Текст книги "Любовь по-немецки"

14. Открытка с кроликом

В день запланированного отъезда я встала очень рано, в шесть утра, хотя накануне долго не могла уснуть, терзаемая мыслями. Я сказала мужу, что хочу совершить велопрогулку по парку. И хотя он считал полной глупостью вставать ради этого в такую рань, моё решение не особо удивило его, так как на прошлой неделе я регулярно перед занятиями в школе ездила на велосипеде по парку в качестве альтернативы утреннему бегу. Сегодня, конечно, дело было не в желании улучшить свою физическую форму. Я должна была бросить моё прощальное письмо в почтовый ящик Карстена.

Я сочиняла и переписывала его начисто много дней. Сначала это было письмо на двух листах, но потом я убрала половину, понимая, что Карстен просто не станет читать такой большой текст, и оставила только самую суть. Я старалась писать простыми предложениями, чтобы избежать двусмысленного перевода.

«Любимый мой Карстен, – писала я. – Я хочу, чтобы ты понял, почему я уехала в Россию. Ты сказал „я люблю тебя“, но я больше не чувствую твоей любви. Я могу ждать без секса, пока ты болен. Но я не могу жить здесь, не видя тебя, не слыша твой голос. Ты больше не приходишь ко мне. Ты отказался от будущего со мной. Ты во всем на стороне Йенса, а он много лжет. Я не знаю, почему ты доверяешь ему. Я скучаю без твоих писем в телеграме. Я больше не вижу смайликов. Я совершенно изолирована от тебя. Я люблю тебя, видит Бог. Но это ненормальная ситуация. Я больше так не могу. Ты самый лучший, ласковый, нежный, добрый. Я не забуду наши сладкие ноябрь и март. Жаль, что так мало. Остальные месяцы были адом для меня в ожидании Карстена Требера (((…P.S. Не сердись, что я приходила к тебе на службу. Я просто хотела увидеть тебя последний раз издалека. Я не собиралась подходить к тебе при твоих коллегах, напрасно ты испугался. Я все понимаю. Я нелегальна для тебя».

К письму прилагалась открытка с сердечками и кроликом, которую я купила в понедельник в Ильцене, на обратной стороне которой я написала по-немецки: «Я никогда не забуду тебя, мой Тигр» и по-русски: «Я люблю тебя».

Письмо было запечатано в обычный белый конверт и подписано: Herr Karsten Treber.

Я специально рассчитала, что в утренний час никто не увидит меня возле дома Карстена и я смогу опустить письмо в его почтовый ящик без свидетелей. Конечно, существовала опасность, что он прочитает его до того, как я сяду в самолёт, и сообщит Йенсу, что я уезжаю. Но я решила рискнуть. Я не могла уехать, не сказав ему последнего слова. А так как все мои контакты были заблокированы, обычное письмо было единственной возможностью написать ему.

Я быстро доехала до его дома и, оставив велосипед за углом, зашла во двор, где висели почтовые ящики. В волнении я несколько секунд не могла понять, как открывается ящик. Наконец мне удалось поднять крышку, и письмо скользнуло в отверстие. Неприятным сюрпризом оказалось то, что ящик оказался прозрачным. Моё письмо легло поперёк, и оно сразу бросалось в глаза. Конечно же, он тотчас увидит его, когда будет выходить из дома, и я даже не успею доехать до аэропорта! Я побежала к велосипеду, где лежала сумка с ключами. Пытаясь поддеть письмо ключом, я хотела протолкнуть его вглубь ящика, чтобы конверт лег на дно и не так сильно привлекал к себе внимание. Но ключ не доставал до письма. Испугавшись, что за этим занятием меня увидят соседи, я решила оставить все, как есть, и поскорее скрыться с места «преступления». В крайнем волнении я нарезала пару кругов по парку, чтобы успокоить нервы, и только после этого вернулась домой. До моего поезда, который отправлялся в 8:34, оставалось ещё полтора часа. Я приняла душ и, стараясь не разбудить мужа, покидала в рюкзак пару особенно дорогих мне рубашек и цветные туфли на каблуке. Большего я не могла себе позволить. Рюкзак и так раздулся до неузнаваемости, а замок еле сошелся. Я нервно курила одну за другой сигареты на балконе, не понимая, почему время тянется так медленно. А вдруг Карстен сегодня встанет рано и прочитает письмо, прежде чем я успею выйти из дома. Своим письмом я поставила моё бегство под угрозу, но это прощание было так важно для меня! Перед выходом я спрятала ключи от квартиры под кресло. Я не хотела увозить их с собой, но в то же время Йенс не должен был найти их сразу, так как это было свидетельством того, что я поехала не в школу, а сбежала в Россию.

Я вышла, спокойно закрыв за собой дверь, даже не взглянув на спящего мужа на прощание. Я не испытывала к нему никаких чувств, кроме тихой ненависти. Здесь мне не с кем и не с чем было прощаться. Я вышла на пятнадцать минут раньше обычного, потому что у меня просто уже не хватало терпения дождаться положенного времени. Уже подходя к вокзалу, я подумала, что вполне успею последний раз заглянуть в Seepark. Мне вдруг показалось это чрезвычайно важным. Я резко повернула назад. Глядя на безмятежную гладь воды, я испытала острое чувство потери. Я взглянула в сторону церкви, где живёт Карстен, мысленно сказала: «Прощай», – и пошла к вокзалу.

На платформе я, к моему счастью, сегодня не встретила ни Мануэлу, ни Берту. Только Заки, моего одногруппника. Но поскольку мы ещё не успели особо подружиться за полторы недели моего посещения школы, мы просто поприветствовали друг друга и разошлись в стороны. Я понимала, что на занятиях, когда Рита увидит, что меня нет, Заки скажет ей, что видел меня сегодня в утреннем поезде. И, пожалуй, это даже к лучшему. Она решит, что я просто поехала на термин в Джобцентр и не будет бить тревогу. Я не знала, как реагируют в школе на отсутствие учеников. Например, Рита могла позвонить о моём отсутствии фрау Катце, а та моему мужу, и тогда, возможно, у меня были бы проблемы с отъездом.

В Ильцен поезд прибыл без опозданий, поэтому я успела на пересадку до Гамбурга на 9:02. Билет я купила ещё вчера, чтобы не тратить время на стояние в очереди. Теперь я вышла на финишную прямую. Все шло по плану, если не считать моих глупых слёз, которые опять предательски наворачивались на глаза, пока я ехала до Гамбурга. Теперь я совершенно точно знала, что я еду по этому пути последний раз. И хотя я старалась блокировать мои мысли о Карстене, они все равно прорывались в виде щемящей тоски, сжимавшей моё сердце. «Я тебя никогда не увижу, я тебя никогда не забуду…» – крутились в моей голове надрывные строчки из оперы «Юнона и Авось».

В аэропорту на стойке регистрации на рейс меня вдруг охватил страх, что Йенс уже узнал о моём бегстве и сейчас появится в дверях вокзала. Я постоянно оглядывалась и никак не могла спокойно дождаться моей очереди. Конечно, он не мог прибыть на поезде, который ходил по расписанию, но он вполне мог попросить Удо доставить его на машине. Времени, которое я провела в ожидании моей регистрации в аэропорту, вполне хватило бы ему, чтобы догнать меня. Я красочно представила, как он влетает в здание вокзала, хватает меня за руку и пытается вывести на улицу. Все телефоны – русский и немецкий – я намеренно отключила, чтобы не было соблазна узнать, что происходит сейчас в Бад Бодентайхе. Я успокоилась только после того, как получила билет и прошла через турникеты на досмотр. Здесь Йенсу путь был закрыт, потому что в зал досмотра пропускали только пассажиров с билетами. На паспортном контроле у меня не возникло вообще никаких проблем. Более того, имея на руках карту временного вида на жительство, я получила право беспрепятственного выезда куда угодно, мне даже не поставили в мой паспорт отметку о том, что я выбыла из страны. Карта давала мне те же права, что и гражданке Германии. С этой волшебной, переливающейся перламутром пластиковой карточкой мне больше не требовались никакие визы для путешествий по всему миру. Жаль, конечно, что это первый и последний раз, когда я могла воспользоваться моими привилегиями. Я понимала, что сразу после возвращения на родину я обязана буду уведомить немецкие власти о том, что я покинула страну и о моём намерении остаться в России. Таким образом, моя карта вскоре будет заблокирована, потому что она даётся только на основании совместного проживания с моим мужем. И это требование совместного проживания я обязана соблюдать в течение трёх лет, только потом обретая свободу и независимость от моего супруга. Три года проживания в браке дают право на получение постоянного вида на жительства в Германии. Но я никогда не смогла бы прожить с этим двуличным и лживым человеком положенный срок. Даже те несколько месяцев, что я провела в Германии рядом с ним, показались мне вечностью. То, что за это время я несколько раз предпринимала попытки бежать и уже третий раз улетала в Россию, о многом говорит.

Мой билет был приобретен на самолет турецкой авиакомпании, так как это был самый дешёвый на тот момент рейс. В России, не радость болельщикам и к моему несчастью, проходил чемпионат мира по футболу, и все цены на рейсы в Россию были подняты на порядок выше обычного. Поэтому я летела в Минеральные Воды через Стамбул. И хотя этот билет тоже стоил дороже, чем обычно, он, по крайней мере, был мне доступен. Хотя о какой доступности могла идти речь, если я фактически осталась без средств к существованию на долгий период времени! У меня не было работы дома, и мне ещё предстояла поездка с сыном в Москву. Билет был куплен из тех двадцати тысяч рублей, которые Йенс перечислил моей семье за прошедший месяц. В аэропорту на последние евро я купила детям брелоки-сувениры с немецкой символикой. Ещё несколько евро я потратила на булочки и кофе. Одну булочку я хотела привезти в подарок Ване, но рейс задержали, а я была так голодна, что не утерпела и съела её тоже.

Пилот турецкой авиакомпании, видимо, очень любил свою работу. После того, как самолёт оторвался от земли, на небольшой высоте мы сделали живописный круг над Германией, плавно поворачиваясь с одного крыла на другое, так что было видно Гамбург и близлежащие деревни в окружении лесов. Не знаю, может быть, и Бад Бодентайх тоже был среди тех населённых пунктов, над которыми мы кружили. Я мысленно поблагодарила пилота за такой прощальный круг над страной, с которой я расставалась навсегда. В отличие от прошлого полёта, я не испытывала теперь тайной надежды, что, может быть, все изменится, и мой муж, а главное, Карстен, вернут меня обратно. Я больше не хотела этого. Моё возвращение в мае ясно показало, что меня ожидает. Тогда я уезжала с болью в сердце, теперь к ней примешивался горький и отвратительный привкус предательства. У меня было ощущение, что мою душу изнасиловали. Другого, более подходящего определения, я не могла найти.

Над Стамбулом пилот также решил порадовать пассажиров видами на город и на Чёрное море. Мы углубились далеко в море, где, словно в игре «Морской бой», вдоль и поперёк стояли на рейсе корабли, с высоты казавшиеся игрушечными. Потом самолёт опустился так низко, что я видела рябь на воде, и в какой-то момент мне даже показалось, что мы сейчас упадем в море. Но наш лайнер вновь набрал высоту и устремился к берегу. Все, в том числе и я, были настолько восхищены этим маневром капитана и мягкой посадкой, последовавшей вскоре, что в салоне раздались аплодисменты.

В турецком аэропорту мне пришлось прождать пересадки пять долгих часов без интернета, без возможности покурить и без глотка воды, так как у меня больше не оставалось евро. Вконец измученная жаждой, я наскребла с горем пополам по всему рюкзаку 1 евро и смогла купить маленькую бутылочку воды. Для этого, правда, пришлось предъявить паспорт и получить обратно чек с подписью продавца. Это удостоверяло, что данный товар проверен и куплен на территории аэропорта, а стало быть, не содержит никаких опасных веществ, и я могу проносить его на борт самолёта. До борта самолёта я его конечно не донесла бы в любом случае, потому что выпила воду почти залпом, так велика была жажда.

Группа молоденьких бортпроводниц в красивой черной униформе турецких авиалиний с позолоченной окантовкой по лацканам пиджака и вдоль нагрудных кармашков позировала у одной из стоек, весело хихикая. Их фотографировал симпатичный голубоглазый стюард, чем-то напомнивший мне Карстена. Хотя, пожалуй, я теперь везде невольно искала кого-то напоминавшего мне его. Время уже было позднее, в Германии около 22 часов. Естественно, и Йенс, и Карстен уже поняли, что я снова сбежала. Я пыталась представить себе, что происходит там. Мне уже очень хотелось увидеть, какие сообщения пришли мне в вотсап, но, к сожалению, до самой России это было невозможно, так как я не могла подключиться к интернету. В аэропорту были кафе, в которых предоставлялся пароль для вайфая, но этот вариант мне не подходил, ведь для этого я должна была сделать заказ в этом кафе, а денег у меня не было. Пришлось усмирить своё нетерпение и ждать возвращения в Россию.

Наш самолёт прибыл в аэропорт Минеральные Воды с почти часовой задержкой. Затем пришлось томиться в самом аэропорту, проходя через паспортный контроль. Несмотря на то, что работало целых три окна, выстроилась огромная очередь из пассажиров нашего рейса. Я позвонила Жене предупредить, что ему придётся подождать меня ещё как минимум полчаса, и, наконец, подключила мобильный интернет.

Первое сообщение относилось по времени к 12:30 часам по немецкому времени, то есть меня ещё не хватились и полагали, что я на занятиях в школе. «Шаци (дорогая), ты забыла свой обед для школы на столе в гостиной», – писал Йенс.

Действительно, я оставила свой йогурт на столе, но не потому, что забыла, а потому, что он просто уже не помещался в мой доверху набитый рюкзак.

Следующее сообщение через час: фотография улыбающегося Карстена на моём стуле на балконе, прикуривающего сигарету. И ниже фото всех страниц моего письма ему и моя открытка с кроликом. Я, конечно, допускала, что он может показать моё письмо Йенсу, но всё же надеялась, что ему хватит ума и порядочности не делать этого. Мои худшие предположения сбылись: моё письмо, развернутое во всех ракурсах, как моя душа, лежало на нашем столике на балконе. Карстен, Карстен… Мои слова любви, моя нежность, моё последнее послание к тебе выставлено на всеобщее обозрение… Ты всегда был предателем.

Я не испытывала по отношению к нему ни злости, ни обиды. Я просто с горечью констатировала новый факт предательства и должна была понять и принять окончательно, что этот мужчина не любит меня. Я хотела, чтобы это письмо осталось ему на память обо мне. Теперь оно находится в грязных руках Йенса, который будет демонстрировать его всем и каждому в доказательство моей неверности.

«Вы во второй раз тайно оставили нас, – писал Йенс. – Карстен ничего не понял из вашего письма. Но я всё понял сразу, как только прочёл его. Кстати, первой прочла письмо сестра Карстена, и теперь у него снова большие неприятности из-за вас».

Следующее послание гласило: «Карстен пытался дозвониться до вас три раза на оба телефона – русский и немецкий, чтобы вас остановить, пока вы не совершили непоправимую ошибку. Однако все ваши телефоны были недоступны. Он спрашивает меня, когда вы снова вернетесь, но я отвечаю ему, что теперь это практически невозможно».

Да, теперь это действительно невозможно, подумала я.

И, наконец, последнее: «Карстен пришёл, как и обещал, но вы его не дождались. Мы ничего не можем сделать против вашего нетерпения. Мы оба будем любить вас всегда и никогда не забудем». С запозданием пришло сообщение от Карстена: «Я у Йенса. А ты где?» и два пропущенных вызова от него. Время совпадало с моей посадкой на рейс. Чтобы написать мне эти строки, Карстен должен был снять блокировку в вотсап. Но после этого тут же вернул её обратно. Сейчас я снова была заблокирована.

В окошке пограничного контроля молодая женщина в форме с погонами, проверив мой паспорт и вид на жительство, спросила:

– Где вы постоянно проживаете в настоящее время?

– В Германии, Бад Бодентайх, – ответила я, понимая, что говорю эти слова последний раз.

Паспорт был проштампован отметкой о прибытии в Российскую Федерацию, и я наконец вышла на улицу, где уже поджидал меня Женя. На этот раз без всяких вопросов мы поехали к нему домой. А его мама даже выделила мне две дополнительные полочки в шкафу для моих вещей. Женя был предельно ласков и внимателен со мной. Но я, к разочарованию, не испытала ничего, прикасаясь к нему. Ничего.

15. Шантаж

Мой муж не стал забрасывать меня письмами с мольбами вернуться. Не стал он больше присылать мне голосовых сообщений от Карстена со словами любви. Сейчас все изменилось. Йенс прекрасно понимал, что во второй раз такая тактика не возымеет своего действия. Однажды я поддалась на его уловки и вернулась. Но он… нет, они оба обманули меня. От одной мысли о моей жизни в Бад Бодентайхе в последние недели меня передергивало от боли и отвращения. Когда мы что-то теряем, нам хочется вернуть это обратно, – такова человеческая природа. Сначала у меня было такое же состояние. Едва ступив на русскую землю, я уже хотела лететь назад. Я рвалась обратно на улицы Германии, я хотела вернуться в её легкую приветливую атмосферу, в обстановку вечного праздника. Я тосковала по моим занятиям в школе и жалела об утраченных возможностях. Но это были лишь игры разума. Как только я начинала реально вспоминать все события последних месяцев: мои мучительные ожидания, то, как меня обманывали и заставляли ждать того, чего никогда не будет, размахивали «морковкой» перед моим носом, втайне посмеиваясь над моей наивностью, использовали моё чувство к Карстену, чтобы заставить меня сидеть на месте и быть источником дохода, – все эти факты, на которые уже невозможно было закрыть глаза или вычеркнуть из памяти, – все это полностью убеждало меня в верности принятого мной решения. Дальнейшая переписка с мужем только подтвердила это. Теперь он, уже не скрывая, показал своё истинное лицо, прибегая к открытым угрозам и шантажу.

На следующий день после моего возвращения он ни разу не вышел на связь, полагая, что его молчание заставит меня испугаться и одуматься. Но я не проявила ни малейшего беспокойства. Поэтому уже через день началась атака, в которой использовались все уже известные мне манипулятивные приемы: от лживых посулов и обещаний до неприкрытых угроз. Очень важно было то, что в этот трудный момент я была рядом с Женей, и он всячески поддерживал и консультировал меня. Конечно, у него был в этом свой интерес. Для него сражение с Йенсом и Карстеном было своеобразным состязанием, целью которого было переиграть сильного соперника. Я видела азартный блеск в его глазах, когда он диктовал мне, что я должна писать, и с каким нетерпением он ждал ответа с той стороны. Они с Йенсом были похожи, поэтому он понимал, как никто другой, логику его поступков и просчитывал его ходы, так как сам в этой ситуации поступил бы так же. Где-то на задворках этой борьбы была я, как охотничий трофей, но моя персона даже не была главной в развернувшемся сражении. Жене был интересен сам процесс. И пока он был вовлечен в эту игру, я могла не опасаться, что он снова «утилизирует» меня. Я понимала, что это время придёт рано или поздно – такова природа перверзных нарциссов. Но пока игра с Йенсом была в самом разгаре, мне это не грозило. Поэтому я решила просто наслаждаться тем, что наконец могу спать по ночам, прижимаясь к мужчине, а не забиваться в угол кровати, содрогаясь от отвращения. Теперь ночь была для меня желанной гостьей. Но неожиданным открытием для меня стало то, что я не чувствовала больше удовольствия от близости, которое я испытывала в прежние годы нашей совместной жизни с Женей. Его запах, его тело перестали волновать меня, как я ни пыталась вернуть это состояние. Мне не хватало Карстена. Я «подсела» на этого мужчину. Поэтому, если в переписке Женя сражался с моим мужем, то в постели он сражался с Карстеном. Я получала просто феерический секс. Он демонстрировал все, на что он способен, чтобы вытеснить Карстена из памяти моего тела. Но, к сожалению, несмотря на потрясающую технику, ему это не удавалось. И хотя я улыбалась и изображала оргазм, мы оба понимали это. Женя потерял меня. Моё тело и моя душа – все было повернуто к Карстену. Карстен был за три тысячи километров, но он до сих пор был моим господином, моим хозяином, мужчиной, которому я принадлежала. Я ничего не могла с собой поделать. Я прижималась к Жене, вдыхала его запах, целовала его, пытаясь переключиться на него, но с тоской осознавала, что это совсем не то, и что больше всего на свете я бы хотела сейчас, чтобы на его месте был мой немецкий возлюбленный. Моё тело не могло забыть, как страстно и сладко оно реагировало на поцелуи, прикосновения и запах другого мужчины. По ночам я бормотала немецкие слова и даже пару раз произнесла имя Карстена, как сказал мне наутро раздосадованный Женя.

– Пожалуйста, пойми, я не могу так просто забыть его.

– Конечно, такой большой х.. ещё бы, – злился Женя. – Что поделать, у меня такого нет. Придётся купить в секс-шопе игрушку для тебя.

– О господи, при чем тут это?

Своей мужской примитивной логикой Женя не мог понять, что дело не в размерах. Я привязалась душой к Карстену, я поверила в его любовь, и я полюбила его. И почему-то с самого начала моё тело откликнулось на него. Так было впервые в моей жизни, и я тосковала по этому ощущению, испытывая огромные душевные муки. Мои мучения были тем сильнее от того, что я понимала, что я потеряла Карстена навсегда, и что больше никогда в жизни мне не испытать ничего подобного.

Мысль о том, что я никогда не увижу Карстена, настигала меня несколько раз на дню внезапно и неотвратимо, словно нож вонзаясь в моё сердце и причиняя пронзительную боль. Продолжающаяся переписка с Йенсом ещё создавала иллюзию какой-то связи с тем миром, где остался мой любимый. Но это была лишь иллюзия, самообман. Я знала, что путь назад закрыт для меня.

Какая нелепая насмешка судьбы! Все вернулось на круги своя: я снова с человеком, быть с которым я умоляла небеса ещё несколько месяцев назад, но теперь мне это больше не нужно. Я люблю другого. Мне дали на несколько коротких мгновений понять и почувствовать настоящую любовь, и снова отобрали это у меня. «Ты же сама просила о том, чтобы снова вернуться в эту квартиру, чтобы Женя снова был с тобой? – говорила я себе с горькой иронией. – Так получай то, что ты хотела». Недаром говорят: «Будьте осторожны в своих желаниях, они могут сбыться».

На третий день Йенс прислал копию переписки с Карстеном, где он спрашивал его: «Как ты?» Карстен отвечал: «Пожалуйста, я хотел бы побыть один. Сестра уехала, Марина уехала». До этого Йенс сообщил мне, что из-за моего письма у Карстена опять большие семейные проблемы, потому что его сестра после прочтения моего письма собрала вещи и уехала. Её поведение, конечно, больше напоминало поведение девушки Карстена, которая узнала об измене, а не его сестры. Так же, как и в тот раз, когда она прочла моё сообщение в вотсап. Однако все так настойчиво убеждали меня, что это действительно его сестра. А её реакция связана с тем, что она ревностная католичка и для неё неприемлема связь её брата с замужней женщиной. Пусть лучше я буду считать так, иначе я совсем сойду с ума от мыслей, что он оставил меня ради другой. Такие мысли были совершенно непереносимы. Понятно, что скоро он найдёт себе другую, это неизбежно. Но я, надеюсь, уже этого не узнаю. Хотя нет, Йенс незамедлительно сообщит мне об этом факте, чтобы сделать больно. К сожалению, я не могла заблокировать Йенса. Мы официально состояли в браке и нам предстояло урегулировать ещё много юридических вопросов.

Сначала Йенс пытался осторожно выведать, сообщила я уже немецким властям о моём отъезде или нет. Так как я не говорила ни «да», ни «нет», он решил, что я все-таки этого не сделала, и принялся меня убеждать не совершать «импульсивных» поступков.

На самом деле он опоздал. В понедельник утром я отправила сразу три письма. Первое для фрау Катце, директора языковой школы, с извинениями и уведомлением о том, что я больше не смогу посещать занятия, так как мне срочно пришлось уехать из-за ситуации домашнего насилия. Второе в Джобцентр для фрау Фрейд, в котором я ещё более подробно изложила, что включало в себя «домашнее насилие», упомянув слежку, контроль за перепиской, исчезновение моих вещей и регистрацию меня на сайтах сексуальных знакомств. И третье письмо в АБХ, ведомство по делам иностранцев, тому самому красавчику господину Рихтеру, который выдавал мне вид на жительство. Я долго не решалась нажать кнопку «отправить», ведь это означало конец всей моей истории. После этого шага пути назад не было. С властями не шутят. Эти письма были серьёзным заявлением, тем более что я писала в конце, что не намерена возвращаться назад и хочу уведомить о начале раздельного проживания с моим супругом. После того, как я нажала кнопку и письма ушли адресатам, я долго не могла прийти в себя. Меня всю колотило мелкой дрожью, и я не могла взять себя в руки, как ни старалась.

Если бы Йенс знал об этих письмах, он бы уже не предпринимал попыток меня вернуть. Но он был уверен, что я все ещё не сделала этого, поэтому искал различные способы воздействия на меня.

Сначала он писал о том, как много денег я потеряю, если не вернусь, приводя астрономические цифры начислений, которые я получу за год от Джобцентра с учётом предстоящей выплаты «детских денег» из Фамилиенкассе. Увидев моё безразличие к этим доводам, он начал давить на мою совесть, упрекая в том, что я обманула его 80-летнюю мать, которая дала для моей семьи 388 евро, которые я должна была вернуть их из полученных в июне детских денег. На что я ответила, что он также обманул мою 70-летнюю мать и моих детей, так и не выполнив в полном объеме финансовые обязательства. И выражала уверенность, что в случае моего возвращения я не увижу «детских денег», так же как я не видела выплат из Джобцентра. Я уже не стеснялась прямо написать ему, что он лжец и непорядочный человек и что я совершенно не верю ни единому его слову.

Выждав ещё один день, он сообщил, что ближайший дешёвый рейс в Гамбург можно приобрести на 26 июня, то есть в середине следующей недели. Его уже подгоняли сроки: пришло письмо из Джобцентра о необходимости явки на термин 27 июня. Он прислал фотографию письма. Сначала я подумала было, что это приглашение связано с моим уведомлением об отъезде. Однако в тексте письма было сказано «я хотела бы поговорить с вами по поводу вашей профессиональной ориентации». Немецкие власти работают очень медленно, им некуда торопиться. Моё письмо или ещё не прочитано, или же оно ещё находится на рассмотрении. Иначе чем объяснить, что мой муж до сих пор так спокоен.

Так как я не отреагировала и на приглашение приобрести билет до Гамбурга, Йенс прислал мне двусмысленные строчки о том, что он намеренно ничего не пишет о Карстене, не желая меня расстраивать. Он ожидал, что я, как обычно, начну его расспрашивать, что случилось, то есть подсяду снова на этот крючок. Но я опять не ответила. Тогда он прислал мне сообщение о том, что Карстен установил новый статус в вотсапе: «Вы двое – самое важное в моей жизни». «Это он написал о нас», – пояснил Йенс. Вполне в духе Карстена с его «хильф синдромом». Однако с таким же успехом он мог посвятить эти строки маме и сестре, что было бы более правильно и логично.

– К сожалению, я не самое важное в жизни Карстена, – ответила я. – Иначе я не была бы заблокирована. И мне не пришлось бы ждать его несколько месяцев, проливая слёзы и умоляя прийти.

– Ваши письма создали ему проблемы с его семьёй, – ответил Йенс. – И это лишний раз доказывает, что он поступил совершенно правильно, заблокировав вас.

– Тогда почему бы ему не переслать голосовое сообщение для меня через вас? Вы же знаете, что Карстен единственный, кто может заставить меня вернуться.

Повисла пауза. На весь вечер и даже утро следующего дня. И я поняла, что Йенс уже ничего не может сделать. Он больше не властен над своим другом и бывшим коллегой, иначе бы он давно воспользовался этим беспроигрышным способом воздействия на меня, и я была бы не только разблокирована, но и получила бы несколько голосовых писем от «моего Тигра», в которых он бы просил меня вернуться и говорил бы о том, что по-прежнему любит меня. Так, как это было в мае, когда я уехала и снова вернулась. Но сейчас этого не происходило. Понимание того, что Карстен уже отказался от идеи меня вернуть, с одной стороны, было болезненно, с другой стороны, облегчало мою ответственность за принятое решение, убеждая меня в том, что я поступила правильно, и освобождая от мучительных сомнений, которые все ещё настигали меня время от времени.

Вскоре пришло новое сообщение о том, что мама «умирает». Не знаю, так это было или нет, но он уже столько раз использовал приём с мнимыми болезнями, правда относительно себя самого, что я не поверила. Пусть простит меня Господь, если его мама действительно слегла. Но когда сталкиваешься с ложью много раз, уже принимаешь за ложь даже правду. Я ещё не забыла, как он имитировал приступы высокого давления, когда пытался сорвать наш с Карстеном секс. Я помнила, как он солгал, что он был при смерти зимой, когда впервые заподозрил меня в чувствах к Карстену. Как он врал мне, что он попал в больницу в мае, когда я сбежала первый раз, а когда я попросила его выслать в качестве доказательства фотографию больничной койки, где он лежит, внезапно «выздоровел» и оказался дома. Таких примеров было бесчисленное множество. Немудрено, что теперь известие о болезни матери я воспринимала как очередной манипулятивный прием, цель которого – заставить меня вернуться.

Я прямо написала ему о том, что я ему не верю и что лимит моего доверия к нему давно исчерпан. Хотя, если его мать действительно больна, мне очень жаль, и я желаю ей скорейшего выздоровления.

– Кстати, моей маме уже известно о вашем письме Карстену, – написал Йенс, – и о ваших отношениях с ним.

– В таком случае, – ответила я, – именно вы виноваты в том, что она заболела. Вам не стоило сообщать об этом пожилому человеку, если вы её действительно любите и беспокоитесь за её здоровье.

– Это сделал не я, а Карстен.

Вот так новость. Я опешила. Мне в голову пришли лишь два вопроса, очень простых: «когда?» и «почему?».

– Он рассказал ей это, когда вы сбежали в мае. Я сам был удивлён. Вероятно, его мучила совесть за то, что в своё время он настаивал на нашей женитьбе.

– На нашей женитьбе настаивали прежде всего вы. И на моём сексе с Карстеном тоже. Его вины здесь нет, – написала я.