Текст книги "Сиротка. В ладонях судьбы"

– Так значит, вы меня не любите! – бросила она. – Все ваши громкие заявление ничего не стоят.

Чувствуя себя уничтоженной, Эрмина отошла к лошади. Сраженная новостью, женщина дрожала всем телом. Овид не сводил с нее глаз. Сейчас она казалась ему особенно красивой за счет этой слабости, исходящей от нее.

– И кто это? – холодно спросила она. – Вы проповедовали преимущества холостяцкой жизни, свободы… и вдруг находите родственную душу, свою судьбу!

– Это образованная девушка, разделяющая мои идеи. Я давно ее знаю. Она подруга моей сестры, тоже вдова и мама шестилетнего мальчика. Неужели вы меня ревнуете?

В ответ Овид услышал лишь сдавленное рыдание. Эрмина плакала, прислонившись к перегородке. Она молча смотрела на него с таким потерянным и отчаявшимся видом, что он рассердился.

– Но что я могу сделать для вас, в конце концов? – воскликнул он. – Мне нужен этот брак, чтобы обрести покой, научиться любить свою жену. Разве вы согласитесь на развод? Нет! Никто не разводится с солдатом, сражающимся вдали от родины! Или, может быть, вы любите меня больше своего мужа? Нет, я так не думаю. И если однажды я смогу на вас жениться, это будет означать, что красавец метис, ваш Тошан, мертв. Какая роль мне достанется в этом случае? Держать в объятиях Эрмину, убитую этой потерей, спать рядом с ней, когда ее душа, сердце и тело будут без конца звать того, кого она любила, единственного мужчину на свете! Я уверяю вас, как только объявится ваш муж, вы навсегда забудете обо мне. Да признайтесь же в этом! Я всего лишь запасное колесо, спасательный круг, за который вы ухватились.

Он бросился к ней и встряхнул ее за плечи.

– Эрмина, это ультиматум! Если мое намерение жениться так вас ранит, скажите об этом прямо. Мы станем любовниками, а когда Тошан вернется, вы разведетесь.

Она принялась вырываться, сбитая с толку и разозлившаяся в свою очередь.

– Нет, я люблю его, разумеется, я люблю только его! – закричала она, рыдая в голос. – Но я завидую этой девушке, о которой вы говорите, потому что у нее будет настоящая семья, мужчина рядом ночью и днем, кто-то замечательный, нежный и забавный. Вы будете принадлежать ей, Овид, и перестанете приезжать сюда.

Он отпустил молодую женщину, в замешательстве глядя на нее.

– И все же я приеду. Наша дружба дорога мне, даже необходима. Жениться для меня также лучший способ не потерять вас навсегда, Эрмина. Если бы я поддался желанию, которое вы у меня вызываете, любви, которую я испытываю к вам, заранее зная, что она обречена, это разлучило бы нас. Поэтому перестаньте плакать! Лучше пойдемте в тепло и выпьем чаю.

– У меня и так не было желания праздновать Рождество. Из-за вас этот праздник станет и вовсе невыносимым. Вам необязательно было говорить о своей женитьбе именно сейчас. Вы жестокий, безжалостный человек! Мысль о том, что вы меня любите, хотя и напрасно, что я дорога вам… была для меня утешением.

– И после этого я – жестокий, – насмешливо сказал Лафлер.

– Вы разочаровали меня, Овид. Будет ли счастлива с вами ваша жена, если, как вы утверждаете, вы все еще меня любите и желаете?

– Полагаю, да! Она хочет того же, что и вы: стабильной семьи, отца для своего сына, мужчину в своей постели.

Эрмине захотелось дать ему пощечину. Но он был прав. Внезапно она сдалась, осознав очевидное. Овид только что освободил ее от гнетущих сомнений. Никто не сможет занять место Тошана. В эту же самую секунду она поняла, что поедет в Париж. Пересечь океан, приземлиться в Европе значило приблизиться к своему любимому и единственному, которого унес от нее суровый ветер войны.

– Идемте, дорогой друг. Мадлен, должно быть, уже приготовила чай. Надеюсь, вы не забыли привезти мне мой фотоаппарат?

– Конечно нет, – ответил Овид тем же бесстрастным тоном.

Она пошла перед ним, легкая и грациозная. Ему захотелось схватить ее за талию и овладеть ею, сделать своей прямо здесь, на земляном полу, но он понимал, что это бессмысленно. Интуиция подсказывала ему, что Эрмина только что ускользнула от него навсегда.

В грузовике своего брата, в километре от «маленького рая», Шарлотта предавалась мечтам, безразличная к тряске и радостным крикам Мукки и близняшек, сидевших сзади. В машине возникла поломка двигателя, когда они еще не доехали до Роберваля, и это задержало их.

Закрыв глаза, Шарлотта заново переживала каждую минуту своих визитов на мельницу Уэлле. Снег стал ее сообщником, заметая следы, которые она оставляла ночью. «Я ходила туда во вторник вечером, в четверг вечером и вчера тоже. Мне удалось отнести ему два одеяла, постельное белье и мольтоновое покрывало. А еще бисквиты, свежий хлеб и горячий кофе! Господи, как же он был счастлив, когда пил кофе! Мирей задвинула в глубину шкафа термос, слишком маленький на ее вкус, а мне он очень даже пригодился. Людвиг был так удивлен!»

– Шарлотта, ты спишь? – крикнул Онезим. – Могла бы и поболтать немного со своим братом. Я не так часто тебя вижу.

– Извини, – ответила она, открывая глаза. – У меня от запаха бензина разболелась голова.

– Машина без бензина не поедет. И тебе повезло, что я еще могу его раздобыть! Правительство твердит, что бензин нужно экономить, но вам с мадам Лорой всегда нужно куда-то ехать – то в Роберваль, то в Шамбор.

Шарлотта вздохнула, коснувшись рукой лба. Онезим не стал настаивать.

«Да, я пойду к нему сегодня вечером, потому что я хочу, чтобы он снова поцеловал меня. Как же это приятно – целоваться в губы!» – думала она, порозовев от удовольствия.

Они оба были робкими новичками в любви, поэтому подходили к этому серьезно. Людвиг встречал Шарлотту с широкой улыбкой, которая наполняла ее счастьем, но поцелуй они оставляли на момент прощания. До этого они ограничивались разговорами, но это уже было не так увлекательно. «Как только я встаю, чтобы пойти домой, он начинает нервничать, пожирая меня глазами. Но не решается сделать первый шаг. Я сама подхожу к нему. О! Я люблю его! Как же я люблю его!»

Внезапно Онезим засигналил, к великой радости Мукки, который обожал этот звук, казавшийся Шарлотте очень неприятным. Мальчик ухватился за спинку переднего сиденья.

– Что, лось выбежал? – спросил он, вглядываясь в засыпанную снегом дорогу, идущую вдоль озера.

– Нет! Просто хочу разбудить свою сестру. Она без конца вздыхает как влюбленная барышня.

Мари-Нутта и Лоранс расхохотались. Оскорбленная, Шарлотта выпрямилась.

– Вовсе я не спала! У меня болит голова, а вы устроили тут галдеж. А ты, Онезим, постыдился бы говорить такие вещи при детях.

– Не сердись, Лолотта, – попросил Мукки, поддразнивая ее.

– Еще раз так меня назовешь, и поедем обратно домой, – пригрозила она. – Твоей бабушке нужны нитки, ленты и голубая материя. Если я скажу ей, что ты вел себя плохо и что я не купила всего этого из-за тебя, ты будешь наказан.

Мукки наклонился вперед и чмокнул ее в щеку.

– Прости, – шепнул он ей на ухо.

– Маленькое чудовище, – со смехом ответила девушка.

Шарлотта была слишком счастлива, чтобы притворяться сердитой. Еще никогда она не ждала Рождества с таким волнением и восторгом. Черные моменты ее прошлого ушли в небытие.

Валь-Жальбер, воскресенье, 20 декабря 1942 года

За всю жизнь Лора никогда столько не шила. Она горько пожалела о том, что в свое время не купила швейную машинку, несмотря на настойчивые просьбы Мирей, утверждавшей, что любая уважающая себя хозяйка должна иметь в доме это чудесное приспособление.

– Вы покупаете готовую одежду даже детям, – говорила экономка, когда они заводили разговор на эту тему.

– Было бы глупо с моей стороны не пользоваться моим состоянием! Я и так много шила в детстве. Мне постоянно приходилось штопать простыни своим братьям…

Сейчас же, когда она угодила в ловушку своей честолюбивой затеи с живыми яслями, ее пальцы то и дело немели и ей приходилось откладывать иголку в сторону и разминать их. Каждый вносил свою лепту в подготовку к празднику, но лишь одна Мадлен была достаточно умелой, чтобы помогать ей шить костюмы для представления.

– Я бы с удовольствием помогла вам, – сетовала экономка, видя, как ее хозяйка сидит, склонившись над шитьем в то время, когда обычно отдыхала после обеда. – Но мне совершенно некогда с этой готовкой и уборкой.

– Ничего страшного, Мирей, я успею закончить в срок.

Шарлотта и Эрмина отправились благоустраивать ангар завода, опять-таки с помощью Онезима и его незаменимого грузовика, приспособленного для передвижения по снегу. Они взяли с собой различные принадлежности: старые шторы темно-синего цвета, которые закроют кирпичные стены и железную крышу, а также большое количество соломы, чтобы застелить пол.

Жослин решил организовать репетицию. Все юные актеры должны были собраться в своих костюмах в бывшей детской, которая теперь стала комнатой Луи. Мадлен поднялась наверх, чтобы помочь детям облачиться в наряды, потому что некоторые их детали были лишь наметаны и с ними следовало обращаться осторожно.

– Наверху все забавляются, – проворчала Лора, прислушиваясь.

С верхнего этажа доносились смех и крики. Раздраженная сложной работой, которую сейчас выполняла, хозяйка дома вздохнула, подняла голову и сняла очки. И только тогда она заметила Киону, стоявшую возле ее кресла.

– А, ты здесь! – удивленно воскликнула она, почувствовав себя неловко.

Девочка старалась ее избегать, что вполне устраивало Лору.

– Почему ты не вместе с другими?

Киона не ответила, но в ее янтарных глазах загорелся веселый огонек.

– Ах да, я поняла! – продолжила Лора. – Я еще не закончила твой костюм ангела! А ведь я начала его еще вчера утром. Мне недоставало лент и голубой материи. Понимаешь, я хочу, чтобы костюм получился красивым. Твой отец вложил столько труда, чтобы сделать крылья!

Это было еще мягко сказано. Жослин, не отличавшийся особым мастерством, умудрился соорудить довольно красивые крылья, изогнув железную проволоку и обклеив ее упаковочной бумагой. За неимением перьев он посоветовал Лоре натянуть на этот каркас какую-нибудь блестящую ткань.

– Я тороплюсь, как могу, – добавила она, взглянув на неподвижно застывшую девочку.

В спешке она уколола себе палец. Выступила капелька крови и испачкала прозрачную ткань цвета лазури.

– Черт! – вполголоса выругалась Лора. По ее щекам потекли крупные слезы.

– Не плачь, – попросила Киона. – Тебе больно?

– Немного, но дело не в этом. Я изо всех сил стараюсь над твоим костюмом, иначе твой отец решит, что я нарочно его испортила. С этой тканью очень трудно работать, поверь мне, она выскальзывает у меня из рук. А теперь я еще ее и испачкала!

– Не волнуйся, заметно не будет, – заверила ее девочка. – Смотри, это как раз в том месте, где крылья крепятся к моей спине. Знаешь, Лора, я бы с удовольствием переоделась в пастуха. Тебе было бы намного легче.

– О да! – согласилась та. – И намного практичнее. Я решила, что будет двое пастухов – Лоранс и ты, поскольку это позволяло укрыть вас под широкими плащами из фетра. Ты же замерзнешь в своем костюме! Жосс не подумал об этой детали. А ведь он знал, что я буду вынуждена организовать представление на улице или в каком-нибудь неотапливаемом помещении. Но мы с Эрминой нашли решение. Ты наденешь под платье тонкий шерстяной жилет.

Она говорила быстро, убедительным тоном, в то время как по ее лицу подолжали струиться слезы. Киона вынула свой носовой платок, ситцевый, с кружевами, и осторожно промокнула лицо Лоры.

– Не расстраивайся, – прошептала девочка. – Это будет очень красиво: рождественская ночь, ясли, песни… Ты забыла про младенца Иисуса в пеленках. Лоранс даст тебе свою куклу. Мадлен завернет ее в белую шаль.

– Бог мой, ты права, о чем я только думала!

С этими словами Лора взглянула на Киону, чего обычно никогда не делала. Она с удивлением увидела ее мягкие черты, напомнившие ей лицо Эрмины, красиво очерченные губы, тонкий нос, медовый цвет лица и большие таинственные глаза с золотистым отблеском. Короткие светлые кудряшки теплого оттенка придавали ей облик ангела, но этот ангел совершенно не походил на тех, что обычно рисовали на картинах. Он был не розовым и пухлым, а светящимся и очень серьезным. Впервые Лора вдруг до конца осознала родственные узы, связывавшие Киону с Эрминой и, возможно, с Луи. «Как я могла ее ненавидеть, проклинать, желать, чтобы она исчезла навсегда?» – ужаснулась женщина.

– Прости, – прошептала она, подчиняясь спонтанному порыву. – Прости меня, Киона! Ты еще так юна и так много страдала! Должно быть, ты считала меня злой и черствой.

– Да, часто, – ответила девочка, не считая нужным лгать. – Но ты была рассержена, а я знаю, что это такое. Я тоже могу быть злой, когда сержусь. Я очень люблю тебя, Лора, несмотря ни на что.

Киона подкрепила эти слова широкой доверчивой улыбкой, безмятежной и полной нежности. Потрясенная, Лора погладила ее по волосам, затем робко поцеловала в лоб.

– Дорогая моя девочка, тебе больше не нужно меня бояться, – тихо сказала она. – Я счастлива, что ты встречаешь с нами Рождество, действительно счастлива.

Лора снова вернулась к своему шитью. Она чувствовала себя намного лучше, словно очистилась от грехов. Киона вприпрыжку побежала к лестнице, такая легкая, что могла бы взлететь, с крыльями или без них.

Глава 13
Рождество Шарлотты

Валь-Жальбер, четверг, 24 декабря 1942 года

Все было готово. Стараясь справиться с волнением и страхом, Лора затаила дыхание. Она считала, что ее живые ясли удались на славу, но все же опасалась мнения своих гостей и важных лиц, которых она пригласила на представление. Она мысленно пересчитала тех, кто в эту секунду должен был подниматься по улице Сен-Жорж в сторону завода.

«Месье мэр с супругой, почтальон, Онезим со своим семейством, мадемуазель Дамасс, Мирей, Жозеф Маруа и Бадетта – милая Бадетта, которая сумела выбраться к нам!»

Приезд журналистки усиливал атмосферу праздника. Особенно радовалась Эрмина, поскольку она рассчитывала задать ей множество вопросов о Франции, ее родине. Эрмина планировала отправиться в Париж к назначенной ее импресарио дате. Это не было ни капризом, ни даже соблазном спеть на маленькой сцене. Она смогла связаться с Октавом Дюплесси по телефону, и тот дал ей понять, что у него есть веские причины требовать ее присутствия в столице и что это связано с ее мужем.

– Вы увидитесь во Франции с дорогим вам человеком, Эрмина! – убедительным тоном сказал он. – Иначе я не стал бы просить вас отправляться в такой далекий путь.

– Вы говорите о Тошане? – воскликнула она.

– Разумеется! Я свяжусь с вами позже…

С тех пор Эрмине хотелось, чтобы скорее пролетели недели и месяцы, отделявшие ее от дня отъезда.

– Только бы ветер не поднялся, – прошептала Лора Жослину.

Ее муж следил за тем, чтобы не погасли десятки свечей, расположенных между яслями и местом, отведенным для публики.

– Дорогая, ничего не бойся, погода сегодня спокойная. Посмотри, как смирно ведут себя дети! Ты совершила настоящее чудо с этими костюмами!

Он повернулся к Эрмине.

– Можно начинать фотографировать прямо сейчас. Бадетта одолжила тебе свой фотоаппарат со вспышкой.

– Да, папа, я как раз собиралась это сделать. Скажи детям, чтобы они пока не двигались, иначе изображение будет размытым.

Родители улыбнулись ей. С трудом подавляя нетерпение, они держались за руки, оба очень элегантные в своих нарядах.

– Ты сегодня просто божественна! – заявила ее мать. – Шарлотта замечательно укладывает тебе волосы. Эти косы, заплетенные вокруг лба и украшенные жемчужинами, настоящее произведение искусства!

– Я повторюсь, – добавил Жослин, – но ты как кинозвезда!

– О! Папа, перестань!

Но, несмотря на возражение, она почувствовала себя польщенной. На ней было черное бархатное платье, которое так нравилось Тошану, и накидка из собольего меха. Поскольку снег обязывал, она надела сапоги на меху, как и все остальные.

– Мама, – позвал Мукки, – у меня борода отклеивается!

Мадлен бросилась к нему и все поправила. Акали воспользовалась этим и положила подушку, на которой был вышит флакон, якобы наполненный миро.

– Я хочу в туалет, – жалобно сказала маленькая индианка.

– Мы не можем вернуться домой. Пойдем, я отведу тебя за ангар, – предложила Шарлотта.

Мари-Нутта захихикала под своими усами и длинной белой бородой. Сидя на соломе, Лоранс бросила укоризненный взгляд на свою сестру.

Самыми невозмутимыми были Мари Маруа и Киона. Осознавая значимость своих персонажей, девочки молча ждали прихода гостей. Первая, в голубом платье под белой вуалью, склонилась к кукле, лежащей в корзине. Изображать Пресвятую Деву Марию – это вам не пустяки! Ангел-провозвестник выглядел впечатляюще, со своими огромными крыльями с голубым отливом, в шелковой тунике цвета слоновой кости и с нимбом из золотистой бумаги, закрепленным повязкой на ее коротких светлых кудрях.

– Я слышу голоса! – воскликнула Лора. – Жосс, возьми свою губную гармошку, пусть звучит музыка! Мукки, встань в позу, скрести руки. Лоранс, гладь своего ягненка. Не забывай: ты пастух и это маленькое животное – твой дар.

Речь шла о нарисованной на картоне и раскрашенной самой Лоранс овце с наклеенными клочьями шерсти, что создавало видимость животного. Акали вернулась в последнюю минуту, взволнованная до слез.

Голоса приближались. С помощью Жозефа Жослин быстро зажег шесть керосиновых ламп, развешанных на стенах ангара. Но его суета не понравилась Эжени, которая обеспокоенно замычала. Корова Маруа, имевшая более чем почтенный возраст, явно не понимала, зачем ее вытащили из стойла в столь непривычное время. Внезапно пони, которому прицепили бумажные уши осла, заржал и слегка натянул веревку, привязанную к стойке яслей, сооруженных Онезимом.

– Тише, Базиль, – сказала Киона.

– О боже, если животные начнут беспокоиться, все пойдет насмарку! – всполошилась Лора.

Эрмина заметила силуэты гостей, медленно приближающиеся к ним. Она глубоко вздохнула и запела «Ангелы в наших полях» – песнь, которую выбрала ее мать для встречи долгожданной публики:

 
Ангелы в наших полях
Поют радостные песни,
И эхо с наших гор
Вторит этому мелодичному пению.
Слава Господу, слава…
 

Бадетта первая увидела очаровательную мизансцену, придуманную Лорой. Проведя ночь в поезде, затем час в ожидании между станциями Лак-Бушетт и Шамбор-Жонксьон, поскольку локомотив столкнулся с крупным лосем, журналистка была измучена, но все равно бесконечно рада своему приезду в Валь-Жальбер.

– Это потрясающе! – сказала она Мирей.

Празднично одетая экономка молча кивнула. Она редко куда-либо выходила, особенно в снежное время года, и дорога до заводской площади показалась ей бесконечной.

– Это и вправду шикарно, – раздался грубый голос Онезима. – Смотри, Иветта! Очень похоже на настоящие ясли.

– Мой бедный дурачок, – ответила его жена, известная своим вздорным характером. – Иосиф и Мария были гораздо выше ростом!

Это замечание заставило улыбнуться мэра, поспешившего отойти подальше от Лапуэнтов.

Отнесясь к своим ролям со всей серьезностью, маленькие актеры на один вечер скрупулезно следовали указаниям Лоры и Жослина. На лице Луи был восторг, словно он действительно считал себя волхвом. Но, неожиданно чихнув, он чуть не выронил из рук кожаный мешочек с ладаном.

Эрмина видела только персонажей яслей, и это вдохновляло ее вкладывать в пение всю душу. Она перешла к следующей песне «Родилось дивное дитя», хотя до полуночи было еще далеко.

 
Родилось Дивное Дитя!
Играй, свирель, звени, волынка:
Родилось Дивное Дитя!
Споем все в честь Его пришествия!
Четыре тысячи лет нам обещали Его пророки,
Четыре тысячи лет мы ждали этого счастливого часа!
Хлев – Его дом, солома – Его постель.
Хлев – Его дом… Какое унижение для Бога!
О Иисус, о Всемогущий Властитель!
Царствуй вовеки над нами…
 

Скрестив руки на груди, Киона благоговейно слушала. В эту секунду она обожала Иисуса – всемогущего властителя, младенца, родившегося для спасения людей. Чистый и сильный голос Эрмины наполнял ее странным счастьем. Этот хрустальный голос сегодня соперничал с глухим ворчанием Уиатшуана. Никто не заметил этой важной детали. Ангар находился достаточно далеко от водопада, но сюда все же доносилось его шумное дыхание, словно аккомпанемент дикого орга́на, созданного самой природой, которая как будто бросала вызов представителям хрупкого человеческого рода, собравшимся у яслей.

О Иисус, о Всемогущий Властитель!

Царствуй вовеки над нами…

Молодая женщина замолчала, но Жослин тут же заиграл «Нежную ночь» на своей губной гармошке. Настал черед юных актеров. Мукки немного наклонился над корзиной, где лежала кукла, и важно произнес:

– Смотрите, гости, вот наш сын Иисус!

Мари наклонила голову, затем протянула материнскую руку к целлулоидному новорожденному и погладила ему лоб. Лора решила, что Пресвятая Дева из скромности должна молчать. Акали, дрожа от волнения, подошла к ней и опустилась на колени.

– Я принес миро, – очень тихо произнесла она.

Луи сделал то же самое, сообщив, что принес в дар ладан. Мельхиор выглядел более элегантно, что было связано с личностью самой Мари-Нутты. Девочка встряхнула широкими рукавами с золотистой каймой, быстрым движением поправила красный тюрбан, грозивший сползти с ее волос, затем громко сказала:

– Я Мельхиор, я принес золото!

Стоявшие зрители начали ощущать ночной холод, но им явно нравились зрелище и уверенность маленьких актеров. Жозеф осмелился шепнуть на ухо Андреа Дамасс:

– Мадемуазель, вы заметили, как красива Мари в этом наряде?

– Просто прелесть, – не раздумывая, ответила учительница, растроганная песнями, которые только что слышала.

Тем не менее она отметила, что Жозеф стоит к ней слишком близко. При малейшем движении он касался ее. Но она не стала отстраняться. Именно в эту секунду Киона начала бегать между главными действующими лицами рождественских яслей, вполне убедительно изображавшими благоговейность. Девочка приподнимала руки, чтобы ее крылья шевелились.

– Какая прекрасная рождественская ночь! – звонким и радостным голосом произнесла она. – Слава Господу, слава!

От избытка чувств она погладила шею пони и почесала морду коровы. Среди присутствующих пробежал сдержанный смешок. Эрмина таяла от нежности, глядя на детей, которые выглядели так трогательно. Их серьезное отношение к своим ролям было для нее настоящим бальзамом на сердце.

Шарлотта похлопала ее по плечу. Эрмина вздрогнула. Она совсем забыла про последнюю песнь!

 
Слава Тебе, о Воскресший Христос!
За Тобой победа на века!
Сияющий светом ангел спустился,
Он отодвигает камень от могилы.
Слава Тебе, о Воскресший Христос!
За Тобой победа на века!
Смотри: это Он, Иисус,
Твой Спаситель, твой Владыка, о, не сомневайся более!
Возрадуйся, народ Господа,
И повторяй без устали: «Христос – победитель!
Слава Тебе, о Воскресший Христос!
За Тобой победа на века!»
 

Прижавшись к Жослину, Лора самозабвенно слушала прекрасный голос своей дочери. Каждое слово находило отклик в ее душе. Она пообещала себе чаще ходить на мессу, молиться, восхвалять Бога, который осы́пал такими благами ее, обычную грешницу. Когда молодая певица поклонилась, раздался шквал аплодисментов. Базиль испугался, и, если бы не Мукки, пони разнес бы хрупкую декорацию.

– Большое спасибо! – воскликнула Лора. – Спасибо, мои дорогие друзья! Спасибо, что пришли! Я так рада, что смогла представить вам наши живые ясли в честь празднования конца 1942 года! Я всем сердцем надеюсь, что скоро наступят лучшие времена. Разумеется, вы все приглашены к нам, чтобы достойно отметить это событие. Полагаю, Мирей приготовила горячего вина с корицей по рецепту нашей подруги Бадетты, почтившей нас своим присутствием по случаю Рождества.

Все взгляды устремились к молодой женщине, которая была для них иностранкой и которая, оказавшись в центре всеобщего внимания, смущенно и растерянно улыбалась. В черном берете на светло-русых волосах до плеч, одетая в элегантное габардиновое пальто, она выглядела достаточно своеобразно для Валь-Жальбера.

Облегченно вздохнув и начав вести себя более свободно, бегать, смеяться и болтать, дети принимали поздравления от гостей. Мадлен задувала свечи. Шарлотта с корзиной следовала за ней и собирала их. Незаметно некоторые свечи оказывались в карманах ее пальто.

– Завтра придем сюда и снимем шторы со стен, – сказала Эрмина, беря под руку Бадетту.

Жослин раздавал гостям керосиновые лампы.

– Так наше возвращение будет похоже на рождественское шествие, – весело сказал он. – Месье мэр, держите! Онезим, Мирей, Жозеф, мадемуазель Андреа…

Избавившись от своей фальшивой бороды, Мукки вел пони, держа его за веревку. Мари-Нутта настояла на том, чтобы сопровождать корову, тыкая ее в бок прутиком.

– Перестань мучить бедное животное, – проворчал Жозеф. – Она прекрасно знает дорогу и будет дома раньше нас.

Все двинулись друг за другом по улице Сен-Жорж. Киона шла между Лорой и Жослином. Эрмина не верила своим глазам: девочка держала за руку не только отца, но и Лору! «Это настоящее чудо! Слава богу, я не пила и это мне не снится. Мама и Киона… Они улыбаются друг другу и болтают, как две подружки!»

Бадетта заметила ее ошеломленный взгляд и, прижавшись к ней, тихо спросила:

– Что вас так удивило, Эрмина?

– Я расскажу об этом позже, Бадетта. Я едва успела поблагодарить вас за то, что приехали к нам, проделав такой путь.

– Да я ни за что не отказалась бы от такого приглашения! – весело ответила журналистка. – Рождество в городе-призраке! Согласитесь, что атмосфера этого места действительно особенная. Возможно, сейчас за нами наблюдают глаза тех, кто раньше жил здесь и умер. За всеми этими темными окнами я представляю себе лица.

– О нет, у меня от ваших слов мурашки бегут по коже!

– Мне очень жаль, моя дорогая подружка, но эти пустые, заброшенные дома совсем не внушают доверия. К счастью, ваш отец снабдил нас керосиновыми лампами! И дети создают достаточно шума, чтобы прогнать духов.

Внезапно погрустнев, Эрмина кивнула. «Может, Симон и Арман наблюдают за нами из другого мира? – задалась она вопросом. – И Тала тоже видела наше представление… И Бетти… Нет, я не могу поверить, что умершие бродят вокруг нас, как неприкаянные души, возможно завидуя, что мы продолжаем жить, вкусно есть и любить».

Она испытала облегчение, оказавшись в теплом и светлом доме Шарденов. Козырек над крыльцом украшала гирлянда электрических лампочек, что было безумием, по мнению Жослина, но безмерно радовало Лору. В гостиной возвышалась традиционная елка, украшенная золотом и серебром. Ветви сгибались под лакомствами, которые Шарлотта развесила перед уходом, не забыв в очередной раз стащить несколько штук. Она твердо решила навестить Людвига, пусть даже посреди ночи. Молодой немец обещал бодрствовать. «Он будет меня ждать! Мой возлюбленный будет меня ждать!» – молча напевала она, вне себя от радости.

Лора ликовала. Более пятнадцати человек стояли посреди гостиной, восторженно оглядываясь по сторонам. Камин был украшен еловыми ветками, перевязанными красными атласными лентами. На стенах висели гирлянды в виде звезд. В многочисленных зеркалах отражались малейшие отблески света, а из кухни доносились умопомрачительные запахи.

– Жосс, налей всем шампанского! – воскликнула хозяйка дома.

Она сняла свое тяжелое манто из чернобурки и осталась в бархатном платье темно-синего цвета и потрясающем колье из сапфиров вокруг шеи. Некоторые сочли подобное выставление напоказ своего богатства дурным вкусом, в частности Иветта Лапуэнт и мадемуазель Дамасс. «Шампанского, только и всего! – подумала учительница. – Бог мой, мадам Шарден не должна была проявлять такую расточительность и безудержность! Покупать французское шампанское в разгар войны, когда наша страна лишена самого необходимого… Интересно, откуда у нее столько денег? Я, конечно, не сетую, учитывая размер жалованья, которое она мне платит, это позволяет мне помогать родителям. Но на ее месте я вела бы себя скромнее. Черничного вина было бы вполне достаточно, или даже пива». Тем не менее она приняла бокал шампанского, который протянула ей Мирей.

«У этих Шарденов совсем нет совести, – говорила себе Иветта Лапуэнт. – Ведь они не унесут с собой в рай все свои доллары! И потом, эта мадам Лора не захотела взять моего Ламбера в свою частную школу! Где же ее пресловутое милосердие?»

Лицо Иветты приобрело недовольное выражение. Единственная дочь Озеба, бывшего тележника Валь-Жальбера во времена, когда рабочий городок еще кишел повозками с лошадьми, она сменила множество любовников, прежде чем выйти замуж за Онезима. Теперь она остепенилась и стала хорошей матерью, но все-таки от природы была завистливой и вспыльчивой.

– Онезим, – позвала Шарлотта, – что ты вцепился в моих племянников? Пусть подойдут и возьмут конфеты с елки! Ламбер, не бойся, иди сюда!

Красный от смущения мальчик восьми с половиной лет, опустив голову, направился к своей молодой тетке. Он держал за руку младшего брата. Оба получили по длинному сахарному батончику с красными и белыми полосками.

После этого взрослые и дети с восторгом стали разглядывать рождественский кекс, торжественно возвышавшийся на комоде рядом с камином. Все ахали и охали, глядя на это произведение искусства. Кекс был покрыт белоснежной глазурью, нанесенной вилкой, чтобы создать иллюзию неровности снега, и украшен сахарными серебристыми жемчужинами и крошечными красно-зелеными елками и, конечно же, фигуркой Деда Мороза в традиционной одежде.

– Какая прелесть! – воскликнула Андреа Дамасс. – Даже жалко его есть!

– Тем не менее его придется разрезать и, разумеется, попробовать, – ответила Лора, довольная успехом своей затеи с рождественским кексом.

Бадетта устроилась в уютном кожаном кресле. Журналистка отдыхала, наблюдая за собравшимися. Ее всегда интересовала человеческая природа во всех ее проявлениях. Она с удовольствием изучала лица, мимику и жесты, прислушивалась к обрывкам разговоров. Сейчас она сравнивала Лору и Эрмину. «Как это странно! Они похожи, но в то же время сразу заметна разница в их характерах по манере разговора, по движениям. Лора кажется сильной и авторитарной, таких называют “железная леди”, но чувствуется, что она способна сломаться от пустяка. Сегодня она очень веселая. И какая красавица, в ее-то возрасте! Эрмина выглядит несколько мягче, само ее тело более округлое и нежное. Я чувствую, что она напряжена. Она старается соответствовать всеобщему хорошему настроению. Однако гложущие ее тревога и неудовлетворенность бросаются в глаза. Ее я тоже еще не видела такой красивой! Черты лица стали более утонченными и возвышенными. Когда я встретила ее в Лак-Эдуарде, она была совсем юной и ее улыбка не была такой грустной. Как и каждому из нас, на ее долю выпали испытания, которые сформировали ее, сделав еще более обворожительной. Какой мужчина перед ней устоит?»