Текст книги "Времена не выбирают"

– Нет, Клава, – с академическим спокойствием возразил мужчина. – Это исторический факт.

Разговор тянулся со вчерашнего вечера, перемежаясь горячими фазами, с криками и воплями, переходящими в стоны и признания в любви на четырех языках. Бывший майор турецких ВВС Эммануил Зильбер и русская летчица Клава Неверова из Ростова Великого были отчаянно эмоциональными индивидами. А Маркус, невольный свидетель этой странной истории любви, пил свой виски и вспоминал другую женщину, обладавшую таким же, как у Клавы Неверовой, низким грудным голосом со сводящей с ума хрипотцой. Зденка…

Итальянец

Прага, Австро-Венгерская империя. 23 октября 1938 года

Все было кончено. В Вене и Будапеште уже выносили смертные приговоры. В Зальцбурге еще постреливали, но это была уже агония. В Карпатах тоже дрались последние повстанческие отряды, но и для них мир сузился до диких горных троп, потому что дороги и деревни были блокированы войсками Гетмана…

Маркус добрался до Праги под вечер, предполагая отлежаться до утра на явке у чешских националистов, а утром с резервным паспортом выехать через Польшу в Данциг. Но явка была провалена. Там сидела нешуточная засада. Его – или, вернее, кого-нибудь вроде него – ждали и взяли бы обязательно, если бы не его реакция, не притупившаяся, несмотря ни на что, – ни на эти сумасшедшие недели в охваченной мятежом стране, ни на две бессонные ночи. Он среагировал сразу, не задумываясь, опередив на неуловимое мгновение тех, кто его ждал. Маркус стрелял с двух рук – по-македонски – и уложил, как видно, всех, потому что ушел, и погони за ним не было. То, что и ему досталось, он понял позже…

– Ты удивительно везучий сукин сын, Влк![50]50
  Влк (от чешск. vlk) – волк.


[Закрыть] – Зденка закончила перевязывать его плечо и грудь и теперь любовалась результатами своей работы. – И страшно похотливый… Скажи, Влк, сколько железа надо вставить в тебя, чтобы ты не хотел вставить бедной девушке?

Маркус лежал на кровати голый, а Зденка стояла, наклонившись над ним, и так силен был голос плоти в ее крупном белом теле, что ни боль в простреленных плече и руке, ни головокружение, вызванное потерей крови и выпитой натощак водкой, не могли ничего поделать с его могучими инстинктами.

Старый друг стоял, как колонна Траяна, – символом вечного и непроходящего триумфа… или позора. Смотря чью точку зрения иметь в виду.

– Вот мне интересно, – между тем продолжала Зденка, лениво расстегивая пуговицы на платье. – Ты сразу подо мной помрешь или немного помучаешься?

– Не могу отказать даме в удовольствии, – через силу улыбнулся Маркус. – Придется помучиться.

– Ну ты уж постарайся, Влк, а то столько суеты. – Она сняла, наконец, платье и теперь стаскивала с себя рубашку – И все для того, чтобы, в конце концов, даже не кончить…

Как она освободилась от панталон и бюстгальтера, Маркус не заметил. Возможно, он отключился на пару секунд, но вот она еще вылезает из рубашки, а вот уже совершенно голая садится на него верхом. Дальнейшее так и осталось за гранью сознания и памяти, но в ту ночь в Праге он не умер…

Полина

Верона, Свободная зона Венето. 16 апреля 1949 года. Полдень

– Все как всегда, мой друг. Все как всегда. – Манцони довольно улыбнулся и сделал большой глоток кьянти. – Как было, так и будет, Макс. Под этим небом всегда были гвельфы и гибеллины.[51]51
  Гвельфы – политическое течение в Италии XII–XVI вв., представители которого выступали за ограничение власти императора Священной Римской империи в Италии и усиление влияния папы римского. Гибеллины – враждовавшая с гвельфами политическая группировка XII–XIII вв. Название «гибеллины» пошло от латинизированного названия одного из замков Гогенштауфенов – Гаубелинга. Гибеллины – приверженцы императора, главным образом дворяне. Гогенштауфены – династия германских королей и императоров Священной Римской империи в XII–XIII вв.


[Закрыть] Всегда были, всегда и будут, как бы они теперь ни назывались: коммунисты и фашисты, монархисты и фашисты, республиканцы и фашисты…

– Очень интересно, Микеле, и даже поэтично, – ответно улыбнулся Маркус и, подняв приветственно свой стакан, отпил немного вина, которое на самом деле терпеть не мог. – Все меняется, а фашисты остаются. Тебе не кажется это странным?

– Абсолютно нет. – Микеле Манцони оседлал своего Любимого конька. – Эта земля, Макс, цветет фашизмом со времен Ромула. А может быть, и раньше. Ты знаешь об этрусках?

– Я бываю в музеях, Микеле, но, может быть, перейдем к делу?

– Конечно. – Полковник Манцони только казался – вернее, хотел казаться – легковесным болтуном. На самом деле он был весьма серьезным человеком. И опасным к тому же.

– Итак? – спросил Маркус.

– Дуче сказал: «Да». – Вот теперь Манцони стал серьезным.

– «Да» Дуче относится к Риму или также к Генуе? – уточнил Маркус.

– У нас нет возражений. Транзит остается вашим.

– Спасибо, полковник!

– Не надо, Макс! Зачем это? Мы же друзья. – На губах полковника заиграла улыбка, но глаза оставались серьезными.

– Конечно, друзья, Микеле! – легко согласился Маркус, тем более что это было правдой с поправкой на одну лишь голую политическую необходимость, которая была способна отменить все – и дружбу, и даже любовь. – Но сейчас ты представляешь Дуче.

– Дуче помнит тебя! – торжественно объявил Манцони.

– Передай ему, что я польщен.

– Передам, – кивнул полковник. – Но это не все.

– Что-то еще?

«Любопытно, – отметил про себя Маркус, выжидательно глядя на полковника. – Что же вы потребуете взамен?»

– Да. Макс, меня просили передать, чтобы ты тоже передал… Ты понимаешь? Неофициально. По-дружески, так. Сидим мы с тобой в траттории, пьем вино, и так, знаешь… я говорю… ты говоришь…

Маркус посмотрел в глаза Микеле и серьезно кивнул.

– Так вот… если в Париже произойдут изменения… Ну, знаешь, как бывает? Вдруг что-то… Так вот, Макс, мы хотели бы, что бы те люди, которым это интересно, знали – у них есть здесь, в Италии, друзья.

«В Италии, – внутренне усмехнулся Маркус. – Вот в чем дело! В Италии, то есть не в королевстве и не в республике, а во всей Италии. Великолепно».

– Какие люди, Микеле? – сказал он вслух. – О чем ты говоришь?

– Ни о чем, – улыбнулся Микеле. – Ни о чем, но ты передай.

Полина

Верона, Свободная зона Венето. 16 апреля 1949 года. Вечер-ночь

Ночь нежна… Лучше не скажешь. У этого американца было правильное видение мира. Эта ночь полна особого смысла. А все потому, что ты влюбился. Но Любовь, амиго, это такая вещь, которая тебе противопоказана. А ты влюбился, и сердце твое полно нежности. Нежности, а не ненависти. И это плохо. Это очень плохо, sudar.

Маркус осторожно, чтобы не потревожить Полину, встал с кровати и подошел к окну. На небе висела огромная вызывающе-серебряная луна. Светили блеклые в лунном сиянии фонари. Улица была пуста. Маркус закурил и, отвернувшись от окна, посмотрел на Полину. В подсвеченном серебром полумраке ее разметавшиеся по подушке волосы, казалось, светились, излучая свой собственный, из них самих исходящий свет. Или сияние. Нежное жемчужное сияние исходило и от ее кожи. Что-то подобное было у Эль Греко, но Эль Греко не писал обнаженных красавиц…

Полина

Верона, Свободная зона Венето. 17 апреля 1949 года. Утро

Оставив Полину спящей, Маркус прошелся пешком до Кастельвеккио, выпил кофе в крошечной кофейне на набережной Адиже и, не торопясь, пошел к центру. Пока он добрался до почтового отделения на Виа Рома, оно уже открылось, но он был первым и единственным посетителем. Ничего страшного в этом не было, все равно республиканская контрразведка перлюстрирует все телеграммы. Маркус взял бланк и, заполнив данные на адресата, написал: «Здравствуй, Рене. Как ты? Отдыхаю. Верона чудесна. Фестиваль начался. Сегодня Набуко. Видел Лорен. Передает привет. Хочет приехать Париж. Какие планы? Приеду конце мая или июне. Макс».

Он передал телеграфисту бланк, заплатил и вышел на ярко освещенную улицу. На душе было пасмурно. Внезапно появившееся чувство тревоги вызывало чуть ли не озноб, несмотря на то что на улице было почти по-летнему тепло. Он только что задействовал резервный канал связи, предназначенный только для экстренных случаев. Но случай и в самом деле был экстренный. Экстреннее некуда. Вчерашняя встреча с полковником Микеле Манцони оправдывала риск. Через пару часов, максимум к полудню телеграмма дойдет до адресата, а к вечеру все заинтересованные лица в Париже будут знать, что в Италии – и в республике, и в королевстве, и в герцогствах – у них есть надежный союзник. Заодно они будут знать и его собственную оценку. А цена у его оценок высокая. Это в Париже поняли давно. Не все, а те, с кем он имеет дело. Его источники дорого стоят. Будем надеяться, что и по счетам его адресат заплатить не забудет.

Маркус закурил и пошел вдоль улицы. Люди, довольно много людей, шли в одном с ним направлении или ему навстречу. У них был очередной – один из многих – день. Обычный день обычных людей. А между тем доктор Макс только что поставил диагноз их миру. И диагноз этот был неутешителен. Война. Ее следует ждать уже скоро. В мае-июне эти люди уже будут вспоминать нынешний день, как один из последних дней мира. Довоенное время. Так они будут говорить. И он тоже.

Полина

Верона, Свободная зона Венето. 17 апреля 1949 года. Полдень

Его окликнули у самой гостиницы.

– Синьор Макс! – К нему обращался совсем молоденький парнишка, худой, но жилистый, быстрый, нервный, пожалуй что излишне суетливый. – Синьор Макс!

– Слушаю тебя, парень. – Маркус остановился и поощрительно улыбнулся посыльному, а в том, что это именно посыльный, сомнений у него не было. Все, что нужно, было написано у того на лице.

– Я от Буфетчика, – свистящим «конспиративным» шепотом сказал парень. – Он сказал: срочно.

– Не волнуйся! Этот поезд уже не уйдет, – успокоил его Маркус.

– Я не волнуюсь, но дон… то есть Буфетчик, просил передать…

– Ну так передавай, – кивнул Маркус и достал сигарету.

– Да. Так. У коммунистов есть явка на… в Милане… туда обратились с просьбой найти связь к Вольфу… Женщина… Двадцать четыре-двадцать шесть лет, блондинка… довольно высокая… не итальянка, может быть, немка – точнее информатор сказать не может. Назвала пароль высшего приоритета… уровень ЦК. Все.

Парень явно выучил сообщение наизусть.

– Спасибо, – снова кивнул Маркус. – А кто этот Вольф, не знаешь?

– Нет, – покачал головой посыльный. – Но Буфетчик сказал передать вам.

– Ну, что ж. Ты передал. Спасибо, парень.

Парнишка ретировался, а Маркус пошел дальше. Он вошел в гостиничный холл, взял у портье ключ и, задержавшись на секунду у столика с газетами, бросил взгляд на заголовки. Ничего примечательного там не было, и, закурив, он пошел к лестнице.

Итак, человек, имеющий полномочия ЦК, ищет в Милане Вольфа. Зачем коммунистам понадобился Вольф? Вопрос. А что могут знать местные? Контакт был разовый, в форс-мажорных обстоятельствах сорок пятого года… И вдруг спустя пять лет в ЦК вспоминают эту историю и посылают… Кого? Молодую женщину… Чтобы – что? Спросить на явке, не знает ли кто, как связаться с Вольфом. Бред. Женщина ищет по своей инициативе? И кто-то в ЦК дал ей канал и пароль… Возможно такое? В постели дал? Или долг платежом красен? Неважно. Но Вольфа ищут не коммунисты. То есть теперь и коммунисты… но кто же это у нас такой памятливый? И что он еще знает про сорок пятый год?

Маркус вошел в номер, плеснул в стакан немного бренди, отпил и закурил новую сигарету.

Почему они ищут его именно в Милане? А может быть, и не в Милане только? Возможно, сейчас разные люди заходят на явки коммунистов по всей республике и задают тот же вопрос? А может, не только коммунистов? Микеле мой друг, поэтому он послал ко мне парня. Но могут быть и другие… Черт! У фашистов есть еще пара людей, слышавших, что я связан с Вольфом. А вот у коммунистов… Черт! Два раза черт! Профессор Маризи!

Маркус допил бренди и плеснул еще. Скверная история. Не убивать же Джанфранко только из-за того, что он когда-то был звеном в цепи. Да и неясно еще, кто ищет и зачем. Маркус думал, прокручивал информацию, бедную, как мысли идиота, но чреватую большими осложнениями. Он снова и снова рассматривал известные ему факты и пытался определить, насколько опасна ситуация, и опасна ли она вообще. Но одну мысль приберег на сладкое. Высокая блондинка. Возможно, немка… Правда, Полина не говорит по-итальянски. Или говорит, что не говорит. Полина…

Полина

Верона, Свободная зона Венето. 17–18 апреля 1949 года. Вечер-утро

Вечер был теплый, но еще не жаркий, какими станут здесь вечера летом. Над головой ярко светили огромные звезды. Они вышли на улицу и медленно пошли по Виа Мазини в сторону площади Независимости. Как всегда после «Набуко», в голове у Маркуса звучал «послевкусием» хор «пленных иудеев». Даже если бы Верди ничего больше, кроме этого, не написал, ну и «Реквиема», конечно, то все равно он был бы велик. Но хор… Хор наполнял Маркуса совершенно особым чувством: огромное пространство времени – от пророков и до этих дней – открывалось перед ним, и, казалось, само время начинало струиться в его жилах. Они шли по улице, не разговаривая. Полина тоже все еще находилась под впечатлением музыки Верди, а вокруг них люди живо, и даже темпераментно, обсуждали качества сопрано Лауры Кальви и баритона Михаила Карлова, перипетии сюжета и, естественным образом, последние новости из Иерусалима и Анкары.

– Зайдем куда-нибудь? – спросил Маркус.

– С удовольствием, – откликнулась Полина, и Маркус уверенно увлек ее на Виа Спаде, где он знал два-три подходящих места. Они уже подходили к трактиру «Аль Бальсальере», когда, оглянувшись по привычке, Маркус увидел идущих в отдалении Владимира и Зденку. Огромный, как медведь, Троян тоже увидел его и энергично замахал Маркусу рукой, одновременно что-то говоря своей спутнице. Пани Троянова посмотрела в их сторону и тоже замахала ему рукой.

Маркус остановился и придержал Полину за локоть:

– Подожди, Полина.

Подошли Трояны.

– Полина, разреши представить тебе, – сказал Маркус по-немецки. – Пани доктор Троянова и пан профессор Троян из Карлова университета. Госпожа Дрей.

– Макс, тебе говорили, что ты зануда? – улыбаясь, спросила своим низким грудным голосом Зденка. – Нет? Ну так знайте, милочка, Макс – зануда. Меня зовут Зденка, а моего мужа Владимир.

– Полина, – улыбнулась Полина, наверняка уже захваченная в плен немереным обаянием пани доктора.

– Вы русская? – подняла брови Зденка.

– Да.

– Тогда ничто не помешает нашему славянскому союзу. – Решительно заявила доктор Троянова. – Гей, славяне! Мы идем пить? – спросила она через мгновение уже другим – деловым – тоном.

– И есть! Я смертельно голоден, – добавил Троян. – Представляешь, Макс, – говорил профессор минуту спустя, когда они вчетвером устроились за столиком. – Нет, куда тебе? Для этого надо быть мужем пани доктора! Я работаю, пишу что-то, и вдруг в кабинет врывается эта фурия – Зденка, любовь моя, ты уверена, что в твоем роду не было евреев? Она решила, что должна слышать Карлова в «Набуко»… Мы несемся на аэродром. Поесть я, конечно, не успеваю…

– Неправда! Ты пил пиво и ел сосиски!

– Это не еда! – отмахнулся Владимир. – Неважно. Летим… Через всю Европу, в Верону, слушать «Набуко». Три пересадки. Макс, ты понимаешь? Три пересадки!

Трояны были милыми людьми. С ними было хорошо сидеть в трактире и болтать ни о чем и обо всем. Но, главное, было весело. Было много шуток – тонких, если их рассказывал профессор, и грубых, даже непристойных, – если пани доктор. Но шутки были хороши, и они все много смеялись.

Потом дамы вышли, а Троян раскурил трубку, заговорщицки улыбнулся и тихо сказал:

– У нас проблемы.

– Я понял, – ухмыльнулся Маркус.

– Первое, к тебе идет курьер Исполнительного Комитета.

– Я получил уведомление, – со стороны должно было казаться, что они обсуждают что-нибудь подходящее для ночной беседы в трактире. Женщин, например.

– На встречу не ходи, – твердо сказал Троян. – На эстафете был провал. По-видимому, русские. Точно не известно, но вас будут ждать.

– Или не будут, – улыбнулся Маркус.

– Будут. – Троян казался выпившим, но на самом деле был совершенно трезв. – Человек знал время и место. Завтра на Корсо Кавур.

– А ты откуда знаешь?

– Мы его отбили, но информация ушла.

Можно было только предположить, какая там была резня, и следующий обмен репликами это предположение Маркуса полностью подтвердил.

– Значит, все-таки известно, кто его взял? – спросил он.

– Нет, – покачал головой Троян. – Ребята погорячились. Семь трупов, из них трое – наши.

– Да, весело живете, – сказал Маркус, знавший, что чехам сейчас живется действительно трудно.

– На встречу не ходи, – повторил Троян. – Но попытайся вытащить курьера. Он много знает. Ваши нью-йоркские мудрецы послали переговорщика к Чету.

– Что? – Вот это был удар так удар.

– То, что слышал. Если он попадет к русским или не знаю к кому еще… мало не покажется.

– Ладно, – решительно закрыл тему Маркус. – Сделаем. Что еще?

– Второе, – кивнул Троян. – Русские ищут Волка.

– Скажи, Владимир, а ты уверен, что Боярский действительно умер?

– Теперь не уверен, – секунду помолчав, ответил Троян. – Объявились в Праге, Брно… В Штирии то же самое. Если бы не история с курьером, мы бы все равно к тебе кого-нибудь прислали. За последние два месяца семь случаев. Ищут Вольфа и Волка.

– Спасибо, – сказал Маркус и достал сигарету. – Здесь то же.

– В Вероне? – насторожился Троян.

– Нет, в Милане, но…

– Понятно. – Троян хмыкнул, затянулся и снова наклонился к Маркусу. – Третье, в Праге был Зусман, закупил тяжелые транспортеры… вполне пригодны для перевозки легких танков. И знаешь, как он представлялся?

– Министром? – попробовал угадать Маркус.

– Да!

– Ну, значит, в Стамбуле что-то заваривается. – Маркус увидел возвращающихся женщин. – А вот и наши дамы!

Они встретили утро в третьем по счету ресторане. Было уже семь, когда решили, что пора расходиться, и тут, целуя на прощание Зденку, Маркус услышал…

«…во Франции совершен военный переворот. – Голос диктора ощутимо дрожал. От волнения, по-видимому. – Президент Французской Республики Доминик Де Шатлен в пятницу был отстранен от руководства страной. Власть перешла в руки национальных вооруженных сил, сообщает Reuters. Новым главой государства провозглашен генерал Жозеф Сезар Наполеон. Ранее уже поступала информация о том, что группа высокопоставленных военных (маршалы Гирардин и Кюи, генералы Д'Плазанэ, Наполеон и Де Рош) обратилась к Де Шатлену с требованием уйти в отставку, обвиняя президента в неспособности руководить страной в создавшейся обстановке и бессилии перед лицом внутри– и внешнеполитического кризиса, в котором оказалась Французская Республика. Один из генералов (Луак Де Рош) при этом предложил создание временного правительства…»

Полина

Верона, Свободная зона Венето. 18 апреля 1949 года

12.10

В подвале у Сапожника было тихо и прохладно. Пахло кожей, клеем й почему-то плесенью. Ну и табаком, конечно. Гонец курил маленькую трубочку, из тех, что в России называют носогрейками, и пытался читать газету в косом луче света; падавшем из маленького оконца под потолком. Гном сидел неподвижно, вглядываясь во что-то внутри себя. Ни один мускул на его лице не двигался, тело было расслаблено, глаза смотрели внутрь. Механик спал. Когда, пройдя мимо Сапожника и протиснувшись в узенькую дверцу, Маркус вошел в подвал, никто из них не изменил позы, но он знал, что Механик уже не спит, Гонец не читает, а Гном сосредоточен и готов ко всему. Это были лучшие боевики, какие у него когда-либо были. Наверное, они были самыми крутыми парнями в Европе, но Маркус предпочел бы не устраивать собачьих боев. Во всяком случае, он не хотел проверять это допущение без крайней необходимости. Но, кажется, необходимость возникла, и он был рад хотя бы тому, что интуиция подсказала ему стянуть их всех в Верону загодя, когда и кризис-то этот еще не народился. Зато теперь они были здесь, и это давало им шансы, которых при другом раскладе просто не было бы.

– Сегодня в полночь я встречаюсь на Витторио Венето с курьером Исполкома, – сказал Маркус, садясь на табурет. – Встреча засвечена. Скорее всего, русские, но могут быть и другие заинтересованные лица. – Он усмехнулся, хотя, видит бог, ему было сейчас не до смеха – Их цель – я и курьер. Живые.

Ничего не изменилось. Никто не сменил позы, не шелохнулся, ничего не сказал. «Позеры!» – подумал Маркус и продолжил вслух:

– Вместо меня пойдет Пекарь. У нас похожие фигуры. При плохом свете сойдет. Курьер может знать меня по описанию, но мы не знакомы. Сколько их будет, не знаю, но думаю, много. Им ведь и подходы перекрыть надо. На случай стрельбы. Поэтому вводим всех, кто есть. Надо прикрыть площадь и блокировать их пикеты. Встреча в полночь. Значит, людей выводим на позиции не позже семи. Не церемониться, но курьера надо вытащить. Если не сможем, кладите и курьера. Мертвые не разговаривают. Я буду рядом, в траттории на Аспромонте. Со мной Линда, Клоун и Креол. Встречаемся в девять. Пусть Креол придет первым и займет столик у окна. Пьем, гуляем… Если что, мы последний резерв. Оружие для нас оставьте в машине напротив траттории. И вот еще что. Возьмите гранаты. Если затянем, появятся карабинеры.

Маркус достал сигарету, прикурил от зажигалки, затянулся и выпустил дым.

– Связным – Матрос. Это все.

Он встал и направился к выходу. «Помоги нам, Господи!» – подумал он, закрывая за собой дверь.

13.20

«Макс, – писала Полина, – мне очень жаль, но я должна срочно уехать. Я исчезаю всего на день-два. В Падуе, проездом, будет моя тетя. Съезжу в Падую, выполню родственный долг и сразу обратно! Не обижайся! Целую крепко-крепко! Твоя Полина».

Записку она оставила у портье. А в Падуе была явка, которую знал Джанфранко Маризи! А еще сейчас в Падуе не было никого, кроме стариков и инвалидов, одним из которых и был содержатель явки – самой старой резервной явки по эту сторону Альп. Старый аптекарь был надежным и храбрым человеком. Но он был стар, и рядом не было никого, кто мог бы его прикрыть. Ведь Волк такой предусмотрительный сукин сын, что стянул в Верону все наличные силы. Всех способных держать оружие. Умник хренов!

Сердце сжало. Прятавшаяся в нем боль вышла наружу, растеклась по груди, сбивая дыхание, наполняя отчаянным желанием кричать, крушить, ломать все, что подвернется под руку. «Так тебе и надо, – сказал он себе зло. – Ты забыл, что ты на войне. Ты расслабился и подпустил к себе врага». Впрочем, не все еще потеряно. Она еще не знает, что я это я. И ей еще надо добраться до аптекаря, а на мотоцикле до Падуи – часа три, и Виктор может успеть к раздаче. Правда, он будет один, но это Виктор! А Джанфранко придется убрать… Если этого не сможет сделать он сам, это сделает его преемник, которому перейдет это поручение вместе со всем остальным.

Маркус усмехнулся. «Неужели действительно не бывает безвыходных положений?» А сердце уже не ныло, в нем были только пустота и горечь.

21.30

Мимо окна прошла Клодин. Выглядела она как шлюха, но вряд ли в этой части города кто-нибудь всерьез захочет ее услуг. Это была очень потасканная шлюха, лучшие времена которой давно миновали. «Талант не пропьешь, как говаривала истребитель Клава Неверова», – усмехнулся про себя Маркус.

Время тянулось медленно, и ему впервые в жизни не хватало терпения. А ведь они сидели в траттории всего-то полчаса. Не больше.

Маркус разжевал оливку, глотнул вина. Вот тоже проблема. Здесь надо было пить вино, которое он на дух не переносил. Но делать нечего, пил.

22.45

«Праздник продолжается». Так называлась книжка какого-то французского актера, фамилию которого Маркус вспомнить сейчас не мог. И о чем была эта книжка, он тоже не помнил, но название хорошо подходило к ситуации. Они мило веселились: две девушки – Линда и Клоун – и двое зрелых мужчин, они с Креолом. Компания вполне предсказуемая, веселая и шумная. Кроме них в зале было еще несколько человек. Не пусто, но и не густо. Иногда заходил кто-нибудь на «минуту» – опрокинуть стаканчик граппы или выпить кофе. Менялись незаметно и посетители за столиками. А они веселились, и было видно, что для этой компании вечер только начинается.

23.10

Виктор позвонил уже после одиннадцати. Хозяин окликнул, и Маркус неторопливо подошел к телефону. Слышимость была отвратительная, а говоривший с ним человек был абсолютно пьян, но тем не менее кое-что Маркус понял. Он понял и сказал об этом вслух, что Серджио пьяница и бездельник. Еще он понял, что вино, за которым приезжали сеньоры из Рима, Серджио продал еще раньше, и синьорам придется искать такое вино где-нибудь в другом месте. Но, кажется, некоторые из приехавших решили уже ничего не искать.

У Маркуса просто гора упала с плеч. Виктор успел.

– И… и это… – вопил пьяный Серджио. – Ты только не ругайся, но я разбил… случайно статуэтку Пресвятой Девы Марии… ну ту… ты знаешь…

Маркус знал.

Полина…

23.35

Зашел Матрос, выпил граппы и ушел.

23.52

По улице мимо окна в плаще и низко надвинутой шляпе неторопливо прошел Пекарь.

Полина

Верона, Свободная зона Венето. 19 апреля 1949 года

00.03

Где-то за домами ударил выстрел. Негромко, как будто сломали сухую ветку. И сразу же кто-то там начал ломать целые охапки таких веток. Треск выстрелов, раздававшихся теперь с нескольких сторон, заставил всех в траттории замолчать. Люди застыли, вслушиваясь во внезапно поднявшуюся перестрелку. На лицах их были написаны смятение и страх, мешавшиеся с любопытством. Маркус тоже слушал, но он, в отличие от не вовлеченных в события людей, читал ситуацию по звукам выстрелов, по их частоте, по направлениям, с которых приходил звук. По правде сказать, он лишь пытался расшифровать какофонию ожесточенного боя, коротких и бескомпромиссных схваток, вспыхивавших сейчас на нескольких улицах и площадях города. Грохнула граната, прервавшая перепалку нескольких пистолетов. Взметнулась короткая автоматная очередь, и еще одна. Серьезно высказалась пара винтовок. Еще один отзвук ненастоящей грозы. И снова разнобой выстрелов, метавшийся по округе, как раненый зверь…

03.05

Маркус смотрел на нее, и сердце его готово было разорваться от нежности. Счастье гуляло в крови, как самый крепкий хмель – «статуэтка разбилась!» – но он держал себя в руках и сохранял вид строгий и решительный. Потрепанная, с синяком под глазом и разбитыми губами, но живая – живая! – Полина сидела перед Маркусом и пыталась закурить. Получалось это у нее неважно. Руки дрожали, просто ходуном ходили, как у марионетки в руках неумелого кукловода. Маркус перегнулся через стол и поднес огонь прямо к пляшущей в разбитых губах сигарете.

– Ну? – спросил он, наконец, когда она выдохнула дым первой затяжки. – Ну и кто же у нас там, в Нью-Йорке, такой умный? Они там вообще думать умеют? Послать тебя связной…

– У отца не было выбора, – несчастным голосом сказала Полина. – Он никому не доверяет. То есть доверяет, конечно… но такую информацию…

Говорила она вполне связно, чему можно было только удивляться.

– И кто же у нас папа? – сразу же спросил Маркус, который еще не решил, что делать дальше. В смысле, как ко всему этому относиться.

– Оскар Зиг.

Час от часу не легче!

– Ты Ольга Зиг? – недоверчиво спросил он.

– Да. – Полина явно была смущена.

– У твоего папы железные яйца, – сказал Маркус. В данном случае он не подбирал слов и сказал то, что думал.

– У нас не было выхода, – снова попыталась оправдаться Полина. – А у меня была хорошая легенда, и в лицо меня никто не знает.

– Ладно, – согласился Маркус. – Об этом позже. Кто вам дал явку?

– Яков.

«Ну надо же, – покачал он мысленно головой. – Они и до Якова добрались. Что значит нужда!»

– Ты его видела? – спросил он вслух.

– Да, мы говорили… Ниже тебя ростом, худой, виски седые, растягивает гласные в начале слов…

– Да не проверяю я тебя! – раздраженно перебил он Полину. – Как он?

– Не очень хорошо. – Она смотрела на него вопросительно, по-видимому, пытаясь понять, успокоился он уже или все еще бесится. – Кашляет. У него легкое прострелено.

– Я знаю. Ладно, – снова кивнул Маркус, не столько ей, сколько себе, своим мыслям. – Иди, умойся. Я пока чай заварю…

– Нет, Макс! – возразила она. – Это очень срочно… и важно. Мне надо встретиться с Энцелем.

– С Энцелем… – повторил за ней Маркус. – Надеюсь, ты знаешь, о чем говоришь.

Казалось, куда уже дальше, но Маркус был заинтригован. Выяснялось, что Зиг послал дочь с очень большими полномочиями.

– Знаю, – твердо ответила она. – «Все они держат по мечу, опытны в бою…»[52]52
  Песнь Песней (3:7 и 8).


[Закрыть]

– Очень поэтично, – усмехнулся он.

– Макс!

– Ладно, – смирился с неизбежным Маркус. – «У каждого меч при бедре его ради страха ночного».[53]53
  Песнь Песней (3:7 и 8).


[Закрыть]

– Ты Энцель?! – Он таки ее удивил. – Ты Зеев[54]54
  Зеев – волк (ивр.).


[Закрыть] и ты Энцель…

– Выходит, что так. И это очень опасное знание, «лилия долин» моя, очень.

– Я понимаю. – Голос ее был тих, но тверд. – Тогда «Так составили они войско…»[55]55
  Цитата из Первой книги Маккавеев.


[Закрыть]

Маркус посмотрел на нее. Ангел побитый, решительный такой ангел. И любимый… «Сука ты, Зиг. И всегда был сукой…» – Закончить мысль он не успел.

– Когда я смогу увидеться с Четом?

– Ты не сможешь увидеться с Четом, – сказал он тихо. – Не торопись! – поднял он руку, останавливая готовые вырваться у нее возражения – Ты не сможешь говорить с Четом. Ты будешь говорить с ним через меня. Со мной. У меня есть полномочия. «…И поражали в гневе своем нечестивых».

Он не мог ей сказать всего. И никому не мог. Это была тайна высшего приоритета, о которой в организации знали всего несколько человек. На самом деле никто и никогда уже не сможет говорить с Четом – с настоящим Четом, – потому что Вайнберг умер три месяца назад от инфаркта. Ничего необычного в его возрасте и при его стиле жизни. Вайнберг умер, но будет жить, потому что Чет нужен организации. И поэтому не было некролога, не было торжественных похорон, не шли за гробом колонны бойцов ЛОИ,[56]56
  ЛОИ – Лохамей Исраэль (Воины Израиля) – организация известна на Западе и Ближнем Востоке, была создана в 1935 году выходцем с Украины Наумом Вайнбергом и уроженцем Франции Александром Коном.


[Закрыть] а была ночь и… Они похоронили его втроем, тайно и безвестно. Пока. О деле знал еще Кон, но именно Кон настоял на том, чтобы Четом стал Маркус.

– Итак? – сказал он – Или все-таки сначала чай?

– Сначала дело, но от чая я не откажусь. – Она улыбнулась – И от бренди тоже.

Маркус встал, подошел к двери, приоткрыл ее и выглянул в соседнюю комнату. Там сидели Гном и девушка из его группы, которую Маркус по имени не знал.

– Ребята, не в службу, а в дружбу, заварите чай. Покрепче! И, Гном, есть у тебя что-нибудь крепкое?

– Граппа устроит?

– Ну давай граппу!

Он вернулся в комнату и снова сел напротив нее. Живая! А кто же «сломался» в Падуе? Бог ведает, да не скажет. Впрочем, это успеется. Выясним позже. Виктор не дите малое, разберется. И люди уже сегодня вернутся в Падую.

– О чем ты думаешь? У тебя такой вид…

– Думаю… что я дурак! Влюбился в соплячку…

– Макс!

– Ладно, извини.

– Извиняю.

В дверь постучали. Вошел Гном. Он принес поднос с чайником, чашками, сахаром и лимоном. А еще там были рюмки и бутылка граппы.

– Слушай, Гном, а ты на чем так быстро воду кипятишь? – спросил Маркус – На тринитротолуоле, что ли?

– Очень смешно, – серьезно ответил Гном – Я чайник давно поставил, сразу как пришли.

Гном ушел, и они снова остались вдвоем.

Маркус налил ей граппы, и, пока разливал чай, она с опаской вертела рюмку в руке.