Текст книги "Сиротка. В ладонях судьбы"

Глава 20
Кровь и слезы

Монпон, воскресенье, 21 марта 1943 года

Тошан проснулся и с некоторым удивлением ощутил щеку Симоны на своем плече. Она крепко спала. Натан спал в маленькой железной кроватке, которую специально для него принесла хозяйка отеля.

«Пока все идет хорошо, – подумал он. – Либо я научился убедительно врать, либо эти люди просто не хотят доставлять нам неприятностей».

Ему удалось снять комнату в самом скромном семейном пансионе, расположенном на тихой улице городка Монпон, на берегу реки Дордонь. Он показал свои фальшивые документы, с расстроенным видом объяснив, что у его жены и ребенка их украли. За несколько минут он выдумал целую историю. Желая сразу объяснить свою необычную внешность, он воспользовался идеей одного подпольщика их организации, который посоветовал ему выдавать себя за корсиканца.

– Мы приехали из Аяччо, – сообщил Тошан с неотразимой улыбкой, к которой хозяйка отеля не смогла остаться равнодушной. – Я везу свою семью в Либурн, к дяде, который их приютит. А мне придется уехать на обязательные работы…

Это была славная женщина. Ей не потребовалось знать больше, и, получив оплату за три дня вперед, она больше не интересовалась ими. Зато муж выглядел более подозрительным. «В любом случае послезавтра мы уйдем отсюда по реке, – снова подумал Тошан. – Симоне было необходимо отдохнуть, и Натан успокоился, оказавшись в нормальном доме, в удобной кровати».

Тем не менее из комнаты он выходил один. Накануне в бакалейной лавке он купил мальчику игрушку: овцу из клеенки с прилепленной шерстью. Этот поступок очень тронул молодую еврейку.

– Ты такой милый! – воскликнула она. – Спасибо также, что купил мне одеколон, а то мой уже закончился. Тошан, не обижайся на меня, но я боюсь. Здесь, как и везде, полно немцев. Есть комендатура и патрули. Мне кажется, ты играешь с огнем.

– Мы просто выиграем драгоценное время. Один речник отплывает во вторник утром в Либурн. Я предложил ему сумму, которая убедила бы взять на свое судно кого угодно. Он заверил меня, что в Либурне найдет нам возможность добраться до Бордо. А когда мы будем на месте, я свяжусь с человеком, который снабдит тебя документами и поможет попасть на корабль Красного Креста. Симона, я обещал спасти вас с Натаном. Я сдержу слово.

– И что ты будешь делать потом, когда наконец избавишься от нас?

– Либо поеду с вами в Англию, либо попытаюсь вернуться в Париж, где у меня есть надежный связной – бывший импресарио моей супруги.

Смутившись, Симона не стала настаивать. Она была влюблена в Тошана и предпочитала жить одним днем. Эта красавица Эрмина, о которой он ей иногда рассказывал, хотя и очень скупо, представлялась ей яркой, совершенной, обворожительной и вызывала в ней смутное чувство ревности. Но она понимала, что ревновать нелепо.

Валь-Жальбер, тот же день

Лора и Андреа Дамасс играли в шашки в гостиной. Учительница должна была отправиться в гости к своему жениху Жозефу Маруа, но не торопилась выходить из дома. С самого утра с неба сыпались тяжелые хлопья мокрого снега, поскольку мороз ослабел.

– Жо, наверное, вас заждался, – произнесла хозяйка дома с улыбкой, скрывающей раздражение. Ей надоело передвигать шашки по доске, и упорство партнерши было непонятным. – Оденьтесь потеплее и обуйте резиновые сапоги. Хорошо, что идти недалеко.

– О! Скоро Жозеф будет видеть меня каждый день. Ничего страшного, если он подождет еще полчасика, – вздохнула Андреа. – Надеюсь, что в день нашей свадьбы погода будет более приятной.

– Разумеется! – воскликнула Лора, готовая прямым текстом сказать ей, чтобы она шла к Жозефу.

– Дорогая мадам! Вы так нервничаете из-за малышки Кионы. С ней происходит что-то странное! Хотя доктор осматривал ее сегодня утром и заверил вас, что это не кома.

– Слава Богу! Но я все же очень обеспокоена.

Обе женщины одновременно вздохнули. Киона вот уже три дня не вставала с постели. Сказав Жослину, что Тошан находится в Монпоне и что скоро там произойдет трагедия, она снова впала в забытье. Было невозможно ее разбудить и накормить. Мирей ухитрялась вливать в нее понемногу травяной настой, просовывая чайную ложку между губами.

– Сейчас не самый удачный момент для разговора о моей свадьбе, – продолжила Андреа Дамасс. – Тем не менее я хотела бы попросить вас об одной услуге.

– Так, теперь все ясно. Не стоило ходить вокруг да около и предлагать мне играть в шашки. Что вам нужно?

Учительница опустила глаза. Не так-то просто было общаться с этой элегантной дамой с искусным макияжем на лице в ореоле платиновых локонов. Лора Шарден бросала вызов годам, не страдая от кризиса возраста, и рядом с ней Андреа чувствовала себя уродливой и неуклюжей.

– Мадам, я не решалась заговорить с вами только из вежливости.

– Лучшее – враг хорошего, – отрезала Лора. – Я вас слушаю.

– Ну что ж… это касается свадьбы, как вы уже поняли. Я приглашаю своих родителей, об этом вы знаете, но вчера я получила письмо от моих близких друзей из Дебьена, где я родилась и выросла. Они попросили меня об одной услуге, но это также затрагивает и мои интересы. У них есть дочь Алисия, ей скоро исполнится четырнадцать, и я являюсь ее крестной. Дело в том, что ее отец служит в Монреале, а мать отправляют туда работать на две-три недели. К тому же я хотела, чтобы она сопровождала меня на свадьбе. Я даже написала ей, и она с радостью согласилась. Не могли бы вы приютить ее у себя на две недели? Она уедет после свадьбы, а до отъезда будет посещать мои занятия. Если бы вы знали ее, то убедились бы, что она послушная, серьезная, услужливая, хорошая ученица! Спать она будет со мной, поэтому никого не побеспокоит.

Оглушенная этой речью, которую учительница выпалила скороговоркой, Лора нахмурилась, взвешивая все «за» и «против».

– Хорошо, – довольно быстро ответила она. – Я не возражаю, дорогая Андреа, поскольку эта девочка будет под вашей ответственностью. И зря вы так волновались! Я же не цербер. А сейчас бегите к своему несчастному жениху. Жозефу так не терпится повидаться с вами наедине. Он вас любит!

С явным облегчением учительница поспешно встала. Бедром она нечаянно задела круглый столик, и доска с шашками упала на пол.

– Какая я неловкая! Я сейчас все соберу, мадам.

– Нет, оставьте, я сама этим займусь. Передавайте привет Жо.

Десять минут спустя Андреа уже выходила из дома. Мирей пришла за новостями. Она всегда была в курсе того, что происходит с ее хозяйкой, и сейчас понимала, что Лора нуждается в поддержке.

– Приготовить вам чай, мадам? – предложила она с заговорщицким видом. – С молоком и бисквитами?

– Да, спасибо, Мирей. Подумать только, совсем скоро мадам Дамасс переедет к Жозефу! По правде говоря, мне его жаль. Она неуклюжая, чрезмерно стыдливая – почти ханжа.

– Я смотрю, мадам, не очень-то вы добры к этой бедной старой деве. Я как раз жалею ее, поскольку месье Маруа не станет церемониться с ее стыдливостью. Об этом вы подумали?

Экономка редко затрагивала тему супружеского долга, если вообще когда-нибудь ее касалась, и это поразило Лору. Она тут же поняла ее намек и ответила безапелляционым тоном:

– Если она согласилась выйти замуж, это означает, что она не хочет умирать, так и не познав радости физической любви. Но мне кажется, Мирей, не тебе судить о такого рода деталях. Насколько мне известно, ты так и не вышла замуж.

– Вышла – не вышла, какая разница! Что вы знаете о моей юности, мадам? Ничего!

С этими словами экономка с достоинством удалилась на кухню. На смену ей пришел Жослин. Он выглядел удрученным.

– Ну что, Жосс? Изменений нет?

– Никаких, – вздохнул он, опускаясь в импозантное кожаное кресло, предназначенное лично для него. – Киона не приходит в себя. Дышит она нормально, и это меня успокаивает, но она словно ничего не слышит. Мадлен сейчас с ней, пока я спустился выпить рюмочку хереса. Лора, а что, если Киона так и не проснется? Потихоньку ослабнет и… Нет, я не могу ее потерять! Меня это убьет. Она словно впала в летаргию. Дети напуганы ее состоянием.

– Но зачем они к ней заходят? – воскликнула Лора. – Я же им это запретила!

– Я не мог их прогнать. Лоранс принесла рисунок, Мари-Нутта – свою любимую куклу, а Мукки прочел индейскую молитву. Откуда он ее взял, не знаю. Наш Луи гладил ее по руке, тихо молясь. Лора, я в отчаянии.

– Не убивайся так, Жосс. Помнишь, когда похитили нашего Луи, Киона несколько раз являлась ему? А потом Тала рассказывала, что она лежала без сознания несколько дней. Возможно, это то же самое. А вдруг она в это время наблюдает за Тошаном и Эрминой? Кстати, наша дочь наверняка сегодня позвонит, чтобы рассказать, как прошла премьера «Фауста». Думаю, от нее следует скрыть состояние Кионы.

– Ни в коем случае! Эрмина ненавидит ложь. Мы выслушали от нее достаточно упреков за наше поведение в прошлом.

Мирей вошла в гостиную с подносом в руках. Она расставила на круглом столике фарфоровый чайник, чашку и молочник.

– Месье желает чаю?

– Нет, Мирей, хереса. Но я сам могу себе налить.

– Этого еще не хватало! Я должна заботиться о вашем комфорте, – возразила экономка. – Как наша малышка?

– По-прежнему плохо. Киона принесла себя в жертву, я это чувствую. Она сделала огромное усилие, чтобы найти Тошана и помочь Эрмине его разыскать. Ее маленькое тело и чистая душа не вынесли этого.

Со слезами в голосе Жослин поднес к лицу руки с набухшими венами. Растроганная, Лора встала и обняла его.

– Мой бедный Жосс, как ты страдаешь! Я уверена, что Кионе ничего не грозит. Мне даже кажется, что она сильнее всех нас, вместе взятых.

– Твои бы слова да Богу в уши, – грустно ответил ее муж.

Пуатье, тот же день, 17 часов

Эрмина метала громы и молнии. Ей казалось, что Дюплесси и Жанина делают все, чтобы приехать в Монпон как можно позже. Посреди ночи они остановились в Туре, в отеле, принадлежащем надежному другу импресарио. И эта парочка, взявшая себе отдельный номер, проспала почти до обеда.

Самой Эрмине, потрясенной происходящими событиями, было не до сна. Она думала о Тошане, представляя, как его берут в плен, пытают, убивают… Их побег из Оперы тоже оставил у нее горький осадок. Конечно, это спасло ее от назойливых ухаживаний немецкого полковника, но для артистки было несколько оскорбительно не иметь возможности насладиться своим успехом. «Я ничтожная идиотка, – упрекала она себя, мучаясь от бессонницы. – Жалуюсь, тогда как едва не подверглась аресту, а сейчас еду на встречу к своему любимому, единственному мужчине на земле».

С момента своего приезда во Францию молодая женщина недоумевала, как она могла испытывать такое сильное влечение к Овиду Лафлеру. Чем дальше они продвигались на юг, тем больше она понимала, до какой степени Тошан затмевал собой всех остальных мужчин. А теперь, в довершение всех бед, машина сломалась у въезда в Пуатье, на национальной трассе.

– Вы что, специально это делаете, Октав? – воскликнула Эрмина, с ужасом глядя на клубы дыма, поднимающиеся из двигателя. – Это ваша очередная уловка?

– Не говорите глупости, Эрмина! Нам достаточно найти автомастерскую: наверняка поломка несерьезная. Что вы хотите: я умею находить талантливых певиц в канадской глубинке, обводить бошей вокруг пальца, но я не механик! Этот несчастный автомобиль проехал сотни километров за одну неделю, и ему нужен ремонт. Наверное, я забыл подлить масла.

Жанина прохаживалась рядом с сигаретой в зубах. Покинув кулисы и артистические уборные Оперы, девушка проявила себя приятной спутницей, забавной и гораздо менее робкой. Она снова принялась успокаивать Эрмину:

– Не волнуйся, приедем мы в этот Монпон, и, если нам повезет, твой муж еще будет там. Он наверняка где-нибудь залег на дно.

– Нет, Октав утверждает, что Тошан направляется в Бордо.

Накануне, по дороге в Тур, Жанина подробнее расспросила Эрмину о ее семье. И теперь она восхищалась молодой певицей еще больше.

– Ну ты даешь! – воскликнула она. – Ты вышла замуж за индейца! Настоящего индейца, как в вестернах! И умеешь управлять собачьей упряжкой! Сестренка, да тебе надо в фильмах сниматься!

Но сейчас им было не до разговоров. Октав озадаченно посмотрел на машину, затем обвел взглядом окрестности.

– Черт! – выругался он. – Обычно мастерские располагаются на въезде в город или выезде из него. Вот незадача! Нам оставалось всего три часа пути.

Эрмина вышла из машины и осмотрела двигатель. На ней были льняные брюки и серая водолазка, голову она повязала платком.

– Чертова развалюха! – пробормотала она, вспомнив Онезима Лапуэнта.

– Ну и манеры! – усмехнулся Дюплесси. – Вам осталось только выругаться по-американски.

– Меня все равно никто не слышит. И я имею право быть в гневе. Если бы я была дома, мой сосед отремонтировал бы эту машину. Вы не понимаете, что мой муж в опасности?

Жанина обняла ее за талию и показала в сторону ближайших домов.

– Пойдем поищем автомастерскую, и все будет в порядке, – миролюбиво сказала она. – Прогулка пойдет нам на пользу.

Импресарио закрыл капот и сел за руль. Он проводил взглядом удаляющиеся силуэты двух женщин.

«Черт! Мне это совсем не нравится, – подумал он, закуривая сигару. – По-моему, мы катимся в пропасть».

Эрмина действительно испытывала некоторое облегчение, быстро шагая по песчаному тротуару улицы. Жанина держала ее под руку, и ей это было приятно.

– Тебе следует быть помягче с Октавом, – посоветовала ей гримерша. – Мне кажется, он сильно не в духе, потому что предпочел бы ехать прямиком в Бордо. Он говорил со мной ночью о твоей истории с Монпоном. Ему все это не нравится. Чтобы убедить его, я пыталась вытащить из тебя информацию о твоем осведомителе, этой самой Кионе, но ты не поддалась. Если бы ты только знала обо всем, что ему удалось сделать с начала оккупации! Твоя навязчивая идея отправиться в Монпон кажется ему странной. Он считает, что твой муж вряд ли может находиться в этом маленьком провинциальном городке.

– Если я ничего не рассказала о Кионе, то только из-за того, что боялась ваших насмешек. Но поскольку без этого не обойтись, лучше сказать тебе правду. Киона – это моя сводная сестра, и моего мужа тоже. Знаю, это кажется непонятным. Скажем, мать Тошана родила этого ребенка от моего отца.

– Вот это да! – удивилась Жанина. – И сколько же ей лет?

– Кионе недавно исполнилось девять лет, но у нее очень раннее развитие, она невероятно умна, а главное…

– Главное что?

– У нее необычные способности, – наконец призналась Эрмина. – Дар утешения проявился у нее, когда она была еще совсем маленькой. Затем у нее открылся дар ясновидения, а также она может находиться одновременно в двух местах. Монахини называют этот феномен билокацией. Когда ты рассказала мне, что произошло с матушкой Ивонной-Эме, я тут же подумала о Кионе.

Жанина вынудила Эрмину остановиться и взглянула ей прямо в лицо.

– Ты не шутишь? Девятилетняя девочка?!

– У меня дома это могут подтвердить многие. И если мои родители решили отправить эту телеграмму, значит, сомнений нет: моя сестра сумела найти Тошана. Должно быть, она увидела его во сне. Он был в Монпоне, но, учитывая, сколько мы потеряли времени, его там может и не оказаться.

Ее голос дрожал. Она бросила полный отчаяния взгляд на Жанину, которую тронул за душу влажный блеск ее прекрасных голубых глаз.

– Держись, сестренка! Смотри, нам везет! Видишь вон там вывеску автомастерской? Сейчас очаруем механика и, держу пари, скоро двинемся дальше. А ты в дороге подробнее расскажешь мне о своей удивительной сводной сестре.

Но Жанина сильно ошиблась. Через час они услышали приговор. Роскошный автомобиль будет отремонтирован только к завтрашнему дню.

– Неподалеку есть отель, – сказал им хозяин. – Я буду всю ночь трудиться над вашей тачкой. Приходите к семи утра, все будет готово.

Совершенно подавленная, Эрмина смотрела на мужчину и его ученика. Она считала французов в большинстве своем симпатичными, но отсутствие хороших манер и фамильярность приводили ее в замешательство. И в Париже она все чаще мечтала услышать акцент своей заснеженной родины, своего Лак-Сен-Жана.

– Не везет так не везет… – проворчал Дюплесси.

– Я сочувствую вам и вашим дамам, месье, – добавил хозяин. – Но видите вон тот грузовик в глубине гаража? Я должен закончить его в первую очередь – приказ бошей. И лучше не затягивать: фрицы в плохом расположении духа.

Импресарио внимательно взглянул на своего собеседника. Он считал опрометчивым с его стороны высказываться так откровенно при посторонних.

– Почему же? – безразличным тоном спросил он.

– На прошлой неделе в десяти километрах от Ангулема кое-что случилось. Один подпольщик сидел с рюмочкой в ресторане у национальной дороги. Мимо ехал патруль, бошей разумеется, и этот тип его расстрелял. И убрался восвояси! Зато хозяина ресторана и его работников не стало в тот же вечер. Семьи нашли их через четыре дня разрезанными на кусочки в канаве на окраине городка. Этих несчастных расчленили![67]67
  Достоверный исторический факт. (Примеч. авт.)


[Закрыть] Настоящая бойня.

– Боже мой, какой ужас! – ахнула Эрмина.

– По-другому и не скажешь, мадемуазель, – подтвердил мужчина. – Макизар, как его с тех пор прозвали, до сих пор в бегах. Такой идиот! Не понимает, что за его подвиги расплачиваются невинные.

– Это так, – согласился импресарио, не продолжая эту тему.

Жанина побледнела. Она предложила сразу отправиться в отель. Октав согласился, потрясенный рассказом мужчины. Эрмина уже вышла из гаража, сердце ее сжалось. «Господи! Тошан ввязался в эту подпольную борьбу, был ранен, защищая дело мира. Я не могу представить, что с ним стало, как он мог выжить в этом аду».

Она беззвучно плакала, удрученная очередным препятствием. Но ей пришлось вновь набраться терпения. Стоя перед отелем, который был окружен садом, она растерянно смотрела на дерево с нежными розовыми цветками. Легкий ветерок колыхал эту красоту под мартовским солнышком. В цветнике покачивались ярко-желтые жонкили и белые перламутровые нарциссы.

«Здесь весна, – взволнованно подумала она. – Как бы я хотела, чтоб весь мир был как этот сад, яркий и благоухающий, без слез и крови!»

Монпон, вечер того же дня

Тошан убедил Симону поужинать на маленькой террасе, расположенной позади семейного пансиона. В беседке, увитой глициниями, стояли три железных столика, выкрашенные в красный цвет. Гроздья лиловых цветов источали сладкий, опьяняющий аромат, такой же нежный, как вечерний воздух.

– Если ты будешь сидеть взаперти в комнате, это вызовет подозрения, – сказал он ей. – Нам нужно вести себя естественно.

– Но Натан может сказать какую-нибудь глупость! – возразила она. – Всякий раз, когда я называю его Жаном, он делает изумленные глаза. Ему сложно понять необходимость этой лжи. Ему всего шесть лет!

– Мы ему уже столько раз все объясняли. Тебя зовут Симон, его – Жан, а я – Клеман. Если он поиграет на улице, то ночью будет лучше спать. После ужина прогуляемся по берегу реки. Я люблю смотреть на бегущую воду и слушать ее пение…

Последние слова Тошана победили опасения Симоны. И теперь, сидя под глицинией, она наслаждалась безмятежностью этого места и красотой пейзажа. Широкий луг с легким наклоном спускался к берегам Дордони. Небо лавандового цвета было усеяно маленькими оранжевыми облаками.

– Как здесь хорошо! – сказала она. – Я ни о чем не жалею, Клеман.

Это имя немного смущало ее и забавляло. Она не знала, что Тошан носил его в юности и отрочестве, исполняя волю своего отца, Анри Дельбо, очень набожного ирландца.

– Приятного аппетита! – произнесла хозяйка, ставя на стол дымящуюся супницу. – Это овощи с огорода, попробуйте: морковь, фасоль и картофель, а не топинамбур[68]68
  Во время Второй мировой войны картофеля не хватало, и французы выращивали топинамбур, не вызывавший у них восторга. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Маленький Натан играл со своей игрушечной овцой на столе. Он чуть не опрокинул бокал с водой, и мать его пожурила.

– Жан, убери свою игрушку на время ужина.

Ребенок тут же надулся. С тех пор как они поселились в отеле, в его голове произошли странные перемены. Он считал, что война закончилась, поскольку они больше не прятались в амбарах и не шли по лесу ночью. Ему хотелось развлекаться, заводить друзей.

– Я пойду в школу? – спросил он, проглотив ложку супа.

– Разумеется, – отрезала Симона. – Не разговаривай, когда ешь.

Тошан чувствовал, что она напряжена, все время настороже. Он взял ее за руку и погладил пальцы.

– Прошу тебя, не бойся, – шепнул он ей, убедившись, что они остались одни. – Видишь Дордонь? Я посмотрел по карте. Эта река чуть дальше впадает в Гаронну, которая несет свои воды на юг, к Пиренеям. В итоге эти течения, смешиваясь, попадают в океан, а с другой стороны океана – моя страна, моя родина. И моя река, Перибонка.

– Тише, – посоветовала она. – Ты ведь приехал из Корсики.

Встревоженным взглядом она показала ему на узкое окно, которое вполне могло вести в кухню. Тошан со вздохом замолчал. Чуть позже хозяйка принесла им паштет с зеленым салатом.

– В последнее время у меня не так много клиентов, – объяснила она. – Я открыла для вас одну из своих банок с печеночным паштетом. Мой свекор по-прежнему разводит гусей. Попробуйте, это очень вкусно. И хлеб тоже. Его выпекает мой муж.

– Спасибо, мадам, – ответила Симона с натянутой улыбкой.

Они с удовольствием поужинали, смакуя дешевое красное вино, которое заказали. Солнце садилось.

– Какой прекрасный вечер! – воскликнула медсестра, немного захмелев. – Я буду долго его вспоминать.

Она прикусила губу, чтобы сдержать слова, которые ей хотелось прокричать. «Если бы ты мог жить со мной, Тошан, и больше никогда меня не покидать! Я бы так хотела быть твоей женой во Франции, не раздираемой войной, где евреев не считали бы людьми второго сорта, почти животными!»

Воображение унесло ее в другую вселенную, сотканную из простого человеческого счастья. «Мы с тобой жили бы в доме у реки, у нас была бы своя лодка, и по вечерам мы отправлялись бы на рыбалку. Натан пошел бы в школу, и после обеда мы иногда устраивали бы сиесту, полностью раздевшись». Ее бледные щеки порозовели. Тошан, наблюдавший за ее лицом, это заметил, но ничего не сказал, поскольку хозяйка принесла им омлет с зеленью и сыр.

– Если малыш захочет десерт, у меня есть флан, – уточнила она.

– Спасибо большое! – воскликнул метис. – Вы нас балуете!

Славная женщина покачала головой и ушла. Ее жизнерадостные манеры и обилие поданных блюд внушали Тошану доверие. Он даже упрекнул себя за излишнюю осторожность в предыдущие дни.

Закончив ужинать, они встали из-за стола и отправились прогуляться вдоль Дордони. По берегу тянулись заросли ежевики и ивы. В заводи, где течение было медленным, Натан обнаружил головастиков.

– Смотри, мама, в Руффиньяке они тоже были! – воскликнул мальчик. – Я ловил их со своим другом Жеромом.

– Я знаю, Жан, но сейчас этого делать нельзя. Уже почти стемнело, пора идти спать.

Ребенок топнул ногой. Его капризный характер стал проявляться с новой силой. Тошан пожурил его:

– Вечно ты капризничаешь! Слушайся свою маму.

Инцидент показался безобидным обоим взрослым. Они не спеша вернулись к семейному пансиону. Натан быстро уснул. Симона надела белую сорочку и легла в двуспальную кровать.

В глубине души она надеялась, что они займутся любовью под подкровом ночи, соблюдая тишину из-за присутствия Натана. Но Тошан ее не трогал. Это продолжалось со дня их страстных объятий у колодца, возле заброшенного амбара.

– Ты идешь? – тихо спросила она.

– Нет, мне не хочется спать. Пойду выкурю сигарету.

– Прошу тебя, останься, – слабым голосом позвала она. – Ты можешь наткнуться на патруль.

– Там, куда я иду, нет патрулей. Спи.

Разочарованная, Симона погасила свет и повернулась к нему спиной, не понимая, что заставляет его бродить по ночам, рискуя вызвать подозрение. В душе ее разлилась горечь. «Я ничего не значу для него. Возможно, он встречается с подпольщиками или просто ложится в траву и мечтает о своей Канаде, жене, детях…»

Тошан скользнул к ней в постель два часа спустя. Он погладил ее по плечу, затем его правая рука обхватила ее грудь, а сам он прижался к ее спине затвердевшим пенисом. Теплая от сна Симона подчинилась его желанию. Он остался в ней даже после оргазма, продолжая нежно целовать шею, волосы.

– Как хорошо! – прошептал он. – Ты такая приятная.

– Мне так будет тебя не хватать!

Он обнял ее еще крепче и уснул. Сквозь щели в ставнях начал пробиваться рассвет, когда Тошан внезапно проснулся от приснившегося ему сна. Киона лежала на земле, широко раскрыв глаза. Ее щеки блестели от слез, и она жалобно повторяла: «Я не могу ничего изменить, ничего, ничего!»

Встревоженный, Тошан беззвучно поднялся и оделся. Образ его сводной сестры, охваченной глубоким отчаянием, не давал ему покоя. На первом этаже отеля он никого не увидел, но дверь была приоткрыта. Городок казался пустынным, погруженным в тишину и покой, внушающие доверие. Быстрым шагом метис прошел по тротуару до соседнего бара. Недовольный официант сообщил ему, что кофе нет, есть только цикорий.

– Главное, чтобы горячий, – согласился Тошан, закуривая сигарету.

На стойке бара лежала газета. Чтобы успокоиться, Тошан принялся ее просматривать. В прессе давно не публиковалось никакой конкретной информации, поскольку правительство Виши и оккупанты тщательно отслеживали статьи, куда могла просочиться хоть капля правды. Эта жесткая цензура привела к возникновению подпольных типографий, распространявших листовки и газеты, чтобы держать французов в курсе истинного положения дел. Официальная пресса сообщала, в основном, о событиях в артистической жизни и происшествиях, порой поддерживая антисемитскую пропаганду.

Пока он читал газету, в баре появились посетители; гул разговоров нарастал. Тошан уже собрался свернуть газету, как вдруг его взгляд наткнулся на заголовок, выделенный жирным шрифтом: «Соловей в Опере».

Его сердце забилось сильнее. Он быстро пробежал глазами текст, напечатанный мелкими буквами, и решил, что стал жертвой галлюцинаций.

«Канадская певица Эрмина Дельбо пересекла Атлантический океан, чтобы очаровать парижскую публику в субботу вечером в опере “Фауст”, где она исполняла роль Маргариты. На памяти меломанов еще ни одно сопрано не вызывало такого восторга у зрителей, заполнивших до отказа зал Дворца Гарнье. Сочетая красоту с невероятным талантом, та, кого прозвали Снежным соловьем, покорила директора, месье Жака Руше, пожелавшего заключить с ней контракт…»

Тошан был не в состоянии дочитать до конца. У него перехватило дыхание, и он попытался собраться с мыслями. Эрмина была во Франции, в Париже… «Но почему? – не понимал он. – Что заставило ее приехать?»

Ему показалось, что он понял ответ, когда перед глазами возникло надменное лицо Дюплесси. В нем поднялась волна гнева. Он был уверен, что его жена находится в безопасном месте, со своими родителями, и ей ничто не угрожает. «Нет, это невозможно. Эрмина не могла проделать такой путь. И как? На корабле? С кем?»

Он взглянул на улицу сквозь витрину. От моросящего дождя все казалось размытым, мостовая блестела.

«Эрмина всего в пятистах километрах от меня, – снова удивился он. – Вчера вечером она видела, как садится солнце, в тот же час, что и я».

В ту же секунду его сон обрел пугающий смысл. Возможно, Киона предупреждала его о неминуемой трагедии, которая случится с его женой. Инстинктивным движением он коснулся рукоятки револьвера под курткой и почувствовал беспомощность. Он не сможет защитить Эрмину. Разделявшее их расстояние в мгновение ока стало огромным. Разволновавшись, он совершил свою первую ошибку, заказав бокал белого вина. Он задержался в баре, не в силах свыкнуться с мыслью, что его жена находится во Франции. Его связь с Симоной внезапно показалась ему обременительной, словно Эрмина могла о ней узнать.

Так прошло больше часа. В это время маленький Натан играл на берегу Дордони. Он бесшумно выбрался из комнаты вслед за Тошаном, так что Симона даже не проснулась. Держа в руках жестяную коробку, в которой его мать хранила мыло, ребенок пытался поймать тех самых головастиков, о которых он думал вечером, засыпая, и утром, как только открыл глаза. Склонившись над водой заводи, засучив рукава, он упорно пытался найти хотя бы одного головастика, чтобы доказать Тошану, что он может это сделать.

– Будь осторожнее, малыш, ты можешь упасть в реку, – послышался голос у него за спиной.

Натан повернул голову и увидел мужчину в сером пальто и шляпе. Он успокоился: это был не солдат и не немец, раз он разговаривал по-французски.

– Не упаду, месье, – ответил он. – Я ловлю головастиков, и, если посадить одного в банку, он скоро станет лягушкой.

Маленький мальчик поднялся с торжествующим видом. Он показал свой трофей незнакомцу.

– Поймал!

– Молодец! Скажи, как тебя зовут? Ты живешь здесь?

– На… нет, Жан, – неуверенно пробормотал ребенок.

Полностью погруженный в созерцание пойманного головастика, он почти не смотрел на мужчину, разговаривавшего с ним спокойно и вежливо. Он также не заметил второго мужчину в плаще, державшегося чуть в стороне.

– Где твои родители? – спросил первый. – Почему они оставили тебя без присмотра?

– Папа не знаю где, а мама еще спит, вон там.

Он показал подбородком на здание семейного пансиона, в верхней части луга. Незнакомец положил широкую жесткую руку на его плечо.

– Пойдем, я тебя провожу. Если твоя мама живет в отеле, значит, вы путешествуете? – поинтересовался он ласково.

– Да мы едем в Бордо, – сообщил Натан, с удовольствием общаясь.

Преисполненный гордостью от того, что его задумка удалась, он испытывал ту счастливую беззаботность, свойственную детям, когда все происходит, как им хочется, и они перестают испытывать страх.

– Твой папа – это тот высокий, очень загорелый месье, который отправился утром в бар? – спросил мужчина.

– Нет, мой папа – доктор в Париже, его зовут Исаак Штернберг. Мама обещала, что скоро мы его увидим.

Симона никогда не имела дел с французской милицией, этими опасными людьми, служившими интересам врага. Она ни разу не говорила своему сыну, чтобы он остерегался людей в штатском. Тошан тоже знал об этой организации лишь понаслышке. У Натана не было никаких причин видеть угрозу в этом мужчине, – возможно, он пошел бы с ним, даже несмотря на предостережения.

– Вон мама! – внезапно воскликнул он, когда они вышли на открытое пространство.

Второй полицейский, в свою очередь, подошел к ребенку. В окружении этих двух силуэтов с мягкой кошачьей походкой мальчик казался крошечным. У Симоны оборвалось сердце, когда она увидела эту сцену. Сначала она встревожилась не так сильно, но, вглядевшись в бесстрастные лица незнакомцев, застыла на месте. На них читалось нечто вроде скрытой ненависти, глубокого презрения.

«Господь всемогущий, защити нас! – пронеслось в ее голове. – Тошан, где ты? Тошан…»