеся впереди дали, взгляд второго был неизменно обращен назад, чтобы вовремя заметить любую опасность, которая могла угрожать им с тыла.

Но вот теперь, однако, нашелся человек, который посмел подойти к хижине Баттриков, из которой они вырывались, подобно зловещему смерчу, и обрушивались на поселок, чиня расправу над врагами толстого Джарвина. Этот же храбрец осмелился не только подойти к их двери – он бросил им вызов, пригрозив, что оба будут иметь дело с ним – с каким-то убогим калекой! И братья не вышли к нему!

Обмылок первым нарушил затянувшееся молчание:

– Куда уж ему стреляться с ними. Баттрики только на это и рассчитывают!

Повар искоса взглянул на него, сказав:

– Слушай, Обмылок, а не может так случиться, что эти двое просто боятся этого парня?

Обмылок оглянулся, и его шарообразная голова безо всякого труда, как-то очень по-птичьи, повернулась на толстой шее так, что он смотрел почти прямо себе за спину.

– Это ты мне говоришь? Меня они что, испугались?

Повар благоразумно промолчал, а Обмылок как ни в чем не бывало продолжал развивать свою мысль:

– А разве на всем свете найдется второй такой, как я?

Повар ничего не ответил.

– Разве найдется такой человек, – продолжал втолковывать Обмылок с навязчивой откровенностью человека, желающего быть понятым, – кто смог бы выстоять против меня хотя бы минуту?

– Нет, – ответил повар. – Но только не в рукопашной. Я хорошо помню, что случилось с верзилой Поллаком, когда он объявился здесь специально для того, чтобы набить тебе морду.

Обмылок позволил себе улыбнуться. Эта гримаса перерезала его лицо ровно пополам, обнажив два ряда огромных, острых зубов.

– Рукопашная – другое дело, – согласился Обмылок, – но видел ли ты хоть кого-нибудь, кто осмелился бы выйти против меня с оружием в руках – будь то винтовка, револьвер, нож или любое другое оружие, да хоть кузнечная кувалда?

Повар задумчиво нахмурился.

– Значит, с кузнечной кувалдой… – задумчиво повторил он. – Нет, Обмылок, лично я не знаю никого, кто бы когда-нибудь отважился связаться с тобой. Кроме Баттриков.

– Не имеет никакого значения, сколько их будет – один, двое, трое, четверо, – сказал мулат. – Любой ораве всегда недоставало народу, чтобы одолеть меня. И уж, во всяком случае, один на один со мной еще никому не удавалось справиться. И двоим с одним – тоже. Так почему же тогда босс не берет меня к себе в охранники? Почему, я тебя спрашиваю?

– Может быть, потому, что ты слишком громко храпишь?

– Нет, просто потому, что он терпеть не может черномазых. А я ведь черномазый. Ты знаешь об этом?

– Правда? – с деланным удивлением откликнулся повар.

– Да, черт возьми, – страстно подтвердил Обмылок, – я черномазый и очень горжусь этим. Я негр и хочу, чтобы весь мир знал, кто я такой, невзирая на белый цвет моей рожи! – И он ткнул себя толстым пальцем в желтоватое лицо.

Повар не улыбнулся. Ведь не стал бы он, в самом деле, смеяться над привидением или тигром, в лапах которого ему, не приведи Господь, ненароком довелось бы оказаться. Он просто кивнул с самым серьезным видом.

– Вот оно, значит, как бывает, Обмылок, – сказал он, – а я сам никогда бы не додумался!

И только когда Обмылок отвернулся, чтобы в очередной раз взглянуть на дверь хижины Баттриков и убедиться, что она все еще закрыта, лишь тогда повар позволил себе ухмыльнуться и подмигнуть соседу рядом.

Сосед же остался стоять с каменным лицом и даже не обменялся с ним многозначительным взглядом, находясь, по существу, в поле зрения негра и не отваживаясь идти на такой риск, ибо характер Обмылка был еще более непредсказуем и взрывоопасен, чем нитроглицерин в закупоренной бутылке, выставленной на мороз.

– Нет, – сказал Обмылок, снова оборачиваясь к повару, – все дело в том, что босс ненавидит черномазых. Но почему? Почему, я тебя спрашиваю? Потому что он сам не достоин их, вот почему! Точно, сэр, так оно и есть! Он их недостоин! Взять, к примеру, хотя бы то, как он ненавидит меня. Я просто-таки сам себе подчас удивляюсь, как это я до сих пор не свернул ему шею!

– С чего ты взял, что он тебя ненавидит?

– Да взять хотя бы то, как он обращается со мной. Для чего я ему нужен? Чтобы выполнять всю самую грязную работу. Правда, платит он мне хорошо. Не буду врать, платит неплохо. Я беру эти деньги и делаю за него всю грязную работу, а он лишь сидит и радуется и небось думает про себя: «Ха-ха! Пусть теперь черномазый помучается!»

– А что ты имеешь в виду под «грязной работой»? – поинтересовался повар.

– Если он решил что-то купить, то ему надо раздобыть это подешевле. И как ты думаешь, кого он посылает за этим? Если могу, то это покупаю я, но если это нельзя купить, приходится красть. Потому что я никогда не посмею вернуться к нему с пустыми руками. Иначе здесь поднялся бы такой крик, что никакая сила не смогла бы заткнуть ему рот!

– Слушай, Обмылок, так почему же ты тогда не бросишь его и не уедешь отсюда?

– Потому что я жду своего часа, и это единственная причина на всем белом свете, которая удерживает меня здесь, можешь не сомневаться!

– Что ж, дело твое, Обмылок. Мне понятны твои чувства по отношению к нему, но только что удерживает тебя от того, чтобы осуществить задуманное? Ведь ты же находишься рядом с ним почти все время!

Мулат бросил сердитый взгляд через плечо.

– Тогда скажи мне, отчего это никто другой не пытается прибить эту гадину, – а ведь, полагаю, и здесь, в поселке, полно таких, кто с удовольствием вышиб бы из него душу, чтобы он упал и уже никогда больше не поднялся, а?

– Конечно, – не задумываясь согласился повар. – И я один из них, будь он проклят!

– Так что же тебе мешает? Что удерживает тебя на протяжении всего этого времени?

– Баттрики, – признался повар.

– Вот и меня тоже! – согласился Обмылок, нервно потирая руки. – Но теперь, похоже, старая скотина совсем выжила из ума, если пытается избавиться от них. Зачем? Ради того, чтобы быть растерзанным нами? Можешь ты мне объяснить?

Повар покачал головой.

– Этого не знает никто из нас, – сказал он. – И все-таки странно это все как-то… Тебе так не кажется, а, Обмылок?

– Странно? – переспросил Обмылок. – Сынок, Баттрики выйдут на улицу и сожрут этого придурка с потрохами, вот увидишь!

– Ой ли? – усомнился повар. – Тогда, может быть, ты объяснишь мне и вот это?! Если сможешь!

Дверь хижины Баттриков распахнулась, и на пороге возник верзила Левша. Но вот только, похоже, на сей раз воевать он ни с кем не собирался. Через плечо у него был перекинут огромный мешок, а в другой руке он держал суму из жесткой холстины с завернутой в нее винтовкой.

Он вышел на веранду.

– Ну что? – сказал повар.

– Это трюк! – выдохнул мулат. – Левша просто выманивает несчастного придурка из дома, после чего Дэн налетит на него и… Бог ты мой! О нет!

Вслед за Левшой в дверях появился и второй брат, Дэн, точно так же, как и Левша, сгибавшийся под тяжестью своей ноши, состоявшей из мешка с пожитками.