Текст книги "Сиротка. В ладонях судьбы"

Хозяйка дома медлила с ответом. Когда она наконец собралась что-то сказать, на помощь Шарлотте, сама того не подозревая, пришла Эрмина.

– А мне будет очень грустно вернуться на мельницу Уэлле: мое первое свидание с Тошаном произошло на лугу рядом с ней.

– Браво, Шарлотта! – пришла в восторг Лора. – Один из ангаров, тот, куда ведут рельсы, вполне подойдет. И подход к нему удобнее. Так, теперь волхвы! Акали будет Бальтазаром, поскольку у нее такая же смуглая кожа. В качестве дара у него было миро. Это такое благовонное масло. Луи будет Гаспаром, который преподносит в дар ладан. Мари-Нутте мы прицепим длинную белую бороду, и она станет Мельхиором – самым старшим из волхвов, который дарит Иисусу золото.

– А я, бабушка? – спросила Лоранс. – Это несправедливо, если для меня не найдется роли!

– Не волнуйся, вы с Кионой будете пастухами. Они тоже пришли поклониться Иисусу.

Девочки выглядели довольными. Счастливая Лора хлопнула в ладоши.

– Господи, как же я рада! Нужно будет сделать фотографии, Эрмина.

Молодая женщина одолжила свой фотоаппарат Овиду Лафлеру. Тем не менее она утвердительно кивнула, уверенная, что увидит своего друга-учителя до праздников. Она признала:

– Ты хорошо придумала, мама, это нас развлечет. Но ты мне так и не ответила. Кого ты пригласила?

Лора немного смутилась. Она встала рядом с Жослином, словно маленькая девочка, нуждающаяся в поддержке.

– Мадемуазель Андреа не может вернуться домой на рождественские праздники. Я предложила ей остаться здесь, с нами. Также я планирую позвать Жозефа: несчастный так плохо переносит свое вдовство.

– Сжалься, – простонал ее муж. – Только не Андреа Дамасс! Не понимаю, что удерживает ее вдали от родных. Уж точно не финансы, учитывая жалованье, которое ты ей платишь. А дети имеют право на каникулы!

– Но, Жосс, они будут отдыхать! Из Шикутими я также позвонила нашей дорогой Бадетте. Она постарается приехать, тем более что ей нужно переговорить с тобой, Эрмина, по поводу документов, которые ты ей отправила.

– Бадетта! Будет замечательно, если она сможет выбраться и провести с нами Рождество! Мама, ты гений!

Она порывисто обняла мать и шепнула ей на ухо:

– Я прощаю тебе то ужасное письмо, которое ты написала Овиду. Ты руководствовалась благими намерениями – теми самыми, которыми выстлана дорога в ад.

– Как я должна понимать твои последние слова?

– Никак, мама, это шутка!

Эрмина прошла в прихожую и взяла свое пальто и шапку. Ее настоящим домом теперь был «маленький рай», и ей не терпелось туда вернуться.

– Пойдемте, дети, – сказала она. – Бабушке и дедушке нужно отдохнуть после поездки.

Мадлен тоже оделась. Обе женщины вышли из дома в сопровождении Мукки, Акали и близняшек. Киона задержалась в гостиной, к великой радости Жослина. Он не уставал любоваться дочерью, считая ее обворожительной в одежде из оленьей шкуры, расшитой разноцветным бисером.

– Твои волосы становятся все длиннее, – заметил он, гладя ее короткие локоны, сияющие в свете люстры. – Ты похожа на ангелочка! Послушай, Лора! Киону можно одеть в костюм ангела, ангела Габриеля! Не очень хорошо переодевать ее в пастуха!

– Жосс, – возразила его жена, вытянувшись на софе, – я решила обойтись без ангела в моих яслях. Ты подумай, как сложно будет сделать крылья! Я не собираюсь ощипывать всех кур Жозефа.

– Я сам этим займусь. Не ощипыванием кур, конечно, а изготовлением крыльев. Моя дочь будет ангелом-провозвестником, и никем другим.

Шарлотта воспользовалась этим, чтобы ускользнуть в свою комнату. Она еще не оправилась от шока. Никогда еще девушка не испытывала такого острого страха, как несколько минут назад, когда Лора заговорила о мельнице Уэлле. «Слава Богу, я сумела ее переубедить! Людвигу пришлось бы перебираться в другое место, тогда как здесь он уже обустроился». Ей с трудом удалось успокоиться.

В дверь поскреблись. В комнату вошла Киона, оживленная и улыбающаяся. Одним прыжком она оказалась на кровати Шарлотты.

– Чуть не попались, – весело прошептала девочка.

– Это совсем не смешно, Киона. Только представь, как это серьезно! Если кто-то обнаружит Людвига, это будет трагедия для него и для меня.

– Но он пообещал не называть твоего имени, даже если его арестуют!

– Говори тише, прошу тебя. Киона, я хочу, чтобы ты забыла об этой истории и больше ею не занималась.

– Но я ведь правильно сделала, что помогла ему, правда? Он такой милый. Теперь-то ты узнала его получше?

– Да, этот молодой человек, он чуть старше меня, стал солдатом против своей воли! Сражения напугали его. Он признался мне, что плакал, закрыв глаза и молясь о том, чтобы никого не убить. Очень скоро он попал в плен, и его переправили в Канаду. Мне так жаль его! Похоже, в лагере с ним обращались как с собакой, потому что по ночам он звал свою мать. Я сделаю все возможное, чтобы носить ему еду всю зиму.

Шарлотта взволнованно замолчала. Киона взяла ее за руку.

– Не бойся, на мельнице он в безопасности.

– Надеюсь.

Они немного помолчали, находясь под впечатлением от этой ужасной тайны, которую разделяли вот уже несколько дней. Киона быстро поняла, что Шарлотта не выдала Людвига. Весь вечер после их ссоры возле дома на улице Сент-Анн девочка прислушивалась к малейшему шуму, ожидая услышать шаги на крыльце, но ничего не произошло. «Шарлотта пришла за мной после уроков и привела сюда, в свою комнату. Она вполголоса рассказала мне о своем решении. Теперь она сама будет носить еду Людвигу и переселит его на мельницу». Киона также узнала о выдумке Шарлотты по поводу кражи продуктов, которую она изложила Мирей и Эрмине. Теперь девочка спала спокойнее и больше не каталась на пони по вечерам.

– Ты пойдешь к нему сегодня вечером? – спросила Киона.

– Нет, у него есть все необходимое. Я не могу рисковать слишком часто. Самая большая проблема – это огонь. Сейчас еще не очень холодно, но, если температура опустится, он не выдержит.

– Ему нужно разжигать огонь ночью, когда все спят, а днем оставлять только угли. Мама всегда так делала. Раскаленные угли не дают дыма, но держат тепло.

– Хорошо, я ему об этом скажу, а теперь спускайся вниз, Киона. Это может вызвать подозрение: мы уже так долго болтаем наедине.

– Подозрение? Но почему? – возмутилась малышка. – Ну ладно, раз я тебе надоела, пойду.

Блеск ее янтарных глаз опровергал эти слова. Киона пользовалась полной свободой. Она ужинала то у своего отца, то у Эрмины. Жослин сам ввел это правило. Никто не смел чинить препятствий его младшей дочери.

И сейчас он снова подхватил ее на руки с последних ступенек лестницы.

– Девочка моя любимая, можешь остаться здесь сегодня вечером. А потом я провожу тебя до «маленького рая». Я хотел поговорить с тобой с глазу на глаз.

– Да, папа. Я тебя слушаю, – ответила она, подняв к нему свое красивое личико цвета дикого меда.

– Я очень сожалею, но мне пришлось отказаться от затеи подарить тебе пони на Рождество. Будет лучше дождаться весны. Сено стало дефицитом, нам едва его хватит для Базиля на зиму. Мне также привезут зерно для него. Но если заводить еще одно животное, могут возникнуть проблемы. Ты не расстраивайся – это дело времени.

– Я понимаю, папа, – заверила она, одарив отца одной из своих особенных улыбок. – Я подожду, и, даже если ты не сможешь купить мне пони весной, я тоже не расстроюсь. Я и так счастлива, что у меня такой добрый отец!

Жослин чуть не прослезился. Он сдержался, исполненный гордости, видя, какими достоинствами наделена его дочь.

– Ты и вправду ангел, – прошептал он, целуя ее в лоб.

Спрятавшись за застекленной дверью, отделяющей гостиную от коридора, Лора наблюдала за происходящим. Она раздраженно поджала губы.

«А как же Луи? – подумала она. – Жосс, за все время нашего пребывания в Шикутими ты ни разу не приласкал своего сына. Ты бранил его по пустякам, без конца отчитывал. Боже мой, неужели это мое наказание?»

Сердце ее сжалось. Похолодев, она отошла от двери.

Валь-Жальбер, вечер того же дня

Дом Шарденов погрузился в тишину. Затаив дыхание, Шарлотта на цыпочках вышла из своей комнаты, держа в руках обувь. Она осторожно двинулась вперед, прислушиваясь к малейшим звукам.

«Папа Жосс храпит, как обычно, – сказала она себе. – А мама Лора наверняка засунула себе в уши вату, чтобы уснуть. На первом этаже свет нигде не горит, путь свободен».

Она тепло оделась для своей ночной вылазки: шерстяные брюки, толстый свитер с воротником, непромокаемая куртка на меху. Теплая шапка закрывала лоб. Девушка медленно спустилась по лестнице, поскольку некоторые ступеньки скрипели. «Я выйду через кухонную подсобку: там можно бесшумно отодвинуть засов. Господи, только бы снег не прекращал идти, чтобы не было видно моих следов!»

Наконец она оказалась на улице, держа в руках керосиновую лампу Жослина, в которую залила керосин еще утром. Не отличаясь особой храбростью, Шарлотта легко пугалась, особенно ночью. Но чтобы вновь увидеть Людвига, она была готова пренебречь темнотой, ветром и собственными страхами. Быстро шагая к мельнице Уэлле, девушка сосредоточилась на мыслях о молодом немецком солдате. Так она чувствовала себя словно в защитном панцире, оставаясь безразличной к окружающему ее пейзажу.

«Когда он улыбается, на его правой щеке появляется ямочка. Всякий раз, заговаривая о своей матери, он начинает плакать. Фрау Бауэр… Фрау Герда Бауэр. Это для нее он носит свое второе имя Людвиг, тогда как его отец предпочитает первое – Хайнер. И у него такой необычный акцент! По сути, девушкам повезло больше: их не призывают насильно в армию, они могут пойти туда только добровольцами. Людвиг не хотел уезжать из своего городка. Он работал там столяром. Жил у своей матери, с маленькой сестренкой, которых пришлось внезапно покинуть. Я не могу видеть в нем врага, нет, не могу. Он такая же жертва войны, как Симон и Арман. Но он живой, и я должна ему помочь любой ценой».

Погруженная в свои мысли, видя перед собой только лицо Людвига, Шарлотта оступилась и провалилась в канаву, чуть не выронив лампу. Она тихо вскрикнула и не без труда выбралась из глубокого снега.

– Вот идиотка! – разозлилась девушка сама на себя.

В следующую секунду она уже забыла об этом инциденте. Темная масса старой мельницы возвышалась прямо перед ней. Сердце забилось так быстро, так сильно, что ей пришлось остановиться. «Господи, я сошла с ума! Видел бы меня сейчас мой брат или Мимина! С самого утра у меня только одно желание – пройти по этой дороге и вновь увидеть Людвига».

Пытаясь успокоиться, она заставила себя сделать глубокий вдох, затем преодолела последние метры. Мельница казалась пустой. Нигде не пробивался свет, не чувствовалось ни малейшего запаха дыма.

«А вдруг он ушел? – встревожилась Шарлотта. – Нет… Зачем ему уходить?»

Неожиданно рядом с ней возник силуэт. Кто-то коснулся ее руки.

– Шарлотта? Я видел, вы приходить, – медленно произнес молодой человек на ломаном французском. – Нет опасности выходить поздно?

– Нет, все в порядке, – прерывисто ответила девушка. – Все уже спят.

– Тогда пойдемте, – весело продолжил он. – Я хорошо устроиться!

Он повел ее в одно из помещений мельницы, над которым полностью сохранилась крыша. Девушка с удивлением обнаружила приятную обстановку и была в недоумении, как Людвигу удалось оживить столь мрачное место. Глинобитный пол был тщательно выметен, в нише стены горел огарок свечи. В углу, на грубом матрасе из старой соломы, было расстелено одеяло. В железном тазу пламенели угли. Консервы и банки выстроились вдоль стены.

– Мой канадский дом! – с беззвучным смехом бросил он. – Я еще раз говорить вам спасибо, Шарлотта. Такая красивая Шарлотта!

Покраснев от смущения, но все же чувствуя себя польщенной, девушка не осмеливалась ни принять комплимент, ни возразить. Она отдавала себе отчет в том, что находится наедине с парнем своего возраста ночью, на окраине городка. Все эти неподобающие обстоятельства относили ее к разряду распутниц.

– Я принесла вам сигареты, – сказала она, не глядя на него. – И шоколад. Я купила это две недели назад в Робервале. Я очень рада, что могу что-то сделать для вас. У меня еще есть немного хлеба, я взяла его после семейного ужина. Дети часто небрежно с ним обращаются.

Людвиг взял пачку американских сигарет и плитку шоколада. Он не скрывал своего восторга.

– Спасибо, Шарлотта, вы такая добрая, очень!

– Вы не мерзнете? – забеспокоилась она.

– Нет, все хорошо!

– Да, здесь неплохо, но я принесу вам еще одеяла и старое пальто своего брата. Мой брат очень большой и сильный!

Шарлотта изобразила гиганта, показав руками его размеры. Людвиг рассмеялся, чем подчеркнул свое обаяние и молодость.

– Мне нужно идти, – сказала она, взволнованная красотой своего подопечного.

– Не сейчас, вы курить сигарету со мной.

– Хорошо, но потом я уйду, – выдохнула она, радуясь, что может задержаться.

Он предложил ей присесть на импровизированное сиденье – обрубок бревна средних размеров.

– Мой стол, – уточнил он.

Она осторожно села, уступив настойчивому желанию отвлечься, перестать думать о необычности ситуации. Молодые люди принялись болтать, несмотря на возникающие сложности из-за плохого знания Людвигом французского языка, а также из-за привычки Шарлотты говорить слишком быстро. И все же они понимали друг друга, прилагая к этому взаимные усилия в виде жестов.

– Время будет тянуться для вас медленно, так как вы один с утра до вечера, – подвела она итог, вставая. – Я могу принести вам книги.

– Лучше не книги, а нож, – ответил он. – Чтобы сделать подарок вам, фройлен Шарлотта!

– Хорошо, нож, но только небольшой.

Людвиг согласно кивнул. Девушка встряхнула своими черными кудрями, перед тем как надеть шапочку и шарф.

– До свидания. Быть очень осторожны. Днем не приходить никогда!

Он не сводил с нее глаз, плененный ее очаровательным лицом, волнистыми волосами, живым взглядом темных глаз. В его уединении беглеца она была лучезарным воплощением женственности и сострадания. Их лица оказались в опасной близости. «Я бы хотела, чтобы он поцеловал меня, – подумала Шарлотта. – Нет, об этом не может быть и речи, он не должен этого делать, нет!»

Она осторожно отступила на шаг, он сделал то же самое. Но их юные тела, лишенные удовольствия, переполненные молодыми соками, вздрагивали от одинакового желания.

– Ну все, я пошла! Если получится, приду завтра или послезавтра вечером.

– Я вас всегда жду, – ответил он.

Имел ли он в виду только то, что сказал? Шарлотта не была в этом уверена. Она нерешительно посмотрела ему в глаза. Вот уже несколько лет она мечтала о настоящем поцелуе, который скрепляет любовное желание. Девушка застыла на месте, ей вдруг захотелось плакать. Если бы Людвиг сказал что-нибудь сейчас или хотя бы просто улыбнулся, она смогла бы выйти и спокойно вернуться домой. Но он смотрел на Шарлотту с таким восхищением, что внутри у нее что-то дрогнуло.

– Я приду завтра, – бросила она. – Да, завтра!

Она не смогла бы объяснить, что толкнуло ее вперед. Какая-то странная сила, внутренняя уверенность, что у нее нет выбора. Словно во сне, она прижалась губами к губам молодого человека. Тот вздрогнул от неожиданности, но не отказался от такого восхитительного подарка. В течение нескольких бесконечных секунд их робкие губы привыкали друг к другу. Это была легкая игра с едва уловимой дерзостью. Потом, опьяненные, они полностью отдались своим ощущениям. Людвиг просунул язык между зубами Шарлотты, которая ответила на его возбуждающий призыв. Они целовались не в силах остановиться, держась за руки и даже не замечая этого.

Где-то вдалеке послышался лай собак. Вернувшись на землю, Шарлотта отпрянула.

– Господи, мне надо идти! – простонала она. – Возможно, это меня ищут.

– Да, уходить, быстро! – обеспокоенно воскликнул Людвиг.

Девушка бросилась на улицу, забыв про керосиновую лампу. Небо расчистилось, и ее следы было прекрасно видно. Испуганная, еле сдерживая слезы, она побежала по тому же маршруту, придумывая на ходу, что сказать, если обнаружится ее отсутствие.

Поравнявшись с загоном для собак Тошана, она заметила, как в сторону леса метнулась серая тень. Вот что вызвало беспокойство своры! «Лисица, волчонок или заяц? – запыхавшись, предположила она. – По крайней мере, если папа Жосс проснулся, у меня будет объяснение. Я скажу ему, что вышла угомонить собак».

Однако в доме все спали. За задернутыми шторами не было видно ни огонька. Наконец Шарлотта ввалилась в свою комнату и рухнула на кровать. И только тогда она смогла в мельчайших подробностях вспомнить этот потрясающий поцелуй, которым они обменялись с Людвигом в развалинах мельницы Уэлле, пережить его заново, дорожа им, словно сокровищем. Это был ее первый поцелуй любви!

Валь-Жальбер, следующее утро

Лора барабанила в дверь Шарлотты, удивленная, что ее не было за завтраком. Та встала и, толком не проснувшись, повернула ключ в замке.

– Что за манеры! С каких это пор ты запираешься на ключ и спишь одетая? Ты что, куда-то ходила утром?

– М-м-м… Да, мама Лора, около четырех утра. Собаки устроили такой шум! Я видела, как от дома отбежал какой-то зверек.

– Мы никогда не узнаем, кто это был. Опять намело снегу, наверное, в последние часы ночи. Нас засыпало по самую макушку!

– Как хорошо!

– Хорошо? Да лучше бы это произошло после праздников. Онезиму придется несколько раз проехать по улице Сен-Жорж, чтобы проложить нам дорогу до завода. Ты что, забыла про мои живые ясли?

– Нет, конечно. Прости, я еще не проснулась.

– Там остался чай. Поторопись, сегодня начинаем шить костюмы. Для нашего представления!

Шарлотта с улыбкой кивнула. Лора, стуча каблуками, вышла в коридор. Оставшись одна, девушка сняла шерстяной свитер и брюки. Затем она провела пальцами по губам, которые показались ей более сочными и мягкими. «Мне не приснилось, мы поцеловались!» – восторженно подумала она.

Ее тело тоже казалось ей другим. По нему пробегала дрожь, на сердце накатывали волны радости. Томная, опьяненная счастьем, она легла поперек кровати. «Как это должно быть приятно – заниматься любовью! Принадлежать мужчине, которого хочешь, отдаться ему… Его поцелуй с языком уже был потрясающим, представляю, каким бывает остальное…» Она положила ладони на живот, туда, где из-под атласных трусиков выглядывали черные курчавые волоски. Прерывисто дыша, она представила себе, как мужской пенис проникает в глубь ее тела… «Я девственница, но мне кажется, я знаю, какие при этом возникают ощущения. Я достаточно долго была одна, лишая себя этого удовольствия. Мне плевать на всех, и, если Людвиг попросит меня, я это сделаю, да, да! Еще неделю назад я даже не подозревала о его существовании, а теперь он стал мне так близок, и я думаю только о нем! Он прекрасен, нежен, обаятелен и, по крайней мере, интересуется мною. Он говорит, что я красивая!»

– Шарлотта! – раздался голос за дверью. – Ты что, заболела? Мадам прислала тебя поторопить.

Это была Мирей. Девушка раздраженно крикнула, что сейчас приведет себя в порядок и спустится.

Но она еще некоторое время нежилась в постели, погрузившись в мечты. Но ее мысли были не только любовного характера: она также обдумывала, как доставить Людвигу одеяла и простыни. Взять это из сундуков на чердаке не составляло труда, но гораздо сложнее было донести объемные пакеты, не привлекая внимания. Что касается еды, Шарлотта наловчилась таскать ее незаметно, в отличие от Кионы, потому что брала понемногу.

– У меня нет выбора, буду ходить к нему только ночью, – решила она.

Фонтанируя идеями, девушка вошла в кухню полчаса спустя. Экономка бросила на нее подозрительный взгляд.

– Если будешь лентяйничать, мадам потеряет терпение.

– Всего один раз поспала подольше! – возразила девушка, наливая себе чаю.

– Ты одна бездельничаешь! Дети на уроке математики, мадам уже начертила выкройку для туники Мельхиора, а я вылущила три фунта гороха.

– А папа Жосс что делает?

– Месье пошел навестить беднягу Жозефа.

С тех пор как их сосед овдовел и потерял двух сыновей на войне, она говорила о нем только с добавлением жалостливого эпитета. Это было либо «несчастный Жозеф», либо «бедняга Жозеф», или еще «месье Жозеф, обезумевший от горя». Отрезая себе кусок хлеба, который она намеревалась намазать вареньем, Шарлотта сочувственно кивнула:

– Попробуй-ка лучше английские бисквиты, которые мадам раздобыла в Шикутими. Целую коробку!

– Я уже съела три, Мирей. Они восхитительны!

Девушка невинно улыбнулась. Бисквиты были спрятаны в кармане ее юбки. Людвигу будет чем полакомиться.

В это время в сотне метров от них, под крышей дома Маруа, Жослин и Жозеф беседовали за рюмочкой хереса. Мужчин связывала крепкая дружба, которая обычно проявлялась вдали от женских глаз. Они радовались, что могут разговаривать спокойно, не опасаясь порицаний, если вдруг их слова выйдут за рамки приличия.

– Утром столько снегу навалило, – заметил бывший рабочий. – Еще одна зима… Как ее пережить?

– Вы совсем пали духом, – пожурил его Жослин. – Как ваша спина, нога? Я пришел вас проведать, узнав, что вы практически не можете двигаться.

– Ну, это слишком сильно сказано! Осенью было много дождей. Должно быть, у меня ревматизм. Но я очень рад, что вы вернулись. Вы так долго пробыли в Шикутими!

– У моей супруги свои капризы. Я не имею права голоса, ведь это она владеет состоянием, я-то беден!

– У вас хотя бы есть жена. К тому же богатая, да еще и красивая. Не сочтите за бестактность, но Лора – настоящая красавица, мой дорогой Жослин!

– Согласен с вами, – ответил польщенный собеседник. – Но скажите, Жо, что мешает вам снова жениться?

– Эх! Да кому нужен такой старый ворчун, как я, да еще с десятилетней дочкой? Однако я об этом подумываю, да-да, подумываю!

Жозеф замолчал, набил трубку табаком и раскурил ее. Он сидел, опустив голову, не решаясь приступить к волнующей его теме. Жослин, умиротворенно скрестив руки на животе, смотрел в окно, за которым шел сильный снег.

– Я кое-кого присмотрел, – отважился рабочий. – Но хотел бы услышать ваше мнение.

– Вот как! – засмеялся Жослин. – Вы все ходите вокруг да около, старина. Это дама из Роберваля, тоже вдова? Погодите, сейчас вспомню ее имя, она ваша ровесница…

– Не утруждайтесь напрасно, она живет здесь, в Валь-Жальбере! Я потерял сон из-за нее.

– Здесь?! Вы шутите! Я не знаю здесь незамужних женщин!

– Мадемуазель Андреа, – почти робко произнес Жозеф. – Только не смейтесь надо мной, ладно? Это серьезная, образованная особа, которая хорошо относится к Мари. Вчера они вместе поменяли у нас шторы. Я разрешил им порыться в бельевом шкафу моей Бетти.

– Андреа Дамасс! – удивился Жослин. – Господи, но она же младше вас на двадцать лет! И она отвратительна! Не хочу вас расстраивать, Жо, но, насколько я понял, она старая дева.

Жозеф не обиделся. Он выпил вторую рюмку хереса, а затем и третью. Язык его развязался.

– Жослин, мы одни, поговорим как мужчина с мужчиной. У Андреа Дамасс самая красивая грудь, какую я когда-либо видел! И задница умопомрачительная! Так что все зависит от того, что нам нравится в женщине. Ваша немного худовата, на мой вкус, Бетти тоже не отличалась пышными формами. А я при одной только мысли о том, что коснусь груди Андреа, теряю рассудок.

Чувствуя себя несколько неловко, но в то же время забавляясь ситуацией, Жослин ограничился недовольной гримасой. Разгоряченный хересом, он попытался представить учительницу обнаженной. Это ему не удалось, поскольку он ежедневно видел ее в блузке с высоким воротником и достаточно широкой юбке. То, что оставалось на виду – некрасивое лицо и толстые лодыжки, – его совершенно не вдохновляло.

– А что она? – поинтересовался он. – Думаете, она что-то к вам чувствует?

– Не знаю, – признался Жозеф. – Но как-то утром я ощутил ее волнение, когда помогал нести коробку с книгами на вашем крыльце. Мой локоть коснулся ее руки, и она покраснела. Это ведь что-то значит, правда?

– Это значит, что она закончит жизнь в монастыре, – пошутил Жослин. – Ни один мужчина не касался ее до вас. Разумеется, она разволновалась! Я циничен, дружище Жо, но это для вашего же блага. Не привязывайтесь к этой неприступной и властной женщине!

– Я хочу, чтобы она оказалась в моей постели, Жосс, – отрезал захмелевший рабочий. – А для этого мне нужно на ней жениться. И если она согласится, это будет достойная мать для моей дочери. Если бы вы могли представить меня в выгодном свете за ужином, сказать ей, что я честный и порядочный, умею зарабатывать на жизнь… Но как бы мимоходом, чтобы она не догадалась о моих чувствах.

– О ваших чувствах к ее округлостям, – прыснул со смеху его друг. – Хорошо, раз вы так этого хотите, я стану сводником.

Жозеф почесал бороду и заявил:

– Я женюсь на ней в апреле, если она согласится.

Жослин распрощался с ним, уверенный, что этой свадьбы никогда не будет. Тем не менее, сочувствуя одиночеству своего соседа, он не стал ему этого говорить.

Валь-Жальбер, суббота, 19 декабря 1942 года

Всю неделю шел снег, и безмятежный хоровод пушистых хлопьев умиротворяюще действовал на некоторых обитателей городка-призрака. Стоя у окна, Эрмина говорила себе, что этот мягкий снег без сильных морозов и бурь призван украсить пейзаж, знакомый ей до мельчайших деталей. Белые, блестящие сугробы скрыли развороченные крыши и сломанные изгороди, придав Валь-Жальберу почти его прежний облик. Не хватало лишь струек дыма, поднимающихся из труб, а также света ламп за оконными занавесками.

Мадлен сидела над шитьем, напевая медленную и монотонную индейскую песню. Рядом с ней орудовала иголкой Акали. Мукки, его сестры и Шарлотта отправились в Роберваль в грузовике Онезима Лапуэнта, всегда готового оказать услугу.

Эрмина судорожно скрестила пальцы. Она пыталась справиться с нервозностью и нетерпением. Сегодня был последний день, когда она еще могла надеяться на визит Овида. «Завтра, в воскресенье, он уезжает с матерью к одной из своих сестер в Сен-Станислас на все праздники. Я должна его увидеть, поговорить с ним. Я не хочу, чтобы дети почувствовали, как я волнуюсь за Тошана. От него давно нет известий, и только один Овид может меня успокоить».

Из ее груди вырвался вздох. Мадлен подняла лицо от своего шитья.

– Мина, что с тобой?

– Просто немного скучно, вот и все, – солгала она.

– Ты хотела повторить рождественские псалмы, которые будешь петь у живых яслей. Мадам Лора сделала свой выбор. Я с удовольствием тебя послушаю, уверена, что и Акали понравится.

У Эрмины не было никакого желания петь. Это началось после отъезда мужа в Европу. Она выполнила условия контракта с Капитолием, выступив в двух опереттах, но у нее было странное ощущение, что она утратила страсть к пению. «Настоящий год траура, – подумала она. – Неужели я одна об этом помню? Арман, Тала, Симон… Может, и Тошан тоже погиб где-то на чужбине. А я должна петь…»

– Открой хотя бы письмо от месье Дюплесси, – укоризненно сказала Мадлен. – Еще летом ты беспокоилась о его судьбе, а сейчас, когда он написал тебе, ты лишь бросила взгляд на конверт.

– Наверняка он прислал мне свои поздравления. Я была разочарована, прочитав его имя на конверте. Всей душой я надеялась, что это письмо от Тошана. Но нет!

Она прошлась по комнате, которая служила кухней и столовой. Прилегающей к ней маленькой гостиной редко пользовались, но печка в ней была растоплена. Мадлен сушила там белье, которое впоследствии тщательно утюжила.

Акали незаметно наблюдала за Эрминой. Для нее она была незаурядной личностью. Сегодня, одетая в черные брюки и шерстяной розовый пуловер, со светлыми волосами, собранными в пучок, она казалась маленькой индианке одной из тех красивых женщин, которых та видела в модных журналах у Лоры.

– И все-таки прочти это письмо, – настаивала Мадлен. – И напиши ответ месье Дюплесси. Хоть займешь себя до приезда Овида.

– О, перестань! – проворчала Эрмина.

Но она все же решила распечатать конверт, который пересек океан и добрался до Валь-Жальбера. В нем действительно оказалась почтовая открытка с изображением зимнего пейзажа, украшенного фальшивым инеем. Она с вызовом прочла текст вслух:

– «Мой дорогой Соловей! Могу сказать Вам только одно: Париж Вас ждет! Я заполучил для Вас контракт, не во Дворце Гарнье[48]48
  Еще одно название Парижской оперы, данное в честь ее архитектора Шарля Гарнье. (Примеч. авт.)


[Закрыть], конечно, в более скромном зале. Мои соотечественники будут счастливы наконец-то Вас услышать! Я вышлю Вам авиабилет. Вылет из Нью-Йорка. Вы не сможете мне в этом отказать! К тому же это в Ваших же интересах – как профессиональных, так и личных. Надеюсь, Вы меня понимаете! Искренне Ваш, Октав».

Помолчав немного, Эрмина воскликнула:

– Да он совсем с ума сошел! Мне ехать в Париж! Да никогда! Какая глупость! Ты слышала, Мадлен, Октав потерял голову! Париж оккупирован! Не может быть и речи о том, чтобы я там пела, и уж тем более летела на самолете! Гражданские рейсы так ненадежны, постоянно происходят аварии. И потом, это очень дорого. Вот видишь, я была права, что не торопилась распечатывать этот конверт.

Снаружи послышалось конское ржание. Накинув куртку, Эрмина выскочила из дому. Овид слезал с лошади. Она бросилась к нему, по щиколотки увязая в снегу.

– Наконец-то вы приехали! – запыхавшись, сказала она. – Я так боялась, что больше вас не увижу! Овид, мне так плохо, помогите мне снова, помогайте мне всегда! Она прижалась к нему, не заботясь о приличиях. На нем были тяжелая кожаная куртка, рукавицы, кепка и шарф. Но Эрмина видела лишь взгляд его изумрудных глаз и взволнованную улыбку.

– Успокойтесь, – прошептал он, легонько ее отстраняя. – Мне очень жаль, моя дорогая подруга, но, если нас кто-нибудь увидит, ваша репутация пропала.

Молодая женщина взяла поводья и повела лошадь к сараю. Стиснув зубы, еле сдерживая слезы, она снова была готова все послать к черту, включая свою пресловутую репутацию и любовь к Тошану. Учитель последовал за ней и закрыл тяжелую дверь сарая. Внутри царил полумрак, но Эрмина, казалось, освещала его своими светлыми волосами и молочно-белой кожей.

– Овид, обнимите меня! – взмолилась она. – День за днем я делаю нечеловеческие усилия, но я совершенно потеряна. Мне больше не хочется ни петь, ни готовить – мне ничего не хочется, кроме как быть рядом с вами. Молчание моего мужа рождает во мне ужасное ощущение, что я уже вдова.

Он распахнул свою куртку и мягко притянул ее к груди. Она скользнула руками по его худощавому торсу и потерлась щекой о его щеку.

– Эрмина, в ближайшем будущем я больше не смогу утешать вас по-своему ни здесь, ни где-либо еще. Обещаю, я останусь вашим другом, но я решил снова жениться.

– Как? – изумленно воскликнула она, отшатнувшись. – И почему? Вы тоже хотите меня бросить?

– Нет, вовсе нет, – заверил он. – Но то, что тогда произошло у меня в конюшне, больше не должно повториться. Если бы вы были свободны, я бы на вас женился. Мне очень нравится ваше общество, я даже счастлив всякий раз, когда приезжаю в Валь-Жальбер, но я хочу установить между нами крепкую, непреодолимую преграду. Я много думал и пришел к такому выводу. Я должен жениться. Помолвка намечена на Новый год.