Текст книги "Сиротка. В ладонях судьбы"

– Боже мой, что это? – воскликнула Мадлен. – А вдруг Киона встретила медведя – самку с детенышами?

– Побегу туда, – сказала Эрмина, собираясь снять со стены охотничье ружье.

Не двигаясь с места, Тошан высказал свое мнение, продиктованное опытом:

– Если бы это был медведь, собаки рычали бы и выли. А сейчас они просто тявкают. Явно чему-то радуются.

– И все же ты мог бы сходить и посмотреть, что там происходит, Тошан, – резко ответила Эрмина. – От депрессии ноги не отнимаются!

– Она права, кузен. Но только не ссорьтесь. Я сама схожу.

Она уже сбегала по ступенькам, и ее длинная черная коса раскачивалась посередине спины в такт движениям. Все еще гневаясь, Эрмина стояла на крыльце, ожидая ее возвращения.

– Не сердись на меня, – сказал ей муж. – Я нечто вроде калеки: мне тяжело бегать, и врачи рекомендовали мне не напрягаться. Отныне у меня слабые легкие. Я плохой воин и любовник. Ни на что больше не годен…

– Замолчи! Слышишь, замолчи! Я не могу больше выносить твое нытье, недостойное Тошана, которого я обожала, который рассказывал мне, что жизнь – это круг и что нас ведут по нему невидимые пути! А наши с тобой пути постепенно расходятся, и это наказание за то, что ты опустил руки!

– Ты права! Но я жив, я играю в карты с Мукки каждый вечер и восхищаюсь рисунками Лоранс. Я даю советы Нутте, которая учится стрелять из лука, и тайком любуюсь твоими ногами, золотистыми руками и выгоревшими на солнце волосами. Кто из нас двоих больше не любит другого? Ты или я? Эрмина, если ты так несчастна со мной, я даю тебе свободу. Ты заслуживаешь здорового и веселого супруга.

При этих словах она невольно подумала об Овиде Лафлере. В гостинице в Перибонке она узнала, что молодой учитель живет в Шикутими и помолвлен с какой-то секретаршей. Его мать умерла, и он сдал семейную ферму в аренду супружеской паре, занимающейся сельским хозяйством.

– Я не оставлю тебя, Тошан, – твердым голосом ответила Эрмина. – Ты от меня не избавишься. И я…

Она удивленно замолчала. На опушке леса появилась Мадлен в сопровождении странной группы. Задрав хвосты, собаки громко лаяли и наступали на пятки Кионе, которая со смехом бежала впереди.

– Но… это же старый Мало! – воскликнула Эрмина. – Никто и не вспомнил о бедном псе! Должно быть, он долго блуждал и наконец нашел дорогу к дому.

Тошан ничего не ответил. Испытывая сильнейшее волнение, он побледнел. К нему медленно направлялся величественный силуэт старой индианки, ее седые косы были украшены лентами и перьями.

– Курум? – прошептал он. – Бабушка Одина!

– Господи, Тошан, тебя пришла навестить твоя семья! – воскликнула Эрмина. – Я вижу и Аранк – твою красивую тетю Аранк, младшую сестру Талы.

Она устремилась навстречу гостям. Мадлен ликовала, на глазах ее были слезы. Киона бросилась к Эрмине и подняла к ней счастливое лицо.

– Красавица моя любимая, ты опять не слушаешься! Полагаю, ты увидела, что они идут к нам?

Эрмина сделала ударение на слове «увидела».

– И да и нет, – засмеялась девочка. – На этот раз мне помогли собаки: они почуяли Мало. Посмотри-ка лучше, кто там, Мина! Только посмотри!

У Эрмины возникло странное ощущение, что она видит сон или находится во власти галлюцинации. Среди шумного семейства Тошана она заметила индианку с более светлой кожей и вздернутым носом, темные волосы которой были заплетены в две короткие косички. Ее туника из оленьей кожи обтягивала круглый живот, в котором билась новая жизнь.

– Шарлотта?! Моя Лолотта! О! Спасибо, Господи! Я не могу в это поверить…

Шарлотта бросилась в объятия Эрмины и разрыдалась как ребенок. Впервые она не возражала против прозвища «Лолотта», которое ее так раздражало.

– Мимина, я так боялась, что ты меня оттолкнешь, – сказала она дрожащим голосом. – Но я все же пришла. Мне тебя слишком не хватает! Шоган сказал нам, что ты живешь здесь. Мне скоро рожать, бабушка Одина в этом уверена.

Потрясенная Эрмина гладила свою нашедшуюся подругу, бывшую подопечную.

– Правильно сделала, что пришла, – заверила она ее. – Представляю твою встречу с мамой!

Мукки, Акали и близняшки ворвались на поляну, наверняка привлеченные звуками этой суматохи. Они бросились к своей прабабушке, чтобы поздороваться с ней и расцеловать, затем переключились на Аранк и своих юных кузенов. Это позволило Эрмине внимательнее вглядеться в незнакомца, одетого в полотняные брюки и полосатую рубашку. Это был очень красивый мужчина с белокурой бородкой и еще более светлыми кудрями, голубые глаза его казались прозрачными. Держа в руках объемистый тюк, он не решался подойти ближе.

– Иди сюда, Людо, – сказала ему Шарлотта. – Нам этого не избежать.

– Людо? – удивилась Эрмина.

– Я сократила его имя из осторожности. Знакомься, это Людвиг. Ты наверняка в курсе про нас двоих.

Эрмина колебалась, еще находясь под впечатлением от своего короткого пребывания во Франции, где она встречала стольких надменных немецких солдат и проклинала все эти красные флаги с черной пугающей свастикой. Ей показалось, что она снова слышит их лающий говор и видит Жанину, стройное тело которой бьется о мостовую Монпона, и Октава, которого забивают ногами. И хотя это были французские полицейские, изливавшие свою ненависть, делали они это, желая угодить немецким оккупантам.

На ее плечо легла рука и легонько сжала его. Это Тошан поднялся, чтобы встретить свою бабушку Одину и тетку, затем он увидел высокого стройного блондина.

«Его рука на моем плече, – взволнованно подумала Эрмина. – Он поддерживает меня в этот тяжелый момент, когда я не знаю, что говорить и что делать!»

Молчание нарушил Людвиг, внимательно вглядывавшийся в Тошана:

– Месье, я вас знаю! Вы солдат Дельбо, Тошан Дельбо, метис, как вас называли в лагере на реке Алекс. Я очень рад, что могу вас поблагодарить! Вы спасли мне жизнь. Я обязан вам своим счастьем, тем, что встретил Шарлотту и скоро стану папой.

Это заявление ошеломило Эрмину, которая обернулась, чтобы посмотреть на Тошана. Ее муж выглядел таким же удивленным.

– Я не совсем вас понимаю. Вы были заключенным в этом лагере? Но я там пробыл совсем немного: у меня нет призвания быть надзирателем, тем более палачом. Как-то раз я отвел в сторону дуло ружья, чтобы спасти некоего Хайнера – несчастного парнишку, над которым издевались другие заключенные.

– Он перед вами, месье, – подтвердил Людвиг. – За три года я подрос, а за последний год набрал вес благодаря Шарлотте. К тому же у меня отросли волосы. Людвиг – мое второе имя, которое любила мама.

При упоминании о матери его голос задрожал от нежности и тоски. Этого было достаточно, чтобы окончательно пробить броню Эрмины, которая и без того была ослаблена защитной речью Кионы – этого ревностного адвоката бедного Людвига. Молодая женщина протянула ему руку.

– Добро пожаловать, месье! Шарлотта вас любит, и это для меня самое важное.

Тошан хранил молчание. Он помнил этого немецкого солдата, если его можно было так назвать, который едва вышел из подросткового возраста и звал по ночам свою мать. Он помнил об этом юнце, насильно мобилизованном на его далекой родине, вырванном из семьи по приказу тирана, затерянном в глубине Канады, униженном и истерзанном. Он был кем угодно, только не врагом.

– Я тоже рад, что вы не погибли от холода в наших лесах, – наконец произнес он. – Моя мать научила меня не судить о людях по их внешности, расе или религии. Начиная с этого дня вы для меня – один из местных, а также муж этой юной особы, которую я люблю.

– Не беспокойтесь, – сказала Шарлотта, – после рождения нашего ребенка мы уйдем отсюда вместе с бабушкой Одиной. Шоган нашел надежное место в горах. Тошан, правительство пытается заставить твою семью жить в резервации. Но Шоган отказывается подчиняться этому закону белых.

– Резервации, пансионы, где разрушают душу индейских детей, – мне об этом известно, – ответил метис. – Идемте в дом, я чувствую аромат горячего кофе. Наверное, Мадлен его сварила. Моя жена богата и знаменита в театральных кругах. Мы единственные в Лак-Сен-Жане, кто еще пьет настоящий кофе!

Эрмина не могла поверить своим глазам: Тошан оживился, разговаривал громко и уверенно, гордый и прекрасный, как раньше. Вне себя от радости, она шла рядом с ним, держа за руку Шарлотту.

– Сегодня вечером мы будем ужинать вокруг большого костра, под звездами, и я буду петь! О да, я так хочу петь!

С наступлением темноты все было готово для импровизированного пиршества. Дети с энтузиазмом собирали хворост и передвигали камни, чтобы расширить очаг, на котором иногда жарили мясо или кипятили белье. Мадлен полностью погрузилась в приготовление различных блюд, в частности картофельного рагу и фасоли с салом, под руководством Одины. Бабушка также хотела поджарить ломтики тыквы, очень вкусной, по ее утверждению.

Аранк принесла филе копченой рыбы и пшеничного хлеба, называемого баник, который она испекла сама. Вечно подозрительный Шоган появился лишь в сумерках.

– Вы только взгляните на Тошана, – то и дело повторяла Эрмина Мадлен и Шарлотте. – Он смеется с Шоганом, он погладил старого Мало!

Людвиг рассказал Кионе, как в день их побега за ними увязался пес. Они пытались отправить его обратно в городок, но тот затаился в кустарнике и следовал за ними на расстоянии. Шарлотта добавила:

– Когда мы прибыли к бабушке Одине, появился и он, с высунутым языком, довольный собой. Нам повезло: на выходе из Роберваля нам повстречался Пьер Тибо и подвез нас в своем грузовике до Перибонки, не задавая вопросов. Людвиг не говорил ни слова, лишь качал головой. Я сказала Пьеру, что он немой.

Вокруг весело пылающего костра велись оживленные беседы. Аромат горящего жира и жженой травы витал над поляной. Ужин затянулся, похожий на сборище монтанье в былые времена. Все сидели кружком возле костра. Мадлен пообещала сварить еще кофе: Одина очень его любила.

Воодушевленная, Эрмина поднялась, не заметив, что Тошан вернулся на террасу.

– Как и обещала, я сейчас буду петь, потому что этот день вновь подарил мне надежду. Он также привел ко мне Шарлотту – мою сестру по духу и ее спутника, который кажется мне добрым и искренним человеком.

– Да, спой, Канти! – воскликнул Шоган. – Тала будет здесь, среди ночных звезд, ее порадует твое пение!

Мукки принялся аплодировать, а сияющая Акали повторяла:

– Спой, Канти, спой, моя Канти!

Лоранс болтала с одной из своих кузин, но они быстро умолкли. Что касается дерзкой Мари-Нутты, она наконец-то почувствовала себя на своем месте, среди народа монтанье.

– Я выучила эту арию в Париже, – пояснила Эрмина. – Она из оперы Верди «Набукко». Это хор рабов.

 
Когда ты поешь, я пою вместе с тобой, Свобода!
Когда ты плачешь, я тоже оплакиваю твое горе!
Когда ты дрожишь, я молюсь за тебя, Свобода!
В радости и слезах я люблю тебя.
Вспомни о своих худших днях,
Моя страна: твоими кораблями были галеры.
Когда ты поешь, я пою вместе с тобой, Свобода,
А когда тебя нет, я не теряю надежды.
Кто ты? Религия или реальность,
Идея революционера?
Я думаю, ты единственная истина,
Достоинство нашего человечества.
Я понимаю, когда умирают за тебя,
Когда проводят всю жизнь в ожидании тебя.
Когда ты поешь, я пою вместе с тобой, Свобода!
В радости и слезах я люблю тебя.
В песнях надежды звучат твое имя и твой голос.
Пусть история приведет нас к тебе,
Свобода! Свобода!
 

Голос Соловья из Валь-Жальбера поднимался ввысь, чистый и мягкий, мощный и нежный. Эрмина пела стоя, и блики пламени играли на ее длинных светлых волосах. Сложив руки у груди, подняв лицо к небу, она была само воплощение печали, надежды и веры в лучший мир. Слово «свобода», звеневшее в ночи, наполнялось божественной силой на высоких хрустальных нотах. Людвиг признался Шарлотте, что никогда не слышал такого красивого пения, и она крепче прижалась к нему.

Индейцы слушали Эрмину с благоговением, приоткрыв рты или сжав сигареты зубами. Молодая женщина спела еще несколько своих любимых арий: «Мадам Баттерфляй», «Лакме», затем исполнила некоторые популярные французские песни, включая «Аккордиониста» Эдит Пиаф, вызвавшую слезы у бабушки Одины.

Нет, никто не обратил внимания на Тошана, кроме девятилетней девочки с пылающими кудрями, которая беззвучно приблизилась к нему, словно волчонок. Она встала перед ним в отблесках пламени, так что он не различал ее лица.

– Ты все еще мертвый? – спросила она его.

Метис не смог сдержать грустного смеха. Он легонько подтолкнул ее, побуждая вернуться к остальным.

– Радость там! Не трать на меня свое время, Киона. Эрмина поет так хорошо! Ты должна ее послушать.

– Тошан, она думает, что на этот раз ты выздоровел, потому что ты поднялся с этого шезлонга, потому что ты смеялся и разговаривал с Шоганом. И ты положил руку ей на плечо. Если ты не выздоровел, завтра она будет еще несчастнее.

– Я знаю, но ничего не могу поделать, я не умею притворяться. Сегодня особый случай. Я хотел помочь ей при общении с Людвигом, и я не мог обидеть Одину, оставшись сидеть.

Киона немного передвинулась, и Тошан увидел ее профиль, совершенная линия которого, невероятно изящная, его поразила. Он никогда не замечал красоты своей сводной сестры, тем более ее схожести с Эрминой. Но то, что было перламутровым, молочным и нежно-розовым у его супруги, у девочки отличалось теплым золотисто-янтарным оттенком.

– Тошан, в этом нет твоей вины, – сказала она, не глядя на него. – Мне так тяжело постоянно лгать дорогим мне людям, обманывать их!

– Ты что, придумываешь свои видения, предчувствия? – спросил он, заинтригованный.

– Нет, наоборот, – ответила она суровым тоном. – Я скрываю столько вещей, которые не дают мне покоя, сводят меня с ума! Иногда я вижу фантомы. Симон приходил в классную комнату Лоры. Я поняла, что он умер, но не во Франции и не в сражении. Он умер в другом месте, и в этом месте происходят такие ужасные вещи, что у меня кровь стынет в жилах.

Если бы Лора видела сейчас Киону, она бы шепнула на ухо Жослину, что его дочь выглядит на десять лет старше. Тошан подумал о том же. Еще он подумал, что перед ним стоит не совсем ребенок – скорее некое загадочное существо.

– Симону я тоже видела, вместе с ее маленьким мальчиком. Их окружает божественный свет, и она не хочет, чтобы ты был несчастен. Думаю, они меньше страдали, умерев сразу. Если бы их увезли в то ужасное место, о котором я хочу забыть, у них не было бы этого света. Тошан, ты мой брат, кровь Талы связала нас навсегда. Я так тебя люблю… Но я не могу спасать тебя все время, это изнурительно.

Гладя его по щеке, она беззвучно плакала.

– О, Киона! Я столько лет тебя игнорировал. Я не понимал, кто ты и как сильно ты меня любишь!

Метис не смог больше ничего сказать. Его голос дрогнул, и из груди вырвались сдавленные рыдания, сдерживаемые столько месяцев. Задыхаясь от этой печали, которой он наконец дал выход, Тошан обнял свою сестру и крепко прижал к себе. Она доверчиво положила голову ему на плечо, а он рыдал, не в силах остановиться, преисполненный благодарности, но также сожаления.

– Думаешь, жизнь может начаться заново? – успокоившись, тихо спросил он.

– Да, Тошан. Одни люди умирают, но на смену им в этот мир приходят дети. У Шарлотты родится девочка послезавтра, а твой сын появится на свет будущей весной. И война тоже закончится, только не прямо сейчас. Еще произойдут ужасные вещи. Надеюсь, что я их не увижу! Бабушка Одина сделала мне амулеты. Она пообещала, что я стану нормальной, если не буду снимать их с шеи. Мамины амулеты сожгли злые люди.

– Ты правда знаешь все это заранее?

– Конечно, и говорю тебе об этом, чтобы ты порадовался.

– Я радуюсь, и теперь я здесь, с тобой! Больше никто не причинит тебе зла, и, если понадобится, я отправлюсь на поиски последнего шамана в наших краях, чтобы он помог тебе жить спокойно.

С этими словами Тошан поцеловал круглую шелковистую щечку Кионы. Она обняла его за шею и улыбнулась своей невыразимо божественной и лучезарной улыбкой, обладающей даром утешать и приводить в восторг сердца.

– Это странно, но мне кажется, я выздоровел! – восхищенно произнес он. – Благодаря тебе, моя сестренка!

– Тогда скорее иди к Мине! Она тебя ждет.

Бабушка Одина рассказывала легенду народа монтанье, в которой речь шла о бобре и лосе. Дети, затаив дыхание, слушали ее. Эрмина села в стороне от костра, немного устав от пения. «Какая чудесная ночь! – подумала она. – Столько счастливых лиц: Мадлен, обнимающая Акали, сияющая Шарлотта, такая нежная рядом со своим красавцем Людвигом, тоже страдавшим, как мы все… Здесь так безмятежно, а далеко, очень далеко – война, горе! Но Тошан отстранился от нашей радости. Он снова выбрал тень».

Она горестно вздохнула, испытывая смутное желание заплакать, но в это самое мгновение две теплые и властные руки схватили ее за талию, вынуждая подняться. Секунду спустя Тошан уже страстно обнимал ее, покрывая поцелуями.

– Ты, – недоверчиво произнесла она. – Но…

– Тише, – прошептал он.

Она подняла на него взгляд. Угасающий свет костра вернул ее мужу тот медный цвет лица, который она обожала, и оживил блеск его черных глаз. И он улыбался! Он улыбался ей! Это был снова он, а не фантом ее потерянной любви. Она поддалась его вновь обретенному очарованию, притягательности его тела, низкого голоса. И этот голос повторял ей:

– Идем, Мина, идем, моя любимая женушка-ракушка! Трава в лесу нежная и теплая. Деревья уснули, они ничего не увидят. Помнишь нашу брачную ночь в окружении лиственниц больше десяти лет назад?

– О да! Я помню, Тошан.

Он взял ее за руку и повел в сумрак леса. Они исчезли под густой листвой, которую луна украсила серебром, словно прославляя жизнь и любовь на берегу Перибонки.

Оставшись одна на террасе, Киона кусочком белого мела начертила вокруг себя круг. И внутри этого круга девочка свернулась клубочком и уснула с чувством выполненного долга.

Библиография

Бернар Ив, Бержерон Каролин. Вдали от Берлина: немецкие заключенные в Канаде, 1939–1946 годы. – Силлери: Септентрион, 1995. – 357 с.

Вьен Россель. История Роберваля. – Шикутими: Издательство JCL, 2002. – 370 с.

Сагененсия: исторический обзор Сагеней-Лак-Сен-Жан / Историческое общество Сагеней. – Различные номера.

Потвен Шанталь. Пансионер. – Шикутими: Издательство JCL, 2010. – 188 с.

Прото Лоренцо. Квебекский диалект. – Бушервиль: Прото, 1982. – 230 с.