Текст книги "Частные начала в уголовном праве"

Некоторые авторы в числе правомерных способов причинения вреда здоровью с согласия пострадавшего называют занятия спортом, проведение спортивных состязаний и тренировок[259]259
  Красиков А. Н. Сущность и значение согласия потерпевшего в советском уголовном праве. Саратов, 1976. С. 116.


[Закрыть]; проведение конкурсов и иных зрелищных или коммерческих мероприятий[260]260
  См.: Малеина Н. М. Личные неимущественные права граждан: понятие, осуществление, защита. М., 2001. С. 80.


[Закрыть] ; ограничение физической свободы с согласия лица (применение мер безопасности и дисциплинарная власть родителей)[261]261
  Сумачев А. В. Публичность и диспозитивность в уголовном праве. М., 2003. С. 157-159.


[Закрыть]и др. Данная позиция представляется нам несостоятельной по двум причинам.

Во-первых, ее сторонники отождествляют способы причинения вреда с его пределами (последние определяются не только способом нарушения, но и характером нарушаемых благ).

Во-вторых, вызывает сомнение рассмотрение вышеназванных обстоятельств в рамках волеизъявления потерпевшего, особенно при анализе таких признаков согласия, как добровольность и конкретность.

2.5. Уголовная ответственность за преступления, обусловленные согласием потерпевшего

Признание согласия пострадавшего обстоятельством, исключающим преступность деяния, ставит перед наукой уголовного права проблему определения границ правомерности деяния, совершенного в соответствии с волеизъявлением жертвы. Ранее эти границы были обозначены нами с учетом ценности нарушаемого блага и способов причинения вреда. Обращаясь к анализу уголовной ответственности за преступления, совершенные при превышении пределов допустимого согласия потерпевшего, предлагаем выделять следующие способы такого превышения:

1) превышение пределов допустимого согласия пострадавшего в форме причинения вреда его правам и интересам, если причиненный вред выходит за рамки, определенные согласием пострадавшего.

Полагаем, что в таком случае виновный несет уголовную ответственность на общих основаниях, если он не будет освобожден от нее в связи с примирением с потерпевшим (ст. 76 УК РФ).

Возможна также ситуация, когда преступление совершается с использованием доверия, оказанного виновному в силу его служебного положения. В этом случае превышение пределов допустимого согласия должно оцениваться судом как обстоятельство, отягчающее наказание (п. «м» ч. 1 ст. 63 УК РФ);

2) в форме причинения вреда, заведомо более тяжкого или качественно иного, нежели определялось согласием потерпевшего (речь идет о причинении вреда не только частным, но и общественным интересам).

Представляется, что в такой ситуации ответственность должна наступать на общих основаниях, без учета согласия потерпевшего как смягчающего обстоятельства, поскольку согласие не распространялось на тот вред, который составил превышение допустимых пределов;

3) превышение в форме причинения вреда правам и интересам потерпевшего, не находящимся в его свободном распоряжении. Деяние признается преступным в силу нарушения одного из непременных условий согласия – его допустимости. В таком случае посягательство должно признаваться совершенным при смягчающих обстоятельствах.

Вызывает возражения позиция Б. В. Сидорова, по мнению которого, ответственность за содеянное в подобных ситуациях всегда должны нести и нарушитель как непосредственный исполнитель преступления, и «согласная» жертва, выступающая здесь в качестве соучастника преступления, если, конечно, имеется возможность привлечь ее к уголовной ответственности . В качестве примера автор приводит случаи умышленного причинения тяжкого вреда здоровью или убийство, которые, несмотря на согласие жертвы, не могут рассматриваться как правомерные. [262]262
  Сидоров Б. В. Поведение потерпевшего от преступления и уголовная ответственность. Казань, 1998. С. 277—278.


[Закрыть]

Мы не согласны с приведенной точкой зрения по двум причинам.

Во-первых, рассматривая в качестве объекта преступления личность, которой причиняется вред, нельзя признать соучастником причинения тяжкого вреда человека, направляющего усилия на причинение вреда самому себе.

Во-вторых, представляется спорным категорическое признание лица, вышедшего за рамки допустимости согласия, одновременно и потерпевшим, и соучастником преступления. Статусы потерпевшего и соучастника не могут совпадать в одной и той же личности, если речь идет о едином преступлении.

Иная оценка допускается в ситуации, когда человек просит причинить тяжкий вред своему здоровью в целях получения страховки. Лицо, которому причиняется вред, должно нести уголовную ответственность за мошенничество (ст. 159 УК РФ), а причинитель вреда – за фактически содеянное по направленности умысла. Если причинитель вреда не был посвящен в планы пострадавшего лица и действовал исключительно в рамках выполнения просьбы, то его действия надлежит квалифицировать по ст. 111 УК РФ, в противном случае ответственность наступает по совокупности ст. 111 и 159 УК РФ.

Очевидно, что в приведенном примере одно лицо обладает статусом и потерпевшего, и соучастника, однако речь здесь идет не об одном преступления, а о двух деяниях, посягающих на различные объекты: в первом случае (ст. 111 УК РФ) – на личность, во втором (ст. 159 УК РФ) – на собственность страховой организации.

В целом можно заключить, что при нарушении условия допустимости согласия пострадавшего на причинение вреда наличие такового не исключает уголовной ответственности, но должно существенно смягчать уголовно-правовую репрессию в отношении виновного.

Поскольку превышение пределов причинения вреда вследствие нарушения условия допустимости согласия пострадавшего вызывает много дискуссий в теории уголовного права и порождает ошибки в правоприменении, считаем целесообразным определить пределы допустимого согласия лица и на этой основе рассмотреть некоторые случаи квалификации деяний, вышедших за рамки такого согласия.

В этой связи теоретически и практически оправдано выделение на основании объекта следующих групп преступлений:

1) посягающие на жизнь;

2) посягающие на здоровье;

3) преступления против свободы;

4) против чести и достоинства;

5) посягающие на конституционные права и свободы;

6) посягающие на интересы семьи и несовершеннолетних;

6) и, наконец, преступления против собственности[263]263
  Построенная классификация объектов отвечает определенному ранее объему прав частных лиц, нарушение которых против воли их обладателя может признаваться преступным.


[Закрыть].

Рассмотрим эти группы.

1. Институт согласия пострадавшего в уголовно-правовой науке традиционно рассматривается с точки зрения правомерности причинения смерти. Еще Н. С. Таганцев исходил из того, что принцип сохранения жизни независимо от права на ее неприкосновенность представляется весьма неустойчивым, а последовательное проведение его – даже невозможным. Автор отмечал, что «трудно отыскать твердые основания для наказуемости убийства по согласию, особенно по просьбе или по требованию убитого. Но если в каких-либо случаях признавать наказуемым убийство по согласию, то это согласие должно влиять на уменьшение ответственности»[264]264
  Таганцев Н. С. Русское уголовное право: Лекции. Часть Общая: В 2 т. М., 1994. Т. 1. С. 184.


[Закрыть].

В Уголовном уложении 1903 г. содержалась ст. 445, предусматривавшая «особое постановление об уменьшении ответственности за убийство, учиненное по настоянию убитого и из сострадания к нему».

Это нормативное предписание получило дальнейшее развитие в УК РСФСР 1922 г. В частности, в примечании к ст. 143 отмечалось, что убийство, совершенное по настоянию убитого и из сострадания к нему, не карается. Эта новелла УК РСФСР 1922 г. в теории уголовного права воспринималась и продолжает восприниматься неоднозначно.

По мнению А. А. Пионтковского, «практика применения нормы ст. 143 УК РСФСР показала ее вредность»[265]265
  Курс уголовного права: В 6 т. / Под ред. А. А. Пионтковского и др. М., 1971. Т. 5. С. 35.


[Закрыть]. И. И. Карпец, напротив, считал ошибочным ее исключение из уголовного закона. По мнению автора, «посредством исключения примечания к ст. 143 УК РСФСР 1922 г. в законодательстве была допущена крайность – рассматриваемое действие стало рассматриваться как простое убийство, хотя в случае дачи яда врачом из сострадания безнадежному больному по просьбе последнего должна идти речь о смягчающих обстоятельствах»[266]266
  Карпец И. И. Уголовное право и этика. М., 1985. С. 133.


[Закрыть].

Заслуживает внимания мнение Г. В. Шведкова, согласно которому в анализируемой норме отразились ложно понимаемые, а не действительные принципы гуманизма. «Подлинное человеколюбие и последовательное выполнение заложенного в законе принципа неприкосновенности личности безоговорочно требуют объявления недопустимым, преступным любого случая противоправного лишения жизни другого человека, независимо от того, какими мотивами при этом руководствовался виновный» .

Стоит заметить, что в одном из проектов Уголовного кодекса РФ 1996 г. предлагалась редакция ст. 106, призванная регламентировать уголовную ответственность за лишение жизни по волеизъявлению потерпевшего. Но законопроект не встретил одобрения.

В настоящее время наука серьезно заинтересовалась религиозными, философскими, психологическими и медицинскими аспектами эвтаназии. В такой ситуации велика опасность «утонуть» в прозаических рассуждениях о гуманности и законности.

Во избежание этого мы предлагаем обозначить следующие основные проблемы уголовно-правовой оценки причинения смерти с согласия жертвы:

– регламентация уголовной ответственности за эвтаназию;

– целесообразность дифференциации уголовной ответственности за убийство по просьбе или с согласия пострадавшего;

– определение допустимых способов уголовно-правовой оценки волеизъявления потерпевшего на причинение смерти.

Понятие «эвтаназия», получившее широкое распространение в отечественной и зарубежной науке, так же не однозначно, как и написание этого термина. Так, Большая Медицинская Энциклопедия (1986) дает[267]267
  Цит. по: Михайлов В. И. Согласие лица как обстоятельство, исключающее преступность деяния // Законодательство. 2002. № 2. С. 8.


[Закрыть] написание «этаназия», в литературе можно также встретить варианты «эфтаназия», «эутаназия». Термин «euthanasia» происходит от греческих слов: eu – хорошо и thanatos – смерть. Впервые этот термин был предложен в XVI в. английским философом Ф. Бэконом и обозначал легкую, безболезненную смерть, которая не сопровождается длительной тяжелой агонией, и не вызывает физических и моральных мучений для умирающего человека и его близких.

Эвтаназия получила широкое распространение в фашистской Германии при уничтожении «неполноценных людей»: инвалидов и престарелых. В 60-е годы XX в. проблема эвтаназии вновь была поднята, но уже в принципиально новом, гуманном аспекте. В настоящее время различают пассивную и активную эвтаназию.

Пассивная эвтаназия (так называемый «метод отложенного шприца») заключается в прекращении оказания направленной на продление жизни медицинской помощи, что ускоряет наступление естественной смерти.

Под активной эвтаназией («метод наполненного шприца») понимают введение умирающему каких-либо лекарственных или иных средств либо другие действия, влекущие за собой быстрое и безболезненное наступление смерти.

Выделяются следующие формы активной эвтаназии:

1) Убийство из милосердия – например, врач вводит безнадежному больному сверхдозу обезболивающего препарата, в результате чего наступает желанный смертельный исход.

2) Самоубийство, ассистируемое врачом – происходит, когда врач только помогает неизлечимо больному человеку покончить с жизнью.

3) Собственно активная эвтаназия – может происходить и без помощи врача. Пациент сам включает устройство, которое приводит его к быстрой и безболезненной смерти, как бы сам накладывает на себя руки[268]268
  Говорухина Е. В. Понятие и правовые последствия провокации в уголовном праве: Автореф. … дис. канд. юрид. наук. Ростов-на-Дону, 2002. С. 19.


[Закрыть].

Оставляя за рамками работы анализ этических проблем, остановимся лишь на уголовно-правовой оценке активной и пассивной эвтаназии.

Не вызывает сомнений то обстоятельство, что лицо, осуществляющее активную эвтаназию, подлежит уголовной ответственности за убийство. Это утверждение вытекает из анализа ст. 45 Основ законодательства РФ Об охране здоровья граждан 1993 г., в которой законодатель предусмотрел категорический запрет на удовлетворение просьбы больного об ускорении его смерти «какими-либо действиями или средствами, в том числе прекращением искусственных мер по поддержанию жизни».

Более спорной видится оценка случаев пассивной эвтаназии. Помимо упомянутой ст. 45, указывающей на ее запрет без учета обстоятельств и характера проведения, в Основах законодательства РФ Об охране здоровья граждан имеется ст. 33 «Отказ от медицинского вмешательства». Данная норма предусматривает, что гражданин или его законный представитель имеет право отказаться от медицинского вмешательства или потребовать его прекращения, независимо от этапа его проведения. При этом больному в доступной форме должны быть изложены все последствия отказа от лечения, что оформляется соответствующей записью в медицинском документе и подписывается пациентом (в случае медицинского вмешательства в отношении лица, не достигшего 15 лет или невменяемого – законным представителем) и лечащим врачом. Налицо коллизия норм, когда одна из них категорически запрещает любой вид эвтаназии, а другая – допускает ее пассивную форму.

О возможности легального использования последней говорит то обстоятельство, что вынужденное бездействие врача вследствие отказа больного от медицинского вмешательства, обладает двумя непременными признаками пассивной эвтаназии:

– неоказание медицинской помощи по жизнеобеспечению или прекращение искусственных мер по поддержанию жизни;

– наличие просьбы самого больного не оказывать ему помощь (естественно, после информирования врачом в доступной форме о возможных последствиях отказа от медицинского вмешательства).

Важно отметить, что такая форма эвтаназии широко распространена в нашей стране и за рубежом. По данным Ю. А. Дмитриева и Е. В. Шленевой, в России насчитывается 20—30 тыс. случаев эвтаназии в год[269]269
  Дмитриев Ю. А., Шленева Е. В. Право человека в Российской Федерации на осуществление эвтаназии // Государство и право. 2000. № 11. С. 52—59.


[Закрыть]. Для сравнения: по данным Американской медицинской ассоциации, в больницах США ежедневно умирает 6 тыс. человек, большая часть которых уходит из жизни в результате пассивной эвтаназии. Обращает на себя внимание тот факт, что решение о прекращении медицинского вмешательства принимает врач вместе с семьей пациента, в то время как общепринятым обязательным условием эвтаназии является информированное добровольное решение самого больного[270]270
  ЗильберА. П. Трактат об эвтаназии. Петрозаводск, 1998. С. 29.


[Закрыть].

В настоящее время в России практически в каждом лечебном заведении разработана специальная форма расписки с указанием, о каких конкретно последствиях проинформирован больной[271]271
  Ардашева Н. А. Эвтаназия как метод искусственного прерывания жизни: правовые условия//Российский юридический журнал. 1996. № 1. С. 14.


[Закрыть]. Данная практика базируется на положениях ст. 33 «Отказ от медицинского вмешательства» и ст. 30 «Права пациента» Основ законодательства РФ Об охране здоровья граждан 1993 г. Указанный нормативный акт, в свою очередь, находится в полном соответствии с международно-правовыми нормами.

В целом изложенные выше обстоятельства свидетельствуют о правовой допустимости пассивной эвтаназии как средства избавления больного от страданий по его просьбе и только в терминальной стадии заболевания.

Отечественное законодательство и нормы международного права направлены против активной эвтаназии, но и здесь нет однозначного подхода к ее уголовно-правовой оценке.

Несмотря на то, что среди ученых, практиков и обывателей преобладает мнение о необходимости смягчения ответственности за убийство тяжело больного лица по его просьбе[272]272
  Проведенное нами анкетирование показало, что 7% респондентов выступают за легализацию активной эвтаназии при соблюдении определенных требований к процедуре дачи согласия; 67% высказываются за смягчение наказания лицам, совершившим убийство в соответствии с волеизъявлением жертвы; 18% считают целесообразным смягчение наказания только в случае убийства тяжело больного лица по его собственной просьбе или неполноценного новорожденного; 8% не проводят границы между обычным убийством и убийством по просьбе потерпевшего.


[Закрыть], практические работники вынуждены давать такому действию принципиально иную оценку.

Так, в соответствии с п. 7 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г «О судебной практике по делам об убийстве», по п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ (убийство лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии) надлежит квалифицировать умышленное причинение смерти потерпевшему, неспособному в силу физического или психического состояния защитить себя, оказать активное сопротивление виновному, когда последний, совершая убийство, сознает это обстоятельство. К лицам, находящимся в беспомощном состоянии, могут быть отнесены, в частности, тяжелобольные и престарелые, малолетние дети, лица, страдающие психическими расстройствами, лишающими их способности правильно воспринимать происходящее[273]273
  Правовая система «КонсультантПлюс».


[Закрыть].

Позиция Пленума ВС РФ очевидна: умышленное причинение смерти тяжело больному, прикованному к постели лицу оценивается как квалифицированный состав убийства (п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ). При этом мотивы совершенного преступления не влияют на квалификацию. Со справедливостью такой оценки сложно согласиться.

Необходим более дифференцированный подход законодателя к проблеме убийства лица по его просьбе. Очевидно, что типовая степень общественной опасности активной эвтаназии позволяет рассматривать просьбу больного в качестве возможного критерия для выделения привилегированного состава убийства.

В этой связи мы предлагаем предусмотреть в УК РФ ст. 106¹ «Убийство по волеизъявлению потерпевшего» следующего содержания: «Убийство по просьбе или с согласия потерпевшего, – наказывается лишением свободы на срок до пяти лет».

Закрепление соответствующей нормы в УК РФ позволит разрешить ряд противоречий, возникающих при оценке убийства по волеизъявлению потерпевшего; отпадет необходимость рассматривать убийство тяжело больного как преступление, совершенное при отягчающих обстоятельствах. Возникнет конкуренция квалифицированного и привилегированного составов, и предпочтение будет отдаваться последнему.

Кроме того, закрепление предполагаемой новеллы в УК РФ явится важным шагом на пути законодательного закрепления согласия пострадавшего как обстоятельства, исключающего преступность деяния: установление уголовно-правового запрета на убийство с согласия жертвы легально определит границы правомерности причинения вреда по просьбе или с согласия пострадавшего.

В науке существуют и иные позиции относительно правовой оценки эвтаназии. В частности, М. Н. Малеина, Ю. А. Дмитриев, Е. В. Шленева, Ф. Фут выступают за ее легализацию[274]274
  См.: Малеина М. Н. Защита личных неимущественных прав советских граждан. М., 1991. С. 23; Дмитриев Ю. А., Шленева Е. В. Право человека в Российской Федерации на осуществление эвтаназии//Государство и право. 2000. № 11.С. 52—59; Фут Ф. Эвтаназия // Философские науки. М., 1990. С. 19.


[Закрыть]. Другие ученые предлагают дифференцировать уголовную ответственность за убийство, но при этом в качестве дифференцирующего обстоятельства называют мотив сострадания, а не волеизъявление потерпевшего[275]275
  См.: Бородин С. В. Преступления против жизни. М., 1999. С. 86.


[Закрыть].

Интересную позицию занимает А. В. Сумачев. Он не приемлет законодательный подход к учету согласия жертвы и предлагает организационно-применительный путь решения этой проблемы. Поддерживая тезис о необходимости смягчения ответственности за лишение человека жизни с его согласия, автор отмечает, что его выделение «в самостоятельный состав преступления нецелесообразно по ряду причин. Во-первых, Особенная часть УК в большей степени ориентирована на обычных граждан, тогда как многие положения Общей части существуют для профессионалов-юристов. Во-вторых, отражение убийства по согласию в Особенной части УК, предусматривающей значительное смягчение наказания в сравнении с простым убийством, может спровоцировать граждан (врачей, наследников и т. п.) на соответствующие действия. В-третьих, согласие человека на причинение ему смерти со стороны третьих лиц в принципе не утрачивает своего уголовно-правового значения. Такое согласие обязательно будет учитываться судьей при назначении наказания виновному в качестве “исключительного обстоятельства” в порядке ст. 64 УК РФ»[276]276
  Сумачев А. В. Публичность и диспозитивность в уголовном праве. М., 2003. С. 122.


[Закрыть].

Вступая с автором в своеобразную дискуссию, считаем необходимым отметить несостоятельность некоторых его доводов.

Во-первых, если понимать под провокацией «умышленные односторонние действия лица, направленные на вовлечение в совершение преступления провоцируемого с целью изобличения последнего в содеянном»[277]277
  См.: Говорухина Е. В. Понятие и правовые последствия провокации в уголовном праве. Ростов-на-Дону, 2002. С. 7.


[Закрыть], трудно согласиться с утверждением, что Уголовный кодекс «провоцирует» наследников и врачей на совершение преступления. Особенно если учитывать, что убийство обусловливается добровольным, конкретным, истинным и предварительным согласием потерпевшего.

Во-вторых, учет волеизъявления жертвы при назначении наказания виновному в качестве «исключительного обстоятельства» в порядке ст. 64 УК РФ не позволит в полной мере оценить характер и степень общественной опасности деяния и личности виновного.

Приведем пример: убийство из сострадания тяжело больного по его просьбе будет квалифицироваться по ч. 2 ст. 105 УК РФ. Если же под влиянием уговоров здоровый человек соглашается быть убитым, действия виновного квалифицируются по ч. 1 ст. 105, где предусмотрена значительно более мягкая санкция.

В целом можно заключить, что согласие лица на причинение смерти в российском законодательстве не исключает уголовную ответственность и деяние квалифицируется как убийство. Вместе с тем, в отечественном праве отсутствуют четкие юридические правила оценки волеизъявления жертвы на причинение смерти. Единственно допустимым средством учета общественной опасности деяния и личности виновного при убийстве с согласия жертвы является институт обстоятельств, смягчающих наказание (ст. 61 УК РФ), а также правила назначения более мягкого наказания, чем предусмотрено за данное преступление (ст. 64 УК РФ). Однако анализ типовой степени общественной опасности деяния и личности виновного дают основания для дифференциации уголовной ответственности путем построения привилегированного состава убийства по волеизъявлению жертвы.

2. Дискуссионным в науке уголовного права является также вопрос об уголовно-правовой оценке причинения вреда здоровью с согласия жертвы.

В начале XX в. Н. С. Таганцев определял критерии разграничения преступного и непреступного посягательств на здоровье, исходя из различия нравственной и физической направленности деяния. Он отмечал, что при посягательствах на телесную неприкосновенность в целях причинения нравственных страданий согласие уничтожает преступность деяния. Если же цель иная, деяние следует признавать преступным[278]278
  Таганцев Н. С. Русское уголовное право: Лекции. Часть Общая: В 2 т. М., 1994. Т. 1. С. 184.


[Закрыть]. Принципиально иную позицию по этому вопросу занимал Л. С. Белогриц-Котляревский. Выступая категорически против признания посягательств на телесную неприкосновенность непреступными, автор отмечал, что «поставляя своей задачей развитие, возвышение личности гражданина, государство не может допустить попрания этой личности, хотя бы с ее согласия»[279]279
  Белогриц-Котляревский Л. С. Учебник Русского уголовного права. Общая и Особенная части. Киев, 1903. С. 248.


[Закрыть].

Противоположного мнения придерживался И. Я. Фойницкий. Он полагал, что «повреждения, нанесенные с согласия пострадавшего, не преступны, ибо отказ от блага телесной неприкосновенности возможен»[280]280
  Фойницкий И. Я. Курс уголовного права. Часть Особенная. Посягательства личные и неимущественные. 5-е изд. СПб., 1907. С. 67.


[Закрыть].

Выделяя в понятии «телесные повреждения» два вида насилия: причинение мимолетной физической боли и телесные повреждения в собственном и тесном смысле слова, С. В. Познышев отмечал, что «при причинении насильственных действий первого вида по воле потерпевшего преступность деяний отсутствует, а при нанесении телесных повреждений деяние признается преступным, поскольку субъект доказывает, что у него нет должного уважения к личности другого человека»[281]281
  Познышев С. В. Основные начала науки уголовного права. Вып. 1. М., 1907. С. 158-159.


[Закрыть].

В советский период уголовно-правовая оценка причинения вреда здоровью ставилась в зависимость от степени тяжести телесных повреждений и способов их причинения.

В частности, А. А. Жижиленко, И. Я. Козаченко говорили о правомерности причинения вреда здоровью с согласия пострадавшего[282]282
  См.: Жижиленко А. А. Преступления против личности М.-Л., 1927. С. 35.; Козаченко И.Я.Санкции за преступления против жизни и здоровья. Томск, 1987. С. 112.


[Закрыть].

Напротив, А. А. Пионтковский, Н. И. Загородников, А. Н. Красиков решение вопроса об уголовной ответственности за причинение телесных повреждений ставили в зависимость от способов его причинения, социальной полезности и целей деяния[283]283
  Пионтковский А. А. Учение о преступлении по советскому уголовному праву. М., 1961. С. 273; Загородников Н. А. Преступления против здоровья. М., 1969. С. 24; Красиков А. Н. Сущность и согласие потерпевшего по советскому уголовному праву. Саратов, 1976. С. 57.


[Закрыть].

Отстаивая необходимость наказуемости причинения вреда с согласия пострадавшего, С. В. Бородин и Л. Л. Кругликов оговаривают случаи правомерного причинения вреда, например, при трансплантации органов и (или) тканей человека[284]284
  Кругликов Л. Л., Костарева Т. А. Дифференциация ответственности как уголовно-правовая категория. Ярославль, 1993. С. 60.


[Закрыть].

В настоящее время в среде ученых по-прежнему не выработано единой уголовно-правовой оценки посягательств на здоровье личности с ее согласия.

По мнению А. В. Иващенко, вопрос о наказуемости подобных деяний должен решаться в рамках, установленных для преступлений, преследование по которым может быть прекращено по инициативе потерпевшего[285]285
  Уголовное право РФ (Общая часть): Учебник / Под ред. А. И. Марцева. С. 175.


[Закрыть].

Во многом похожую позицию занимает Ю. М. Ткачевский. Он отмечает, что с согласия пострадавшего допустимо причинение только легкого вреда здоровью. При этом отнесение последнего к делам частного обвинения означает не согласие потерпевшего на такие действия, а его отказ от возможного уголовного преследования своего обидчика по тем или иным соображениям[286]286
  Курс уголовного права. Общая часть / Под ред. Н. Ф. Кузнецовой, И. М. Тяжковой. М., 1999. Т. 1.С. 445.


[Закрыть]. С данной позицией следует согласиться.

В соответствии со ст. 20 УПК РФ уголовное преследование осуществляется в частном порядке по следующим категориям дел: ст. 115 УК РФ («Умышленное причинение легкого вреда здоровью»); ст. 117 («Побои»); ч. 1 ст. 129 («Клевета») и ст. 130 («Оскорбление»). Уголовные дела о преступлениях, предусмотренных этими статьями, возбуждаются не иначе, как по заявлению потерпевшего и подлежат прекращению в связи с примирением потерпевшего с обвиняемым.

Не вызывает сомнений то обстоятельство, что при наличии предварительного, добровольного согласия потерпевшего на причинение легкого вреда здоровью, а равно побоев, причинитель не несет уголовной ответственности. Но происходит это не по причине правомерности совершенного деяния, а ввиду отсутствия юридического факта для начала преследования в уголовно-процессуальном порядке.

Подобная ситуация наблюдается и в случае совершения преступлений, уголовное преследование по которым осуществляется в порядке частно-публичного обвинения. Речь идет о преступлениях против половой свободы и неприкосновенности (ч. 1 ст. 131 и ч. 1 ст. 132 УК РФ) и преступлениях против конституционных прав человека и гражданина (ч. 1 ст. 136—139, 145—147 УК РФ).

Соглашаясь по существу с позицией А. В. Иващенко и Ю. М. Ткачевского относительно правомерности причинения легкого вреда здоровью, считаем необходимым отметить, что данная точка зрения не соответствует буквальному толкованию закона.

На основании анализа положений УК РФ и УПК РФ можно заключить, что, поскольку уголовно-правовая природа причинения вреда не тождественна правовой природе возбуждения уголовного преследования, причинение тяжкого, средней тяжести или легкого вреда здоровью должно признаваться преступным. Данное утверждение, однако, не является безусловным.

Пределы отчуждения субъективных прав личности необходимо определять в зависимости не только от характера охраняемого права, но и от общественной значимости способов его нарушения. На основе изложенных ранее выводов можно предположить, что согласие потерпевшего будет исключать преступность причинения вреда в случаях медицинского вмешательства, донорства, при производстве аборта и пр.

Очевидно, что уголовный закон на современном этапе не в состоянии дать обоснованную и справедливую оценку волеизъявлению пострадавшего при рассмотрении типовой и индивидуальной степени общественной опасности причинения вреда здоровью.

Выступая за необходимость введения в УК РФ привилегированного состава убийства по волеизъявлению потерпевшего, считаем возможным дальнейший процесс дифференциации уголовной ответственности посредством закрепления в законе нормы ст. 113¹ «Причинение тяжкого или средней тяжести вреда здоровью по волеизъявлению потерпевшего» следующего содержания:

«Умышленное причинение тяжкого или средней тяжести вреда здоровью с согласия потерпевшего на причинение такого вреда, – наказывается ограничением свободы на срок до двух лет или лишением свободы на тот же срок».

Подобная норма позволила бы более дифференцированно подходить к анализу причинения тяжкого или средней тяжести вреда здоровью, обусловленного согласием потерпевшего. Она позволила бы также признавать непреступным причинение легкого вреда здоровью и побоев с согласия жертвы.

В настоящее время важным является вопрос об уголовной ответственности за заражение ВИЧ-инфекцией. Федеральным законом от 8 декабря 2003 г. «О внесении изменений в УК РФ» законодатель предусмотрел примечание к ст. 122 УК. В нем говорится, что лицо, заведомо поставившее другое лицо в опасность заражения или заразившее ВИЧ-инфекцией, освобождается от уголовной ответственности в случае, если другое лицо, поставленное в опасность заражения или зараженное ВИЧ-инфекцией, было своевременно предупреждено о наличии у первого этой болезни и добровольно согласилось совершить действия, создавшие опасность заражения.

Социальная обусловленность, а равно законодательная точность рассматриваемой дефиниции вызывают серьезные сомнения.

Во-первых, остается неясным, чем руководствовался законодатель, по сути декриминализируя «убийство в рассрочку». Как известно, вирус иммунодефицита является возбудителем опаснейшего заболевания, при котором поражается и разрушается иммунная система организма человека. СПИД обоснованно называют «чумой XX века» из-за скорости распространения, отсутствия эффективных лекарственных средств, а также летального исхода заболевания. В силу того, что ВИЧ-инфекция на современном этапе развития медицины не излечивается, можно предположить, что при умышленном заражении имеет место растянутое во времени убийство. Последнее же, независимо от характера волеизъявления потерпевшего, не исключает уголовной ответственности.

Во-вторых, ситуация выглядит еще более странной ввиду того, что согласие лица, добровольно вступившего в половой контакт с больным венерическим заболеванием (сифилис, гонорея, мягкий шанкр, лимфогранулематоз паховый, гранулема венерическая), не исключает уголовной ответственности. Непоследовательность законодателя проявляется в том, что он ставит лицо, заразившее другого ВИЧ-инфекцией, в привилегированное положение по сравнению с лицом, заразившим кого-либо венерической болезнью, в то время как в других составах преступления дифференциация уголовной ответственности осуществляется совершенно иначе.

В частности, при разграничении ответственности за изнасилование заражение венерической болезнью является квалифицирующим признаком (п. «г» ч. 2 ст. 131 УК РФ), а заражение ВИЧ-инфекцией – особо квалифицирующим (п. «б» ч. 3 ст. 131 УК РФ).

Логичным видится расширение сферы действия примечания к ст. 122 УК на случаи заражения другого лица венерической болезнью лицом, знавшим о наличии у него этой болезни, при информированном и добровольном согласии первого на совершение действий, создающих опасность заражения венерической болезнью (ч. 1 ст. 121), а равно на случаи заведомого поставления другого лица в опасность заражения ВИЧ-инфекцией при тех же условиях (ч. 1 ст. 122).

В-третьих, законодательную формулировку примечания к ст. 122 УК трудно признать совершенной. С одной стороны, законодатель говорит об освобождении от уголовной ответственности, и буквальное толкование нормы позволяет предположить, что речь идет о специальных правилах освобождения от уголовной ответственности (частных случаях деятельного раскаяния). С другой, императивный характер нормы, обязывающей освободить лицо от уголовной ответственности и обязательность предварительного согласия «потерпевшего» на действия, создающие опасность заражения ВИЧ-инфекцией, позволяют утверждать, что примечание к ст. 122 УК РФ представляет собой специальное обстоятельство, исключающее преступность деяния. Иными словами, рассматриваемое примечание содержит в себе специальную разновидность непреступного причинения вреда с согласия жертвы.

Не имея особых возражений против регламентации случаев исключения уголовной ответственности за деяния, обусловленные волеизъявлением жертвы, мы считаем возможным и целесообразным несколько изменить формулировку примечания к ст. 122 УК РФ и изложить его следующим образом: