Текст книги "Литература в школе. Читаем или проходим?"

4. «Со мною подобного ни за что не случится»?.

Агрессия плещется в интернетовских комментариях не только у нас – Джон Вайнгартен цитирует злобные реплики соотечественников, обращенные к несчастным родителям.

«Реакцию огромного процента населения нельзя даже назвать злостью – это травля».

Конечно, неутомимые американцы исследовали и это явление. И получены неожиданные и убеждающие результаты.

Начали с изучения последствий трагедий на дорогах для выживших водителей. Выяснилось —

«общественное мнение судит водителей сурово и несправедливо, даже когда происшедшее – очевидный несчастный случай, даже когда это явно не их вина».

В чем же тут дело?

Оказалось: в человеке заложена

«фундаментальная потребность создавать и поддерживать версию мироздания, в которой вселенная не бессердечна и неумолима, а страшные вещи не происходят случайно, и если ты внимателен и ответственен, то катастрофы можно избежать» (такова мысль американского психолога; курсив наш).

Психолог утверждает:

«Мы все уязвимы, но никто не хочет, чтоб ему об этом напоминали. Мы хотим верить в понятный, контролируемый, неугрожаемый мир, где все будет о’кей постольку, поскольку ты играешь по правилам. Поэтому, когда нечто подобное случается с другими, нам необходимо отделить их от себя. Мы не хотим иметь с ними ничего общего, и тот факт, что мы можем быть в чем-то на них похожи, приводит нас в ужас. Поэтому мы делаем из них монстров».

Нечто близкое к этому тонкому рассуждению – но уже про прямые преступления – сообщает нам замечательный писатель Г. Честертон (вот с кем необходимо, на мой взгляд, достаточно рано – в 12–13 лет – знакомить школьников!) устами своего главного героя патера Брауна:

«– Есть два пути борьбы со злом… И разница между этими двумя путями, быть может, глубочайшая пропасть в современном сознании. Одни боятся зла, потому что оно далеко. Другие – потому что оно близко. И ни одна добродетель, и ни один порок не отдалены так друг от друга, как эти два страха…» («Тайна Фламбо»).

…Но все-таки – как ЭТО происходит? С вменяемыми, страстно любящими своих детей людьми?

Представьте себе, что страшная тайна практически раскрыта – усилиями ученых, главным образом – специалистом по молекулярной физиологии. И некоторые его формулировки ошарашивают:

«Наша память – это машина, и она несовершенна. Сознание приоритезирует все происходящее по степени важности, но на клеточном уровне память этого не делает. Если ты способен забыть мобильник, ты потенциально способен забыть и ребенка».

Выяснилось, что такое может происходить на пересечении эмоций, стресса и памяти.

«…В некоторых ситуациях самые сложные участки нашего мозга перестают обрабатывать информацию – их захватывает в заложники другая часть памяти, примитивный кусок серого вещества, не изменившийся со времен динозавров, невнимательный, неаналитический, упертый, да просто тупой…».

Исследователь обнаружил путем многих экспериментов на животных:

«Стресс – внезапный или хронический – ослабляет участки мозга, функционирующие на более высоком уровне, и делает их беззащитными перед напором угрюмо-доисторических…».

Память в этих важных участках памяти стирается —

«как компьютерная программа, пораженная вирусом. И если вовремя не произойдет перезагрузка – ребенок заплачет, жена напомнит, – то этот кусок памяти может просто исчезнуть».

Да, таков XXI век. Мобильные телефоны сохраняют родителям нервы – можно в любой момент узнать, где ваш ребенок. И та же техника играет губительную роль – отвлекая человека за рулем и от внимательного наблюдения за дорогой, и даже от мыслей о собственном ребенке в машине за твоей спиной…

5. О Достоевском и не только

Скажу, может быть, несколько прямолинейно, но убежденно – где сложности жизни, нечто морально-неразрешимое на обычный наш взгляд, там заступает на вахту великая русская литература, наше неоценимое наследие. Мы много о нем говорим, но на деле мало ценим. Но именно она, как никто иной, учит нас. Учит не спешить с оценками, вглядываться в суть вещей…

«Преступление и наказание» (как и «Идиот») открывает читающему роман, что можно осуждать преступление, но сострадать преступнику.

Не всякому. Возвращаясь к гибели детей в машинах – известны случаи, когда родители были беспечны, оставляли ребенка в машине

«преднамеренно, несмотря на очевидный риск. В одном вопиюще чудовищном случае мать использовала запертую машину в качестве дешевой замены яслям».

Это преступление, за которым неотвраимо следует наказание.

Но в том-то и дело, что люди – разные. Великая литература открывает нам это ярче, чем реальность нашей собственной жизни.

«Братья Карамазовы» на сотнях страниц, всесторонне, с длинными речами прокуроров и адвокатов, убеждают нас в том, что человек, против которого говорят все решительно улики, может вовсе и не быть убийцей.

«…И Митя рассказал, как он взял пестик и побежал.

– Но какую же цель вы имели в предмете, вооружаясь таким оружием?

– Какую цель? Никакой цели! Захватил и побежал.

– Зачем же, если без цели?

В Мите кипела досада. <…>

– Наплевать на пестик! – вырвалось вдруг у него.

– Однако же-с.

– Ну, от собак схватил. Ну, темнота… Ну, на всякий случай.

– А прежде вы тоже брали, выходя ночью со двора, какое-нибудь оружие, если боялись так темноты?

– Э, черт, тьфу! Господа, с вами буквально нельзя говорить! – вскрикнул Митя в последней степени раздражения <…>.

Дойдя наконец до того мгновения, когда, увидев высунувшегося из окна отца, он вскипел ненавистью и выхватил из кармана пестик, он вдруг как бы нарочно остановился. Он сидел и глядел в стену и знал, что те так и впились в него глазами.

– Ну-с, – сказал следователь, – вы выхватили оружие и… и что же произошло затем?

– Затем? А затем убил… хватил его в темя и раскроил ему череп… Ведь так, по-вашему, так! – засверкал он вдруг глазами. Весь потухший было гнев его вдруг поднялся в его душе с необычайной силой.

– По-нашему, – переговорил Николай Парфенович, – ну, а по-вашему?

Митя опустил глаза и долго молчал.

– По-моему, господа, вот как было, – тихо заговорил он, – слезы ли чьи, мать ли моя умолила Бога, дух ли светлый облобызал меня в то мгновение – но черт был побежден. Я бросился от окна и побежал к забору…»

Митя понимает, что мышление следователей иное – они ему не верят:

«…Старик теперь лежит там с проломленною головой, а я – трагически описав, как хотел убить и как уже пестик выхватил, я вдруг от окна убегаю… Поэма! В стихах! Можно поверить на слово молодцу! Ха-ха!»

…Так и не доказав свою невиновность суду, но доказав читателю, Дмитрий Карамазов отправляется в конце романа на каторгу.

* * *

Недаром на портале работников образования учитель физики с 16-летним стажем написал, что его внутренний мир сформировали «Братья Карамазовы» и «Анна Каренина».

И таких оценок роли романа «Братья Карамазовы» в интернете – огромное количество.

Вот некоторые ответы на вопрос в интернете «Стоит ли вам читать книгу “Братья Карамазовы”»:

«Настольная книга».

«Несомненно, эта книга – лучшая, которую я когда-либо читала».

«Потрясающая книга. И мне кажется, что она не о душе русской, а о натуре человеческой».

«Очень понравилось произведение, читала в школе, в 10 классе».

«Гениальное и многогранное произведение. Таких, как Достоевский, нет и не было и не будет никогда. Книга прочиталась практически на едином дыхании и отнюдь не показалось, что есть что-то лишнее или нудное. На детективную линию гармонично “нанизаны” теософия, религия, философия, идеи западничества и славянофильства. Любовные страсти… Добро, зло, мистика <…> Мое воспитание и началось с “Преступления и наказания”. С тех пор не представляю своей жизни без его романов».

«Книга затрагивает вселенские споры. Самое главное, на мой взгляд, к чему должна побуждать книга, – уменье думать и анализировать».

«Эту книгу стоит прочитать не один раз на протяжении всей жизни».

«Читая Достоевского, словно бы читаешь “Жизнь” – как бы это высокопарно не звучало. В его романах есть все, его романы о людях, о жизнях, о судьбах, о страстях человеческих».

«Читать советую всем без исключения».

«Ничего глубже не читал».

«Гениальная книга. Настольное произведение. В ней, как в Библии, ответы на все вопросы».

* * *

Формирование внутреннего мира человека, а не «сильного государства» – вот задача русской классики. И с ней она в высшей степени успешно справляется – дайте только ей дотянуться до подростка.

Несколько лет назад в одной из бесед на «Эхе Москвы» о школьной программе по литературе поэт (и мать) Марина Бородицкая говорила «по поводу воспитательной роли литературы.

К. Ларина. Страшные слова».

Бородицкая вопрошает себя и других – что же мы воспитываем, если не воспитаем воображение?

Учитель литературы и автор учебника Евгения Абелюк подсказывает – «Сопереживание.

М. Бородицкая. Воображение это и есть шаг к переживанию, потому что только человек с воображением может понять, что другому тоже больно. …Если мы не приучим читать, если мы не научим, что это наслаждение, мы не разовьем у человека воображение. И что мы получим в результате…»

М. Бородицкая вспоминает, как у ее учительницы литературы была такая любимая фраза – «вскрывать подтекст». А у школьницы

«такое живое конкретное воображение, и у меня сразу такая консервная банка в голове возникала, и этот ее скрежещущий голос, этот подтекст мне представлялся консервами, которые надо вскрывать почему-то. И если бы я не была таким запойным читателем от рождения, я бы, конечно, все это потеряла бы просто в средней школе…»

Потому что

«все-таки главная цель чтения – это не анализ, как мне кажется, это наслаждение. Когда мы научились наслаждаться чтением, потому что чтение это совершенно любовный акт между читателем и писателем происходящий, – мы не можем о нем все время говорить вслух, нам надо немного помолчать наверно, потому что действительно какой-то интим – то, что происходит между твоим глазом и страницей, это неописуемо, это совершенно только между вами. И тогда уже можно открыть учебник и посмотреть – а что еще умные люди думают о той же самой книжке. Но это не должна быть обязаловка, это не должен быть учебник, который надо зубрить…»

* * *

Итак, надо бы стремиться к тому, чтоб окончившие школу-одиннадцатилетку – умели мыслить. Не шли на поводу у демагогов; не приучались ненавидеть других людей. Не торопились в моральных оценках. Критически относились как к всеобщему одобрению, так и к всеобщему осуждению.

– При чем тут мы? – воскликнут учителя литературы.

Очень даже при чем.

Потому хотя бы, что, похоже, – БОЛЬШЕ НЕКОМУ.