Текст книги "История русского шансона"

«Разбитая судьба»

Критики и продвинутые фанаты называют Сергея Наговицына первооткрывателем целого направления жанровой музыки: он пел в основном «лагерную лирику», но… в обрамлении современных, едва ли не дискотечных ритмов. Как же такое возможно? Замечу, что возможно еще и не такое – некоторые пытаются исполнять городской романс даже в сопровождении… симфонического оркестра.

Сегодня «блат-поп» звучит в шансоне повсеместно и является наиболее коммерчески успешным сегментом жанра. Но Сергея Наговицына, в отличие от многочисленных проектов, создаваемых исключительно для заработка денег, выделяют из большинства по-настоящему талантливые, самобытные стихи, звучащие в его песнях, что и позволяет причислять их автора к когорте тех артистов, чье творчество и определило лицо современного «шансона по-русски».

Сергей владел словом виртуозно. Короткие, словно изрубленные на неравные части фразы с удачными синонимами, меткими образами и удивительными сравнениями складывались для слушателя в сумасшедшую по красоте мозаику.

 
Мне как сказку приговор читал судья,
А за окнами вовсю февраль свистел,
Говорил, что подрасстрельная статья
Мне начертит номерочек на кресте…
 
 
И родная вся в бриллиантах и слезах[75]75
  Игра слов: «слезы» на жаргоне означает бриллианты.


[Закрыть]
До машины провожает как всегда,
Я к тебе еще вернусь, какой базар,
Если вышку поменяют на года…
 

Не зря его слог знатоки-филологи сравнивают с манерой Виктора Цоя. С этим сложно поспорить. Послушайте внимательно того и другого – уверен, вы обнаружите немало сходства. К сожалению, большой талант, как часто случается в России, рано уходит из жизни. Так было с Цоем, так вышло и с Наговицыным. Господь отмерил ему всего-навсего 31 год.

Обложка последнего прижизненного диска Сергея Наговицына «Разбитая судьба», 1999 г.

До сих пор многие поклонники не знают, что его больше нет с нами. Однако это так – Сергей Наговицын давно умер.

За свою недолгую жизнь он успел выпустить всего шесть альбомов: «Полная луна», «Городские встречи», «Дори-дори», «Этап», «Приговор», «Разбитая судьба»… Название последнего диска теперь смотрится неким мистическим символом. Рассказывают, что сам автор видел его другим, оптимистичным – «Свиданка», но выпускающая компания настояла, а он не стал спорить.

Три последние пластинки Наговицына практически сплошь состояли из композиций на тему человека в неволе, но начинал он совсем по-другому и, думаю, не погрешу против истины, если скажу, что самая известная его песня, – «Городские встречи», – далеко не «про тюрьму». Она про любовь. Помните?

 
Золоткой упала с неба звезда,
Что, не загадала? – Нет! – Как всегда!
Ты меня, конечно, не извинишь?
А может, все с начала? Ну, что ты молчишь?
 

Сергей Наговицын никогда не был в заключении. Многочисленные слухи – обычный досужий треп, не имеющий под собой оснований. А его песни на эту тему – безоговорочно, между прочим, принятые людьми из преступного мира, – результат яркого таланта. Так редко, но случается, – творческий человек, благодаря особому мировосприятию, развитому воображению, зоркости может войти в образ, почувствовать и излить в мелодиях и рифмованных строчках переживания других. У Сергея это получалось. Не зря живут его произведения столько лет. Время доказало – они настоящие, сделанные не ради конъюнктуры, а от сердца.

Хотя, кто мог подумать, что в далеком провинциальном Закамске (название-то какое! Так и вспоминаются Гоголь да Салтыков-Щедрин) появится на свет, пожалуй, самый яркий российский шансонье эпохи горячечных девяностых.

Сергей Борисович Наговицын родился в 1968 году в маленьком городке, что в двадцати километрах от Перми, в рабочей семье.

Детство у него было обычным, как у всех: учился средне – на тройки, больше времени проводил с дворовой компанией или пропадал в секции бокса. В десятом классе увлекся гитарой. Окончив школу, поступил в Пермский мединститут, однако, не доучившись, бросил и оказался в армии. Служил рядовой Наговицын в Батуми, а возвратившись через два года, устроился на работу в «Горгаз».

«Там была самодеятельная группа, вместе с которой я начал репетировать и выступать, – вспоминал впоследствии Сергей. – Играли мы тогда что-то среднее между роком и попсой, в духе «Кино». В 1991 году сделали первый альбом «Полная Луна», который был выпущен в Перми тиражом в 1000 экземпляров».

Из радиопрограммы известного подвижника жанровой музыки из Новосибирска Андрея Васильевича Даниленко, посвященной памяти артиста, известно, что «вернувшись в 1988 году из рядов вооруженных сил, Сергей в драке получил травму головы. Три дня провалялся в коме на больничной койке, а когда оклемался, вдруг обнаружил в себе поэтический, а прицепом к нему – и музыкальный дар. Вот тут-то и потянуло его на сочинение и исполнение песен. И это – при полном отсутствии музыкального образования».

Сергея заметили, и в 1992 году он подписал контракт с московским продюсерским центром «Русское Шоу». Но их сотрудничество продлилось недолго, вскоре он опять вернулся на родину, не выдержав напряженного столичного ритма.

Ничего из вышесказанного я, конечно, еще не знал, когда в 1994 году приобрел в киоске звукозаписи кассету, подписанную неизвестным именем. Это оказался первый альбом Наговицына, выдержанный в духе городского романса. На самом деле песен на 90-минутной кассете хватало на два диска. Так оно впоследствии и вышло: половина составила пластинку «Городские встречи», другая – «Дори-дори».

Но до официального выхода его творений прошло долгих три года. Шансон – жанр не простой в смысле прежде всего пиара и раскрутки: профильного радио тогда не было, в телеэфир «блатняк» как не брали, так и не берут. Оставалось одно – завоевать популярность у народа. Сергею это удалось. Едва выпустив в 1997-м свой первый официальный диск, он каждый следующий год выпускал по очередной новой работе. Спрос на его песни был, и немалый. Однако никакого богатства они ему не принесли.

Еще в бытность свою студентом медицинского института будущий артист познакомился с девушкой Инной. Симпатия была взаимной. Едва демобилизовавшись, он сразу сделал ей предложение.

Они прожили душа в душу более десяти лет. Летом 1999 года у Инны и Сергея появилась долгожданная дочка – Евгения. Как радовался появлению малышки отец!

Думал, когда вырастет, быть ей «кандидатом медицинских наук».

К 1999 году песни Сергея уже пользовались всероссийской популярностью. Готовился к выходу очередной альбом. Но…

Как я уже упомянул, успех не решил финансовых проблем. Договоры с издателями дисков он подписывал не читая, верил людям на слово и, как результат, частенько бывал обманут при расчетах.

«Чтобы купить ребенку коляску, муж продал на безумно кабальных условиях свой альбом «Полная Луна», – вспоминает супруга.

…Виновато приговаривал, обращаясь к спящей в кроватке дочке: «Женечка, ты немножко рано родилась. Прости, но пока я не могу позволить тебе некоторые вещи. Потерпи, малышка, у тебя все будет…»

Сергей по натуре был очень добрым и отзывчивым. Он не мог пройти мимо бездомной зверушки, постоянно приводил в крошечную «хрущевку» брошенных собак и кошек, кормил их, лечил. Мечтал, когда разбогатеет, открыть на собственные средства приют для бродячих животных.

Сергей был человеком широкой души. Для родных, друзей и просто симпатичных ему людей денег не жалел никогда, тратил все до копейки. Но себе из предметов роскоши позволял покупать только часы – такое у него было странное хобби. После его кончины Инна нашла в вещах мужа 16 (!) пар часов, приобретенных им в разное время.

Однажды в жизни шансонье произошла большая трагедия: в канун новогодней ночи, будучи слегка навеселе, он на собственном автомобиле въехал в стоявшие на проезжей части машины участников случившейся незадолго до этого мелкой аварии и стал виновником гибели человека. Тогда всеми правдами и неправдами дело замяли, но свой след в душе убийцы (пусть и нечаянного) оно оставило.

Среди друзей певца по сей день бытует мнение, что этот инцидент подорвал его душевное равновесие, заставляя все чаще и чаще обращаться за поддержкой по известному адресу – к Бахусу. Настал момент, когда «бог вина», обняв, уже не разжимал своих объятий.

В последние годы жизни Сергей Наговицын все чаще срывался в пике, проводя время с бичами, бродягами и прочими маргинальными личностями. Когда возвращался, то лицо его нередко украшали свежие шрамы, одежда была изорвана, а карманы пусты.

О последних днях жизни родного человека Инна Наговицына вспоминала[76]76
  По материалам газеты «Хронограф», Пермь, 2000 г.


[Закрыть]:

«Мы прожили 10 лет, до 11 не хватило одного месяца и 7 дней. Когда Сережа умер, нашей дочке Женечке было всего 5 месяцев. Надежда «заработать концертами» обернулась хуже некуда: рухнула вся наша жизнь. Как это было? Мы полетели в Хабаровск с концертами. Потом было частное приглашение в Челябинск. Оттуда отправились в Воронеж… Затем были Курган, Тюмень и снова Курган. Концерты затягивались до 5–6 часов утра. С одного такого Сергей отправил меня в гостиницу. Обещал быть через 40 минут. В 11 утра мне сказали: «Сергея больше нет». Умер Сережа в 6 утра от сердечного приступа…

…Муж предчувствовал близкую смерть. Незадолго до нее на листке бумаги он сделал наброски памятника: простая черная гранитная плита. На плите – гитара и слова: «Если я уйду во тьму, когда час мой не пробил, я оставлю песнь свою, без которой я б не жил». Сережа часто мне говорил: «Я умру, я буду птицей. Прилетит к тебе голубь, ты его не выгоняй. Это я к тебе прилетел».

Лирик

Автора-исполнителя Михаила Шелега редко можно увидеть по телевизору, зато его песни часто слышатся из распахнутых окон квартир или салонов автомобилей: народ творчество артиста знает и любит. Порой его называют «звездой русского шансона», но вряд ли подобное определение можно считать верным, ведь «визитной карточкой» Михаила по праву считаются не жанровые хиты «за жизнь», а прекрасные лирические композиции: «Карточный домик», «Белый налив» и, конечно, «За глаза твои карие…» Специально для книги Михаил Владимирович поведал о своем творческом и жизненном пути.

Михаил Шелег.

«Я родился в городе Корсакове на острове Сахалин в сентябре 1955 года, мой отец – морской офицер, мать – учительница биологии.

В 1963 году отца перевели служить в Латвию. Всей семьей мы переехали в город Лиепая. Там в 9-м классе я впервые вышел на сцену с гитарой.

Окончив школу, ушел в армию, служил на станции «Средне-белая», на китайской границе. Когда подошла пора дембеля, я специально задержался на неделю в части, чтобы дождаться эшелона, который шел в Ленинград. Давно мечтал побывать в этом городе. Отгуляв неделю в Питере, уехал домой в Лиепаю и устроился на завод слесарем-инструментальщиком. Потом работал на разных предприятиях города художником-оформителем. Начал как художник принимать участие в выставках, стал известен на местном уровне, прошли даже персональные выставки, был решен вопрос о предоставлении мне мастерской и включении в Союз молодых художников. Везде, где трудился, создавал музыкальные коллективы, писал и исполнял композиции в манере популярных западных групп того времени. Круг общения у меня тоже подобрался соответствующий, – музыканты, коллекционеры, художники.

Откровенно говоря, в ту пору от бардовской песни, а тем более от песни блатной я был далек.

Но в 1980 году, когда умер Владимир Высоцкий, я по-настоящему заинтересовался его творчеством. В тот день мы как раз играли на свадьбе, и в разгар торжества к нам подошел жених и сказал, что по Би-Би-Си только что передали сообщение о смерти Высоцкого. В итоге всю оставшуюся часть вечера мы, по заказу гостей, играли и пели только его песни. Получился своеобразный концерт памяти Владимира Семеновича. А через несколько дней один из моих друзей дал мне несколько пленок с его песнями, и я испытал подлинный культурный шок. Находясь под впечатлением, я написал тогда, наверное, песен пятьдесят, абсолютно не похожих на мое предыдущее творчество, но выдержанных в манере Высоцкого. Мне было понятно, что это эпигонство, и постепенно я пришел к собственному стилю.

Потом я понял, что в Лиепае мне с этими песнями делать нечего, и решил уехать.

Мне всегда казалось, что Москва – деловой город, а Ленинград – творческий…

В Ленинград я и направился… Случилось это летом 1981 года. У меня не было абсолютно никакого ни блата, ни знакомых в Питере.

Я приехал с гитарой, был очень раскрепощен, уверен в себе, знал, что смогу войти в любые двери.

Я посещал разные клубы авторской песни. Примерно раз в месяц устраивались большие концерты, выступали известные ленинградские барды.

В середине 80-х задули ветры перемен – партия объявила перестройку. Начиная с 1987 года я от Ленконцерта стал ездить на гастроли по стране. Давал по 50–60 концертов в месяц. Программа называлась «Смешно, не правда ли, смешно», Михаил Шелег и артисты ленинградской эстрады». В 1988 году меня пригласили принять участие в концертах Жванецкого, был большой успех. Я пел юмористические песни, куплеты на злобу дня. Событий в те годы происходила масса, я просто смотрел телевизор и сочинял под впечатлением увиденного:

 
…Пиво выпить в выходной – очередь,
В туалет после пивной – очередь,
И на должности в ЦК,
Тоже ведь есть своя наверняка очередь…
 

Это вызывало бурю эмоций. Я выходил в Москве в Лужниках на сцену с обычной гитарой перед «металлистами», пришедшими на наш совместный концерт с группой «Август». В зале было десять тысяч человек в коже и в цепях, а я им пел:

 
В городе «Березка» стояла,
Ее МВД охраняло,
А в «Березке» этой товары
Только за рубли и доллары…»
 

«Металлисты» балдели.

Я тогда свои песни в аранжировках не представлял, песни я пел митинговые по содержанию, гитара мне помогала только ритм отбивать.

Однажды в Минске я спел песню об Афганистане, «Письмо генералу», – обличительную такую, суровую. Тема этой войны была очень актуальна тогда. После выступления ко мне чиновник за кулисами подошел какой-то и начал орать: «Все! Ваши концерты закончились! Да я вас! Вы что пели? Эта песня прошла цензуру?»

Время было уже другое, я просто ответил ему: «То, что не запрещено, то – разрешено!» и ушел под его выкрики.

А потом наступил 1991 год, путч. «Ленконцерт» разорился и 2,5 тысячи человек (!) оказались просто на улице, вся гастрольная жизнь прекратилась. Даже звезды сидели без дела. Вместо пятидесяти я давал один – два концерта в месяц. Тогда я стал ездить на гастроли с театральными артистами: Александром Демьяненко, Еленой Драпеко, Николаем Трофимовым. Они были более узнаваемы, им было чуть полегче.

Это сотрудничество как-то выручало, но мало. Трудно приходилось.

В это время моя жена закончила факультет журналистики, искала работу и оказалась на одной из новых радиостанций, где стала вести рубрику «Забытые имена». Рассказывала про Надежду Плевицкую, Анастасию Вяльцеву, Леонида Утесова, но пришло время, и список звезд закончился. Она тогда спросила меня:

– Миша, подумай, про кого еще можно рассказать?

Я говорю:

– Был такой исполнитель блатных песен Аркадий Северный.

– А кто это?

– Сам толком не знаю, – отвечаю.

Мы стали искать информацию, нашли какую-то статью газетную, где многое было напутано, но это было уже кое-что. А я пошел по коллекционерам, которых я знал по клубу «Восток». И один из них – Анатолий Федин, – записывавший меня для своей фонотеки, дал мне сборник лучших песен Северного и даже его фото. В итоге программа у жены получилась, потом мы еще написали большую статью о Северном и ее опубликовали две газеты.

А потом умер певец Виталий Крестовский* (см. главу «Шансонье из черной «Волги. – М.К.). Незадолго до этого, летом 1992 года, мы познакомились с ним дома у Федина, когда я записывал там очередную пленку. Узнав, что он тоже исполняет жанровую музыку и даже пишет новый альбом (Виталий тогда работал над пластинкой «Эх, ты, жизнь кабацкая!» совместно с группой «Братья Жемчужные»), я предложил ему свою песню, но, к сожалению, спеть ее Крестовскому не довелось. Как известно, через два дня после презентации нового диска с ним случился инфаркт, и он скоропостижно скончался. Эту песню мне пришлось спеть у него на поминках.

На похоронах я познакомился с создателем «Братьев Жемчужных» Николаем Резановым, скрипачом группы Алексеем Дулькевичем и с известным деятелем советского творческого подполья, одним из тех, кто лично записывал Аркадия Северного – Сергеем Ивановичем Маклаковым. Я стал общаться с ним, расспрашивать его о Северном, и как-то в разговоре речь зашла об одессите Станиславе Ерусланове – большом энтузиасте и подвижнике блатной песни.

Я спросил: «Можно с ним как-то познакомиться?» «Конечно, – ответил Сергей Иванович. – Он часто здесь бывает, приезжает выменивать пленки».

В очередной его приезд мы встретились с ним у меня дома. Это было в марте 1994 года. Помню, что он был одет в ватник, под ним – тельняшка, на голове – черная вязанная «менингитка».

К тому времени я написал три десятка песен под влиянием прослушанных альбомов Северного. Мне понравились его исполнение, «дух», атмосфера, царившая при записи, и вообще сам факт того, что пишу о блатной песне, вызвал порыв сочинять что-то подобное. Все это я записал на кассету с моим другом и коллегой Сашей Кивиным в домашней атмосфере — «В натуре, ап!», «Кирпичик», «Рыжая», «Белые штаны», «Зелененький огурчик», «Амнистия» и т. д.

Станислав пришел ко мне домой, рассказал мне то, что знал об Аркадии Северном, и уехал в Одессу. Мне этого показалось мало. Я искал материал дальше – у Николая Резанова, у Наташи Звездиной (дочка А. Северного. – М.К.) и еще у многих людей…

Стас позвонил мне через три дня и сказал: «Приезжай в Одессу, я организую запись твоих песен. Дорогу оплачу, плюс 50 баксов за запись».

Для меня тогда – это было спасением! Мы с женой жили очень скромно – не было на самое необходимое. А тут – подарок! «Заплачу гонорар!»

Я собрался в дорогу и поехал. Помню, как в пути, на верхней полке, сочинил песню «Памятник Мишке Япончику». Сюжет ее заказал Стас. Так и сказал: «Если можешь, сочини что-нибудь про Мишку Япончика, будто памятник ему в Одессе собираются поставить. Бред, конечно, но одесситы его помнят…»

Приехал я в Одессу поездом утром. Встретил он меня на мотоцикле. Я, правда, хотел взять такси, но он был категоричен – поехали, и все! Потом, когда ехали, все прибавлял скорость. А я-то – на заднем сиденье! У меня – сумка, гитара. Того и, гляди, вылечу! В общем, обматерил я его, пока доехали.

Часов в десять поутру приехали музыканты. Стас проводил нас в комнату. Настроил аппарат… и поехали! Я так никогда и нигде не записывался до этого! Мне оставалось только петь в микрофон, а то, что записывалось, я слышал в наушниках. Стас включал сразу несколько магнитофонов. Гитара пела и стонала!

Тогда – 25 апреля 1994 года мы записали «Первый одесский концерт». В лучших традициях Аркадия Северного. Я «ломал» свой голос и пел как «жиган». Потом многие меня и воспринимали как законченного идиота с Молдаванки…

В следующие два дня я напел еще две 90-минутные кассеты.

Стас был рад! Потом – в Москве – он продавал эти пленки, каждую по 100– (бизнес!). Вернулся в Одессу, выслал мне в Питер гонорар 90 000 рублей (помните инфляцию? – сегодня долларов 10).

Не думайте, что я мелочусь, – те деньги были очень кстати! Да и что можно требовать от хорошего чудака в тельняшке – доброго одессита, который записывал таких, как я?

Он умер от инсульта в 2003 году. Земля ему пухом! Славный парень был Стас! Если бы не он – многого мы не послушали бы.

Я приехал в Москву в 1995 году, и Валерий Петрович Ушаков – мой первый продюсер – поселил меня в коммуналке в Медведково, где в одной комнате жили музыканты группы «Фристайл», в другой – какая-то пьяница по кличке Лена Фиолетовая Нога, а третья – стала временным прибежищем для меня. Однажды я уехал в круиз, оставив там свои вещи. Возвращаюсь, а в моих апартаментах целый «табор» расположился, и мне просто негде лечь спать. Оказалось, что это приехал Петлюра со своим директором и какой-то их товарищ.

Началось выяснение отношений, но в итоге все решилось. У меня сохранилось немало воспоминаний о тех временах. Мы довольно близко общались тогда с Юрой. Жаль, что он так рано ушел из жизни. Когда мы только встретились, у него была какая-то травма, он ходил с гипсовым корсетом на шее и был просто вынужден держать себя в руках. Талантливый был парень, с неординарным вокалом для шансона, но жил он по своим правилам, непоседливым был пацаном, мягко говоря.

Сбор материала об Аркадии Северном закончился, и в 1995 году вышло первое издание книги в уменьшенном формате под названием «Споем, жиган», а годом позже ее переиздали в Москве и назвали уже — «Две грани одной жизни». Не так давно книгу выпустило одно из крупнейших московских издательств в третий раз.

Весной 1995 года я познакомился с Владимиром Черняковым, который работал тогда в компании «Союз», и однажды, будучи у него в гостях, встретился с известным певцом Александром Ивановым. В тот вечер я исполнил под гитару несколько своих песен, в том числе «Московскую осень», которая очень понравилась Иванову, и я с радостью согласился, чтобы он включил ее в свой репертуар. Сегодня мои произведения звучат в исполнении Александра Маршала, Натальи Штурм, Веры Снежной, Галы Журавлевой, Тани Тишинской и многих других артистов.

Мой собственный первый официальный диск вышел в 1995 году, на данный момент дискография насчитывает восемь номерных альбомов, два ДВД и бесчисленное количество сборников.

Мне нравится, что люди (особенно женская аудитория) меня воспринимают больше не как певца блатного, а как исполнителя красивых лирических песен, хотя, откровенно сказать, лирики в моей жизни было мало.

Иногда находятся поклонники, заявляющие, что им ближе Шелег времен Ерусланова… Но я же артист, а значит, все время расту творчески, и было бы смешно, если бы я перманентно находился в образе «босяка» с Молдаванки…»