Текст книги "Любовь по-немецки"

27. Фрау Фрейд

Всего несколько дней спустя после того, как я вернулась от Вероники с Рональдом, пришло письмо, в котором меня приглашали на термин (встречу) в Джобцентр. «Это плановая проверка, – сказал Йенс, – они хотят удостовериться, что вы на месте, а не покинули страну».

Встреча с куратором – фрау с многозначительной фамилией Фрейд – была назначена на следующую неделю. Накануне мы с Йенсом опять сильно поссорились из-за того, что вместо обещанной ночи с Карстеном я получила очередной «псих» моего мужа, и Карстену пришлось уйти слишком рано.

В ответ я мстительно заявила, что никуда я завтра не пойду. Это было серьёзной угрозой для моего мужа, потому что неявка на термин означала нарушение режима и грозила сокращением пособия.

Только добившись от Йенса обещания, что следующую ночь я проведу с Карстеном наедине, я согласилась на поездку, и утром мы отправились в Ильцен.

Когда мы вошли в кабинет фрау Фрейд, неожиданно для нас обоих она попросила моего мужа подождать за дверью. Бросив взгляд на её стол, я сразу все поняла. Перед чиновницей лежало моё распечатанное на принтере письмо, которое я отправила перед планируемым побегом во фрауенхаус.

– Вам требуется переводчик? – доброжелательно спросила фрау Фрейд. Это была некрасивая, но милая женщина чуть старше моих лет с типичной немецкой внешностью, безо всякой косметики на лице.

– Да, пожалуйста, – ответила я.

После того, как по коммутатору переводчица присоединилась к нам, фрау Фрейд продолжила:

– Вы пишете в своём письме, что ваша семейная жизнь не удалась и вы бы хотели уехать в Россию. Это так?

Я растерялась, в данный момент я уже не планировала уезжать, особенно в предвкушении ночи любви с Карстеном.

– Да, у нас есть проблемы во взаимоотношениях, – ответила я, – но в настоящее время все относительно наладилось.

– Если проблемы очень серьезны и вы боитесь вашего мужа, мы можем оказать вам необходимую помощь прямо сейчас, – сказала фрау Фрейд, – мы свяжемся с фрауенхаус, и вы можете отправиться туда, не возвращаясь домой.

– Нет, нет, все не так плохо, – поспешила я заверить чиновницу, – в этом нет необходимости. Кроме того, у меня есть телефон фрауенхаус, я уже созванивалась с ними и, если потребуется, я могу в любой момент туда переехать.

– Хорошо, – улыбнулась фрау Фрейд. – Вы должны понимать, что вы не беззащитны и можете противостоять насилию.

Я была удивлена, как развита в Германии система защиты женщин. Я убедилась, что Джобцентр работал в тесном сотрудничестве с женскими домами и службами поддержки женщин. Это давало ощущение безопасности на будущее, ведь я не исключала возможности, что мне все-таки может понадобиться помощь.

Остальной наш разговор был посвящён выяснению мной волнующих меня вопросов по поводу моего пособия и отпуска, которые я подготовила заранее перед встречей. Меня также интересовало, могу ли я в дальнейшем открыть мой собственный счёт (конто) в Германии и как сделать так, чтобы моё пособие поступало на него. Я хотела освободиться от финансовой зависимости от мужа, потому что она влекла за собой и сексуальную зависимость и позволяла ему навязывать мне свои правила. Фрау Фрейд пояснила мне, что это возможно, однако сейчас часть моего пособия автоматически отправляется со счета моего мужа фермитеру (арендодателю), поэтому при открытии собственного конто для получения пособия лично, я также обязана сразу предоставить в банк реквизиты арендодателя, чтобы банк переводил Mieten (арендную плату) на его счет. И это требование делало задачу почти невыполнимой для меня: у меня не было никаких данных фермитера, тем более его реквизитов. И уж, конечно, мой муж ни за что не предоставил бы мне этой информации, поскольку не был заинтересован в моей финансовой независимости.

По поводу отпуска я получила подтверждение того, что по закону я имею право отсутствовать в стране только 21 день. При этом я обязана уведомить Джобцентр заблаговременно за две недели о планируемых датах, дождаться письма от них, в котором мой отпуск согласован, а после возвращения должна лично явиться на встречу, чтобы засвидетельствовать своё присутствие на месте. Таким образом, я действительно не была свободна в своих передвижениях.

– Как я должна уведомить вас о том, что мне нужен отпуск?

– Обычно это делается по телефону. Вы звоните в колл-центр, номер которого указан в договоре, а затем ожидаете официального письма. Правда, я не знаю, насколько это удобно для вас, если вы пишете, что муж получает и вскрывает всю вашу корреспонденцию. Он знает, что вы планируете отпуск в июле?

– Да, я думаю, здесь не будет проблем. Вопрос моего отпуска я обсуждала с моим мужем неоднократно, и он знает, что в июле я должна быть с моим сыном в Москве чтобы сдать документы в университет.

В конце беседы фрау Фрейд любезно распечатала мне памятку о социальном пособии в Германии на русском языке. Это получился буклет на двадцати страницах бумаги формата А1, где были по пунктам прописаны все виды социальных пособий, мои права и, конечно, обязанности.

Когда я вышла, Йенс отпрянул от двери. Все это время он сидел, прислонив к ней ухо, чтобы слышать все, что происходит в кабинете. Фрау Фрейд планировала выйти вслед за мной, но Йенс опередил её, зашёл в кабинет и о чем-то долго с ней разговаривал, так что она под конец не выдержала и выйдя из кабинета, хотела завершить встречу, недвусмысленно показав на часы. Я перехватила её взгляд, выражавший искреннее желание поскорее отделаться от моего навязчивого мужа, который все еще пытался продолжить разговор даже в коридоре.

«Надеюсь, она не выдала меня», – подумала я. Я наивно полагала, что Йенс не смог разобрать, о чем говорится за дверью.

Я ошибалась. Он слышал все от первого до последнего слова. Мне написала об этом Вероника, мужу которой Йенс пожаловался на мои действия. Он всегда собирал вокруг себя клуб болельщиков, описывая ситуацию с позиции жертвы моего вздорного характера и привлекая на свою сторону всех, даже моих родственников. Когда Рональд с Вероникой гостили у нас, мужчины обменялись телефонными номерами, и теперь Рональд был вовлечен в постоянную переписку с моим мужем. В результате даже Вероника, которая после моего рассказа в парке Эссена согласилась со мной, что Йенс скользкий и опасный тип, через некоторое время заговорила уже по-другому:

«Он все делает для тебя, – писала она, – у тебя не муж, а просто золото».

Я решила, что мне ей больше нечего объяснять после этого письма.

По дороге домой Йенс ни о чем меня не расспрашивал, но был чрезвычайно возбужден и наигранно весел. Он уже обдумывал, как обставить эту ситуацию в выгодном для себя свете. Вечером я услышала его разговор с Удо, в котором он жаловался на моё письмо. Конечно, Карстен также был немедленно извещён о моём ужасном поступке. Я не знаю, сопоставил ли Карстен факты, ведь я сама после «абшита в красном» писала ему о том, что уже уведомила Джобцентр, и даже объясняла причины, по которым я это сделала. Боюсь, что он оставил это тогда безо всякого внимания, и теперь смотрел на ситуацию с точки зрения моего мужа.

Вечером следующего дня у нас собралось совещание соседей. Пришли Карстен, Удо и даже его толстая сварливая жена Берта. Они сидели вокруг в гостиной и обсуждали меня. И хотя я не понимала, о чем они говорят, по их интонации я чувствовала, что в мой адрес звучат очень нелицеприятные вещи. Особенно злобно отзывалась обо мне Берта, и я даже уловила, что она прошлась по моей внешности: мол, я не настолько красива, как мои фотографии. На что мой муж пошутил, что это заслуга фотошопа. Я подхватила вирус по дороге из Эссена, и сейчас меня мучили лихорадка и насморк. Конечно, моя внешность оставляла желать лучшего. Услышав про фотошоп, я решила, что не собираюсь это больше терпеть и демонстративно вышла из комнаты.

Я легла в кровать и закрыла двери. Мне было реально плохо и физически, и морально. Ощущение, что я одна во враждебном мне окружении, давило на меня. Хуже всего, что я не могла сказать ни слова в моё оправдание, что бы обо мне не говорили. Я понимала на немецком только самые простые вещи, и разговор в гостиной был не для моего уровня знания языка. С их стороны было неприлично так вести себя в моём присутствии. Ещё хуже было то, что все наши соседи, так же как и дочь Берты Мануэла, которой, правда, не было сегодня среди гостей, уже давно знали от Йенса о моих отношениях с Карстеном. Даже не могу представить, как на самом деле это выглядело с их точки зрения.

Через некоторое время в спальню заглянул Карстен. Я отвернулась от него, укрывшись одеялом с головой. Мне было обидно, что он тоже участвовал в моём бичевании, и даже если он сам не говорил обо мне ничего плохого, то я не видела и того, чтобы он заступился за меня.

Карстен присел на кровать рядом и стал утешать меня.

– Вы все говорили обо мне плохо, – заплакала я.

– Нет, это только Берта. Я, Йенс и Удо защищали тебя.

– Правда? – я улыбнулась сквозь слёзы и потянулась к нему.

– Конечно. – И Карстен заключил меня в объятия. Нашу идиллию прервал Удо, который заглянул в спальню сообщить о своем уходе и сказать «чуус» (пока). Карстен отстранился и вышел к нему, чтобы подать руку на прощание. Все остальные гости, к счастью, уже разошлись. Карстен тоже засобирался домой. Он знал, что я болею: я даже написала ему несколько часов назад, чтобы он не приходил, так как я боюсь его заразить. Я волновалась за него. Но он ответил: «Пожалуйста, дай мне просто увидеть тебя». Сейчас я уже хотела не просто увидеть, мне нужны были его тепло и нежность. Я обхватила его руками:

– Пожалуйста, не уходи, пожалуйста…

Он колебался несколько секунд, а потом сбросил одежду и лёг рядом.

– Ферлассе михь ни (не покидай меня никогда), ихь либе дихь… – шептала я, покрывая поцелуями его лицо.

– Ни (никогда), ихь либе дихь аух (я тоже люблю тебя), – отвечал он, страстно целуя меня и губами стирая мои слёзы.

Это был самый нежный и чувственный секс между нами. Я плакала, как будто чувствовала, что так чудесно больше не будет никогда.

28. Бадбодентайхские волки

Происшествие с письмом, впрочем, возымело положительный результат. После встречи с фрау Фрейд мне наконец было позволено самостоятельно выходить из дома на прогулку, чем я незамедлительно воспользовалась. Как только я почувствовала себя лучше, я отправилась гулять. Сначала это были прогулки по Бад Бодентайху и его прекрасному парку с уточками в изумрудном оперении на шее, плещущимися в озере. Seepark – очень красивое место в городе. Это огромная зелёная территория с площадками для гольфа, лодочной станцией, деревянными мостиками и пирсами для ловли рыбы. Вода в озере, словно зеркальная гладь, в которой отражаются деревья и здания, расположенные на берегу, а также прекрасная церковь, купол которой видно за деревьями и колокола которой оглашают округу мелодичным боем каждый час. В парке я не встретила никого, кроме пары отдыхающих. Вокруг умиротворяющая тишина, прерываемая лишь плеском уточек в зеркальных водах и неугомонным щебетом птиц. В центре парка я набрела на дом рыбака, рядом с которым находился стенд с изображением всех видов рыб, которые водятся в местном водоеме. Я подошла к старому, немного покосившемуся пирсу и осторожно ступила на него ногой. Возле берега вода была тёмно-чёрного цвета, и в ней отражались ещё голые, не успевшие покрыться листвой, ветви деревьев. Я посмотрела вниз, и у меня закружилась голова.

«Наверное, в таком омуте ведьма утопила Алёнушку с камнем на шее», – почему-то пришла мне в голову ассоциация. Все было невероятно красиво и в то же время сказочно пугающе в наступающих сумерках. А может быть, мои ощущения от местной природы отражали моё внутреннее состояние, как эта вода отражала деревья и небо над моей головой.

Следующей моей самостоятельной прогулкой была вылазка в Люнебург, красоту которого так расхваливала мне Вероника. Город находился по пути в сторону Гамбурга, и билет туда и обратно стоил относительно недорого. Это был оптимальный вариант для первого путешествия. Я сообщила мужу, что сегодня хочу погулять подольше. Естественно, не могло быть и речи, чтобы признаться ему, что я еду в другой город. Для Йенса должно было оставаться в тайне моё умение самой покупать билеты в автомате. Также он не должен был знать о том, что у меня есть наличные деньги. Подаренные Рональдом сто евро были нашим с ним секретом.

Дойдя до станции, я увидела прибывший из Брауншвейга поезд. Из него вышла Мануэла со своим очередным бойфрендом и маленькой Таней в коляске. Конечно, она сразу увидела меня и помахала мне рукой. Мне не оставалось ничего другого, как помахать ей в ответ, и сделать вид, будто я иду не на станцию, а в сторону канала. Мануэла симпатизировала моему мужу, поэтому она считала своим долгом сообщать, где и когда она меня видела, и даже иногда высылала ему фотоотчеты. Так, благодаря ей я впервые увидела, как я выгляжу со спины. Я не сомневалась, что и в этот раз Йенсу будет сразу отправлена информация обо мне. Только когда она скрылась из вида, я развернулась и вернулась на вокзал. Это была моя первая самостоятельная попытка купить билет в тикет-автомате. Оказалось, что это вовсе не сложно. По умолчанию в автомате уже были установлены все необходимые настройки для билета эконом-класса на одного пассажира. От меня требовалось лишь выбрать направление из выпадающих подсказок и нажимать последовательно кнопки одну за другой, пока автомат не загудел и не потребовал деньги. Я вставила десять евро в мерцающие отверстие, и в лоток упал мой билет вместе со сдачей.

Как я и предполагала, Мануэла тут же отзвонилась моему мужу, где и когда она меня видела. Поэтому, не успела я сесть в поезд, как на мобильник пришло сообщение от мужа: «Пожалуйста, зайдите в магазин и купите для мамы табак. Она вас ждёт». Это была своего рода проверка того, где я нахожусь. Я ответила, что я нахожусь слишком далеко от супермаркета. В ответ я получила гневную нотацию о том, что я не могу сделать даже такой малости для его мамы. Я действительно не могла это сделать, ведь я уже была на полпути к Ильцену. «Вы не предупредили меня заранее, – написала я, – и у меня совсем другие планы». Йенс обиженно замолчал.

В Ильцене я пересела на поезд в направлении Гамбурга, и уже минут через двадцать сошла на станции Люнебург. В спешке я забыла захватить с собой что-нибудь поесть, поэтому вынуждена была потратить ещё 5 евро на булочку с кофе латте здесь же на вокзале. Впереди предстояла долгая прогулка, а я уже проголодалась. Я не знала, куда мне идти, чтобы попасть в центр города, поэтому шла просто наугад. К счастью, центр города предстал передо мной сразу за большим мостом, нависающим над вокзальной площадью. Первое, что я увидела, это был красивый собор в готическом стиле и, на моё счастье, он оказался открыт для посещения, в отличие от собора в Ильцене, куда я столько раз безуспешно пыталась попасть. Восхищенная, я делала снимки и бродила по пустынному прохладном залу, впитывая в себя атмосферу той эпохи, которая всегда волновала меня и ради изучения которой я когда-то поступила на исторический факультет МГУ. За маленьким столиком в углу просторного зала женщина торговала открытками с видами Люнебурга. Я купила пару вместе с почтовыми марками. Это обошлось мне всего в 2 евро. «Отправлю детям в Россию, – подумала я, – или просто сохраню на память».

Сразу за собором простиралась центральная площадь города. Её ни с чем нельзя было спутать. Все постройки не старше XVII века, живописные дома с разноцветными окнами, крышами, стенами, булыжная мостовая, по которой неспешно прогуливаются туристы. Никакого транспорта, только экскурсионная повозка с запряженными в неё лошадьми тяжеловесами. В воздухе пахнет булочками и кофе из кафе, расположенных здесь же на улице. Стояла прекрасная весенняя погода, солнечная, но без той удушающей жары, которая наступила всего через пару недель в мае. Я прогуливалась по узким улочкам, переходящим одна в другую, стараясь не упускать из виду возвышавшийся над площадью остроконечный купол собора, который служил мне ориентиром. Я боялась заблудиться. Казалось, что в городе никто не работает. Все так же, как и я, прогуливались, сидели в тени деревьев на лавочках или за столиками уличных кафе. Вокруг слышалась неторопливая немецкая речь, иногда в неё вливались звуки чужих языков: я слышала итальянский, испанский, английский. Здесь было много туристов. Я фотографировала, снимала видео и просто наслаждалась моей свободой. Через пару часов на телефон начали поступать сообщения от мужа, обеспокоенного тем, что я так долго не возвращаюсь домой.

– Вы не пошли гулять, – наконец запаниковал он. – Вы уехали.

– Нет, я просто гуляю, – ответила я. – Все в порядке.

Часа в четыре я, как мне казалось, обошла все и решила, что пора возвращаться. Однако, приехав в Ильцен, я обнаружила, что мой поезд до Бад Бодентайха уже ушёл, а следующий по расписанию только через два часа. Это промедление не было запланировано. Теперь вместо шести часов отсутствия я вернусь домой только через восемь. Я представила реакцию мужа и что мне придётся говорить ему в мое оправдание. Версия о восьмичасовой прогулке по маленькому Бад Бодентайху была слишком неправдоподобной. Но именно это я и сказала Йенсу, когда наконец вернулась, и он набросился на меня с вопросами, где я была так долго. Напустив на себя невозмутимый вид, я заявила, что гуляла в лесу и искала волков.

– Искали волков! Хотел бы я знать, каких волков вы надеетесь здесь найти, уж не тех ли, что носят штаны? Я и Карстен сбились с ног, разыскивая вас.

– А зачем вы меня искали, – сказала я, не меняя своего невозмутимого тона. – Я же все время была на связи и писала вам, что со мной все в порядке.

В конце концов, подумала я с горечью, Карстен мог бы спросить меня об этом в телеграме, и я бы честно призналась ему, где я. Но он ни разу не написал мне. Он уже слишком давно не писал мне. И даже моё исчезновение не побудило его сделать это.

Однако, как ни странно, Карстен действительно меня искал. Как только Йенс сообщил ему, что я уже дома, он примчался к нам, весь взмыленный. Его мокрые волосы стояли торчком. Упав в кресло, он спросил меня сердито:

– Ну и где ты была?

Я ответила с невинной улыбкой:

– Я гуляла в парке.

– Ты лжешь, – сказал он, не отвечая на мою улыбку и пристально глядя на меня. – Я в течение часа ездил по парку, разыскивая тебя. Тебя там не было. Ты была не в деревне.

– Нет, я была в Бад Бодентайхе, – настаивала я.

Если бы мы оказались наедине, я сказала бы ему правду. Но я не могла это сделать в присутствии мужа.

– Ага, разыскивала волков в лесу, – иронически вставил Йенс.

– Ну ладно, раз ты здесь, значит, всё в порядке, – сказал Карстен и направился к двери. Он торопился на службу в пожарный отдел, откуда сбежал на час, чтобы найти меня.

– Ты придешь ещё сегодня? – спросила я с надеждой.

– Да, после службы.

Я не стала его целовать, потому что он сильно спешил, и я чувствовала вину за это. Я отложила наш поцелуй до вечера, когда он снова придёт к нам. Но в этот вечер я его так и не дождалась.

29. Первый удар

После моего возвращения из Эссена и поездки в языковую школу мне никак не удавалось увидеться с Карстеном. В ночь на 31 марта он потянул спину, когда колол дрова для праздника проводов зимы. Именно в ту ночь он должен был прийти ко мне, но его, скрюченного, отвезли на машине домой, и он написал мне: «Кролик, ты не будешь сердиться? Я не смогу прийти сегодня». С тех пор прошла целая неделя. Теперь Карстен уже был на ногах, но к нему приехала мама. Я никак не могла взять в толк, почему это может быть препятствием для нашего свидания с ним.

– Он что, маленький мальчик, которого строгая мама не отпускает гулять? – недоумевала я.

Оказалось, что моё шутливое замечание было недалеко от истины.

Если ты влюблена в психически нездорового человека, готовься к большим проблемам. Тебе никогда не понять логику его действий и ход его мыслей. Беда в том, что ты видишь перед собой абсолютно нормального человека. Он не бьётся в припадках и говорит совершенно нормальные рассудительные вещи, и твой разум воспринимает его, как единое целое, не в силах провести границу между его «я» публичным и его «я» истинным. Ты пытаешься примерить к нему свою логику, нормальную человеческую логику, ищешь объяснения его поступкам в области нормального, но это задача без решения, потому что все твои понятия, которые складывались годами, неприменимы здесь.

О том, что Карстен психически болен, Йенс твердил мне постоянно, но я игнорировала его слова, полагая, что он намеренно очерняет моего возлюбленного в моих глазах. Какая психическая ненормальность? Я ещё не встречала более рассудительных и спокойных людей, нежели Карстен. Он всегда выступал арбитром в наших спорах с мужем, раскладывая ситуацию по полочкам, убеждая меня и развеивая мои сомнения. Ну и что с того, что он страдает синдромом гиперактивности? Это всего лишь изюминка его характера. Синдром помощи? Тоже не критично. Парень хочет помочь всем, жертвуя своими интересами. Это делало его даже более привлекательным в моих глазах, вызывая приступы нежности. В конце концов, все это не клиническая патология.

Когда мне сообщили, что мать Карстена действительно держит его в «ежовых рукавицах» и не позволяет ему выходить из дома вечерами, я не могла поверить в то, что это не шутка.

– Но я тоже мать, – возмущалась я на балконе, разговаривая с Йенсом. – Не могу себе представить, чтобы я запрещала моим сыновьям встречаться с их друзьями, хотя они совсем дети по сравнению с Карстеном. Карстен взрослый мужчина, и он же как-то жил самостоятельно, пока его мать не приехала в гости.

Хуже всего было то, что визит матери должен был продлиться весь апрель, то есть четыре долгих недели, и перспектива не видеть Карстена такой длительный срок повергала меня в ужас. Я понимала, что я просто не выдержку этого. Обещанная ночь вместе с ним 31 марта, которая была отменена из-за его сорванной спины, не давала мне покоя, а тут ещё это!

Я злилась, психовала, демонстративно собирала чемоданы и просто не находила себе места. Я отказывалась помогать мужу во время его ежевечерних мастурбаций, мотивируя это тем, что пока у меня нет разрядки, он её тоже не получит. Я хотела, чтобы он хотел визита Карстена не меньше, чем я, и приложил бы к этому все свои усилия. Йенс писал Карстену письма с просьбой прийти, видя моё состояние и опасаясь, что я правда сбегу, и отсылал ему фото моих упакованных сумок. В конце концов, наше давление на Карстена возымело обратный эффект. Вместо того, чтобы прийти, он написал Йенсу, что мы достали его своим прессингом, и, если он пишет, что не может, значит, так оно и есть. После этого оба наших телефона – мой и Йенса – были заблокированы. Это было впервые. И это был шок для меня, То, что он может поступить так со мной, мне казалось нелепой ошибкой. А то, что он может так поступить с Йенсом, даже испугало меня. Ведь это означало, что тот не имеет никакой реальной власти над ним, как я думала. Раньше в любой сложной ситуации со мной Йенс писал Карстену, и тот тут же мчался ему на помощь. Теперь же он просто исключил нас обоих из своей жизни, даже не задумываясь о последствиях. В конце концов, будь на моём месте другая женщина, такая выходка запросто могла обернуться для Карстена окончанием отношений вообще. Но он, не сомневаясь, пошёл на это, что могло означать только, что он к этому готов. Ведь я искала в его действиях логику зрелого мужчины, а не рассердившегося ребенка. Недоумевая, я написала Карстену с другого телефона, про который он забыл, что я не давлю на него, понимаю его семейную ситуацию и готова ждать, и я не виновата в том, что Йенс оказывает на него давление и не причастна к этому. «Пожалуйста, разблокируй меня, – просила я. – И разблокируй Йенса, потому что от него зависят наши встречи». «Если ты разорвешь отношения с ним, у нас не будет возможности встречаться», – писала я.

Карстен послушался меня, хотя и написал с обидой, что он так много сделал для Йенса, а тот вместо благодарности обвиняет его в том, что я хочу уехать из-за него, и что он рушит наш брак.

– Что ты имеешь в виду под «так много сделал для него»? – в моё сердце закрались подозрения. – Неужели ты хочешь сказать, что ты приходил ко мне в ноябре по просьбе Йенса только ради того, чтобы я согласилась выйти за него замуж, а не потому, что ты действительно хотел меня?

– Да, – пришел странный ответ. – Я приходил по просьбе Йенса, но я люблю тебя.

И да, и нет одновременно. Хотя я давно подозревала, что Карстен был изначально замешан в планах моего мужа, особенно после того письма, которое Йенс неосмотрительно оставил на мониторе еще осенью. «Мы оба сделаем её самой счастливой женщиной, – писал Йенс Карстену. – Миллионы женщин из России хотели бы оказаться на её месте».

Это письмо было датировано октябрем, то есть их планы в отношении меня строились ещё до моего приезда, как раз тогда, когда я получила первое сообщение от Карстена в вотсап.

Но сейчас это было неважно. Да, изначально Карстен просто решил помочь другу и заманить меня в брак с ним, но потом все стало иначе и он действительно полюбил меня, утешала себя я.

– Карстен сильно зависит от своей матери, – объяснял мне Йенс. – Он имеет большие долги перед банками и кредиторами, не менее сорока тысяч евро. А его мать очень богата, и если он будет вести себя как паинька, она окажет ему необходимую материальную поддержку. Поэтому он вынужден подчиняться ей, пока она здесь, и сидеть дома.

– Ничего себе, – удивилась я. – Откуда такие большие долги?

Для меня эта сумма казалась вовсе запредельной.

– Нелепые расходы, издержки, связанные с разводом, игры в автоматах на деньги. Карстен ведет беспорядочный образ жизни, он банкрот по всем позициям.

«Как же он собирался на мне жениться и иметь от меня ребёнка?» – пораженная, думала я. Мужчина, у которого такие денежные проблемы, собирался взвалить груз ответственности за меня и нашего возможного малыша. Все это совершенно не сходилось в моей голове. Или лжет Йенс, или Карстен лгал мне, или он действительно сумасшедший. Впрочем, мне уже давно казалось, что все не совсем нормальные в этой странной деревне Бад Бодентайх. И я вместе с ними тоже.

Однажды днём, в грусти и печали, я отправилась прогуляться в Seepark. Я бродила по аллеям, не замечая их красоты, и отчаянно мечтала натолкнуться на Карстена. Мне казалось, что я просто умру, если не увижу его еще хоть один день. Две недели вынужденной разлуки истощили все мои внутренние ресурсы. Не знаю, почему я надеялась встретить его в этом неподходящем месте, но, как ни странно, это действительно случилось! Я не поверила своим глазам, когда он промчался мимо меня на своём велосипеде, таком же чёрном и крутом, как и он сам.

– Карстен! – закричала я. – Карстен!

Он услышал и остановился. Я подбежала к нему и, не обращая внимания на прохожих, крепко обняла, вложив в это объятие всю любовь моего истосковавшегося сердца.

– Ты здесь одна? – удивился он и погрозил мне пальцем.

– Я так соскучилась по тебе, – повторяла я, целуя его руку, обхватившую меня, и прижимаясь к ней щекой.

– Я понимаю, – сказал он. – Но моя мама приезжает только раз в год, и я должен быть с ней.

– Да, я тоже понимаю, – говорила я, хотя я совсем не понимала, как мужчина, который любит меня, не может найти возможности со мной увидеться. В конце концов, сейчас же он как-то вырвался из дома!

– Я еду на службу, – сказал Карстен, словно отвечая на мой вопрос.

– Ты чуть не проехал мимо меня, – упрекнула его я.

– Я не ожидал тебя тут встретить. И потом, я же говорил тебе, что я не смотрю на других женщин, – с улыбкой парировал он.

– А я знала, что я встречу тебя, – сказала я.

Мы поцеловались, и он умчался в сторону пожарки.

Возбужденная встречей, я пришла домой и позвонила Веронике. Она уже знала от меня о возникших проблемах в моих взаимоотношениях с Карстеном.

– Боже, я видела его в парке, я такая дура, я так люблю его, – говорила я в трубку. – Я не представляю, как я смогу его так долго ждать!

– Успокойся и приди в себя, – осадила меня сестра. – Нельзя так сильно показывать свою любовь мужчине. Я тебе сто раз это говорила, иначе это плохо закончится. И быстрее, чем ты думаешь.

Моя сестра была младше меня на семь лет, но по рассудительности и мудрости она превосходила меня. Мне казалось, что она никогда не теряла голову от любви, как я, и именно поэтому она имела счастливые взаимоотношения с мужчинами, в отличие от меня. Я понимала, что она, скорее всего, права. Но мой характер и моя натура диктовали мне другие действия.

Конечно ни я, ни Карстен не сказали Йенсу о нашей случайной встрече. Помня слова сестры, я перестала писать Карстену письма, чтобы дать ему ту степень свободы, которая ему требовалась. Это было нелегко, но я старалась держать себя в руках.

Лишь один раз я отправила ему несколько строк:

– Ихь фермиссе дихь. (Я скучаю по тебе.)

В ответ пришло короткое сообщение из трёх букв: «ild».

– Что это значит? – удивилась я.

– Ich liebe dich (я люблю тебя), – пояснил Карстен.

Вот как! Он и до этого не отличался многословностью, а теперь даже три заветные слова сокращены до аббревиатуры.

И все же я попыталась отшутиться в ответ. Я написала:

– Тогда я SVDUWSD.

Это были заглавные буквы предложения «очень по тебе скучаю и хочу тебя видеть» без расшифровки.

Карстен оценил мою шутку, и в ответ на экране появились три хохочущих смайлика.