Текст книги "Любовь по-немецки"

9. Шутценфест

На следующий день в деревне Бад Бодентайх отмечали праздник Schutzenfest. Это переводится как «Праздник стрелков». В Интернете я прочитала, что этот праздник считается самым крупным праздником защитников города в мире и проводится в Германии ежегодно, начиная с XVI века. С нашего балкона я с любопытством разглядывала процессию идущих род барабанный бой и духовой оркестр мужчин, наряжённых в чёрную и зеленую униформу с аксельбантами. Мой муж посмеивался, наблюдая за моей реакцией: «О, много мужчин, красивых мужчин, да, Марина?» Я подыгрывала ему, проявляя воодушевление, и даже помахала рукой с балкона проходящему мимо военному, поймав его взгляд. «Кричали женщины „ура“ и в воздух чепчики бросали» – вспомнились мне строки известного классика, описывающего, как встречали в России в захолустных городках строй проезжающих гусар. Моё настроение после инцидента с любовным письмом наконец начало улучшаться. Самое главное, что не Карстен заблокировал меня, а всего лишь его злая сестра. К тому же Йенс сказал, что в понедельник Карстен обещал к нам прийти.

– Сегодня вечером будут танцы, – сказал муж.

«В сельском клубе», – хотела сыронизировать я, но не знала, как это сказать по-немецки.

– Там будет весь Бад Бодентайх, много мужчин, флирт, пиво. Вы хотите пойти?

«Почему бы и нет, – подумала я. – В конце концов, мне надо как-то отвлечься, а внимание мужчин и их комплименты – самое лучшее лекарство от хандры».

– Да, я пойду.

– Может быть, Карстен тоже придёт туда, – сказал мой муж, и это окончательно решило вопрос, идти или не идти, для меня.

Я долго выбирала между серебристым брючным нарядом и красным мини-платьем, и все-таки остановилась на последнем. Я понимала, что в брюках, может и не таких ярких, будут все присутствующие на празднике женщины, но в юбке и чулках буду я одна. К тому же, мне хотелось продемонстрировать свои ножки, которые я считала моим очевидным достоинством и козырем. Итак, решено. В восемь вечера мы вышли из дома: мой муж в качестве моего телохранителя, в джинсах и белой толстовке от Nike, и я в красном коротком платье, чулках и туфельках на каблуках. Йенс с восхищением пожирал меня взглядом и говорил, что я буду самой красивой и сексуальной женщиной на празднике и сведу с ума всех присутствующих мужчин. И я знала, что в данном случае он абсолютно прав.

Площадка для танцев представляла собой огромную, наспех сооружённую палатку, внутри которой играла музыка. Все это располагалось на небольшой огороженной территории. Здесь же под открытым небом находилось несколько торговых палаток с детскими игрушками, тир и автобан, а также деревянные столики и выездной бар, в котором торговали напитками, сосисками и картошкой фри. Ещё было слишком рано, и народ не подтянулся. Люди кучковались небольшими группами. В основном мужчины, как и обещал Йенс. От одной из групп отделилась Мануэла и направилась к нам. Она уже была заметно навеселе и кинулась обнимать меня, хотя с момента моего возвращения даже не здоровалась со мной.

– Ты выглядишь просто шик, – сказала она и подняла вверх большой палец.

– А я? – шутливо спросил муж.

– О, ну ты всегда выглядишь супер, – засмеялась Мануэла и тоже заключила его в объятия.

– Танцы начнутся в 21:30, – объявила она.

– Я же говорила, что мы идём слишком рано, – упрекнула я мужа.

Мы присели за один из деревянных столиков, расположенных ближе к той стороне площадки, что примыкала к лесу. Йенс достал из рюкзака предусмотрительно запасенные бутылки пива. Я привычно закурила, оглядываясь по сторонам.

– Как ты думаешь, Карстен придёт или нет? – спросил муж.

– Не знаю, а ты как думаешь?

В глубине души я очень надеялась на это. Я хотела встречи с ним, я хотела, чтобы он увидел меня во всей красе. Ведь обычно, когда он приходил к нам, я была в обыденном домашнем одеянии. Я смотрела по сторонам и искала его глазами.

– Я думаю, он должен прийти, – сказал Йенс, и не успел он это произнести, как я увидела Карстена. Он стоял на противоположной стороне площадки возле палатки с детскими игрушками. И он был не один! Рядом с ним был мальчик лет десяти и девушка, стройная с длинными волосами. Они напоминали счастливую семью, пришедшую весело провести уик-энд. Карстен наклонился, обнимая мальчишку за плечи и показывая ему на игрушки, затем полез в карман за портмоне. Сердце подпрыгнуло в груди и рухнуло где-то в районе пяток. Увидев, что я изменилась в лице, Йенс проследил за моим взглядом, но он плохо видел издалека, а Карстен и его «семейство» находились не менее чем в сотне метров от нас.

– Карстен, там Карстен, – сказала я и кивнула головой в сторону палатки.

Йенс пытался разглядеть.

– Да нет, это не он.

– Он, это Карстен, это точно, – с досадой на непонятливость мужа произнесла я.

Даже несмотря на то, что Карстен был далеко и стоял к нам спиной, я бы узнала его из тысячи по фигуре, по характерной только для него пластике, по тому, как он поворачивал голову и переступал с ноги на ногу, – он постоянно был в движении, даже когда стоял на месте.

Ревность и оскорбленное самолюбие жгли меня огнём. Все краски праздника померкли, а мой шикарный наряд и красота стали казаться нелепыми и ненужными, ведь мой возлюбленный предпочел другую. Да она просто серенькая мышка по сравнению со мной! Но то, что он выбрал её, а не меня, наделяло её красотой и силой, превосходящими мои. Первым моим желанием было подойти к ним и поздороваться, глядя ему в глаза. Я не очень задумывалась о последствиях в этот момент. Но Йенс всё понял и заставил меня оставаться на месте, отправившись к Карстену в одиночку. Я наблюдала издалека за реакцией Карстена. Мужчины пожали друг другу руки, обменялись парой фраз, и Йенс пошел обратно.

– Все в порядке, – радостно сообщил он мне. – Карстен присоединится к нам позже, через полчаса или час.

Мне было не до шуток.

– Кто эта девушка? – спросила я голосом, звенящим от напряжения.

– Он сказал, что это его сестра. А мальчишка – это сын его давней подруги Инны, которая сейчас в больнице. Я тебе говорил. Карстен – крёстный отец Макса. Инна даёт деньги, и он заботится о нем.

– Какая трогательная забота, – зло ответила я. – С чего бы это, когда он даже не заботится о родной дочери?

– Я же говорю, это вопрос денег. Карстен пользуется деньгами Инны, которые она даёт на содержание сына.

– Но эта девушка не его сестра, – я не могла успокоиться. – Ты описывал его сестру иначе. Ты говорил, что она старше Карстена и что она полная, а эта девушка совсем молодая и стройная!

– Но он представил мне её как сестру, – растерянно сказал Йенс.

К нам снова подошла Мануэла. Йенс указал ей на Карстена:

– Он пришёл сюда с сестрой?

– Ага, с сестрой, – сказала Мануэла, как мне показалось скептически, что ещё более усилило мои подозрения, и сплюнула.

Она ненавидела Карстена и не стесняясь называла его ублюдком за то, что он оставил её одну с ребёнком. Её дочке Тане было три годика, и у неё были большие серые глаза Карстена. Однако тот не проявлял к ней никаких отцовских чувств, не помогал материально, а поравнявшись с ними на одной стороне улицы, тотчас переходил на другую или проезжал на своём велосипеде, словно не замечая. Мне стоило прислушаться и присмотреться к этим признакам в самом начале. Отношение к собственному ребёнку многое говорит о человеке, но я была ослеплена чувством и везде искала оправдания моему любимому. К тому же Йенс рассказывал, что Мануэла не слишком разборчива в связях, и за три месяца совместной с Карстеном жизни успела переспать со всеми его сослуживцами из пожарного отдела. Может быть, он не был уверен, что Таня – его дочь.

Мои глаза упорно продолжали искать Карстена и его так называемую сестру.

Они перемещались по всей территории площадки, переходя от одной палатки к другой, весело смеялись и казались абсолютно счастливыми. Периодически Карстен или его спутница обнимали мальчика за плечи или ерошили его волосы, и со стороны казалось, будто это их общий сын. Удивительно было и то, что Карстен совершенно не хромал. Он выглядел здоровым человеком, хотя два дня назад он навещал нас в своём медицинском сапожке, сильно прихрамывая.

Карстен и Макс (так звали ребёнка) направились к автобану и сели в автомобиль. Девушка ждала снаружи. Я угрюмо накачивалась пивом, не замечая, как тают в пачке сигареты одна за одной. Все больше сопоставляя, я находила так много противоречий в описании сестры и в том, что я видела в реальности, так что под конец у меня не оставалось сомнений, что это никакая не сестра. В руке девушки была роза.

«Кто эта женщина?», – не переставая вопрошала я Йенса. Со мной был только мобильный телефон с плохим переводчиком, и меня трясло от того, что я не имею возможности нормально изложить мои мысли и услышать вразумительный ответ.

Я заставила Йенса написать Мануэле, которая уже потерялась из вида в поисках новых мужчин, и ещё раз спросить, кто же эта фрау на самом деле. Мануэле было явно не до нас, и сообщение оставалось непрочитанным.

Тем временем счастливое семейство устремилось в нашу сторону и расположилось как раз за соседним столиком. Карстен в упор «не видел» и «не замечал» меня. Что может быть унизительнее для женщины, когда на публике её возлюбленный делает вид, что с ней не знаком, особенно если он пришел с другой? Карстен дурачился как ребенок, сражался с мальчишкой на деревянных мечах, кидал бумажки в бармена и со смехом убегал от него (это при больной-то ноге), в общем, прыгал как резвый козёл. Таким я его уже давно не видела. Но таким я его когда-то полюбила. Я украдкой поглядывала на его спутницу. Она сидела напротив Карстена рядом с ребёнком, периодически ласково обнимая его, словно родная мать. Было странно ожидать такого от женщины, которая не приходится мальчику никем и видит его от силы две недели. Обычная девушка лет 27, ничем не примечательная, но все же симпатичная. Пазлы начали складываться в моей голове. Это именно она, а не сестра прочла моё письмо. Это именно для неё в статусе Карстена появилось «Шац, ихь либе дихь» («Сокровище, я люблю тебя»). Именно поэтому прекратилась переписка со мной, поэтому он перестал приходить, поэтому я была заблокирована. Я была одурачена, растоптана. Меня обманом заставили вернуться назад. Ярость закипала во мне. Снова сценарий Йенса, который подписал на это своего друга. И вот я вернулась, и Карстену больше не надо изображать влюбленного. Он вернулся к своей девушке и даже не стесняется демонстрировать мне ее. Ведь птичка уже в клетке, и клетка захлопнулась.

Поэтому, когда Йенс с невинным видом моргая голубыми глазками спросил меня, иду ли я в шатёр танцевать, я чуть не вцепилась ему в лицо. Я ненавидела его.

– Все кончено, Йенс Хаас, – медленно и отчётливо произнесла я. – Всё кончено. Я улетаю в Россию, и это уже навсегда.

Я встала из-за стола и, с бутылкой пива в одной руке и сумочкой в другой, направилась к выходу с площадки. Муж поспешил за мной. Так как столик, за которым сидел Карстен, находился у меня на пути, мне пришлось пройти мимо него, и я старалась сделать это самой моей уверенной и выразительной походкой, хотя я даже не знаю, взглянул ли он на меня.

Я дошла до дома на автомате, просто стараясь не разреветься прямо по дороге. В моей голове стучало только одно: мысль о том, что я приду и снова соберу чемоданы. И уже никто и ничто не остановит меня. И чёрт с этими деньгами, которые он так и не выслал до сих пор моей семье. А если он попытается меня задержать, я всё-таки вызову полицию. Я была сейчас достаточна злая, чтобы решиться на это.

Однако дома на меня накатила страшная усталость. Какое-то опустошение и ледяное спокойствие. У меня не было сил ничего делать: ни менять билет, ни собирать сумки. Я села на кровати, скинув туфли, и просидела так, уставившись в одну точку, не знаю, сколько. Тем временем мой муж на балконе, непрерывно дымя сигарой, развернул бурную деятельность. Он был напуган моей решимостью. Он разбудил бедного спящего Удо, который был лично знаком с сестрой Карстена, и по телефону допрашивал его, как та выглядит. Описание совпадало. Потом он, наконец, дозвонился до Мануэлы, и та прислала для меня голосовое сообщение: «Привет, Марина. Девушка рядом с Карстеном – это его сестра и больше никто. Все хорошо».

Я в изнеможении рухнула на кровать и погрузилась в тяжёлый сон.

Утром Йенс предоставил мне дополнительную информацию. Как оказалось, у Карстена две сестры. Одна, старшая – родная. И вторая, младше его, худенькая в очках, кровная по отцу, но не по матери. Именно с ней мы видели его на празднике. И ещё одна новость: Карстен вернулся на танцы один ближе к полуночи и искал нас. Мануэла сказала ему, что мы ушли домой. «Визо?» («Почему?») – удивился Карстен. Однако он не позвонил Йенсу и не задал ему этот вопрос лично. И третья новость не очень хорошая: мой неугомонный муженек написал письмо Карстену, что «Марина ревнует тебя к твоей сестре и мальчику и угрожает снова вернуться в Россию». Я в ужасе представила реакцию Карстена. Очередная моя угроза уехать в Россию – именно то, что он ставил на первый план в качестве причины охлаждения чувств ко мне. Все летело к чёрту! С каждым днём я совершала всё новые и новые ошибки! Чувствуя, как почва уходит у меня из-под ног, я паниковала и делала хаотические движения, тем самым ещё более губя себя и то, что ещё было между нами. Я представила, как дико и отвратительно со стороны выглядит моя ревность, которую я демонстрировала вчера. Вместо того, чтобы веселиться и расположить Карстена к себе моей лёгкостью и непосредственностью, я привела его в ужас и оттолкнула своей очередной выходкой. А мой муж своим письмом ещё и подлил масла в огонь.

Два дня я практически не вставала с постели. Стресс, который я испытала на празднике, высосал из меня все силы, душевные и физические. Я лежала в комнате с задернутыми занавесками, опять пугая мужа моей депрессией. На второй день к вечеру я накрутила себя до мысли, что Карстен больше не придёт никогда, и начала дергать Йенса, чтобы он позвонил Карстену и выяснил, собирается ли он к нам в гости в ближайшие дни. Однако при звонке включался автоответчик, а в обратную Карстен не перезванивал. Меня снова начала охватывать паника.

В любом случае, все это уже не было нормально. Это было слишком далеко от тех взаимоотношений, которые были обещаны мне когда-то и Йенсом, и лично Карстеном. Мой возлюбленный якобы любит меня, но при этом он не может в открытую общаться со мной. Он не приходит ко мне, а если и приходит, то редко и ненадолго. Я не имею права писать ему, по большей части, мой телефон заблокирован, а он сам больше никогда не пишет мне. Я больше не читаю и не слышу слов любви, я практически не вижу его, проводя все время с ненавистным мне мужем в ожидании, когда же мой возлюбленный наконец соизволит осчастливить меня своим посещением. Я вообще не могу общаться с ним напрямую, спрашивать о чем-то, получать ответы, – вся информация в обе стороны идёт через Йенса, и только он решает, что донести до меня или до него, а что утаить, а может быть, сболтнуть что-то лишнее, как, например, в ситуации с последним письмом. Я больше не строю вместе с Карстеном наших совместных планов на будущее, и он больше не называет меня своей женой, а записывает в телефоне как «фрау фон Йенс». Я вообще не знаю, чем он занимается целые дни, с кем он общается, куда ходит, чем заняты его мысли и время. Хотела бы я хоть раз окунуться в его мир, но он не допускает туда меня. Я не могу ухаживать за ним, когда он болен, я не могу проявлять заботу о нем. И у нас больше нет секса. Пусть по уважительной причине, из-за его травмы, но факт остаётся фактом: у нас больше нет близости. Чего я жду снова? На что я ещё надеюсь? Моё возвращение было ошибкой. Я была права, когда 3 мая покинула эту страну и оплакивала мою любовь в самолёте. Но потом я снова поверила в обман, получив голосовое письмо Карстена. И даже то, что за две недели в России он не разблокировал контакт со мной, не остановило меня. И я полетела, как мотылёк на пламя, назад, полагая, что все будет теперь по-другому. Нет, по-другому уже не будет. Наши лучшие времена прошли. Между нами больше нет доверия. И я больше никогда не увижу в телеграме трогательное в своей простоте сообщение от Карстена «ихь либе дихь» и целующие смайлики рядом с этими незатейливыми строчками.

Труднее всего человеку расставаться с его иллюзиями. Казалось бы, очевидные факты уже кричат в лицо о том, что все потеряно, однако ты ещё продолжаешь цепляться за какие-то знаки, искать в них тайный смысл. Воспоминания не дают тебе покоя. Ты вспоминаешь его слова, его обещания и многократно прокручиваешь их у себя в голове. Что такое обещания? Зыбкая почва. Разве на них можно опереться? Когда мужчина разлюбил, все его обещания перестают иметь значение для него, только для тебя! Ты не припрёшь его ими к стенке, не потребуешь ответа – «почему?». Да, тогда он чувствовал и говорил это. Но теперь все иначе. В любви нет гарантий. Это чувства. Они не поддаются законам логики, и как синюю птицу их нельзя ухватить за хвост. Нельзя заставить, убедить, воззвать к жалости или доводам разума. Карстен разлюбил меня. И я должна была принять это, хочу я этого или нет.

Что теперь я делала здесь в Германии? Билет в Россию заказан и оплачен на июль. Значит, ещё два месяца находиться здесь и поэтому невольно продолжать надеяться и ждать его, продлевая пытку. Я знала, что в России мне сразу станет легче. Я буду знать, что я потеряла его навсегда, что я больше не смогу его увидеть никогда больше в моей жизни и не смогу ничего изменить, и эта необратимость потери поможет мне исцелиться быстрее. Возвращение в Россию на этот раз обрывало бы все связи и возможности. Если две недели назад нам с мужем удалось скрыть мой кратковременный отъезд от властей, то теперь это было бы уже невозможно. К тому же больше не могло быть и речи о том, чтобы оставить себе какие-то лазейки для возвращения. Мой приезд в этот раз окончательно показал, что возврата к прошлому уже не будет. Никогда больше Карстен не станет прежним по отношению ко мне. Никогда больше не повторятся наши страстные ночи, никогда больше он не прошепчет мне возбужденно и нежно «ишь либе дишь». А иначе я не хотела. Что толку, что он снова рыдал на балконе в объятиях Йенса, размазывая слёзы по лицу, когда узнал о моём бегстве в Россию? Слёзы, которые когда-то так тронули меня и заставили меня остаться, оказались на проверку «крокодиловыми слезами». «Немецкие мужчины часто плачут, – вспомнила я слова сестры. – Но это ещё ничего не значит».

Моё вынужденное пребывание здесь до середины июля усугублялось тем, что я не могла ничем отвлечься. Мои мысли невольно были сосредоточены только на Карстене. Ну почему я так хорошо сдала тест на знание языка? Сейчас бы ходила на курсы, учила немецкий, и это ежедневное занятие отвлекло бы меня хоть немного от моих любовных проблем. Чем ещё я могла развеять себя? В деревне Бад Бодентайх было только одно примечательное место – Seepark, но я давно обошла его вдоль и поперёк. А на поездку в другие города у меня не было денег. Все, чем начинался и заканчивался мой день, – это наша квартира, которую я ненавидела как мою тюрьму. Опостылевший балкон, где я курила почти непрерывно, стараясь убить время и успокоить нервы, и моя кровать, где я безуспешно пыталась читать книги или смотреть фильмы в планшете. Безуспешно, потому что все истории других людей сейчас казались мне надуманными и скучными по сравнению с той личной трагедией, которая разворачивалась в моей жизни. Я удивлялась тому, как мой муж умудряется не испытывать скуки, ведя такой образ жизни изо дня в день. В его жизни не было иных интересов, кроме сигары и пива на балконе, ежедневной ванны с пеной и просмотра каких-то сайтов на компьютере. Все же у него была одна страсть – это футбол, и я завидовала ему, когда он увлеченно смотрел игру по телевизору, в то время как я изнывала от скуки и тоски. Я привычно накладывала на лицо макияж каждое утро, хотя больше не видела в этом никакого смысла. Никто не видел меня, и я не видела никого. Я потеряла интерес к жизни и не представляла, как я смогу выдержать в таком режиме ещё два долгих месяца.

Приходивший иногда по вечерам попить пиво на балконе с моим мужем, Удо сокрушался, видя мои угасшие глаза и поникшие плечи:

– Такая красивая фрау… Каждый немецкий мужчина был бы счастлив служить ей, а она влюбилась в этого блёде (глупого) Карстена.

Удо симпатизировал мне, и я чувствовала к нему ответную симпатию. Безо всякой сексуальной подоплеки, конечно.

– Теперь вы понимаете, как вы были бы несчастны, если бы вышли замуж за Карстена, – говорил муж. – Он приносит женщинам только слёзы и разочарование, и потом никто из них не хочет иметь с ним дела, когда он просится назад.

Да, теперь я понимала, что брак с Карстеном был бы катастрофой для меня. И все же я хотела продолжения наших отношений.

Мужчины вздыхали, сочувствуя мне. Но они не могли понять глубину того отчаяния, которое охватывало меня от осознания того, что Карстен больше не придёт.