Текст книги "Презумпция виновности. Россия. Наши дни. Книга 3"

– Ваша честь, разрешите задать вопрос потерпевшему! – подключился к допросу прокурор. Судья одобрительно махнула рукой. – Ну и, что, решились ваши проблемы в налоговой на сегодняшний день?

– Нет, – грустно ответил Андрей, подняв глаза на прокурора. – Пока что нет! Проверка продолжается.

– Скажите, потерпевший, а подсудимый говорил вам когда-нибудь, что у него есть больная дочь или, может быть, просил у вас денег на её лечение?

– Нет, никогда.

– Вопросов больше нет.

– У меня ходатайство! – закричал, боясь куда-то не успеть, Южаков. – О гражданском иске на сорок тысяч евро.

– Передайте оригинал мне, а копии участникам процесса, – потребовала судья.

Андрей подошел к кафедре и отдал Коробченко два листа с текстом, после этого раздал оставшиеся экземпляры прокурору и адвокату.

– Такой иск подавать нельзя! – прочитав содержимое документа, констатировала Елена Сергеевна. – Вы указываете в исковых требованиях сумму в иностранной валюте, а в Российской Федерации все расчёты между резидентами происходят в российских рублях, поэтому я вам отказываю в принятии данного иска, – она протянула листы обратно, заставив Андрея вернуться и забрать их. – Либо переделайте к следующему заседанию, либо идите в суд общей юрисдикции, – затем она обратилась к прокурору. – На следующее заседание обеспечьте явку свидетелей! Пятнадцатое февраля всех устроит? – спросила она, посмотрев на адвоката.

– Нас устраивает, Ваша честь! – ответил Роман, поднявшись.

– Заседание объявляю закрытым!

Конвой подскочил к подсудимому молниеносно, не дав даже перемолвиться словом с адвокатом, наручники мгновенно застегнулись у него на запястьях, и буквально через мгновенье Григорий в сопровождении судебного пристава быстрым шагом спускался по знакомой уже ему крохотной лестнице потайного хода прямиком в камерное помещение суда. Голова Тополева раскалывалась от информации, гнева, расстроенных чувств по поводу крушения надежд и ожидания свободы. Слава Богу, его сосед оказался уже в «стакане». Своей болтовнёй и спокойным тоном, рассказами о своих проблемах и о своем судебном заседании он, сам того не подозревая, успокоил Гришу лучше всякого психотерапевта.

Дожидаясь 19 часов – начала развоза автозаками судовых по следственным изоляторам, они, закончив обсуждать наболевшее, мило болтали о жизни на свободе и в тюрьме. Оказалось, что Миша – так звали директора-растратчика – сидел на Большом Спецу недалеко от бывшей камеры Григория. У него, как у человека не совсем здорового, было много различных лекарств от разных болезней. Впоследствии эта информация спасла жизнь Тополеву, когда он с высокой температурой и подозрением на воспаление легких погибал на своей шконке в общей камере. Находясь в полуобморочном состоянии от жара, он вспомнил этот разговор и попросил Аладдина написать маляву Михаилу и попросить прислать антибиотики по «дороге». Этой же ночью с пометкой «срочно» сильнодействующие таблетки были доставлены в хату «ноль-восемь». Эти лекарства выполнили своё предназначение, и Григорий пошёл на поправку. Аладдин ухаживал за ним как за сыном, проверяя ладонью лоб на предмет жара, следя за приёмом таблеток, заставляя пить чай с лимоном и мёдом в огромном количестве, а потом, когда Грише стало немного легче, требовал, чтобы тот заставил себя поесть, чтобы бороться с недугом.

Естественно, когда Мага понял, что Тополеву совсем плохо, и он окончательно разболелся, он сообщил дежурному офицеру о недуге сокамерника. Тот посмотрел на пышущего жаром Гришу и заключил: «Ничего страшного. Пройдёт! Через несколько дней придёт врач, и если температура останется, то он его посмотрит».

На ум сразу же пришла аналогия истории с Сергеем Магнитским124124
  налоговый и юридический консультант инвестиционного фонда Hermitage Capital Management, арестованный в 2008 и скончавшийся в СИЗО «Матросская тишина» в 2009 году.


[Закрыть], которую частенько муссировали на «сборках» и в «стаканах». Обязательно находился заключённый, который либо был знакомым сокамерника умершего юриста, либо сам сидел вместе с ним в 2009 году. Они рассказывали, что он долго жаловался на боли в груди и животе, а ФСИНовцы и медицинский персонал тупо бездействовали, ссылаясь на отсутствие лекарств и занятость. «Дороги» в его «хату» не было – она была запрещена тогдашним положенцем, так же, как сейчас это сделано с Олегом Провальным – братом опального блогера-оппозиционера Алексея, поэтому подмоги в виде лекарств или телефона для связи получить было не от кого. Естественно, без оказания профессиональной медицинской помощи он умер, как умирает довольно много людей, ожидающих суда или этапа в следственных изоляторах страны с идентичным у всех диагнозом «сердечная недостаточность». Причём возрастных ограничений этот диагноз в тюрьме не знает – от него загибаются как крепкие восемнадцатилетние парни, так и дряхлые старики. Передоз от наркотиков в камере, открывшаяся язва от плохого питания, воспаление лёгких от жуткого холода и сквозняков в камерах, самоубийства и даже сильные побои, приведшие к гибели – всё приравнивалось администрацией заведения к инфарктам, дабы не озадачивать своё учреждение ненужными проверками, отписками, разбирательствами и служебными расследованиями. Инфаркт дело такое – скоропостижное, поэтому такой диагноз и используют в 90 процентах случаев как причину смерти. Западные СМИ, правозащитники и даже политические деятели раздули из гибели Магнитского огромный скандал, требуя привлечения к ответственности виновных, наложив санкции и проведя через свои законодательные институты целые законы, назвав их именем умершего юриста. Если бы эти политики и журналисты хоть раз побывали в шкуре простого российского заключённого, они бы поняли, что никто персонально в его смерти не виноват – это обычная тюремная история, каких тысячи случаются ежегодно, поэтому никакой политической, экономической или тайной подоплеки в этом несчастном случае не было – обычная российская безалаберность и отсутствие грамотных профессиональных кадров.

Да и откуда этим кадрам взяться, если предлагаемая федеральной службой исполнения наказания зарплата настолько низкая, что на работу приходится брать малообразованных, неквалифицированных людей из далеких провинциальных городков и населённых пунктов, которые работают вахтами, проживая в жутких ведомственных общежитиях и мечтающих только о дополнительном заработке в виде контрабанды «запретов» с воли в изолятор. Таскают они всё, что только закажет обеспеченный зэк, начиная от сим-карт и заканчивая тяжелыми наркотиками. Такие несуны называются в тюремном мире – «ноги». На все товары есть свои расценки, поэтому за «ноги» берут разную таксу. К примеру, принести мобильный телефон стоит от пятнадцати до двадцати пяти тысяч, в зависимости от того, кому и в какую камеру нужно доставить. Таким «ногам» переводили деньги на обезличенный электронный кошелёк за сам товар и за работу, после чего ждали, когда он сможет это всё доставить в камеру. Конечно, иногда этих ушлых курьеров ловила служба собственной безопасности или даже ФСБ с поличным, их сажали на довольно большие сроки, но случалось это крайне редко и только с теми, кто смел работать без покровительства и последующей делёжки доходом с вышестоящим руководством.

К примеру, убийца полицейского Халил – сокамерник Григория – ежемесячно платил оперу Володе 50 тысяч рублей за то, чтобы тот приносил ему лекарства в камеру, которые он, будучи действительно очень больным человеком, поедал в огромном количестве. Большинство из этих медикаментов законным путём в СИЗО никогда бы не пропустили, потому что это были сильные транквилизаторы, прописанные Халилу врачом на воле, но не разрешенные местным доктором, а за определённую финансовую благодарность нужному человеку спасительные таблеточки попадали по адресу без проблем.

Другой пример – Саша Емельяненко, который жить не мог без элитного алкоголя и специальных порошков для роста мышечной массы. Будучи местной звездой и просто обеспеченным человеком, у него не было отказа в «ногах», поэтому в его камере всегда водились дорогие сорта виски, коньяк и водка. Он даже иногда отправлял по «дороге» бутылочку «BlackLabel» на дни рождения своим хорошим знакомым на централе. Один из таких презентов как-то пришёл Роману Панову в хату «ноль-восемь», который он с удовольствием распил вместе со своими семейниками. Потом, конечно, была проблема с утилизацией пустой тары, но и её успешно решили, размельчив стекло в порошок и смыв всё в очко на «дальняке».

Обратная дорога из суда заняла не меньше, чем с утра – также сперва собирали отсудившихся по районным судам, потом заехали в Московский городской, где долго ждали оставшихся, после чего автозак уже нёсся в конечный пункт назначения – СИЗО №2 – по малозагруженным из-за позднего часа улицам Москвы. У ворот Бутырки пришлось снова ждать не меньше часа, пока приехавшие вперёд машины не разгрузят свой живой товар. На входе опрос и сверка ответов с личными делами и новая для Григория процедура – личный досмотр через рамку. В комнате размером с камеру «сборки» стоял аппарат, похожий на микроволновый сканер, как в аэропорту, и древний рентгено-телевизионный интроскоп, в который надо было класть на просвечивание все вещи. Заключённый сперва раздевался до трусов, клал всё в пластиковые короба и отправлял их на подвижную резиновую ленту досмотровой машины, затем заходил в круглую колбу сканера и поднимал руки вверх и так стоял, пока сотрудник изолятора не давал команду «на выход». После нано-шмона досмотренного отправляли на «сборку» дожидаться выводного из своего корпуса.

К полуночи Гриша попал в свою камеру без сил и эмоционально выжатый, как лимон. Ему тут же предложили позвонить без очереди как «судовому», но звонить кому-либо было уже поздно, да и настроения разговаривать не было. Зато его радушно приняли все, начиная от смотрящего за камерой Магомета, который очень хотел зарабатывать деньги на Гришином таланте торговать ценными бумагами и валютой с его телефона, до Аладдина, который ждал его с горячим вкусным ужином и насыщенным травами и лимоном чаем. Проголодавшийся Тополев накинулся на суп и второе, как его ушедшая ещё 10 лет назад «на радугу» собака – английский кокер-спаниель, который каждый раз проглатывал корм в миске с такой жадностью и скоростью, как будто его не кормили неделю. После трапезы он поделился своей неудачей в суде с Аладдином – единственным человеком, с которым ему хотелось что-либо обсуждать в этот час. Его философское отношение к жизни, проблемам и людям всегда находило ответ в душе, успокаивало и возвращало к размышлениям и правильным мыслям и отдаляло от надрывных внутренних переживаний и мук.

Вместе с Тополевым со «сборки» в камеру подняли и молодого парня в лагерной робе и большим баулом. Он сильно хромал и передвигался не без помощи инвалидной палочки. Его звали Сергей Меньших. Он был осуждён за мошенничество в особо крупном размере, а именно за воровство из банкоматов Судостроительного банка в Москве, и отбывал наказание в исправительной колонии №3 города Тулы. В Бутырку его привезли, как он сказал, на раскрутку или допрос по другим уголовным делам. Его дольше, чем остальных новеньких, продержали в «танке» на разговоре со смотрящими. Он несколько раз вылезал, пока блатные звонили по его поводу на зону, и снова возвращался обратно. Оказалось, что его плохо гнущиеся ноги были больными неспроста. В лагере Сергей успел нехило накосячить. Он проигрался в карты и не смог или не захотел вернуть долг, за что был изрядно помят местной братвой, которая переломала ему конечности, о чём сразу же стало известно Маге, без труда находившему телефонные номера любой зоны в любом регионе нашей необъятной страны. Так Меньших стал вторым клиентом Григория и Магомеда после неуклюжего Памирца Бахтияра. Он попросил свою жену Наташу открыть брокерский счёт на её имя и положить на него 80 тысяч рублей.

Магомед старался убедить всех класть свои деньги на счёт его брата для удобства, но люди побаивались это делать, не очень-то доверяя бородатому кавказцу. Ему позарез нужны были как минимум 150 тысяч рублей для выкупа этапа, поэтому Мага суетился, как мог, и собирал деньги повсюду. Он ждал только апелляции, которая была назначена ему на конец марта, и не питая на неё особых надежд, ждал распределения на зону. Он мечтал, чтобы его отправили в лагерь в Пятигорске, и разговаривал об этом с нашим опером Володей, который как раз и обозначил ему сумму в полторы сотни тысяч за решение его вопроса. Поэтому Мага внимательно следил за взлётами и падениями доходности на торговых счетах и частенько поторапливал Гришу в его торговле ценными бумагами и валютой.

Февраль 2015 года выдался на редкость холодным, и в камере температура поднималась не выше десяти градусов, причём и ночью, когда была полная движуха и большинство арестантов не спали, постоянно двигаясь и вырабатывая немало тепла. Днём же, когда в основном все спали, столбик термометра не поднимался выше нуля. Это было заметно за счёт пара, идущего изо рта, и замерзшей воды в кружках на столе. Спали в куртках, шапках и шерстяных носках, обкладываясь пластиковыми бутылками с горячей водой. Надевали всё, что можно было надеть на себя и накрывались всем, чем только было возможно. Григорий сидел на «тормозах» с 11 до 14 часов одетый, как полярник на зимовке, а после 16 залезал в «танк» к Бахе с Халилом, где уже было нагрето их телами и постоянно работающей 100-ваттной лампой накаливания, и грелся вместе с ними до позднего вечера. Потом за полночь шёл спать к себе на ближнюю к окну шконку, где очень дуло и было холоднее, чем у «тормозов». Естественно, в таких условиях незакалённый Григорий быстро заболел и немного поправился лишь ко второму судебному заседанию.

Второй судебный день, по мнению Гриши, должен был стать последним, по крайней мере, ему так очень хотелось. Он очень ждал приговора. Его противостояние с опером Володей за миллион рублей ещё не завершилось, и он ждал от него каждый день какого-нибудь подвоха. Да и последний разговор с Гинзбургом и Тростанецким не был закрыт окончательно, и можно было ожидать его продолжения в любой момент. Поэтому он хотел поскорее отсудиться и уехать на этап, хотя в голове, конечно, не угасала надежда на условный срок, несмотря на приход Южакова на суд и его отказ в проведении слушания в особом порядке.

Гришу снова заранее заказали на суд, и утром 15 февраля 2015 года он уже был в полной боевой готовности. Он даже на всякий случай снова попрощался со своими близкими на тот момент Алладином, Вугаром и Ткаченко, которые искренне желали ему свободы, в отличие от Маги и других концессионеров их совместного предприятия. На «сборке» он оказался в одной камере с пятью чеченцами, которые были за тем же Замоскворецким судом по уголовному делу о вымогательстве денег у Вагита Аликперова125125
  известный предприниматель, президент и совладелец ПАО «Лукойл»


[Закрыть]. Огромные бородатые дядьки вели себя очень дерзко, показывая остальным, что они здесь главные, и без их соизволения ничего происходить не должно. Когда они узнали, что Григорий из одной «хаты» с Романом Пановым, которого они между собой почему-то называли агрономом, то сразу же приняли его за близкого и пригласили в свой круг. Гриша позже, уже в суде, когда оказался с одним из чеченцев (самым спокойным) в одном «стакане», спросил, почему они кличут Рому агрономом. Тот ответил, что у них в ауле самый образованный и умный человек – это агроном, да к тому же он обычно в очках, а Панов даже умнее агронома. Они несколько раз пересекались с ним на «сборках» и в судовых «стаканах», и он им очень помог в юридическом плане. И снова Тополев не взял на выходе из Бутырки белую коробку с сухим пайком в ожидании свободы после судебного заседания.

В Замоскворецком суде все конвойные процедуры происходили, как обычно, по регламенту. Снова Гришины руки в наручниках с позволения дежурного надзирателя оказались застегнуты спереди, и снова они по той же крутой узкой лестнице поднялись на третий этаж. В коридоре Тополев разглядел стоящую рядом с комнатой судебных разбирательств Елену Михайловну из 34-ой налоговой инспекции, в зале уже находились Рома Шахманов и Южаков со своим представителем. Никого из близких и родных не было, даже Валера в этот раз не приехал. Аладдин попросил свою жену Фатиму прийти к Грише на суд, чтобы поддержать его, и в случае освобождения, довезти на такси до дома. Но Рома почему-то попросил её не ходить на заседание, и ей пришлось ожидать в коридоре.

Начался допрос свидетелей. Первым была Лена Новикова, которая зашла в зал после приглашения секретаря и встала за трибуной. Она принесла с собой большое количество каких-то бумаг, которые разложила перед собой. Гриша отметил, что она очень хорошо выглядит, но заметно волнуется. После представления её участникам процесса судья начала задавать вопросы.

– Знаете ли вы подсудимого?

– Нет! – не моргнув, ответила Лена, даже не посмотрев в сторону скамьи в клетке. Они действительно не были знакомы лично, но неоднократно пересекались в ресторанах на мероприятиях у Животковых, и она, конечно же, слышала о Грише от своего мужа Алексея Бытко.

– А потерпевшего? – продолжала Коробченко.

– Да! – Елена Михайловна обернулась и пристально изучила пытливом взглядом Андрюшу. – Он приходил ко мне в сентябре 2014 года на приём.

– Что вы можете сказать про выездные налоговые проверки, которые проходят в отношении компаний Южакова Андрея Арнольдовича?

– Проверки по компаниям идут и до сих пор не закончены, – очень спокойно, со знанием дела ответила Лена.

– Приглашал ли вас подсудимый на встречу с потерпевшим восьмого октября 2014 года?

– Нет, не приглашал. И потом, в это время я была на отдыхе заграницей, поэтому присутствовать на этой встрече не могла бы ни при каких обстоятельствах

– Подсудимый! – судья обратилась к Григорию. Тот встал. – А вам знакома гражданка Новикова?

– Нет, первый раз вижу, – очень серьёзно ответил Тополев.

– Не совсем понятно… – не унималась Коробченко. – Как вы, финансовый директор нескольких компаний, обсуживающихся в тридцать четвертой налоговой, ни разу не пересекались с заместителем её руководителя?!

– Так вышло, что не было надобности для знакомства, слава Богу, – убедительно соврал Гриша.

К Лене вопросов больше не было, и она, собрав все свои бумаги со стола, вышла из зала, спросив разрешение у судьи. Её место занял второй свидетель обвинения – понятой из ресторана, в котором задерживали Григория. Он рассказал, что его пригласили на 15 минут в УБЭП на улице Люсиновская, а отпустили только через 9 часов. Подробностей того дня он не помнил, потому что прошло много времени, путался в показаниях и на вопросы прокурора и судьи отвечал в основном: «я не помню». Тогда сторона обвинения зачитала его показания, и он их подтвердил. Гриша задал ему вопрос, уезжал ли он – подсудимый – из ресторана в тот день, и как надолго. Понятой ответил, что да, уезжал минут на 30—40. Этим ответом Тополев хотел подстраховаться в последующем, в случае если приговор будет чересчур суровым, и доказать, что его последующий приезд в «Эль Помидорро» можно считать провокацией со стороны полиции последующего преступления, что считается незаконным. О его отъезде из ресторана не упоминалось ни в одном материале уголовного дела, что было естественным для следствия, желающего скрыть данный факт, поэтому Тополев и хотел зафиксировать это разногласие в судебном протоколе. Этому его научил Панов, который внимательно выслушав рассказ Гриши о своём деле, дал ему парочку дельных юридических советов. Второй понятой не приехал, поэтому его показания просто зачитали.

Затем прокурор долго и нудно проговаривал материалы дела, а судья что-то писала и часто посматривала на часы, как будто поторапливая государственного обвинителя. Когда он закончил, она предложила прения сторон и последнее слово подсудимого провести после её отпуска. Григорий знал, что у судей отпуска по 45 календарных дней, и попросил довести судебное заседание до конца именно сегодня.

– Лучше ужасный конец, чем ужас без конца, – финализировал просьбу он.

– Я не могу, у меня завтра утром самолет, – взмолилась Коробченко. – Я сегодня не успею сделать заключение. Вы же потом и будете жаловаться!

– Я?! – переспросил Гриша. – Я не буду!

– Не вы, так потерпевший. Вон он какой недобрый сидит, – сказала судья и улыбнулась Тополеву.

От этой улыбки и общего поведения Коробченко в этом судебном процессе у Григория снова забрезжила надежда на условный срок. Прокурор сказал, что он тоже сегодня последний раз на заседании и в последующем обвинение будет представлять другой сотрудник прокуратуры. Заключительное слушание было назначено на 5 марта 2015 года.

Гришу снова так же быстро провели обратно вниз по винтовой лестнице в «стакан» к чеченцу. Тот уже отсудился и, молча, лежал на скамейке, уставившись в потолок, в отличие от его подельников, которые громко кричали и ругались на русском и чеченском языках в соседней камере, обзывая участников их процесса разными ругательствами. Суд явно шёл не по их сценарию, поэтому кавказцы колоритно злились и ярко проявляли своё недовольство происходящим. Сосед Тополева, к счастью, был не таким эмоциональным и многословным, чему Григорий был несказанно рад, потому что после пережитого сегодня на заседании он мечтал о тишине и спокойствии, чтобы прийти в себя и структурировать мысли в голове. Им с сокамерником было о чём подумать, поэтому практически до вызова в автозак они пребывали в молчании.

Снова долгое ожидание в камере, длинная дорога, опять стояли в Мосгорсуде около двух часов, поэтому в своей камере Гриша оказался лишь ближе к двум часам ночи. Аладдин, узнав от жены результат суда, ожидал своего семейника с готовым ужином, не волнуясь за столь долгую задержку. Около полуночи он подшутил над Магой, сообщив тому, что Григория отпустили из зала суда, вызвав у последнего бурю негодования и реальную панику, но через десять минут признался, что пошутил. Пришлось выслушать тираду гневных ругательств и немного побегать по «хате» от разъяренного смотрящего, зато потом на радостях они обнимались, как будто выиграли миллион в «Русское лото».

18 дней пролетели довольно быстро. За это время камеру покинул маленький таджик Рафшан, которого освободили прямо в зале суда за отсиженное – украденные копеечные тапочки в Ашане оценили в 4 месяца заключения под стражей. Он позвонил из дома уже поздно вечером на общий телефон и сообщил всем эту радостную весть, которую все встретили ликованием и пожелали ему больше такими глупостями не заниматься. На его освободившуюся шконку в дальнем тёплом углу сразу же переехал Гриша с разрешения Маги, который старался оберегать своего финансового благодетеля, в том числе и от болезней. Рядом с ним оказался Аладдин. Под Тополевым в «танке» проживал Аслан, который тоже сдружился со своим новым соседом сверху и даже разрешал ему, чего не позволял до этого никому, заходить в свой проходняк, сидеть на его шконке и даже вставать на край, чтобы подняться к себе на «пальму». Такой уровень доверия был у единиц в «хате». На этап уехало несколько наркоманов с полученными сроками в 3 года, и камера заметно разгрузилась – теперь у всех были персональные кровати.

С БС перевели абхаза Нугзара – невысокого, худощавого и при этом очень жилистого молодого парня лет двадцати пяти, родного брата какого-то кавказского вора. Он жил воровской жизнью и, соответственно, вёл себя подобающе. До этого он ещё никогда не бывал в местах не столь отдаленных, поэтому его отправили в камеру к первоходам. Естественно, Магомет загрузил его общими делами и тем самым избавил от выбора убираться или на «тормоза». На воле он воровал имущество граждан из автомобилей, разбивая стекла металлическим шариком. Как он рассказывал, за свой рабочий день он мог «поднять» до миллиона рублей. Он чувствовал, в какой машине лежит портфель с деньгами, сумка с ноутбуком или дорогой мобильник. Выезжая регулярно в центр Москвы, он ходил по улочкам, высматривая свою очередную жертву, и профессионально обчищал наивных и забывчивых граждан. После последнего своего дела он не избавился от очень дорогого гаджета фирмы «Apple», желая подарить его своей очередной шмаре. Оказалось, что это устройство принадлежало высокопоставленному полицейскому начальнику, и на нём была установлена система слежения, так что Нугзара быстренько повязали вместе с краденым недалеко от метро, где он дожидался своей возлюбленной с подарком в руках. Помимо воровства Нугзар баловался средними и тяжёлыми наркотиками, поэтому, когда его доставили на Бутырку, то разместили сперва на большой спец, чтобы он мог там пережить ломку, ну а потом спустили в родные пенаты – общую «хату». Его криминальный брат вышел на воров, сидящих на централе, и попросил присмотреть за своим младшеньким, поэтому к Нугзару было особое внимание и отношение. При этом он был очень воспитанным и даже иногда стеснительным человеком, поэтому всегда перед тем, как присесть за стол к принимающим пищу сокамерникам, всегда спрашивал разрешения. Ел он немного и небыстро, поэтому объесть никого не мог, да и не стремился к этому. Он довольно быстро влился в дружный коллектив «хаты», привнеся реальный тюремный или даже воровской колорит. Гриша по наитию понимал, что в дальнейшем ему могут пригодиться полученные от Нугзара особые тюремные знания, поэтому черпал их с жадностью, достойной профессионального журналиста. Он прояснил для себя, что значит жить по понятиям, узнал блатную психологию и воровские законы, а главное – понял, что в тюрьме, как и в жизни, прав всегда тот, кто сильнее и умнее и что зачастую знания и хорошо подвешенный язык намного полезнее стальных кулаков и объёмной мускулатуры.

23 февраля, в День защитника Отечества, на Бутырском централе, как и по всей стране, был праздничный нерабочий день. По этому поводу администрация СИЗО разрешила желающим посетить православный храм во внутреннем дворе. Заблаговременно были составлены соответствующие списки в каждой камере на первом продоле, и около полудня выводной, зачитав фамилии верующих, согласованные оперативной частью, пригласил пройти вместе с ним строем на улицу. Перед очередным заседанием суда Тополев решил, что свидание с батюшкой в лоне церкви будет нелишним, а простая молитва у икон может даже помочь ему в его непростой ситуации и нелёгкой судьбе. Он вышел на морозный воздух вместе с остальными верующими первого этажа их корпуса и вздохнул его полной грудью. Солнце отражалось от чистого белого снега и слепило отвыкших от воли арестантов. Они, будто специально не спеша, передвигались по дорожкам внутритрюмного сквера, дабы насладиться этим кусочком иллюзорной свободы и хапнуть как можно больше кислорода и тёплых лучиков.

Пройдя мимо деревянной бревенчатой часовни, они подошли к белому трехэтажному зданию, на фронтальной стене которого находился главный и единственный вход в храм. Не очень широкая, но довольно высокая арочная дверь, ажурно вырезанная из сплошного дубового массива, открывалась в противоположные от центра прохода стороны навстречу прихожанам. Поодаль от входа на расстоянии полутора метров в голубом обрамлении висели старинные квадратные иконы Божьей матери слева и Иисуса Христа с белым ягнёнком на плечах справа. Сверху с огромной вертикально-прямоугольной золотой иконы взирала на люд Дева Мария с плащаницей в руках. Над ней в кованой фигуре, прикреплённой поверх белой стены, визуально напоминающей купол церкви с крестом, проросла надпись, сделанная желтыми стальными буквами: «ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ЗА ВЕРУ ХРИСТОВУ В УЗАХ ПОСТРАДАВШИХ». Внутреннее убранство храма не уступало по богатству церковной утвари, количеству икон и настенной росписи большинству православных церквей Москвы. Отчётливо бросалось в глаза, что паства заботится о своем храме Божьем, а служители культа благодарно посвящают себя молитве и обрядам по имя Господа.

Гриша обошёл все помещения, постоял у каждой иконы, изучая их внимательно, поставил свечки, лежащие в достатке при входе, за упокой своей любимой мамы и за здравие всех своих родных, попросил Бога о защите и справедливости, о здоровье для своей семьи, об условном сроке для него в суде и сил пережить все испытания, свалившиеся на него в один миг. Он так искренне молился, шлёпая губами, перебирая имена близких ему людей, что был замечен священником, который тихой медленной поступью подошёл к нему и, дождавшись окончания молитвы, предложил Григорию исповедоваться и причаститься. Тополев с радостью воспринял это предложение, не совсем понимая смысл и последовательность проведения этого таинства.

– Ты крест-то православный носишь, сын мой? – поинтересовался у Гриши батюшка.

– Ношу, но восемь лет назад во время похищения с меня мой нательный крестик с цепочкой сняли недруги и с тех пор новым я не обзавелся.

– На вот тебе серебряный крест, освящённый мной, а нитку для него сестры в монастыре связали, – произнёс священник и протянул Тополеву маленький крестик на голубой веревочке. – Одевай его и перекрестись трижды, а потом подумай, в каких грехах ты хочешь предо мной исповедоваться.

Григорий крестился и думал, чего бы такого рассказать попу, за что он действительно хотел бы попросить прощения перед Богом и раскаяться. Конечно, в его биографии было немало мерзких и отвратительных поступков и деяний, но он не был готов сегодня откровенничать о них с первым попавшимся человеком, хоть и священнослужителем. Поэтому он решил покаяться во лжи, которой было слишком много в его жизни, начиная с брака с нелюбимым человеком и заканчивая обманом родственников по разным причинам и даже элементарным вещам. Настоятель храма внимательно слушал Гришу и причитал: «Бог простит, Бог простит». С чистой душой и лёгким сердцем Тополев покидал пахнущий елеем и миррой Храм Покрова Бутырской тюрьмы. Он действительно почувствовал небывалое облегчение, приобрёл надежду на лучшее и теперь с нетерпением ожидал развязки своего судебного противостояния с подлой южаковской нечистью.

На свой день рождения 26 февраля Гриша получил тётки Натальи одобрение на внеочередной заказ продуктов в местном интернет-ларьке и ресторане на 10 тысяч рублей. Вместе с Аладдином они составили праздничное меню и написали список необходимых для этого продуктов. Халил и Вугар, ставшие добрыми друзьями и семейниками Гриши, тоже принимали активное участие в подготовке стола. Они получили в передачке свежий армянский лаваш, адыгейский сыр, казы и вкуснейшие бакинские помидоры и с удовольствием поделились этим богатством с именинником. В ресторане были заказаны шашлыки из свинины для славян и из баранины для мусульманской части их общины, а также люля-кебаб, сациви, жареная картошка и много разной сладкой газированной воды. Стол ломился от яств. Гуляли, разумеется, всей хатой. Григорию желали в первую очередь свободы (что можно ещё желать в тюрьме), здоровья, удачи, успехов и любви. Мага пожелал минимального срока, легкого этапа и чёрной зоны. Рома Панов – здоровья и терпения близким, которые поддерживают и ждут и которые никогда не отвернутся и не предадут. Алладин – терпения, ума и спокойствия.