Текст книги "Времена не выбирают"

– И учти, – добавила через мгновение Вика. – Она Чьёр[117]117
  Чьёр – 1. Стальная дева – фольклорный образ. 2. Боец (обычно женщина), наделенный от природы особыми уникальными физическими и психическими способностями.


[Закрыть] и она сзиждай.[118]118
  Сзиждай – кровник, мстящий за смерть матери.


[Закрыть] Любой ратай, в пределах досягаемости, ее законная добыча и жертва.

– Вот же!

– И ты обязан их ей отдать, – закончила Вика.

– Они пленные, – попробовал возразить (Кому? Себе? Ей?) Виктор.

– А ты – князь Яагш, главнокомандующий аханской армией и друг ее отца, жемчужного господина Ё.

– Я приказал Йфф готовиться к выступлению, – сказал он вместо ответа. – Всеми силами.

– Куда?

– Для начала на Той'йт.

– Ты не прав, Витя, – возразила Вика. – И сам знаешь, что не прав. Просто у тебя горит сердце.

– Вероятно, это от бессилия, – признал он.

– А вот это уже преувеличение, – не согласилась Вика.

– Хорошо, – немного помолчав, сказал Виктор. – Я подумаю.

– Прилетишь?

– Да, часов около двенадцати.

– Жду. – Улыбка окрасила ее голос, и он снова зазвучал, как песня дивной, из неведомых краев прилетевшей птицы.

* * *

Когда Виктор подошел к главному корпусу гостиницы – четырехэтажному зданию в колониальном стиле – уже светало.

Как-то незаметно, буквально нечувствительно, ночь прошла.

Он оглянулся на светлую полосу, обозначившую встающее над морем солнце, и вошел в лобби отеля, которое тянуло максимум на название «вестибюль». Впрочем, здесь было чисто и даже уютно.

«Вот именно! Чистенько, но бедненько. Зато без претензий, – утешил он себя. – И фрак носить не надо».

Он прошел лобби насквозь, махнув рукой, чтобы не вставали, трем сидевшим в баре гарретским стрелкам из активного резерва обороны и через короткий коридор вышел на террасу, нависавшую над спускавшимся к бухте парком. Среди стволов деревьев и в их кронах еще прятался мрак, но небо стремительно светлело. Виктор достал трубку, покрутил ее в пальцах и спрятал в карман.

– Девушка, – сказал в никуда, активируя связь. – Дайте-ка мне барона Счьо.

– Лейтенант Глиэр, ваше высокопревосходительство, – откликнулся из заоблачных высей низкий баритон.

– Рад за вас, офицер, – сказал Виктор, переходя на гегхский. – Барона Счьо, пожалуйста.

– Прошу вас, господин главнокомандующий.

– Спасибо.

– Доброго времени суток, барон, – сказал Виктор, услышав сигнал подключения.

– У нас девять часов утра, – сообщил Счьо. – Почти. Доброе утро, князь.

– Барон… – Виктор все-таки достал трубку снова и стал ее неторопливо набивать душистым вирджинским табаком. – Не то чтобы в мои планы входило вас торопить, но обстоятельства заставляют нас быть несколько более поспешными, чем мне хотелось бы.

«О как!»

– Я понимаю. – Счьо не был удивлен и расстроен не был тоже. – Мы работаем во «фронтовом» режиме, но должен заметить, что объекты оснащены первоклассной защитой. Очень серьезные печати. Тем не менее первый уровень мы уже прошли. Доламываем второй. По мнению экспертов, следует ожидать не более четырех уровней защиты. Так что, по моим расчетам, сегодня вечером вы получите мой отчет, хотя я и не ожидаю, что мы найдем что-то особенно интересное. Но это неважно. В полночь объекты станут доступны жемчужной госпоже Ё.

Ну что ж, барон был плоть от плоти Аханской империи. Он был носителем ее духа, и то, о чем Виктор – за суетой – забыл, Счьо знал с самого начала и принимал как данность. Факт жизни – не больше, но и не меньше.

– Спасибо, барон, – поблагодарил Виктор, пытаясь смириться с неизбежным. Однако в нынешнем своем, земном, статусе, переваривал он такие вещи с трудом, если вообще мог переварить.

Он посмотрел в парк. Где-то там, в темноте, сидел под деревом «кузен» Макса, но идти к нему сейчас Виктору не хотелось. Не сейчас, не этим утром. Потом. Может быть, днем или, лучше, вечером, непременно. Старик все-таки троюродный племянник Макса, родная кровь, так сказать. Чуть ли не единственный родственник на всем белом свете.

«На этом так уж точно», – поправил себя Виктор.

Но дело было не только в этом, хотя и в этом тоже. Старик пришел говорить от имени целого мира, и не считаться с этим было нельзя. Неправильно. Но ведь было и еще кое-что, причем такое, что требовало к себе очень особого отношения. Маркус носил на груди Ключ, точно такой же Камень, какой вынес Макс из развалин резиденции покойных Ю и какой нашли на мертвом теле ратайского ревнителя.

«Три, – думал Виктор, куря трубку и глядя в темный парк. – Три, а должно быть, если Лика не ошибается – а она вряд ли ошибается, – семь. Значит, семь. Для чего?»

Этого они пока не знали, но еще полгода назад они вообще ничего про Ключи не знали, а теперь все-таки кое-что проясняется, и местонахождение трех из семи Камней уже известно.

Виктор непроизвольно поднял свободную руку и коснулся груди, там, где под рубашкой висел теперь на цепочке третий Камень. Камень молчал. Возможно, пока он находится у Виктора, вообще не заговорит никогда. Возможно. Но пока пусть будет там, где есть, даже если Виктор и не тот человек, который нужен Камню. В глубине души, в самых темных ее закоулках, ворочалась, подавая иногда робкий голос, надежда, что все это неспроста. Что Камень не случайно попал этой ночью именно к нему и именно тогда, когда Макс…

«Ладно, – не желая соглашаться с очевидным, решил он. – Будем посмотреть».

Однако ему было ясно, что со стариком в любом случае придется говорить ему самому. Только не сейчас и не днем, потому что тогда он будет на «Вашуме», и не вечером.

И это тоже было объективным обстоятельством. Вечером Виктор должен был быть в Питере.

«Значит, послезавтра, то есть завтра. Значит…»

Как ни изощряйся, а вывод был прост до очевидности. Обстоятельства и обязательства просто не оставляли ему выбора.

* * *

Мужчин он нашел на небольшой смотровой площадке над бухтой. Маркус действительно сидел прямо на траве, привалившись спиной к корявому стволу старой оливы, бог весть как оказавшейся среди «культурных» деревьев парка. Его «внучек» Роберт расположился неподалеку на мраморной скамье – «Просто Сочи какое-то, а не Греция», – оба молчали, неторопливо покуривая и глядя кто куда. На шаги Виктора они, казалось, не обратили никакого внимания, хотя наверняка их слышали. Не могли не слышать. Виктор шел, не таясь, и старательно хрустел камешками.

– Доброе утро, господа, – поздоровался он, подойдя почти вплотную. – С вами, Маркус, мы уже знакомы, но просто для формальности и для молодого человека, – Виктор коротко поклонился Роберту, который вряд ли был сильно младше нынешнего Виктора, – Виктор Викентьевич Дмитриев.

– Доброе утро, – сказал старик и затушил свою сигарету, просто ткнув ее в траву. – Мордехай Холмянский.

– Доброе утро, – сказал по-русски Роберт и встал. – Подполковник Лемке, господин…

«Сказать ему, что я генералиссимус? – равнодушно подумал Виктор. – Не поймет, пожалуй».

– Фельдмаршал, – криво улыбнулся Виктор.

– Настоящий, – добавил он через мгновение, увидев реакцию обоих мужчин. – Фельдмаршал, князь… Только Дмитриев, а не Кутузов.

Лемке при этих словах едва ли не во фрунт встал, хотя какой там фрунт у шпионов? Издевательство одно. А вот Винт[119]119
  Оперативный псевдоним, присвоенный Маркусу-Максу советской разведкой в 1936 году в Праге.


[Закрыть] неожиданно развеселился.

– А дяденька мой тогда кто? – спросил он, улыбаясь, как довольный жизнью пенсионер.

– Господин Дефриз является местоблюстителем престола. – Сердце сжало и даже будто бы в виски ударило, хотя при его здоровье это было более чем странно. – И так далее, и тому подобное. Да не тянитесь вы так, подполковник! Без чинов! Просто Виктор Викентьевич. Этого достаточно.

Он посмотрел внимательно на Лемке. Тот взгляд, естественно, выдержал – не мальчик – и через мгновение согласно кивнул.

– Павел Владимирович Лемке, – представился он снова. – Генеральный штаб Российской империи.

– Ну вот и славно, – через силу улыбнулся Виктор. – Поговорим немного, в предварительном порядке, так сказать.

Он подошел к скамейке, на которой до того сидел подполковник.

– Да садитесь же, господа!

Лемке не стал дожидаться второго приглашения и сел, ну а Маркус, собственно, и не вставал.

– Или мы должны подождать госпожу Ульрику? – спросил Виктор, тоже усаживаясь на скамейку.

– Не надо, – в голосе старика слышалась откровенная тоска. – Деби моя внучка.

– Дела, – тихо сказал Виктор. – Выпить у вас случайно нет? А то я могу свистнуть кого-нибудь…

– Не надо, Виктор Викентьевич. – Лемке чуть нагнулся вбок и достал из-за скамейки початую бутылку водки. – Только без стаканов…

– Да хрен с ними, со стаканами, – пожал плечами Виктор. – Что мы, три боевых офицера, из горла отравимся?

Глава 2
НА ХОЗЯЙСТВЕ

Два месяца назад, когда база «Вымпел-3» только создавалась, два этажа в западном – трехэтажном – крыле гостиницы были капитально перестроены под медицинский комплекс. «Больничка» здесь была такая, что лучшие университетские клиники мира могли от зависти удавиться. Но, как и те самые «больнички», о которых – казалось, ни к селу ни к городу – вспомнил вдруг Виктор, занималась она и многими другими, весьма нетривиальными вопросами, какие обычно в перечне медицинских услуг даже самой накрученной больницы не значатся.

Виктор прошел мимо поста охраны, впрочем, как и положено, не встретив никого из бойцов «безпеки» вживую, и оказался в небольшом круглом холле. Вот здесь уже нашлись и живые люди. Целых двое.

В кресле перед холодным камином то ли спал, то ли медитировал кто-то из персонала профессора Зужайши. Худой и, по-видимому, высокий, если судить по относительным размерам, лекарь в черной рабочей робе сидел с прямой спиной, подтянув под себя длинные ноги в узких фиолетовых штанах. Руки его лежали на коленях, глаза были закрыты. А на диване, у дальней стены, широко распахнув темно-синие глаза, сидела, тоже подтянув под себя ноги, но уже совсем по-другому, молодая красивая женщина с бледным и каким-то уж очень суровым лицом. Казалось, что взгляд ее направлен не вовне, а внутрь, но, когда Виктор вошел в помещение, она сразу же сфокусировала на нем этот свой взгляд, полный такой запредельной тоски, что собственная смертельная тоска Виктора тут же откликнулась и развернула пыльные серые крылья. Однако все внимание женщины к новому лицу, появившемуся здесь, этим и ограничилось. Она ничего не сказала и не сделала никакого движения, обозначающего хотя бы тень попытки встать, сменить позу или что-нибудь еще в этом же роде.

Виктор постоял пару секунд, оценивая ситуацию, потом плюнул на вежливость и, подойдя вплотную к лекарю, тронул его за плечо.

– Какие новости? – спросил он на верхнеаханском диалекте, на котором обычно проходило обучение во всех академиях империи, хоть в военных, хоть в медицинских.

– Пять раненых, – ответил равнодушным голосом лекарь, не открывая глаз. – Трое тяжелые, двое – нет.

– А тот парень, который поймал в грудь «ратайский фейерверк»?

– Он… Ох! – Лекарь вдруг подхватился, как ужаленный, и вскочил на ноги. «Узнал!» – Ох! Мое почтение, ваша светлость! – Он склонился в низком поклоне, буквально сломавшись пополам. – Я…

– Ты устал, – спокойно кивнул Виктор. – Я не в обиде.

– Моя жизнь – ручей, омывающий ваши…

– Умолкни, – прервал его Виктор. – Соберись с мыслями и отвечай на заданный вопрос.

– Пациент… – Лекарь так до конца и не выпрямился и говорил теперь, глядя себе под ноги. – Он шестой. Ранения… Господин лейб-лекарь превзошел самого себя. Такой партитуры для восемнадцати эффекторов еще никто… Я даже не знал, что такое возможно! В академии нас учили, что двенадцать – это предел, но восемнадцать эффективных воздействий в контрбалансе при асинхронном вводе в действие – это!..

– Вернемся к моему вопросу, – мягко перебил его Виктор.

– Он все еще жив. – Лекарь быстро коснулся пальцами левой руки своей щеки («Невероятно!») и, наконец, поднял взгляд на Виктора.

– Что это означает?

– В моих руках он умер бы уже к середине ночи («Признание своего несовершенства, смирение, почтение к старшим»). – В глазах мужчины плескалось безумие.

– Значит? – поднимаясь на третий уровень выражения, спросил Виктор («Объяснись!») и, как оказалось, не ошибся.

Лекарь понял и вопрос, и подтекст.

– У Кша Йарц Кшойнишана[120]120
  Кша Йарц Кшойнишан – дословно: «Знающий природу вещей», или, при другом переводе тех же слов, «Видящий дальше/глубже грубых сущностей» – эвфемизм, принятый в среде аханских интеллектуалов для обозначения бога Айна-Ши-Ча.


[Закрыть] тонкое чувство юмора, господин главнокомандующий, – сказал лекарь, изящно балансируя между вторым и третьим уровнями выражения. – Так говорил мой дед.

«Значит, шанс есть, – понял Виктор. – И это хорошо».

– Как звали вашего уважаемого деда? – спросил он вслух.

– Барон Фъя. – Лекарь скачком перешел на третий уровень («Гордость, почтение, память»).

– Вытяните этого парня, – Виктор демонстративно заговорил на простонародном сленге, грубом и убогом, но зато однозначно выражающем любую доступную плебсу мысль, – и ваши внуки будут произносить это имя, имея в виду вас самого.

Он отвернулся от лекаря – больше им просто не о чем было говорить – и посмотрел на Ульрику. Все время разговора, она, по-видимому, пыталась понять хоть что-нибудь из того, что сказали друг другу Виктор и, «будем надеяться», будущий барон Фъя. То, какого напряжения ей это стоило, было видно по ее лицу, но что она слышала на самом деле? Пение райских птиц или кряканье серых уток? Восприятие аханских языков землянином, с ними не знакомым, было Виктору не вполне понятно. Сам он, как нетрудно догадаться, воспринимал их несколько иначе.

– Меня зовут Виктор, фрейлейн, – сказал он по-немецки, обращаясь к женщине. – Как насчет рюмочки чего-нибудь более крепкого, чем кофе?

– Я бы не отказалась и от кофе, – ответила она серьезно, вероятно, пытаясь понять, кто он такой и чего от нее хочет.

– Ульрика, так вышло, – Виктор пожал плечами, показывая, что сам он тут ни при чем, – что сейчас я здесь самый главный. – Самый, – повторил он. – Но не для вас. Для вас я просто Виктор. Скажем, старший товарищ. ОК?

Женщина кивнула, но было видно, что она все еще озадачена и насторожена.

– Пойдемте, – пригласил ее Виктор и сделал жест рукой, указывая на выход.

– Куда?

– Да куда угодно, – снова пожал плечами Виктор. – Тут есть пара мест, где можно спокойно посидеть, выпить и поговорить, но я предлагаю подняться на крышу. Там тихо и вид хороший. И я прикажу сварить вам кофе.

– Пойдемте, – снова позвал он, так как женщина продолжала неподвижно сидеть на диване. – Вас все равно к нему пока не пустят. Пойдемте!

– Хорошо, – согласилась наконец Ульрика и встала.

Одета она была в какое-то тряпье, которое, скорее всего, ей дали прямо здесь, в «больничке». Впрочем, даже в этом «рубище», усталая и измученная физически и морально, она оставалась очень интересной женщиной, необычной и чертовски привлекательной.

«Непорядок!» – решил Виктор.

– Секунду, – попросил он Ульрику и снова, в который уже раз за этот день, активировал связь.

– Двадцать второго! – сказал он диспетчеру по-английски, чтобы Ульрика могла его понять. – Карл, будь любезен, перебрось вещи наших друзей из Эйлата на «Вымпел-3».

– Да, срочно, – ответил он на вопрос Карла, который сейчас взял на себя всю логистику завершающего этапа операции в Израиле.

– Прошу вас, фрейлейн Ульрика, – сказал Виктор женщине через секунду. – Идемте. Ваши вещи будут здесь часа через полтора-два.

Они вышли из медицинского блока, молча миновали ностальгически обшитый потемневшими деревянными панелями коридор и вышли к лестнице, по которой медленно – Ульрика была действительно на пределе своих сил – поднялись на плоскую крышу гостиницы. Справа, довольно далеко от того места, где они вышли, располагался один из трех оставшихся базе в наследство ресторанов. Сейчас он, естественно был пуст, но ближе к вечеру в нем собирались, чтобы пообедать и обменяться впечатлениями, многие сотрудники «Вымпела». Однако целью Виктора был сейчас не этот ресторан, а расположенная недалеко от выхода с лестницы и прятавшаяся за декоративной стеной, увитой диким виноградом, беседка, выстроенная по приказу Вики еще в самом начале освоения гостиницы. Внутри беседки, между витыми деревянными столбами, подпиравшими навес из циновок, стояли круглый стол и несколько мягких полукресел вокруг него. На полированной столешнице чьи-то заботливые руки уже успели расставить бутылки с французским коньяком и итальянской минеральной водой и какую-то легкую закуску на блюдах под выпуклыми, сверкающими в солнечных лучах, как зеркала, металлическими крышками.

– Заказать вам вино? – спросил Виктор, галантно отодвигая кресло и предлагая Ульрике сесть.

– Спасибо, не надо, – ответила та, садясь в кресло. – Я с удовольствием выпью с вами коньяка.

– Коньяк так коньяк, – кивнул Виктор. – Кофе? Какой?

– Да, спасибо. По-венски.

– Кофе по-венски, – попросил Виктор, сняв трубку интеркома. – И большую чашку кофе по-турецки для меня.

Вообще-то на кухне знали его вкусы, но уточнить никогда не помешает. Этому Виктора научили все его три или даже уже четыре жизни.

Не садясь, он взял, не глядя, одну из бутылок – «что бог пошлет, то и хорошо» – открыл и разлил по бокалам.

– Нам тоже, – попросил из-за спины Кержак, шаги которого Виктор слышал уже с полминуты. Игорь пришел с Татой, и Виктор, не обращая внимания на явное непонимание ситуации, появившееся в глазах Ульрики, разливал коньяк не в два, как она ожидала, а в четыре бокала.

– Мы подумали, – сказала Тата, подходя. – Что вам сейчас компания не помешает.

– Она мне никогда не мешает, – буркнул Виктор и оглянулся.

Кержак действительно держался только на «честном слове коммуниста» и той разнообразной химии, которую в него напихали в «больничке». Все-таки в его годы поединок с ревнителем – не самое простое из обрушившихся на него сегодня ночью приключений. Тата, которой досталось больше, чем Игорю, выглядела куда как более энергичной, но и ей эта ночь обошлась дорого. На ее обычно симпатичное лицо сейчас без содрогания могли смотреть только Виктор и Кержак, видевшие в жизни и не такое. Впрочем, что чувствовал, глядя на разбитое лицо любимой женщины, Игорь, Виктор вполне себе представлял и сочувствовал ему. А вот самой Тате, судя по всему, ничье сочувствие было и даром не нужно. Она была солдатом и мечом, и могла сейчас переживать только о том, что ее искусства и силы не хватило на то, чтобы сделать больше того, что она смогла все-таки сделать, даже если бы за это «большее» и пришлось заплатить собственной жизнью.

«Вот такие они – наши женщины, – с грустью подумал Виктор. – И вот такие они – мы, если нас поскоблить».

– Прошу вас, дамы и господа, – кивнул он на бокалы и наконец сел на свое место. – Ульрика, – сказал он после паузы, когда уже все расселись и взяли свои бокалы, – я хочу вам кое-что объяснить. – Девушка внимательно смотрела на него поверх бокала, который уже почти поднесла ко рту. – Так нам всем будет легче – и вам и нам. А то, я думаю, вы себя должны чувствовать, как в тумане на болоте. Ведь так?

– Да.

– Ну вот и славно, – усмехнулся Виктор. – Давайте выпьем за Пауля, чтобы все у него было хорошо, и я начну рассказывать вам свои сказки.

Вкуса коньяка он почти не почувствовал, крепости тоже, а о запахе вспомнил, только возвращая бокал на стол. Мысль об этом скользнула стороной, неважная, как сгнившие листья прошлого листопада. Виктор поднял бутылку, дождался, пока вернут на место свою посуду остальные, и разлил по новой.

– Вашему дедушке, Ульрика, девяносто семь лет, я прав?

– Да, – кивнула девушка, выжидательно глядя на Виктора.

«Как просто, оказывается, завладеть вниманием даже совсем неглупого человека».

Впрочем, Ульрика недавно пережила тяжелейший стресс, так что, возможно, он не был стопроцентно прав, во всяком случае относительно нее.

– Когда в девятьсот тридцать шестом, по-вашему, это был, стало быть, тридцать четвертый, мы встретились впервые, мне уже было хорошо за семьдесят.

Он увидел вспышку удивления в ее глазах и, кивнув, продолжил:

– Я живу долго, Ульрика. Это я вам чуть позже объясню. Никакой мистики, одна сухая, как бухгалтерский отчет, техника, но тем не менее это факт. Итак, я старше вашего деда, хотя выгляжу несколько моложе. – Он криво усмехнулся. – Это во-первых. Во-вторых, и я, и Тата, и Игорь в свое время занимались тем же, чем и вы, Ульрика. Да и сейчас тоже – кто больше, кто меньше – занимаемся. А это хороший повод для взаимопонимания, не так ли?

– Вы разведчики? – быстро спросила Ульрика. – Чьи?

– Вот тут все очень сложно, – сказал Виктор, тяжело вздохнув. – Но я вам отвечу. Прозит! – Он поднял бокал несколько более поспешно, чем следовало, опасаясь, что кто-нибудь, Игорь или Тата, предложат вполне ожидаемый тост. Но к этому он еще не был готов и потому тянул время.

«Да, это так, – признался он себе. – Но это не малодушие. Просто я еще недостаточно выпил».

Они выпили, не чокаясь, закусывать опять никто не стал, и Виктор с чистым сердцем снова наполнил бокалы. За себя он не волновался. Судя по тому, как бесследно – во всех смыслах – исчезал коньяк из его бокала, опасаться ему было нечего, а этим троим легкое алкогольное отравление отнюдь не помешает. Стресс надо убивать на корню, или он убьет тебя.

«Но за каким бесом приперлись эти двое? Они что, меня, что ли, поддерживать пришли?»

– Начнем с того, что вы, Ульрика, уже знаете, – сказал он вслух. – Игорь, дай, пожалуйста, сигарету, неохота сейчас возиться с трубкой.

– Мне тоже, – попросила Ульрика.

Кержак достал пачку «Кента», протянул ее сначала даме, затем Виктору и только после этого вытряхнул сигарету и для себя. Закурили, только одна Тата осталась верна принципам и, подражая своей госпоже, курила не «Кент», а лиловую пахитосу, да и та была с Ойг.

– Так вот, – продолжил Виктор, выдохнув суховатый дым сигареты. – Вы уже знаете, что существует несколько параллельных реальностей. Хотя, строго говоря, они не параллельны, но это сейчас неважно.

– Три, – поднял он вверх указательный палец. – Ваша, наша, то есть вот эта, – Виктор сделал плавный жест, как бы показывая Ульрике окружающий их мир. – И еще одна, та, из которой пришел Пауль.

– Да, – кивнул он, увидев ее реакцию. – Он, как и вы, нездешний, и звать его, скорее всего, не Пауль. А вас, Ульрика, кстати, как зовут на самом деле?

– Дебора, – сразу же ответила девушка. – Но вы можете называть меня Деби. Так привычнее.

– Спасибо, Деби. – Улыбаться приходилось через силу, но Виктор надеялся, что пока ему удается вполне сносно маскировать свои чувства и никто ничего не замечает.

«Может быть».

– Три реальности, – повторил он. – Может быть, есть и еще, но мы этого достоверно не знаем. Совершенно определенно мы знаем только еще об одном мире, однако людей в том мире нет. Так что четыре. – Он затушил окурок в пепельнице и взял в руку бокал. – Как это все объяснить и есть ли вообще этому объяснение – я имею в виду такое объяснение, которое мы с вами сможем понять, – я не знаю. Знаю только, что из мира в мир можно переходить. Это непросто, но иногда возможно. В вашем мире я, например, был.

– Я знаю. – Ульрика-Дебора смотрела на него внимательно, но не более того. Первая волна удивления, которая накрыла ее в начале разговора, схлынула, а для второй и следующих у нее, по-видимому, просто не было уже сил.

– У вас глаза синие, – вдруг сказал Виктор, и сердце сжало с новой силой…

* * *

Почему они не пошли туда сами? Хороший вопрос, и ответ ему под стать. А потому что! Черт его знает, почему не пошли. То есть причины, которые тогда им обоим казались вполне логичными, убедительные причины, естественно, существовали, но теперь, задним числом, Виктор не смог припомнить ни одной по-настоящему серьезной. Не смог, не захотел, не принял. Какая разница почему? Сделанного не воротишь, и они засели с раннего вечера в чудном ресторанчике в Абу Гоше.[121]121
  Абу Гош – пригород Иерусалима, славный своими ориентальными ресторанами.


[Закрыть] Ели баранину, запивали второсортным канадским виски, по случаю оказавшимся в заведении, и говорили о жизни. Хороший вечер, подходящее место, приятное расположение души… Что еще нужно двум старым хрычам, чтобы, не злобясь душой, вспомнить такое, о чем нынешнее поколение и не подозревает, но не так, как вспоминалось когда-то – по горячим, так сказать, следам, – а спокойно и даже, быть может, с ностальгией, но уже не как актуальное, а как давно прошедшее.

Хорошо посидели. Только вот, когда «дежурный по лавочке» – в рабочем режиме – передал, что в смежном квартале появился несанкционированный гость, они, ничего еще, естественно, не понимая, насторожились, и междусобойчик закончился, потому что начался кризис.

Виктор вызвал командира группы заслона и спросил, что происходит. Тот, мгновение помявшись, – что было практически невероятно, – сказал, что все вроде идет штатно, но ощущение какое-то нехорошее. Эти три слова – «вроде», «ощущение», «какое-то» – заставили Виктора, фигурально выражаясь, вспотеть.

– Все на площадь! – приказал он.

И тут же из-за стола резко встал Макс. Лицо у него было напряженное, глаза смотрели куда-то внутрь себя, а левая рука лежала на груди, сжимая сквозь рубашку «Медузу».

– Что-то происходит, – сказал он тихо, но от его голоса встали дыбом волосы на загривке. – Что-то не то.

Виктор не колебался ни одного лишнего мгновения, он швырнул на стол скомканные бумажки купюр, и они вдвоем опрометью бросились вон из ресторана.

– Вызывай «Сапсан», – крикнул на бегу Макс. – Не успеем!

Переспрашивать Виктор не стал, им, если честно, и слова давно уже были не нужны, чтобы понимать друг друга. Макс еще не закончил говорить, а он уже «свистнул» Даэйна и даже успел – на бегу – предупредить, кратко, но доходчиво: «Спешно! Секретно!»

Капрал упал вертикально вниз, бог знает, с каких заоблачных высот, и прибыл буквально через минуту, заливая и без того тихую сонную улицу волнами полицейского гипнотизатора, который в Ахане укладывал, в лучшем случае, каждого третьего, но здесь должен был отбить охоту смотреть на что-нибудь, кроме обратной стороны своих век, у всех подряд.

Минута. Но за эту минуту успело случиться так много всего, что времени на, ожидание у них просто не осталось.

– Психотронная атака! – проорал в эфир командир заслона, и сразу же начались помехи на линиях связи, прорезаемые короткими трелями перестраивающихся систем, пытавшихся в автоматическом режиме подавить активность неизвестного пока противника.

– Ратай! – Голос гарретского стрелка из первой линии прорвался в очередное «окно расчистки». Он был полон страдания, невыразимой муки, но боец все-таки был в строю, и это обнадеживало, но то, что он крикнул, было настолько ужасно, что Виктор почувствовал, как его организм сам по себе переходит на боевой взвод.

– Ратай! – хрипел стрелок. – Ратай!

– Вижу вас! – объявил Даэйн. – Двадцать секунд.

– Открылись Двери! – Серые глаза Макса потемнели, и Виктор увидел в них хорошо знакомый ему смертельный отблеск холодной оружейной стали. – Кто-то открывает Двери. Я чувствую две.

«Черт!»

Как они ворвались в штурмовик, как проскочили – одним гигантским прыжком блохи – до этой гребаной площади в Старом городе, в общем-то почти не запомнилось, но взяло у них еще одну драгоценную минуту. Пятьдесят три секунды, наполненные ужасом транслировавшегося в «прямом эфире» скоротечного боя.

Они успели к шапочному разбору. Так уж вышло. Спеши не спеши, но там, на площади, все решали секунды, а не минуты.

Командир оцепления – светлая ему память – среагировал на опасность быстро, и главное – правильно. Два раза за считаные мгновения кризиса, и оба раза безошибочно. Во-первых, он приказал стрелкам выдвинуться на огневые позиции по совершенно резервному, на всякий пожарный случай разработанному плану и оказался прав. Стрелки хоть и с некоторым опозданием, но оказались именно там, где им полагалось быть, и почти в точности тогда, когда из неожиданно открывшегося портала поперли в Иерусалим ратайские десантники. А во-вторых, сообразил – молодец! – приказать своим людям «уколоться», так что все, кто имел, естественно, штурмовой комплект, худо-бедно воздействие колдуна-црой выдержали.

К тому моменту, когда «Сапсан» приземлился прямо на площади, успев при заходе на посадку, если, конечно, это можно было назвать посадкой, врезать из «всех стволов» в хорошо просматривавшийся створ ратайского портала, большинство атакующих были уже убиты или ранены, но, главное, сам Выдох Отца получил в грудь три разрывные пули от умирающего, а если быть честным, то уже умершего Пауля Мюнца. Как он смог это сделать и чего это ему стоило, можно было только догадываться. По земным – да и не только земным – стандартам, мужик был практически уже там, его грудь превратилась в месиво костей и рваного, залитого кровью мяса, и, вероятно, поэтому ратайский ревнитель, легко уклонявшийся от перекрестного огня гарретских стрелков, не принял Мюнца в расчет. Возможно, просто не обратил на него внимания, уже зная, что тот убит, а Мюнц возьми да стрельни. Вопрос только – как? Этого ведь не только ратай не понял. Это и для Виктора осталось загадкой. Но вот беда какая, и Паулю этого вопроса не задать тоже. Человек, настоящего имени которого Виктор не знал, все еще находился без сознания, и могло статься, что не придет в него уже никогда. А если и выживет, то вряд ли сможет рассказать, что и как там тогда происходило. Ретроградная амнезия в таких случаях обычное дело, так что тайна сия так, скорее всего, тайной и останется.

Однако в тот момент, когда они с Максом вылетели на площадь, ничего этого Виктор не знал. Он лишь окинул одним быстрым взглядом «место событий» и понял, что бой, в принципе, уже закончен. Но дело было не в этом, а в даме Ё, которую Виктор сразу выхватил взглядом, и в том, как она лежала на мостовой. Положение ее тела сказало Виктору почти все. Конечно, оставалась еще какая-то надежда, ведь Ё была Чьёр, а Чьёр… Макс опередил его буквально на мгновение и уже склонился над неподвижной женщиной, когда Виктор рухнул на колени рядом с ним.

– Врачей! – коротко бросил Макс, а его руки уже скользили по голове и шее его прекрасной Ё.

Виктор отрубил какофонию переговоров тактического центра и напрямую вышел на «Вашум».

– Бригаду «срочников» на мой пеленг, – приказал он. – Высший приоритет!

– Идем, – ответили с «Вашума», но Виктор их уже не слушал.

– «Вымпел»! – гаркнул он, следя за тем, как Макс активирует аптечку.

– Здесь «Вымпел-3».

– Бригаду «срочников» на мой пеленг!

– Есть!

«Никакой реакции, – с ужасом подумал он. – Никакой…»

– Переведи на Зеро!

– Перевел, – голос у Макса был такой…

«Все».

И в этот момент над площадью поплыли странные звуки, как будто заиграли разом тысячи крохотных серебряных колокольчиков; вразнобой, но в то же время и слитно, так что возникало ощущение, что где-то внутри этого перезвона скрывается какая-то знакомая мелодия, вот только ухватить ее, опознать никак не удавалось. Виктор с таким столкнулся впервые и, еще ничего толком не понимая, поднял голову. Вокруг него на плитах мостовой валялись трупы ратай, бежали, спешили в разных направлениях его собственные бойцы, еще не успевшие отреагировать на эту странную музыку, по-прежнему живущие эмоциями только что закончившегося боя и злобой предшествующей минуты.