Текст книги "Любовь по-немецки"

– Но деньги за билет вам вернутся назад! – возмутилась я. – Вы же знаете, что Джобцентр компенсирует их. И, кроме того, вы обещали моей семье отправить перевод из ваших личных денег, независимо от обстоятельств.

В доказательство я показала ему письмо в вотсапе с его обещаниями. Но это было бесполезно. Простой ответ: тогда было одна ситуация, а теперь другая. Его обещания ничего не стоили. Он лгал, лжет и будет лгать. Его обман, в совокупности с поведением Карстена, решили для меня вопрос, оставаться ли здесь до середины июля или уехать раньше. Теперь я очень сомневалась, что он отпустит меня в июле, потому что явно предчувствует, что я не вернусь. Он сам неоднократно говорил мне о своих опасениях и о том, что в этом также уверены и Карстен, и Удо. Я поняла, что он приложит все усилия, чтобы задержать меня здесь, мотивируя тем, что Джобцентр не дал мне отпуск, или придумает что-нибудь ещё. Я не собиралась больше ничего ждать. С меня довольно.

Добавились также новые обстоятельства: во время отключения интернета я случайно обнаружила в отправленных мной в вотсапе сообщениях в адрес Йенса русский текст. Приглядевшись и прочитав несколько строк, я с ужасом поняла, что это моя переписка с Женей! После кражи моего мобильника в марте я строго следила за тем, чтобы ежедневно чистить чаты в моем телефоне и периодически менять графический пароль в аппарате. И вот со временем снова расслабилась. Йенс опять тайком скопировал информацию, чтобы потом перевести на своём компьютере. Стараясь сохранить самообладание и не показать вида, что я это обнаружила, я стала дожидаться первого же удобного случая, чтобы удалить все в телефоне мужа. Подозрительный Йенс всегда носил мобильник с собой, даже когда принимал свою ежедневную ванну. Единственное место, куда он его не брал, – это туалет. Как только он зашел в уборную, я кинулась к столу и начала трясущимися руками открывать вотсап в его телефоне. Это было бы несложно, так как у него не был установлен пароль, но у меня в распоряжении было всего несколько минут. Наугад я стала удалять все сообщения на русском, даже не читая. У меня не было времени просматривать их. Я удалила всего несколько самых длинных сообщений, быстро убрала открытое на дисплее телефона окно вотсапа и положила мобильник обратно в чехол. Сердце бешено колотилось. Наивная, я не знала, что мои сообщения уже давно переведены и даже отправлены Карстену. Мой телефон был вскрыт ещё несколько дней назад, и у мужа было достаточно времени перевести весь текст. Я догадалась об этом, когда вспомнила, что вот уже несколько дней как мой муж стал меня называть «Марышка» (искаженное произношение «Маришка»). «Маришкой» звал меня Женя в нашей переписке. Я-то думала, что Йенс нашёл информацию в интернете, а все было гораздо проще и отвратительней.

И, наконец, я снова обнаружила отсутствие моих сумок. Я хотела достать из чемодана другую блузку, чтобы идти на занятия. Шкаф, в котором стояла сумка, набитая моими вещами, оказался пуст.

– Где опять мои вещи? – накинулась я на Йенса.

– Вещи развешаны в другом шкафу, а сумки забрал Карстен, когда был сегодня, – невинно хлопая глазами ответил он.

Мне было поведана история о том, как Карстен вытряхивал мои вещи из сумок, отшвырнув в ярости ногами красный плащ, в котором я когда-то устроила прощальный вечер для него.

– Он зол на вас за то, что вы опять собрали чемоданы.

– Это мое дело, где и как хранить мои вещи! Сколько можно? – сорвалась я. – Это мои вещи! Не ваши, не Карстена! Почему вы позволяете уносить их из дома в вашем присутствии?

– Спросите у Карстена сами.

– Конечно, спрошу, если мне когда-нибудь доведётся его увидеть, – съязвила я.

После всех этих событий, последовавших одно за другим, я снова тайком купила билет в Россию. Мне нужно было подождать до отъезда всего неделю, но даже этот короткий промежуток времени казался мне теперь вечностью.

Визит Карстена после того, как я сдала все важные для меня позиции, позволил мне снять напряжение от навязчивого ожидания. Я дала себе слово, что встречу его как ни в чем не бывало, легко и непринужденно. Теперь я знала, что эта встреча будет последней в нашей жизни, и я не хотела больше ничего выяснять. В этом не было смысла.

Он пришел в пятницу, на пятый день после того разговора с Йенсом, когда получил от меня полное освобождение от своих обязательств. Я сдержала мое слово не заводить никаких серьёзных разговоров. Единственная тема, которую мы все-таки обсудили во время его получасового посещения, это его разрешение мне иметь секс с другими мужчинами. Конечно, эту тему снова поднял Йенс. Я обняла Карстена за голову и посмотрела ему прямо в глаза. Я уже немного говорила по-немецки, поэтому спросила его без переводчика:

– Почему ты хочешь этого?

Йенс попытался вмешаться в разговор со своими комментариями, но я заткнула ему рот:

– Помолчите, пожалуйста. Я хочу услышать это лично от Карстена.

Карстен растерялся. Он не ожидал, что я уже так свободно могу изъясняться. За три недели его отсутствия я сделала значительные успехи в изучении языка. Кроме того, он надеялся, что именно Йенс все скажет за него, а он просто согласится с его словами.

– Почему? – переспросил Карстен.

– Да.

Он даже начал заикаться, что являлось для него признаком крайнего волнения, однако быстро взял себя в руки. Я записывала этот разговор и потом ещё много раз прослушивала его. Поэтому я помню все, что он сказал, слово в слово.

– В настоящий момент я болен. Ты говорила сама когда-то, что ты не можешь долго без секса. Поэтому ты пока можешь иметь секс с другими мужчинами.

– Я не понимаю, почему ты толкаешь меня на это, – ответила я. – Мне, например, будет больно, если я узнаю, что у тебя секс с другой женщиной.

– Я не могу. Но ты можешь. Я не сказал «должна». Ты можешь, если тебе это необходимо. Это мой подарок тебе.

(Слова Йенса!)

– Ок, – ответила я. – А теперь послушай меня: я могу долго без секса. И я могу ждать, пока ты не будешь здоров. Мне не нужен другой мужчина, кроме тебя. Я люблю Карстена Требера, и я хочу только Карстена Требера.

Я сделала ошибку, употребив «воллен» вместо «мёхтен». Оба эти глагола переводятся как «хотеть», но «воллен» означает принудительное желание, с оттенком обязанности. Карстен поправил меня: «ишь мёхте».

– Хорошо, – согласилась я. – Но ты меня понял?

– Я понимаю немецкие слова, – попытался отшутиться он.

– Хорошо, если ты понял, эта тема закрыта.

– А она быстро делает успехи в языке. – Карстен удивленно посмотрел на Йенса.

Карстену потребовался перекур после такой щекотливой темы, а затем он очень быстро начался собираться. Он крепко прижал меня к себе в гостиной и поцеловал долгим поцелуем. Такие поцелуи обычно предшествовали близости. И хотя мы оба явно были возбуждены, и наше дыхание стало прерывистым, пока наши языки играли друг с другом, продолжения не последовало. Он отстранился, заглянул на балкон сказать Йенсу «до свидания» и ушёл. На пороге мы ещё раз коротко поцеловались, и он даже сказал в этот раз три заветных слова «ишь либе дишь». Но я уже не поверила в них. Спускаясь по лестнице, он широко улыбнулся мне и взмахнул рукой на прощание. Это был последний раз, когда я видела его так близко, и уж точно последний раз в моей жизни, когда я прикасалась к нему. Отныне мы расставались навсегда. Разница была в том, что он ещё этого не знал. А я уже знала.

13. Пожарная служба

Этот день начался не как обычно. Утром Йенс отправился вместе со мной на станцию, чтобы купить мне проездной билет на неделю и заодно показать мне, как это делается, чтобы в следующий раз я могла купить билет самостоятельно. Конечно, я знала, что никакого следующего раза уже не будет, однако я, конечно, не стала ему об этом сообщать. На станции мы встретили Берту, жену Удо и мать Мануэлы, которая в марте на «собрании» у нас дома очень нелестно отзывалась обо мне. К моему удивлению, она вдруг обняла меня и попросила прощения. Чем была вызвана такая перемена в её отношении ко мне, я не знаю. Но это было неожиданно и приятно. «Аллес гут» («Все хорошо»), – ответила я и улыбнулась. Я не держала на неё зла. Ее извинения вызывали у меня волну новых переживаний: почему, как только я собираюсь уезжать, какие-то стороны моей жизни начинают налаживаться. Но, в конце концов, какая мне разница, что она будет думать обо мне, когда я уеду. Что они все будут думать. Никто все равно меня не поймет. Все будут сочувствовать Йенсу и проклинать меня. Это понятно. Хуже всего для меня не то, что подумает она, или Удо, или Мануэла, а то, что будет думать Карстен. Он никогда не поймёт, что я уехала из-за того, что он предал нашу любовь. Естественно, он решит, что я бросила его в тот самый момент, когда он болен, потому что я не могу без секса. Примитивные мысли, но он убеждён в этом. Он сам так сказал в нашу последнюю встречу. Сейчас я испытывала настоятельную потребность оправдаться перед ним, я не могла уехать просто так. Встреча с Бертой подтолкнула меня к мысли написать ему прощальное письмо. Ненавижу себя за эти прощальные письма, длинные и полные трагизма. Я всегда пишу их при расставании. Ничего не могу с собой поделать, Мне хочется последний раз все объяснить, хотя, по сути, это уже не имеет смысла, ведь все закончено и уже ничего нельзя изменить. И все же в вагоне я предалась мечтам о том, как сентиментальный Карстен, читая строки моего письма, будет орошать его слезами и, конечно, сохранит его, а не выкинет в корзину для мусора. А в старости, доставая его из укромного ящика, будет перечитывать и снова плакать о том, что никто и никогда не любил его так, как эта странная женщина из России… Я гнала прочь мысли о том, что уже через месяц-другой он просто забудет обо мне. Нам всем хочется думать, что мы оставили неизгладимый след в душе и сердцах наших бывших. Память, которую мы оставляем о себе в других людях, придаёт смысл нашему существованию.

В Ильцене я сразу побежала в корпус к фрау Катце. Я уже знала, что ученики, да и учителя между собой называют её «наша мама» – с такой теплотой и вниманием она относилась к каждому своему студенту. Ещё одно переживание по поводу того, что мне предстоит уехать через три дня, отплатив этой женщине чёрной неблагодарностью за участие, которое она проявила ко мне. Сегодня я должна была сдать ей мой проездной билет за прошлую неделю. Йенс десять раз перед отъездом напомнил мне, чтобы я не забыла это сделать, так как хотел вернуть деньги, потраченные на билет. Кабинет фрау Катце был закрыт, но, когда я вышла на улицу, я увидела подъехавший чёрный мерседес, за рулём которого она сидела. Я дождалась, пока она выйдет из машины, и протянула ей билет.

– Здравствуйте, Эмма. Это мой билет за прошлую неделю. Муж сказал, что я должна отдать его вам.

– О… – она повертела билет в руках. – Не могли бы вы зайти ко мне сегодня после занятий? Билет можете оставить у меня. Мне нужно уладить кое-какие формальности по оплате.

Она говорила по-русски с лёгким балтийским акцентом, и я подумала, что она, наверное, латышка. Наша преподаватель Рита тоже была родом из Латвии.

– Да, конечно, договорились.

Я побежала в корпус, где проходили наши занятия по немецкому языку. Итак, сегодня я не успеваю на мой обычный поезд домой. Тем лучше. Я всё равно планировала сегодня задержаться – Йенсу пора привыкать, что я не всегда возвращаюсь вовремя. Чтобы он не спохватился и не начал искать меня раньше времени в пятницу, когда я поеду в аэропорт.

После занятий я вернулась к фрау Катце, как мы с ней условились утром. Совершенно неожиданно мне тут же выплатили деньги. Я думала, что они вернутся на счёт Йенса через несколько недель через Джобцентр. Но все оказалось гораздо проще. Деньги возвращала сама школа. Я расписалась в нескольких квитанциях, и мне выдали 20 евро и 80 центов. По дороге из школы я испытывала смешанные чувства. Ко мне так хорошо отнеслись здесь, фрау Катце помнила о моей просьбе и записала меня на курс при первой же возможности, а я просто уеду в пятницу, бросив все. Так некрасиво по отношению к ней и к моей учительнице Рите. Но я не могу им ничего объяснить и предупредить заранее, потому что боюсь, что тогда все сорвётся. У меня просто нет другого выхода, успокаивала я себя и свою совесть. До следующего поезда оставалось целых два часа. Стояла прекрасная погода. В моём кармане были 20 евро, почти 21. Первоначальная глупая идея хорошей девочки вернуть их Йенсу сменилась здравой мыслью: с какой стати? Он не отправил вовремя деньги в этом месяце моей семье, и в итоге перевел сумму на 10 тысяч рублей меньше. И я ещё стесняюсь взять эти жалкие 20 евро себе? Это же мои деньги, мне их платят за мою учёбу. И это ничто по сравнению с тем, что он присваивает себе. Решив, что я заслужила подарок для себя, хотя бы напоследок, я зашла в универмаг Rossman и купила красивые солнечные очки – не чета той дешёвке за 3 евро, что купил мне Йенс на днях, а в придачу несколько заколок для волос и несколько открыток на будущие дни рождения моих детей. Была куплена и ещё одна открытка с кроликом и сердечками. Я решила, что на ней я напишу моё последнее письмо Карстену. Когда-то ведь он звал меня своим «хазе», своим кроликом. Такая открытка, как мне показалось, самая подходящая на память о нашей любви. Гуляя по улицам в новых очках с тигриным принтом, я ловила взгляды мужчин, которые улыбались мне. Несмотря на обычную немецкую сдержанность, пара мужчин в кафе на улице даже подмигнули мне. Да я и сама чувствовала себя сегодня красивой, как никогда. К тому же удачный шоппинг поднял мне настроение. Для многих женщин это лекарство от всех сердечных болезней, и я не исключение. К тому же, не имея карманных денег, я так долго была лишена возможности что-то покупать для себя.

В районе готического собора, в который мне так и не удалось попасть за всё время моего пребывания в Германии, я увидела расставленные столики с распечатанными на простых белых листах меню. Обычно здесь все пустовало, но теперь, в летний сезон, разместились временные кафе на открытом воздухе. В очередной раз я обратила внимание на то, как заботятся немцы о курильщиках: пепельница стояла на каждом столе. В палатках жарили мясо и аппетитно пахло картофелем фри. Очень хотелось есть. Я даже сглотнула слюну, но мне было жалко тратить оставшиеся евро на еду. Однако, когда в конце аллеи я увидела палатку с винами, я не устояла. Тем более что пожилая пара, которая уже разместилась за одним из столиков, приветственно подняла бокал, приглашая меня отведать вкусного вина. Я решила взять белое, а не красное, чтобы потом не болела голова. Кстати, мне это не помогло, потому что уже через пару часов моя мигрень всё-таки благополучно постучала мне в виски. Но пока я наслаждалась бокалом белого сладкого вина за три евро в тени палатки, слушала мелодию церковных колоколов, затягивалась дымком сигарет и прощалась с Германией. Мысленно.

Если в отключении интернета в моем мобильном телефоне был виноват мой муж, то теперь ему самому пришлось расплачиваться за это. Он не мог мне дозвониться и не имел никакой связи со мной. Но я забыла, каким ушлым он может быть. Не дождавшись меня в привычное время, Йенс развернул бурную деятельность, дозвонившись в школу к фрау Катце и узнал, что я была на встрече с ней – и, конечно, что я получила деньги. Правда, до этого ему все же пришлось изрядно поволноваться. И не только ему, но и Карстену тоже. По словам Йенса, Карстен решил, что я снова улетела в Россию и плакал в трубку. О, мой милый глупый Карстен, как недалеко ты от истины. Совсем скоро ты потеряешь меня навсегда. Уже в пятницу я уйду и не вернусь уже больше никогда. Третьего возвращения не случится. С меня хватило и этого.

Дома я почувствовала, как начинает стучать в висках. Моя злюка мигрень, добро пожаловать. Когда я собралась в аптеку за таблетками, Йенс не дал мне денег. «Вы же получили сегодня компенсацию за билет», – заметил он. Да, даже такую малость, как эти 20 евро, я не смогла от него утаить. Как мне надоело быть подконтрольной во всем, в каждом моем шаге. Я даже не стала спорить, все равно это было бесполезно. К тому же приступ усиливался, и мне было не до разворачивания дискуссий.

В аптеке я даже смогла поболтать с доброжелательной женщиной-фармацевтом. Как обидно уезжать, когда уже можешь говорить на новом языке и понимать собеседника. Я получала удовольствие теперь, слыша немецкую речь, и связано это было с тем, что я начала понимать ее. Всего несколько месяцев в языковой среде, и вот уже я могу так много сказать и так легко. Удивительное чувство. Я была уверена, что, если бы я задержалась здесь ещё на год, я владела бы языком свободно. Но мой муж и Карстен сделали невозможным моё дальнейшее пребывание здесь. Пока я была в школе или на улице, я чувствовала себя хорошо, и мне даже казалось, что мне стоит ещё немного подумать. Но как только я оказывалась в стенах моего дома, как только я видела Йенса, как только я сталкивалась снова с его ложью и вероломством, мне хотелось сбежать сию же минуту. Ежедневное ожидание Карстена и жалкие крохи вестей от него, полученные через моего мужа и выдаваемые мне строго дозированно, делали моё пребывание здесь и вовсе невыносимым.

После аптеки мне совсем не хотелось возвращаться домой, несмотря на усиливающуюся головную боль. Вино ещё не выветрилось, и я чувствовала лёгкое опьянение, которое требовало выхода моей энергии и моим мыслям. Я прошлась по дворику отеля «Старый рыцарь», ландшафт которого напоминал средневековую деревеньку в миниатюре: соломенные мишени и деревянные стрелы, ржавая наковальня, фигуры рыцарей в металлических доспехах и настоящие живые козочки за самодельной оградой из прутьев. Сделав несколько фотографий, я перешла через мостик надо рвом, опоясывающим замок, и вышла на площадь к городскому муниципалитету. Ещё несколько недель назад во время городского спектакля и Вальпургиевой ночи здесь все было заставлено шатрами и палатками, в которых шла бойкая торговля пивом, винами и сладостями, а также украшениями и оружием рыцарской эпохи. Над замком реяли разноцветные флаги, а по площади слонялись ряженые в костюмы горожане. Тогда тайком от мужа мне удалось сбежать из дома на этот праздник, который поразил моё воображение и навсегда останется в моей памяти одним из самых ярких воспоминаний о Германии. Сейчас площадь пустовала. Я огляделась. Отсюда было совсем недалеко до дома Карстена. Я так хотела его увидеть. Если честно признаться самой себе, это была главная причина, почему я не пошла домой после аптеки. Я искала его в каждом прохожем. Я искала его на улице, в дворике отеля, а здесь, рядом с его домом, и подавно. Мне пришло в голову, что мне стоит все-таки уточнить его адрес, по которому я собиралась отправить моё прощальное письмо. Это было хорошее оправдание для того, чтобы послоняться в его районе. Но, как я убедилась, я сделала это не напрасно. Карстена я не встретила, зато выяснила, что его адрес не соответствует тому, что дал мне как-то Йенс. Могла бы догадаться и сама. Улица носила совершенно другое название. Хороша бы я была, отправив моё любовное письмо по несуществующему адресу. Какой же все-таки негодяй мой муж! На почтовом ящике Карстена было просто написано его имя, без указания квартиры. Теперь мне в голову пришёл другой план. Я не буду отправлять моё письмо по почте. Я сама положу его в почтовый ящик рано утром в день моего отъезда.

Перейдя через дорогу, я прошла мимо церкви в глубину дворов и оказалась в Seepark. Это был путь, по которому Карстен ездил на службу в пожарный отдел. И сегодня был понедельник – тот самый день, когда он обязательно должен был туда ехать. Кроме того, именно в этом месте я повстречала его в апреле, когда он мчался на велосипеде мимо меня. Я хотела, чтобы это повторилось сегодня вновь. Здесь я наверняка дождусь его. Я не помнила точно время, когда начинается его служба, то ли с семи вечера, то ли с восьми. На часах было шесть. Мигрень уже не просто стучала, а колотила в виски, и по-хорошему мне надо было идти домой, выпить таблетку и лечь спать. Но навязчивая идея увидеть Карстена сегодня была сильнее головной боли. Чтобы скоротать время, я включила аудиозаписи наших последних встреч, заново переживая все моменты. Я слушала его голос, его смех, а после пары прослушиваний уже понимала почти каждое слово. Проходящие иногда мимо, посетители парка улыбались мне или здоровались, хотя совершенно не знали меня, а я их. Мне будет не хватать в России этой немецкой доброжелательности. Я провела в парке два часа до восьми, но он так и не проехал мимо меня. Видимо, он выбрал другой путь, а может быть, выехал раньше и мы разминулись. Я не знаю, но сегодня судьба не хотела свести нас вместе, впрочем, как и последние несколько месяцев, когда все запланированные встречи оказывались отмененными в силу каких-то непредвиденных обстоятельств. Но я была упрямей судьбы. Я вышла за территорию парка и почти уже повернула в направлении дома, как вдруг увидела дорожку, ведущую через железнодорожное полотно куда-то далеко в поля. Я вспомнила, что однажды, ещё в ноябре, мы гуляли тут с Йенсом, и он сказал мне, что в этом районе находится пожарная часть, где работает Карстен. Повинуясь импульсу, я свернула на эту дорогу. Пройдя через поле, я набрела на пожарную часть, сама не знаю как. Я шла интуитивно, надеясь в глубине души, что я ее найду. Но все же, когда моим глазам открылись корпуса с яркими пожарными машинами в открытых ангарах и надписью Feuerwehr, я застыла от неожиданности. Деревья заслоняли от меня площадку перед ангарами, и я вышла на открытое место. Несколько мужчин в униформе, которые собрались на площадке, болтая и покуривая, уставились на меня с любопытством. Я не знала, куда деваться от их внимания. Было сложно делать вид, что я просто случайно забрела сюда. Здесь не было больше ничего, кроме пожарной части. Вокруг только пустырь. Было понятно, что я ищу или жду кого-то из отдела. Карстена среди мужчин не было, а мне, несмотря на неловкость, не хотелось уходить, так и не увидевшись с ним. Я сделала вид, что с кем-то разговариваю по телефону и отошла за деревья. И тут в просвете между ветвей я увидела его. Он вышел на улицу, присоединившись к своим товарищам. Но едва я сделала несколько шагов вперёд, чтобы он мог тоже увидеть меня, он развернулся и стремительно скрылся внутри ангара. До меня не сразу дошло, что он тоже успел заметить меня и просто трусливо сбежал, чтобы я не окликнула его при его коллегах. Я опять оказалась на открытой площадке, и все взгляды снова обратились на меня. Теперь это выглядело просто нелепо. Я простояла ещё минут пять, постепенно осознавая, что Карстен не вернётся, пока я не уйду. И я ушла, всю дорогу ненавидя себя за то, что я сделала. Мне был противен его страх, мне было противно моё поведение влюбленной дуры, ведь я вела себя так, словно преследую его. Чего я ждала? Что он бросится мне в объятия на глазах у всех? Нет, конечно. Но почему-то я наивно думала, что он будет рад увидеть меня и перекинуться парой слов. У меня уже было заготовлено несколько лёгких, ни к чему не обязывающих, фраз на этот случай, что я забрела сюда случайно по пути из парка из любопытства и теперь не знаю дороги назад. Как глупо, как наивно! Я веду себя, как семнадцатилетняя девчонка. Может быть, он все-таки не заметил меня? Теперь я молилась об этом. И я прекрасно знала, что, если он меня видел, я непременно узнаю об этом дома от Йенса. Теперь это было так. Остались в прошлом времена, когда у нас были свои маленькие секреты. Уже давно он на стороне Йенса, он больше не со мной. Он делает все совместно с моим мужем, обсуждая с ним меня, мои чувства, мои желания. И оба решают без моего участия, что я должна делать и как поступать. Я шла медленно, с каждым шагом осознавая, что больше так жить нельзя. Что ситуация, в которой я оказалась, вовсе не нормальна, как пытаются меня убедить, и только мои чувства к Карстену до сих пор мешали мне разглядеть это. К концу пути я уже не жалела о своём визите в пожарную часть. Это было важно для меня. Это было мне необходимо, потому что помогло преодолеть оставшиеся иллюзии и поставило логическую точку во всей истории. Теперь я не только могла, но должна была уехать. Мне больше нечего было терять. У меня больше нет будущего с ним. Я – жена Йенса Хааса. И мне придётся жить с ним, а не с Карстеном, если я останусь. Жить, перебиваясь от редкой встречи к встрече с моим любовником, пока ему вконец не надоест. Нет, ни за какие блага в мире я не согласна больше терпеть эту жалкую рабскую участь.

Как я и ожидала, Карстен, конечно же, отзвонился Йенсу, и тот поджидал меня с ухмылкой на лице. Он думал, что я буду отпираться. Но я опередила его, сообщив без утайки, что я была в пожарной части, чтобы увидеть Карстена.

– Да, – ехидно заметил Йенс. – Карстен звонил мне, и он очень разозлился на вас.

– И на что же он злится? – устало спросила я.

– А зачем вы туда ходили?

– Это решение было спонтанным, – безучастно ответила я. Усталость от пережитого и разочарование навалились на меня. Мне уже было все равно, что думают по поводу моего визита они оба. – Я просто гуляла по парку и набрела на дорогу, ведущую к пожарной части. Решила увидеть Карстена, что тут такого. Я не собиралась его целовать на глазах его товарищей. Напрасно он так испугался.

У меня страшно раскалывалась голова, особенно после пережитого волнения. Я выпила купленную в аптеке таблетку и легла в кровать. Мне было так плохо и физически, и морально, и я даже не могла понять, что хуже. Проснулась я от того, что Йенс схватил меня за руку и пытался притянуть к себе, чтобы я тискала его грудь. О Боже!

– У меня мигрень! – зло ответила я и вырвалась, отвернувшись к стене.

– Это не помешало вам гулять четыре часа у пожарной части, – также зло ответил Йенс, но трогать меня больше не решился.

Я с отвращением слушала его хрипящее нарастающее дыхание, бульканье внутри его лёгких при каждом похотливом вдохе и выдохе, и с ненавистью желала, чтобы его хватил удар в эту минуту. Но вот он издал финальные короткие крики, сопутствующие его оргазму, и горячая сперма брызнула на мою спину, которую он успел обнажить, задрав мою футболку. Я брезгливо вытерлась его одеялом и пошла в ванну смывать его пачкотню. Гримаса отвращения перекосила моё лицо, но ему, как всегда, было все равно. Он всегда предпочитал делать вид, что не замечает этого. «Ещё три дня и все, три дня и все, потерпи, – успокаивала я себя. – И ты навсегда забудешь это, как страшный сон». Но я знала, что я обманываю себя, и мне никогда не забыть этого.