Текст книги "Всадники равнин"

Глава 21
Лучшие люди

Мулат мучительно застонал, не в силах вынести само зрелище низвержения двуликого божества с пьедестала.

– Неужели это было лишь везение, обыкновенное везение, – спросил Обмылок, с трудом приходя в себя, – то, что эти два пса смогли оба раза уделать меня?

Его вопрос так и остался без ответа по той причине, что изо всех любопытствующих зевак, ставших свидетелями этой сцены, он один в этот момент сохранял дар речи.

Все видели, как Баттрики поволокли свою ношу в сторону конюшни, а потом снова появились в поле зрения верхом на своих лучших лошадях, ведя запасных на поводу. К всеобщему изумлению, могучие и бесстрашные братья не поехали по главной дороге, проходившей мимо дома босса. Вместо этого они решили объехать вокруг хижин со стороны рудника и, только таким образом выбравшись из поселка, начали спускаться в долину.

– Что бы это значило? – тяжело вздохнул мулат. – Может быть, мы все, парни, разом ослепли или сошли с ума? Точно говорю вам, это самый настоящий гипноз. Этот калека загипнотизировал обоих братьев. Хотя, возможно, кто-нибудь из вас предложит лучшее объяснение только что увиденному?

Таких умников среди зрителей явно не нашлось. Все лишь с недоумением переглядывались между собой и качали головами.

– Постой-ка, – тихо прошептал повар. – Вон он снова идет. Ты только глянь на него, какой верзила! Выглядит довольно круто, несмотря на то, что калека!

Обмылок покачал головой. Одних доводов о кажущемся физическом превосходстве было недостаточно, чтобы более или менее объяснить чудо, только что произошедшее у всех на глазах. Сам он рассчитывал на нечто большее.

Они видели, как Джарвин и его новый приятель медленно шли через двор, направляясь к конюшням, находившимся позади хижины. Издали было видно, как из стойла вывели огромного жеребца. Калека ловко подтянулся на руках и в следующее мгновение уже оказался в седле.

Повар не в силах был сдержать своего восхищения:

– Вот это ручищи! Какие сильные! Глядя на то, как этот верзила управляется с собственным телом, можно подумать, что он легкий как пушинка!

Все это было настолько очевидно, что данное утверждение ни у кого возражений не вызвало. Незнакомец тем временем закрепил скованные железными скобами ноги в стременах, а затем проехался на жеребце взад и вперед перед конюшней. Неподалеку был воздвигнут высокий забор, увенчанный тяжелой жердью, и калека внезапно направил коня к нему. Огромный жеребец взял препятствие, изящно приземлясь внутри загона. В следующий момент, повинуясь воле седока, он развернулся и повторил прыжок.

– Гляди! – сказал повар. – А что, если бы конь вдруг упал? Ведь тогда калеку уже ничего не спасло бы. Ведь соскочить он не смог бы! И тогда ему конец! Да уж, ничего не скажешь, выдержка!

– Повар, – перебил его Обмылок, – ты ни черта не понимаешь. Ты что же, думаешь, что конь смог бы упасть, даже если бы сам того захотел? Нет, старина, и я даже могу коротко и ясно объяснить тебе, почему. В голове этого парня кроется некая сила, и именно она-то и не дала коню упасть!

– Какая сила? – спросил кто-то.

– А какой силы убоялись Баттрики? – ответил Обмылок вопросом на вопрос. – Что за сила заставила их убраться отсюда, убежать, поджав хвост, словно побитые псы? То-то же!

– Колдовство? – уточнил повар.

– Думай что хочешь, – угрюмо изрек Обмылок. – Я сказал, что думал. Так что теперь готов выслушать и от вас любые вразумительные объяснения того, что мы только что видели своими собственными глазами!

В уверенном голосе Обмылка слышалась такая бездна решимости, что все остальные тут же посерьезнели, подавив в себе всякое желание улыбаться. Мало кто из них имел образование, достаточное для того, чтобы остаться выше примитивных предрассудков, и к тому же во всем происходящем усматривалось нечто сверхъестественное, так как с Баттриками все были знакомы не понаслышке, зачастую имея возможность видеть бесстрашных братьев в действии. Многим доводилось в разное время оказываться под дулами револьверов, наведенных уверенными руками братьев Баттрик. Подобные впечатления запоминаются человеку на всю жизнь, преследуя его до самой смерти!

И вот теперь эти два головореза были изгнаны из поселка и бежали, словно нашкодившие дети! Вряд ли найдутся подходящие слова, чтобы объяснить подобный феномен.

Некоторое время спустя все увидели, как калека слез с коня и вместе с Джарвином отправился в хижину босса.

– Вот они! – прошептал Обмылок. – Возвращаются! Вон он идет обратно вместе со стариной Джарвином. Разве я не говорил, что Джарвин замышляет что-то из ряда вон выходящее? Разве не говорил, что он готовится к тому, чтобы провернуть величайшую за последнее время аферу? Вот вам и доказательство. Он боится Баттриков. И приводит этого парня, чтобы тот вышиб их отсюда. А конь – это плата за услугу! Спросите меня, почему?

Его никто не спросил, но Обмылок не обратил на это никакого внимания, имея странную манеру ведения разговора и неизбежно заполняя таким образом образовавшиеся паузы.

– Так хотите знать, почему? – спросил Обмылок в то время, как остальные продолжали молча слушать, искоса поглядывая в его сторону. – Потому что он знает, что в этом мире есть высшая сила, которая гораздо сильнее простой силы оружия. Гораздо сильнее! И вот этот чужак, похоже, владеет ею. Он доказал это на примере Баттриков, и это еще не конец. Повар был прав. Он предвидел, что отныне здесь начнут твориться странные вещи. Уверяю вас, это только начало!

Собравшиеся промолчали и на этот раз, но по всему было видно, что они полностью согласны с данным предположением: мужчины хмурились и покусывали губы, отчаянно пытаясь разгадать эту непростую загадку. Наступила напряженная пауза, но расходиться никто не спешил, словно ожидая, что вот-вот должно последовать продолжение случившегося.

Ждать пришлось недолго. Майк Джарвин подошел к двери своей хижины и крикнул:

– Обмылок!

Недовольно буркнув что-то себе под нос, Обмылок покорно выступил вперед.

– Обмылок, собери ребят. Всех, кто не занят на работах в шахте. Они нужны мне здесь!

– И повара? – осведомился Обмылок с таким видом, будто повар находился на особом положении.

– К черту повара! – не выдержал мистер Джарвин. – Делай, что тебе велят! Зови ребят!

Озадаченно почесывая затылок, Обмылок отправился прочь, разнося строгий приказ по всему поселку.

– Все соберитесь у дома босса, да поживее. И странные же дела творятся у нас, ребята!

Он не оставил без внимания и тех, кто работал на конюшне, и посыльных, что в это время дня праздно ошивались близ рудника, и еще с полдюжины человек, занимавшихся выполнением различных работ в поселке. Когда перед домом была собрана приличная толпа, Обмылок забарабанил в дверь хозяйского дома с такой силой, что едва не снес ее с петель.

Дверь отворилась. Обмылок увидел, что Джарвин и калека сидят за столом друг против друга и, похоже, ведут какой-то серьезный разговор.

– Ребята здесь, – доложил Обмылок. – Что прикажете делать с ними?

– Делать буду я, – сказал Джарвин. – А ты иди и встань вместе со всеми.

И вот Джарвин, стоя на пороге хижины, обводил взглядом толпу во дворе.

– Иди сюда, Хейл, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты сам полюбовался на них. Все, кого ты сейчас видишь перед собой, – это лучшие люди, штучный товар. Этим все нипочем. Можешь весь свет обойти, а такой отъявленной шайки, как эта, больше нигде не найдешь, это точно.

Он отступил в сторону. В дверном проеме возникла могучая фигура калеки. У него был спокойный, но уверенный взгляд, и пока он переводил его с одного лица на другое, Джарвин объявил:

– Итак, парни, это мой хороший приятель Хейл. Он поживет у нас некоторое время. Я хочу создать ему все условия, чтобы он чувствовал себя здесь как дома. И поэтому я хочу назначить одного из вас ему в помощники. Вы видите, он не может владеть своим телом в той мере, как того хотелось бы каждому человеку. Но его умения достаточно, чтобы по-свойски разбираться с такими проходимцами, как Баттрики, – вы и сами могли в этом убедиться. Но не достаточно, чтобы обойтись без посторонней помощи, чтобы что-то принести, куда-то сбегать и тому подобное. Понимаете?

Наступила напряженная пауза. Они не возражали, когда Джарвин начал держать свою речь. Промолчали и тогда, когда он назвал их редкостной шайкой отборных мошенников и негодяев, так как большинство из них настолько преуспели на данном поприще, что были даже горды подобной оценкой своих заслуг, воспринимая ее как наивысшую похвалу.

– И теперь, Хейл, я хочу, чтобы ты сам выбрал себе в личные помощники одного из них, того, кто будет помогать тебе обживаться на новом месте, ибо, как я уже сказал, я хочу, чтобы наш поселок стал для тебя родным домом!

Калека поблагодарил его, учтиво кивнув и улыбнувшись в ответ.

– И что, можно выбрать любого? – поинтересовался он.

– Разумеется, – сказал Джарвин. – Это мои люди, и они подчиняются моим приказам, к тому же я им за это хорошо плачу. Так что выбирай, не стесняйся!

– Что ж, очень хорошо, – сказал калека. – Думаю, что я уже сделал свой выбор. Вот этот человек мне вполне подойдет.

Обмылок оглянулся. За спиной у него никого не было. Только повар стоял чуть поодаль.

– Слышь, повар, это, наверное, ты! – злорадно усмехнулся он.

– Нет, – сказал Питер Хейл. – Я имел в виду тебя, мой большой друг!

Обмылок резко развернулся.

– Меня? – заорал он. – Меня – и в чертовы прислужники?

Глава 22
Чудеса

Для всех остальных подобный выбор оказался ничуть не меньшим потрясением. Никому и в голову не могла прийти столь дикая идея – что кто-то вдруг может возжелать связаться по доброй воле с медведеподобным Обмылком. Даже Джарвин и тот вздрогнул от неожиданности и, схватив Хейла за плечо, быстро зашептал ему на ухо:

– С этим мулатом не связывайся. Тебе лучше передумать и сделать это как можно скорее. Я бы предпочел усадить к себе за стол дикого мустанга, чем терпеть общество Обмылка. Так что пока не поздно, лучше откажись.

Но Питер лишь упрямо покачал головой, а вслух спокойно, но довольно отчетливо, чтобы все могли услышать, сказал:

– Я выбираю тебя, Обмылок, если тебя зовут именно так. Мне нужен сильный помощник, а ты как будто вполне годишься для этого. Ну что, договорились?

– Черта с два! – выкрикнул мулат, хватаясь за рукоятку пистолета, как если бы он собирался пустить в ход оружие.

Но Питер Хейл не спешил с ответным жестом, а просто спокойно предложил:

– Пойдем в дом, Обмылок, мне нужно сказать тебе кое-что. Эта работа ни в коем случае не будет унизительна для тебя. Я предлагаю тебе достойную жизнь и прошу взамен лишь самой малости – выполнения небольших и несложных моих поручений. Может быть, зайдешь на минутку? – Развернувшись, он вошел в дом, опираясь на костыли.

Обмылок остался стоять у крыльца, гневно глядя вслед удалявшемуся калеке.

– Он только и знает, что запугивать белых, – прорычал Обмылок, – но с таким черномазым, как я, у него этот номер не пройдет! Зайти в дом? А кто сказал, что я побоюсь зайти туда вместе с ним? Кто сказал, что я боюсь его?

Он зло огляделся по сторонам. Страх перед неизвестностью и дикий гнев исказили его лицо настолько, что на него было страшно смотреть. Ответа не последовало, ибо стоявшие рядом хорошо понимали, что мулат откровенно нарывается на неприятности, дожидаясь подходящей возможности сорвать на ком-нибудь переполнявшую его ненависть.

– Я войду туда вместе с ним, – прорычал, словно хищник, мулат, – и если он достанет меня своими разговорами, то я растерзаю его в клочья, ребята, так и знайте! И вот тогда-то и станет ясно, откуда у него берутся такие силы!

Сказав это, Обмылок порывисто зашагал к дому, толкнул дверь и с оглушительным грохотом захлопнул ее за собой. Джарвин остался нервно расхаживать по веранде, не сводя цепкого взгляда с толпы, но по всему было видно, что мысли его были всецело обращены к тем двоим, что остались в доме.

Но все, что удалось ему услышать, так это громкое заявление вошедшего в комнату мулата:

– Я пришел. И теперь хочу знать, что ты собираешься сказать мне такого, чего нельзя было сказать открыто, при всех?

Ответ чужака оказался неразборчивым, словно неспешное журчание ручья в тишине ночи. И никто не смог разобрать ни слова.

Войдя в дом, Обмылок оказался лицом к лицу с куда более серьезной и необъяснимой опасностью, чем те, с которыми ему до сих пор приходилось сталкиваться. Калека сидел спиной к стене за столом, скрывавшим его беспомощные ноги. Метис обратил внимание на гордую осанку и широкие плечи собеседника – отмечая про себя, что такого могучего и грозного торса он не видывал никогда в жизни (если, конечно, не считать его собственную заплывшую жиром тушу).

Оказавшись лицом к лицу с чужаком, Обмылок вдруг подумал о том, что жизнь прожита впустую. Следовало бы уделять побольше внимания самому себе; а еще лучше – каждый день брать в руки кузнечную кувалду и разминаться таким образом, чтобы согнать лишний жир и обрести железные мускулы, такие же, как у этого чужака.

Лицо Питера Хейла сохраняло прежнее беспристрастное выражение, и в эти минуты он был похож на боксера, готовящегося выйти на ринг. Возможно, для поддержания формы ему было вполне достаточно тех усилий, которые приходилось затрачивать на то, чтобы передвигаться на костылях. Однако Обмылок интуитивно почувствовал, что это не самое главное, и был недалек от истины. Что правда, то правда – от ног калеке никакого толку. Можно сказать, что их у него вообще нет. И теперь они были не видны, а взору Обмылка предстали длинные, сильные руки, могучие мускулы, упругие бугры которых перекатывались под плотно обтянувшей их рубахой, и широченные плечи.

Но помимо физической мощи, калека обладал на редкость проницательным взглядом – из-под густых, нависших бровей глядели умные глаза.

И теперь этот взгляд был обращен к Обмылку, которому с каждой минутой становилось все больше и больше не по себе. Гнетущая атмосфера довершала тягостную картину, стены дома будто давили, становилось трудно дышать, и ему вдруг захотелось поскорее уйти; только бы пережить это выматывающее душу испытание – и вырваться отсюда на улицу, на простор, на свежий воздух.

Питер Хейл первым нарушил затянувшееся молчание:

– Что ж, Обмылок, а теперь сядь и расскажи, на что ты так обозлился, ладно?

– А разве этого не достаточно, чтобы вывести из себя любого нормального мужика? – выпалил Обмылок, гневно заскрежетав зубами. – Задумал превратить меня в прислугу на побегушках? Да вообще, за кого ты меня принимаешь?

– Сядь, Обмылок, – повторил приглашение Питер.

– Черта с два! – взревел тот. – Слышал, что я сказал?

– Я тебя слышал.

– И что теперь?

– Ты что, боишься сесть? – все так же спокойно, не повышая голоса, спросил Питер.

Это был уже совсем иной подход к делу. Обмылок культивировал в себе непоколебимую уверенность в том, что он не боится ничего и никого на свете – ну, может быть, за исключением тех двоих братьев Баттрик! И теперь эта вера заставила его опуститься на стул, придвинутый к столу напротив Питера.

И мгновенно пожалел об этом – так как ростом он был гораздо ниже Питера, который явно возвышался над ним, сидя на противоположном конце стола. Обмылку тут же захотелось встать и выпрямиться во весь рост, но он представить себе не мог, каким образом можно выбраться из-за стола, сохранив при этом собственное достоинство.

Теперь же он ощущал на себе постоянное давление. Причина столь дикого нервного напряжения так и осталась для него загадкой. Единственное, что он чувствовал в тот момент, – это уверенный, изучающий взгляд Питера. Сделав над собой огромное усилие, он заставил себя не отвести глаза, что стоило ему немалого напряжения, в то время как Хейл держался совершенно непринужденно и естественно!

Казалось, спокойный взгляд Питера проникал в самую душу неприступного Обмылка, заставляя трепетать его сердце. Гипноз – разве не это является причиной всего происходящего, когда глаза смотрят прямо в глаза и взгляд не терпит возражений? При одной этой мысли Обмылка прошибал холодный пот.

– Вот он я, – сказал Обмылок, – а теперь выкладывай, что тебе от меня надо. И побыстрей, ладно? Потому что со мной тот же номер, что и с Баттриками, у тебя не пройдет. Твои трюки мне знакомы. Меня голыми руками не возьмешь!

Он произнес это с хищной ухмылкой, наставив на Питера свой негнущийся указательный палец, словно показывая всем своим видом, что он распознал дьявола за человеческим обличьем. Обмылок подспудно надеялся на то, что при этих словах Питер побледнеет и задрожит от страха. Но к большому его изумлению, ничего подобного не произошло. Было заметно, как сверкнули глаза под прикрытыми веками; затем в уголках губ появилась и тут же исчезла еле заметная улыбка. Обмылок чувствовал себя осмеянным превосходящим его по силе злобным духом, бесспорно таившимся в сердце этого белого человека.

Сгорая от обиды, Обмылок жалел о том, что вообще вошел в дом, и мысленно проклинал себя за то, что уселся за этот стол! Ибо теперь ему начинало казаться, что вокруг него смыкаются объятия невидимых рук, и силы постепенно покидают его. Ведь разве его огромные ручищи не пронимала мерзкая дрожь, из-за которой он, пожалуй, не смог бы сейчас удержать и пистолета? И уж не тот ли указующий перст, который в пылу обвинений он наставлял на Питера, дрожал более всего?

Побледнев еще больше, Обмылок завороженно следил за улыбкой белого человека. Он уже больше не вспоминал о том, что перед ним калека. Мысль эта просто улетучилась, испарилась из его сознания. Перед ним сидел великан – человек огромного могущества и недюжинной хитрости. И Обмылок чувствовал, что эта битва им проиграна – проиграна без борьбы… Однако нет, он все еще был готов сражаться, чтобы постоять за себя.

– А теперь послушай меня, – сказал Питер. – Хочу, чтобы ты с самого начала уяснил себе, что зла я тебе не желаю. Предлагаю тебе эту работу, потому что мне нужен такой сильный парень, как ты. Взамен же, Обмылок, надеюсь, что смогу несколько изменить твое положение в этом обществе. Не оскорбляя твоего самолюбия унизительной грязной работой, хочу сказать, что мне нужен друг, на которого я мог бы положиться, парень, который прикрывал бы меня. Насколько я успел заметить, в вашем поселке это крайне необходимо. И думаю, что теперь мы могли бы пожать друг другу руки. А, Обмылок?

При этих словах метиса охватил вдруг панический ужас. Он словно прирос к своему стулу.

– Иди ты к черту!

– Что? – переспросил собеседник, сопровождая свой вопрос все той же едва уловимой улыбкой. – Ты что, боишься меня?

– Боюсь? Я никого не боюсь!

Выпалив это, Обмылок вытянул вперед свою огромную ручищу, и его широченная ладонь сомкнулась вокруг изящных пальцев Питера Хейла. Теперь они показались Обмылку настолько хрупкими, что в голове его тотчас промелькнула шальная мысль, будто он в состоянии сломить гордость и силу этого зловещего монстра.

Он принялся сжимать тиски своей хватки – прославленной хватки, позволявшей ему ломать ноздреватые сосновые ветки и делать еще очень много по-своему замечательных вещей. Он жал изо всех сил, чувствуя, как хватка Питера мало-помалу ослабевает, уступая столь сокрушительному напору; рука соперника расслаблялась, постепенно сдавая позиции, но процесс этот происходил все медленней и медленней, пока наконец вдруг не наступил такой момент, когда стало ясно, что это предел возможностей Обмылка. И тут-то изящные пальцы впились в его плоть подобно тонким железным прутьям. Обмылок крепко стиснул зубы, его огромная рука дрожала от напряжения, но заставить противника сдаться он не мог.

«Чудеса! – думал негр. Ибо ни одна человеческая рука, а уж тем более такая, как эта, не могла противостоять его хватке. – Просто чудеса!»

И в тот же момент, как эта идея пришла ему в голову, силы словно покинули его пальцы. Или, может быть, это соперник вдруг необычайным образом усилил свой натиск?

Тонкие, костлявые пальцы мертвой хваткой вцепились в руку мулата – и внезапно его пальцы разжались, огромная ладонь раскрылась и была тут же сжата рукой Питера Хейла!

Глава 23
Непослушные руки

В тот же миг пальцы калеки отпустили мулата, и он сказал:

– Что ж, Обмылок, думаю, мы с тобой сможем хорошо поладить между собой. Ведь мы станем друзьями, а?

Что касается Обмылка, то он почти не слышал этих слов, неотрывно глядя на собственную руку так, словно она была изуродована или же перед ним был предатель, который отказался выполнять возложенные на него обязанности и тем самым подвел своего хозяина в самый решающий момент. Его поверженная, ослабевшая и онемевшая ладонь покорно лежала на столе, и на покрасневшей коже четко проступали четыре белые полосы – след от четырех пальцев Питера Хейла, которые так хорошо справились со своей работой. Обмылок был побежден, и причиной этого поражения – хотя он никогда и не задумывался об этом – стало вовсе не сокрушительное могущество врага, а просто-напросто его собственный страх перед чем-то сверхъестественным.

Сила, которая, как ему показалось, сжала его руку, будто это была рука женщины или детская ладошка, была скрыта вовсе не в могуществе калеки, а в слабости самого Обмылка. Теперь же, воровато убрав руку со стола, он провел языком по бесформенным побелевшим губам и посмотрел на Питера взглядом несчастного мученика, брошенного на съедение львам.

– Так что, – повторил Питер, – как ты уже слышал, я не собираюсь заставлять тебя заниматься теми вещами, которые могут прийтись тебе не по душе. Мне просто нужен сильный, смелый и умный парень, который помогал бы мне в работе. И, на мой взгляд, лучшего кандидата на эту должность, чем ты, мне не найти. Или я ошибаюсь?

Обмылок заерзал на стуле и встал из-за стола.

– Что я могу сделать для вас, босс? – спросил он.

– Сейчас ничего, – ответил Питер, – пока ты мне не нужен.

Обмылок бочком начал отступать к двери.

– Но я буду благодарен тебе, если ты вернешься сюда, скажем, до темноты, ладно? – произнес Питер ему вслед.

Обмылок отметил в памяти этот факт, скосив взгляд в сторону своего нового хозяина, и затем вышел на улицу. Любопытные, все еще ошивавшиеся у крыльца, с удивлением видели, как он прошел мимо них с отрешенным лицом, устремив куда-то в пространство пустой взгляд. Обмылок словно на глазах состарился на десяток лет. Он прошествовал через расступившийся перед ним полукруг с виноватым видом человека, потерпевшего поражение и не устоявшего перед натиском более сильного противника.

– Он убил Хейла! – воскликнул Джарвин. – Черт возьми, он свернул шею Хейлу!

Рванув ручку двери, он распахнул ее настежь. И живой и невредимый Питер как ни в чем не бывало встал из-за стола ему навстречу.

– С тобой все в порядке, Пит?

– Все в порядке, Майк.

– Черт… тогда, что случилось с Обмылком? Ложная тревога, парни! Все обошлось.

Но это оказалось еще не самым главным. Важнее было то, что в поведении мулата все почувствовали, что только что был совершен некий отчаянный поступок – если не Обмылком, то калекой. Тем же, кто, сгорая от распиравшего любопытства, ошивался перед домом, взяв пример с Майка, удалось заметить, как огромный, поблескивающий на солнце крутыми боками жеребец Лэрриби пролетел по окольной тропе, ведущей из поселка, унося на себе мулата, который сидел, низко пригнувшись в седле, словно надеясь уберечься от шальных пуль, посланных ему вдогонку.

Эта новость была тут же сообщена Джарвину и привела его в бешенство. Майк напустился на Питера Хейла.

– Что еще, черт возьми, за новости? – вопил он. – Зачем это ты так напугал Обмылка, что он задал отсюда стрекача? Что, опять эти твои ученые штучки… ты, идиот… умник чертов…

У стены стояло громоздкое кресло. Внезапно оно взмыло в воздух, на мгновение зависло над плечом калеки, и в следующий момент полетело прямо в голову Майку Джарвину, который, испуганно взвизгнув, поспешил отскочить в сторону. Он знал, если бы бросок достиг цели, то ему наверняка пришлось бы распрощаться с собственной жизнью, а уж ею Майк дорожил больше всего на свете. Выскочив на улицу, он захлопнул за собой дверь.

Джарвину было решительно наплевать на то, что, споткнувшись о порог, он опрокинулся навзничь, съезжая на спине вниз по лестнице в несколько ступенек. Его не волновало и то, что свидетелями этого внезапного падения оказались с полдюжины ошеломленных и злорадно усмехавшихся его же собственных работников. Куда важнее для него было удостовериться в том, что внезапно проснувшийся дьявол, превративший лицо Хейла в свирепую гримасу, не сподвигнул того отправиться за ним в погоню.

Неловко встав на четвереньки, Джарвин бросил взгляд в сторону двери, желая убедиться в том, что та закрыта. Но сила удара Питера оказалась столь велика, а цель выбрана столь точно, что одна из ножек в щепки разнесла прочную панель, а вторая насквозь пробила обшивку и теперь торчала аккурат посреди двери! Майк поежился, представляя, какими могли бы быть последствия, если бы путь этому урагану преградило не бездушное бесчувственное дерево, а он сам, простой смертный из плоти и крови.

Удалившись в сторонку, мистер Джарвин присел на пенек и еще какое-то время обмахивал свое разгоряченное лицо, пока, в конце концов, ему не удалось унять дрожь в руках и ногах. Поначалу он принялся лихорадочно обдумывать различные варианты мести. Тогда ему начало казаться, что разумней всего с его стороны было бы бросить зажженную спичку под стену хижины и спалить ее дотла, чтобы огненное пламя взметнулось ввысь, унося к небесам вместе с клубами дыма душу Питера Хейла.

Потом он подумал, что было бы просто замечательно собрать нескольких своих людей, чтобы те как следует проучили этого громилу, и это послужило бы ему хорошим уроком на будущее. Джарвин решил, что так будет лучше всего – чтоб и другим неповадно было. Хотя и с этим можно было подождать, потому что он вдруг припомнил, что большинство его собственных людей только и дожидались подходящей минуты, чтобы воткнуть нож в его спину. А вечером, с наступлением темноты, не попытаются ли они сами припомнить ему старые обиды?

Баттриков он прогнал. Но и разве его собственные работники не радовались размолвке, которая только что произошла между их боссом и его новым телохранителем? В душе Майк Джарвин на чем свет стоит проклинал тот день, когда он отдал приказ, предписывавший Баттрикам убраться с рудника. Еще громче застонал он, припомнив день, когда его посетила идея заменить двух отъявленных проходимцев одним кристально честным человеком!

Солнце уже начинало медленно, но верно клониться к закату, спускаясь к горизонту по западному небосклону. Так что если он все же рассчитывает помириться с калекой, ему следует поторапливаться. А если это не удастся, что тогда? Неужели ему придется принять смерть прежде, чем холодный рассвет забрезжит в небе над восточными горами? В том, что это будет именно так, Джарвин не сомневался. Он представил себя убитым и с горечью подумал о том, что никто не будет скорбеть по нему. Кому тогда достанется рудник и все его богатства? Мистер Джарвин при этой мысли даже взмок от волнения, решив, что единственное, что ему остается, – это оседлать коня и немедленно уехать из поселка. Но, с другой стороны, если он сейчас отправится на конюшню, не ввергнет ли он себя в руки тех парней, кому он исправно платил жалованье и которые всей душой ненавидели его?

Джарвин поднялся. Он взошел на веранду собственного дома, откашлялся, а затем наконец осмелился вежливо постучать в дверь.

– Хейл? Можно к тебе? – тихонько позвал он.

Из-за двери ему как ни в чем не бывало ответил веселый голос:

– Конечно, Майк!

Джарвин начал осторожно приоткрывать дверь, пока, наконец, ему не стал виден могучий торс Питера Хейла, склоненный над поверженным на пол креслом – это было большое кресло с откидывающейся спинкой и снимающимися подушками, которое по праву считалось самым роскошным предметом обстановки в доме.

– Заходи, Джарвин! Рад, что оно тебя не задело!

Майк охнул, бросив взгляд на бесформенную груду обломков на полу – все, что осталось от его любимой вещи. Похоже, Питер и не собирался утруждать себя наведением порядка в комнате.

– Да чего уж там, Хейл, – сказал Джарвин, – ведь, в конце концов, главное для нас вовремя понять, что мы оба были не правы, а?

– Ничего подобного, – сказал Питер. – Мелкие недоразумения неизбежны. И, наверное, так будет до тех пор, пока мы не научимся правильному обращению друг с другом.

Мистер Джарвин промолчал. Что-то в этом заявлении заставило его насторожиться. И тогда он робко заметил вслух:

– Видишь ли, Питер, я по характеру человек вспыльчивый. Ничего поделать с собой не могу. И очень часто меня это подводит. Но ты ведь со временем привыкнешь, правда?

– Не знаю, – покачал головой Питер. – Знаешь, Майк, просто когда люди со мной обходятся так откровенно грубо, мои руки помимо моей воли начинают вытворять разные штуки. Я ведь, честное слово, вовсе не собирался бросать в тебя креслом. И более чем уверен, что впредь ничего подобного не повторится – если, конечно, твой язык снова тебя не подведет!