Текст книги "Сиротка. В ладонях судьбы"

– Когда все это кончится? Сколько людей еще погибнет? Мой отец считает своим долгом рассказывать мне о международной ситуации, но я ничего в этом не понимаю! Он утверждает, что от нас многое скрывают, что пресса публикует новости таким образом, чтобы не вызвать панику. Но что это меняет? Арман покоится на дне Сен-Лорана. От Симона, возможно, осталось лишь искромсанное тело, затерянное в океане. А меня упрекают в слабости одинокой женщины. Мать выставляет меня на посмешище, не считаясь с моими чувствами.

Теперь Овид нежно баюкал Эрмину. Ему бы хотелось никогда не выпускать ее из объятий.

– Прошу вас, простите меня, – сказал он ей на ухо. – Простите за то, что я так люблю вас, за то, что полюбил вас сразу, в тот самый вечер, когда расстался с вами в Робервале. Моя белокурая, милая, такая хрупкая и такая сильная. Женщинам это свойственно. Напрасно мы считаем их неспособными себя защитить, полагая, что наша роль доминирующего самца состоит в том, чтобы их оберегать. Однако они зачастую бывают непобедимыми, дерзкими, смелыми. Я видел, какой растерянной вы казались с Мукки, не желая навязывать ему свою волю, но при этом были готовы наброситься на этого мерзкого брата Марселлена, глумившегося над невинными детьми. Я мог бы петь вам дифирамбы день и ночь, Эрмина. Для меня было невыносимой пыткой отказаться от нашей дружбы, не навещать вас в вашем городке-призраке. Мне все там мило сердцу: ваш дом, присутствие преданной Мадлен, улыбка Кионы…

– Киона! Моя дорогая Киона! Сегодня утром, пока родители хлопотали вокруг Жозефа, который пришел сообщить горестную весть и рухнул на софу, моя маленькая сестренка взяла меня за руку. Она тихо сказала мне, что не нужно плакать, что я еще встречусь с Симоном. У меня появилось хотя бы немного надежды. Киона редко ошибается.

– Но все-таки ошибается? – спросил учитель.

– Однажды она сказала Шарлотте, что видит ее в белом подвенечном платье рядом с Симоном, а это невозможно.

– Но почему? Если он не погиб, а попал в плен, он еще может вернуться и жениться на ней.

– Нет, Симон гомосексуалист. Он скрывал свою истинную природу несколько лет, и это его терзало. По крайней мере, теперь он обрел покой. Прошу вас, отпустите меня.

Эрмина попыталась высвободиться, хотя ей этого совсем не хотелось. Она испытывала восхитительное ощущение безопасности в объятиях Овида, чувствуя его теплое тело. Он снова поцеловал ее в щеку, затем в шею… Она слишком много ему позволяла.

– Я также хотела вам сказать, что в нашей семье наконец-то все наладилось. Больше нет никаких тайн, теперь у Кионы есть отец, который ее балует и потакает всем капризам. Она одевается как индианка-монтанье и молится Великому Духу посреди гостиной мамы. У нее даже будет собственный пони на Рождество. Я очень рада за нее!

– А ее волосы? Они отросли?

– Немного отросли, конечно. Вы об этом прекрасно знаете.

– Я пошутил, – сказал он, с любовью глядя на нее. – Вы ведь так переживали, что ее обрили наголо! Зато ваши волосы по-прежнему красивые и шелковистые.

Молодой человек погрузил пальцы в белокурую шевелюру Эрмины. Она воспользовалась этим, чтобы ускользнуть от него.

– Я запрещаю вам подобные жесты! Не думайте, что ласками вы сможете заслужить прощение. Я вам прощаю гнев, поскольку письмо моей матери вполне могло вас шокировать и огорчить. Но не следовало отыгрываться на мне: я здесь ни при чем, и, если бы вы любили меня так, как утверждаете, вы бы не стали меня оскорблять. Это подло, говорить о моей чрезмерной чувствительности! Я едва не дала вам пощечину.

С легкой улыбкой на губах Овид направился к ней. Она попятилась, споткнулась о стоявшую вертикально доску, поддерживавшую большую кучу сена, и упала навзничь.

– О нет! – возмутилась она. – Вы специально это сделали!

– Я ничего не делал!

Чем больше Эрмина старалась выбраться, тем глубже увязала в мягком душистом сене с пьянящим ароматом лета.

– Помогите мне! – попросила она. – Должно быть, я выгляжу жалко.

Но учитель подошел к двери конюшни и запер ее на засов. Сразу стало темнее. Затем он лег в сено рядом с ней, к великому отчаянию молодой женщины.

– Вы заметили, как здесь хорошо, рядом с лошадьми? – вполголоса спросил он. – Эрмина, позвольте мне вас утешить, вернуть вам веру в жизнь.

Она покачала головой, выражая свой отказ. Овид снова обнял ее.

– Мужчины обожают женщин с чрезмерной чувствительностью, – со смехом сказал он. – Вы не истинная канадка, не дама из Лак-Сен-Жана, вы – женщина, которая срывает с себя одежду, чтобы заняться любовью. Я никогда не видел свою супругу полностью обнаженной. Как-то летней ночью, когда я попытался снять с нее длинную ночную рубашку, она обозвала меня извращенцем. Это был союз по договоренности. Я был очень молод и гордился тем, что даю свое имя девушке из наших краев. Я дал клятву верности в церкви, поскольку тогда еще верил в Бога. Когда я похоронил своих сыновей, близнецов, проживших всего несколько дней, я перестал наивно верить всякому вздору, который мне вдалбливали с детства, о справедливом, милостивом, всемогущем Боге. Он проигнорировал мои молитвы. Бедняжка Катрин умерла, перебирая свои четки. А вы, Эрмина, – я почувствовал это – в любви свободны, открыты и восхитительно бесстыдны.

– Это не так! В тот вечер я просто выпила в гостинице. Вы напоили меня пивом.

Вместо ответа он наклонился над ней и поцеловал в губы, но так коротко, что она даже не успела его оттолкнуть.

– Это для того, чтобы заставить вас замолчать, Эрмина. А сейчас послушайте меня. Вы должны разрешить мне ласкать вас, восхищаться вами, утешить ваше прелестное тело, такое же печальное, как ваше сердце. Позвольте мне это сделать; я обещаю быть почтительным и уверяю, что вы ничем не рискуете.

Она изумленно уставилась на него. Он уже снимал с нее сапоги.

– Но… – запротестовала Эрмина.

– Ни слова, закройте ваши прекрасные глаза, я теряю из-за них голову.

Она подчинилась, решив ни о чем не думать. Ей показалось, что она вновь услышала жесткий голос Тошана, его резкие упреки – совершенно несправедливые. В голове пронеслись картинки, когда ее муж был высокомерным, всегда торопящимся с ней расстаться.

«Он попросил Мадлен следить за мной, потому что совсем не доверяет мне. Разве я устанавливала за ним слежку всякий раз, когда он пропадал где-то неделями, не считая нужным сообщать о себе? По телефону он практически распрощался со мной и не казался очень расстроенным при мысли, что может никогда больше меня не увидеть. Когда он далеко от меня, я ничего для него не значу».

Эти мысли мелькали одна за другой, мимолетные, похожие на знакомый припев, в то время как ловкие руки Овида стягивали с ее бедер трикотажные брюки, которые она надевала для верховой езды.

– Нет, не надо, – тихо сказала она.

– Надо, вы в этом нуждаетесь.

С бесконечной нежностью учитель расстегнул ее шерстяной жилет, затем блузку.

– Умоляю вас, остановитесь, – выдохнула она, по-прежнему с закрытыми глазами, расслабившись на уютной подушке из сена.

Вскоре ее розовый атласный бюстгальтер тоже оказался расстегнутым. Странно, но Эрмине совсем не было холодно. Казалось, ее кожа горела под ласкающими пальцами Овида. Через несколько секунд, словно по мановению волшебной палочки, она оказалась полностью обнаженной.

– Это так приятно, и мне тепло, очень тепло, – призналась она, всхлипнув, поскольку вспомнила свою первую брачную ночь.

Тошан тогда также раздел ее, положив на медвежью шкуру возле большого костра, который он разжег посреди поляны, в окружении столетних лиственниц. Он тоже полностью разделся, и она не осмеливалась смотреть на него, сгорая от стыда и смущения… Но когда она наконец подняла глаза, ее молодой муж показался ей самим воплощением чувственности, с его прекрасным телом цвета бронзы. Стоял сильный мороз, было начало января. Однако Эрмина чувствовала то же самое, что в этот ноябрьский день: удовольствие быть полностью освобожденной от одежды, предоставив себя взгляду влюбленного мужчины.

Стоя на коленях, Овид наслаждался очаровательным зрелищем. Он с восторгом подумал, что она оказалась еще прекраснее, чем в его воображении. Ее округлые формы были молочно-белого цвета, с перламутровым сиянием. Высокая грудь вздрагивала в такт учащенному дыханию. Эта женщина была совершенством. «Ее прекрасные стройные ноги… А бедра! И какая тонкая талия! Идеальный живот, слегка выпуклый…» Неподвижно застыв, учитель обвел восхищенным взглядом маленькие ступни с розовыми ногтями, плавный изгиб плеч.

– Я маг, прибывший с Востока и преклоняющийся перед вами, – торжественно продекламировал он.

– О! Перестаньте, прошу вас! – воскликнула она, выпрямляясь. – Вы не маг, а колдун, белый шаман! Вы используете свои чары, чтобы сделать меня послушной. Я совсем потеряла голову, красуясь перед вами в таком виде.

Молодая женщина схватила свою блузку и белье, но Овид быстрым движением отобрал их у нее.

– Я еще не закончил. Между прочим, я мог бы сказать вам, что вы должны мне тысячу долларов. Я поддался шантажу вашей матери, не взяв с нее денег, и это вы, вы, Эрмина, явились сюда, чтобы меня провоцировать. За вами должок!

– Но, но… – ошеломленно пробормотала она. – Это что, очередная шутка?

Он рассмеялся и снова обнял ее. Обхватив ладонью ее левую грудь и нежно помяв ее, он погладил темно-розовый сосок, затем поцеловал его, покусывая и посасывая. Женщина сдержала стон, охваченная блаженством, смешанным со стыдом.

– Нет, нет, не надо!

– Только поцелуи и ласки, ничего больше, – прошептал он, целуя ее в шею, трепещущую от волнения.

Овид был похож на служителя древнего культа первых цивилизаций, которые преклонялись перед богиней-матерью, женщиной с широкими бедрами и плодородным чревом, обеспечивающим выживание вида.

Его руки касались каждой частички тела Эрмины: спины, поясницы, ягодиц, которые он осмелился разминать, словно в предвкушении изысканного блюда.

– О, нет! – повторяла она, не в силах сопротивляться.

Под его легкими прикосновениями она возвращалась к жизни. Ее кровь быстрее бежала по жилам, волны изысканного удовольствия разливались по животу, между слегка раздвинутыми ногами, где виднелся треугольник золотистых курчавых волос. Когда молодой человек коснулся губами ее лобка, она вскрикнула от нетерпения. Тогда он подарил ей более интимный поцелуй, который вплотную подвел ее к границе наслаждения. Он приподнялся, чтобы увидеть ее лицо. Эрмина прерывисто дышала, приоткрыв губы в блаженной улыбке и широко раскрыв глаза.

– Возьми меня! Я этого хочу, очень хочу.

Однако он остался глух к ее мольбе. Не раздеваясь, он все же вошел в нее, сложив вместе три пальца, чтобы удовлетворить ее, как мужским пенисом. Охваченная почти безумным упоением, она исступленно двигалась, приподнимая таз, чтобы получить большее наслаждение. Каждый ее крик эхом отдавался в возбужденном мозгу Овида, в свою очередь отдавшемуся во власть неистовой страсти.

Наконец красивое тело женщины напряглось, сотрясаемое долгими спазмами, затем обмякло, умиротворенное.

– Бог мой! – по привычке вздохнула Эрмина, но вовсе не для того, чтобы воззвать к Творцу.

– Сколько прекрасных одалисок[43]43
  Обитательница гарема, наложница.


[Закрыть] призывают Бога в такие моменты! – заметил учитель. – Мне всегда было забавно слышать «бог мой» во время оргазма.

Смутившись, она прикрыла свою наготу шерстяным жилетом и брюками.

– Если я правильно поняла, вы стали вольнодумцем, с тех пор как отреклись от веры… Отвернитесь, мне нужно одеться.

Ей хотелось бы чувствовать обжигающий стыд или даже оскорбить Овида, бросить ему в лицо резкие упреки. Но то, что случилось только что в полумраке конюшни, уже казалось ей сном наяву, после которого она чувствовала себя отдохнувшей, безмятежной, повеселевшей. Единственной фальшивой нотой прозвучало слово «оргазм», которое она считала немного варварским и встречала пару раз во французских романах, никогда не произнося его вслух.

– А вы? – тихо спросила она. – Вы ведь не получили удовольствия? То есть, возможно, я об этом ничего не знаю. Я хочу сказать, что вы мне столько дали, ничего не получив взамен.

– Я получил все, чего желал, – ответил он. – Половой акт сам по себе, обладание женщиной, удовлетворение, которое получает от этого мужчина, – сегодня мне это было не нужно. Если это может вас успокоить, я еще долго буду получать удовольствие, вспоминая о вашем прелестном забвении.

Эрмина залилась краской. Она быстро опустила голову и добавила встревоженным тоном:

– Так мы по-прежнему друзья?

– Разумеется! Я только что вел себя как преданный друг, даже если вам так не кажется. Индейцы рекомендуют сексуальные игры для достижения гармонии по обоюдному согласию взрослых партнеров – это важное уточнение. Умоляю, не позволяйте чувству вины грызть вас ни сегодня вечером, ни завтра. У меня было два возможных варианта: удовлетворить вашу чрезмерную чувствительность или напоить вас до беспамятства. Эрмина, вокруг нас и во всем мире смерть уносит жизни людей. Но никогда не забывайте, что вы живая, красивая, благородная и никто не имеет права вас в чем-либо ограничивать. Ни ваша мать, ни ваш муж.

– Не говорите о нем сейчас! – воскликнула она. – Тошан действительно особенный человек, но со своими достоинствами и недостатками, как и все мы. Я бы также сказала, что с ним бывает нелегко, с его перепадами настроения, взрывами холодной ярости или необъяснимыми приступами смеха. Он нравится женщинам. Я видела, как многие заигрывают с ним или провожают заинтересованным взглядом, который выводит меня из себя. В общем, если бы вы его знали, то лучше поняли бы меня. Можете поворачиваться, я готова.

Он повернулся к ней, засунув руки в карманы, с насмешливой улыбкой на лице.

– Не нужно было говорить о Тошане. Однако вы это сделали. Кстати, кто вам сказал, что я его не знаю?

Заинтригованная, Эрмина пожала плечами.

– Вы бы наверняка об этом упомянули…

– Ну что вы, подумайте хорошенько! Кто не знает красавца метиса Тошана Клемана Дельбо? Полагаю, что учитель, который живет в Сент-Эдвидже, таскает свои стоптанные сапоги вокруг озера Сен-Жан и порой ужинает в гостинице Перибонки, неизбежно должен был встретить вашего мужа, если он, конечно, не глухой и не слепой. К тому же у нас есть общий друг, Пьер Тибо. Однако я ни разу не заговаривал с Тошаном.

– Когда он вернется, умоляю вас, не подходите к нему! У него волчье чутье. Бог мой, он вполне способен убить вас, если узнает, что вы сделали!

Эрмина растерянно покачала головой. В эту секунду она осознала, что тщательно скрывала от своего мужа попытку изнасилования, жертвой которого она чуть не стала три года назад. И это был тот самый Пьер – верный друг, который попытался взять ее силой. «Без вмешательства Симона этот пьяница, к тому же жуткий бабник, добился бы своего. Я тогда очень испугалась, почувствовала себя грязной, оскверненной теми жестами, которые он делал. Я должна бы презирать Овида, как презираю Пьера, но не могу. Возможно, он говорит правду, что просто хотел вернуть мне веру в себя, утешить меня».

Молодой человек открыл дверь конюшни. Хлопья снега еще летали в воздухе, но небо очистилось.

– Эрмина, сделайте мне одолжение, научитесь мыслить более оригинально, чем другие женщины. Я не толкаю вас к распутству или разнузданному образу жизни, но чувство стыда или страха еще никому не помогало выполнять повседневные задачи. Скоро наступит зима, несущая с собой скуку. Вам нужно будет развлекать своих детей, готовить им вкусные и полезные блюда, следить за их учебой… Не забывайте читать новые романы, чтобы открыть для себя новые литературные течения. Я люблю свою страну. Однако менталитет здесь зачастую ограниченный, обращенный к прошлому, полностью подчиненный религии. Что плохого в том, что вы позволили себе сегодня расслабиться, поддаться порыву? За это вы не попадете в ад, я вас уверяю. Мы оба знаем, кто достоин гореть в очищающем огне, если он вообще существует: это такие типы, как брат Марселлен или Гитлер! Я ни в чем не уверен, но меня беспокоят облавы, проводимые в Германии с момента его прихода к власти. Все, кто не соответствует его арийскому идеалу, таинственно исчезают. Во Франции, где живет мой кузен, евреев арестовывают и вывозят в лагеря, на работы. В сравнении с подобными бесчинствами, разве имеют значение эти короткие моменты так называемого распутства?

– Спасибо, что пытаетесь меня оправдать. С этой точки зрения признаю́, что чувственное удовольствие, нежность, ласки не заслуживают порицания. Но все же я отчасти изменила своему мужу. Он такой ревнивый!

Погрустнев, Эрмина застегнула свою кожаную куртку и надела шапочку.

– Значит, вы уезжаете, – вздохнул учитель.

– Да, мне придется проделать часть пути в сумерках. В ноябре дни короткие. Овид, прошу вас, не оставляйте меня! Я имею в виду как друг. Не лишайте меня удовольствия угощать вас чаем и пирогом с изюмом, который мне прекрасно удается. Лоранс покажет вам свои рисунки – она очень способная. Зима в Валь-Жальбере будет слишком длинной и мрачной, если вы не оживите ее своим присутствием. Я ведь сюда больше не приеду.

Представив Эрмину одну на региональной дороге, в сумерках, Овид принял решение.

– Я вас провожу. Жакобу надо прогуляться. Только дам сена овцам и зерна курам и буду готов служить вам эскортом. Не могли бы вы пока оседлать мою лошадь?

Она с улыбкой согласилась, с трудом сдерживая желание прижаться к нему и поцеловать.

– Овид, вы сделали мне столько комплиментов, я могу ответить вам тем же, – сказала она, чтобы избавиться от этого наваждения. – Тала описывала вас как робкого, неразговорчивого человека. Но это неправда: вы красноречивый, интересный и такой необычный! Я счастлива, что встретилась с вами.

Явно польщенный, он склонился в легком поклоне. И тогда Эрмина поняла, почему он ей нравился. Он тоже был особенным, как и Тошан.

Валь-Жальбер, тот же день

На городок опустилась ночь. Шарлотта, решившая навестить Мадлен, заодно сопровождала пятерых учеников мадемуазель Дамасс. Ей нравилось идти за ними следом, слушая их забавную болтовню. Акали распустилась, словно дикий цветок, с которым до этого плохо обращались: теперь она держалась прямо, часто смеялась, купаясь в нежности и наслаждаясь невинными играми. Невысокая для своих двенадцати лет, она с радостью надевала платья, которыми пренебрегала Киона. Та сейчас шла впереди, в своей одежде из оленьей кожи, украшенной бахромой и разноцветным бисером. С тех пор как начал идти снег, она носила меховую шапку, что делало ее еще более живописной.

Мукки тоже требовал одевать его как индейца, но Эрмина отказывалась. В этот вечер он снова высказал свой протест против того, что называл вопиющей несправедливостью. Слово «вопиющая» приводило его в восторг.

– Скорее бы папа вернулся! Он-то разрешит мне показывать всем, что во мне течет кровь монтанье. И позволит отрастить длинные волосы. Бабушка Лора остригает их слишком коротко.

– Хватит болтать попусту, – посоветовала Шарлотта. – Уверяю тебя, Мукки, ты просто копия своего отца! Твоя индейская кровь видна невооруженным глазом. А монтанье из Пуэнт-Блё одеваются, как мы с тобой.

– Тогда почему Киона имеет право так одеваться?

– Потому что я дочь Талы-волчицы и внучка могущественного шамана, – ответила девочка. – Я знаю молитвы своего народа и легенды предков.

– Ты становишься чересчур самодовольной, – упрекнула ее Лоранс. – Если бы мама слышала, как ты хвастаешься, она бы тебя отчитала.

– Мина меня никогда не ругает!

– Лоранс, как тебе не стыдно! – возмутилась Шарлотта. – Это не самодовольство, она права. Думаю, ты просто завидуешь ей, как и Мукки.

Мари-Нутта шепнула что-то на ухо Акали, которой доверяла все свои тайны. Девочки прыснули со смеху.

– Что вас рассмешило? – поинтересовалась Шарлотта.

– Мы только что заметили, что Киона, оказывается, моя тетя, – сказала Мари-Нутта. – Ну да, ведь она сестра моей матери. Мне кажется это забавным – иметь тетю своего возраста!

– Согласна, – признала девушка.

Они подошли к крыльцу дома. Дети потопали ногами на первой ступеньке, чтобы стряхнуть налипший на подошвы снег. На знакомый звук выглянула Мадлен.

– Наконец-то вы пришли, – с облегчением произнесла она. – На улице уже так темно! Хорошо, что ты проводила их, Шарлотта. Я приготовила полдник, но Эрмина еще не вернулась.

Маленькая ватага ринулась в дом, позабыв обо всех разногласиях. Печка уютно гудела. Сладкий аромат меда и печеных фруктов витал в теплом воздухе.

– Надевайте домашнюю обувь и мойте руки, – велела Мадлен своим кротким голосом.

Она ласково коснулась щеки Шарлотты, лицо которой осунулось, глаза опухли.

– Ты проплакала весь день из-за ужасной новости, которую мы узнали сегодня утром. Я молилась за Симона.

– Спасибо, Мадлен. Сначала Арман, которого я так глупо отвергла, теперь Симон, которого я тщетно любила столько лет, с самого детства. На Жозефа больно смотреть. Лора боится, как бы он не тронулся умом, настолько он потрясен очередным несчастьем.

Шарлотта села за стол, накрытый скатертью в красно-белую клетку. Она не могла смириться со смертью Симона и цеплялась за официальную формулировку: «Пропал без вести».

– Жослин утверждает, что его могли взять в плен и отправить в какой-нибудь лагерь в Германии, – добавила она. – В таком случае у нас еще есть надежда увидеть его. А куда поехала Эрмина, да к тому же на лошади?

– Она чувствовала себя очень несчастной, – ответила Мадлен. – Думаю, ей захотелось побыть одной. В последнее время у нее совсем сдают нервы. Я посоветовала ей больше двигаться, не сидеть взаперти. Так ей будет крепче спаться. Надеюсь, она уже скоро приедет. У меня тут возникла одна проблема.

– Какая? – поинтересовалась Шарлотта в надежде отвлечься.

– Ты же знаешь, я не закрываю кухонную подсобку раньше ночи, поскольку она сообщается с дровяным сараем. Все наши продукты разложены по полкам, а некоторые хранятся в холодильнике. Сегодня днем, около трех часов, мне послышался какой-то шум. Я как раз молилась и не придала этому значения. И напрасно. Шарлотта, нас обокрали! Взяли кусок сала, шесть банок сардин и сухой хлеб, который я оставила для пони.

– Ты в этом уверена? Виновный наверняка оставил следы на снегу. Ты проверяла?

– С введением карточной системы я постоянно пересчитываю наши запасы. А на улицу мне выходить было страшно.

– Наверняка это какой-нибудь бродяга, к тому же голодный. Увы, людям сейчас не хватает самого необходимого. Отныне нужно закрывать дверь на ключ раньше. А еще возьмите сюда одну из собак и оставляйте в загоне, который Симон соорудил для кур.

Мадлен кивнула с задумчивым видом. Киона, слушавшая их разговор, подошла к столу и улыбнулась.

– Никакой опасности нет, – заявила она.

– Это что, одна из ваших шуток? – оскорбилась Мадлен. – Хотя вы в это время учились… У тебя было видение?

– Нет, у меня больше нет видений благодаря кулону, который подарил мне отец, – солгала девочка. – Но бояться все равно нечего. Вот.

Она пристально смотрела на Шарлотту, глаза ее хитро блестели. Затем она покинула кухню, прыгая на одной ноге, как любила делать в последнее время.

– Эта малышка насмехается над нами, – сделала вывод Мадлен.

Но Киона никогда ни над кем не насмехалась. Она хотела, чтобы мир и счастье царили на всей земле и, особенно, в Валь-Жальбере – городке-призраке, который был так дорог сердцу ее Мины.