Текст книги "Литература в школе. Читаем или проходим?"

14. Воспитывает или пробуждает?

А кто же, собственно, будет служить оператором, извлекающим из сочинений классиков тот нравственный потенциал и те эстетические представления, ради которых, собственно, и весь сыр-бор?..

Взять на себя эту функцию удастся (и давно удается) какой-то части учителей – тем, у кого у самих есть в наличии и этот потенциал, и такие представления (я у одной из таких словесниц училась – вечная моя благодарность и вечная память Нелли Львовне! – в плохое время, в хорошей школе).

…Конечно, кто же, как не учитель, прочитав вслух вместе с классом «Станционного смотрителя», откроет глаза подросткам на немеркнущий смысл этого сочинения?

Сегодняшние школьники терпеть не могут, чтобы их учили, то есть поучали. Чтобы их воспитывали. Пушкин никого не учил. А вот воспитывает он нас или нет?..

История бедного Самсона Вырина именно в отрочестве должна войти в сознание – и как мастерски выписанное повествование, и как моральный урок – вплоть до щемящего финала, где мальчик показывает приезжему «груду песку, в которую врыт был черный крест с медным образом», и рассказывает, как приходила сюда барыня: «Она легла здесь и лежала долго».

Непревзойденная пушкинская краткость.

Говорят и пишут об этой небольшой повести вот уже около двух веков, и в каждое время проступают новые оттенки ее смыслов. Сегодня я лично выделила бы такие: вы имеете право устраивать жизнь как вам нравится, выбирать по вкусу друзей, возлюбленных, места для жизни, платья и украшения. Но чтобы быть полноценным человеком, должно помнить о тех, кто слабее, кто одинок, кому больно. Нельзя не задумываться о той боли, которую можем причинить мы – молодые, сильные, идя вперед и вверх; не задумываться над тем, не были ли мы глухи к страданиям того, кто рядом? Для кого в нас именно – смысл и возможная (и, может, из-за нас утерянная) хотя бы скудная радость жизни?

Повесть Пушкина дотягивается до наших дней в первую голову мыслью о родителях, да и о дедушках-бабушках.

О тех, которых во все времена многие молодые плохо понимают и, главное, не стараются понять, привычно считая «стариков», «предков» и т. п. отставшими от современных запросов и скучными. Первый поэт, знавший толк в земных удовольствиях, показывает нам (во всяком случае, тем, кто способен видеть что-то дальше своего носа), что выше всего – человечность и сострадание. Что так называемый маленький человек (с этих повестей и вошел он в русскую литературу – и жил в ней вплоть до советского времени) не менее ценен в моральном смысле, чем большой – сильный, талантливый или богатый.

Он дает нам понять: трудно примирить, согласовать интересы и устремления разных людей – в том числе разных по возрасту, образованию, по доходам и возможностям. Но думать о том, как это сделать, стремиться к этому – необходимо. Всегда, во все времена.

И уж во всяком случае – учиться с отроческих лет понимать другого, его чувства – как бы ни были мы погружены в собственные эмоции и заботы. И как бы ни вбили себе в голову в один отнюдь не прекрасный день сомнительный афоризм, не раз мною слышанный: «Я никому ничего не должен!» (Иногда добавляется: «Был должен – и уже расплатился».)

Необходимость видеть вокруг себя кого-то еще, необходимость и уменье сочувствовать – качество, без которого не обойтись в становлении личности. Если только не решили обойтись без самого становления.

Так учит все-таки Пушкин – или это что-то другое?

Он сам нам об этом сказал.

И каждый москвич, равно как и приезжий, может прочитать эти слова на его памятнике:

 
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал…
 

Не прививал, не воспитывал – пробуждал.

Знал, что эти чувства дремлют едва ли не в каждом, – только надо пробудить.

(И как не вспомнить еще раз Михаила Булгакова: всю жизнь боготворивший Пушкина, он идет за ним, формируя своего Иешуа, – тот, как многие помнят, верил, что всякий человек по природе своей добр.)

Но как пробудишь «чувства добрые», не читая самого Пушкина, а лишь рассказывая о том, что именно он хотел сказать?.. Нет, ничего не выйдет. Ничем не заменить установление непосредственного контакта школьника с великими текстами.

Наших великих писателей надо в школе читать. Многосложное устройство литературы таково, что тогда она каким-то образом сама заряжает потенциалом и формирует этическую базу и эстетическую компетенцию.

Правда, только в детстве и отрочестве.

Ну, еще в юности – очень недолго.

А дальше уж – по Твардовскому:

 
Как в тридцать лет
Рассудка нет, —
Не будет, так ходи.
 

15. Тайны Гоголя

Справедливости ради скажем, что, например, глава о Гоголе в том учебнике литературы для 9 класса, который мы цитировали, – заметно лучше других. В ней нет, во всяком случае, коробящих строк. Очевидно добросовестное стремление описать глубокую драму последнего десятилетия жизни Гоголя – драму, переросшую в трагедию и увлекшую Гоголя в могилу. Здесь есть серьезный материал для размышления девятиклассника. Только надо бы как-то дать ему понять, что Гоголь, даже и после всех рассуждений авторов учебника на эту тему, все-таки остается самым загадочным русским писателем и что тайну того, чем же было заполнено его последнее десятилетие, он унес с собой.

Поэтому не посоветовала бы каскад вопросов школьникам в конце главы завершать таким, на который сами исследователи Гоголя ищут ответ уже не одно столетие:

«Почему Гоголь не сумел завершить “Мертвые души”? Дайте развернутый ответ-рассуждение».

Зато вполне уместный вопрос: «Есть ли противоречие в сочетании “мертвые души”? Какие значения скрывает это сочетание?» – в главе достаточно материала на эту тему.

Вряд ли можно ждать от четырнадцатилетних самостоятельного ответа на такое задание:

«Подготовьте развернутый ответ на один из вопросов: что мы называем художественным временем и художественным пространством в произведениях? Как помогает ирония, сарказм, сатира в создании характеров поэмы “Мертвые души”?».

Это вопросы для студентов филфака, да еще не первого курса. В школе же такие задания никак не помогут лучше понять и почувствовать Гоголя – результатом будет лишь то, что школьники бросятся к интернету.

И слишком умозрителен, на мой взгляд, вопрос «Какова роль гротеска в “Мертвых душах”?». Положа руку на сердце – все ли из нас могут на него внятно ответить?..

Помимо философствования над «Мертвыми душами» и тайной последнего десятилетия жизни Гоголя (повторю – удачные, хотя и слишком многословные страницы учебника) неплохо бы попытаться дать более живое представление о единственном в своем роде таланте Гоголя. Предложить, например, поразмышлять над удивлением и восторгом Белинского – он был особенно поражен повестями, резко отличными и от жуткой фантастики «Вия», и от героики «Тараса Бульбы»:

«Возьмите его “Старосветских помещиков” – что в них? Две пародии на человечество в продолжение нескольких десятков лет пьют и едят, едят и пьют, а потом, как водится исстари, умирают. Но отчего же это очарование? …О, г. Гоголь истинный чародей, и вы не можете представить, как я сердит на него за то, что он и меня чуть не заставил плакать о них, которые только ели, пили и потом умерли!»

То же – и о повести «Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»:

«В самом деле, заставить нас принять живейшее участие в ссоре Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем, насмешить нас до слез глупостями, ничтожеством и юродством этих живых пасквилей на человечество – это удивительно; но заставить нас потом пожалеть об этих идиотах, пожалеть от всей души, заставить нас расстаться с ними с каким-то глубоко грустным чувством».

После чтения повести вслух каждый вполне сможет попытаться найти свой ответ на вопрос – в чем же тайна обаяния этой повести, посвященной, в сущности, бессмыслице – ссоре на всю жизнь добрых соседей только из-за того, что один сказал другому, что тот сердится как гусак? Почему едва ли не всякий русский читатель вот уже третье столетье в выпавшую свободную минуту берется ее прочитать? А кто-то, глядишь, и перечитает.

Почему просто необходимо прочитать ее в классе вслух? Потому прежде всего, что станет очевидным для каждого носителя родного языка это потрясающее гоголевское владение безграничными возможностями русской речи. Какая-то поразительная словесная вязь опутывает нас при чтении и берет в плен. Мы, как заколдованные, вчитываемся в исполненные пленительной абсурдности и внутреннего комизма строки:

«…Эта выдумка так нелепа и вместе гнусна и неприлична, что даже не почитаю нужным опровергать ее пред просвещенными читателями, которым, без всякого сомнения, известно, что у одних только ведьм, и то у весьма немногих, есть назади хвост…».

Но есть еще что-то, чем привлекают нас и «Старосветские помещики», и повесть о двух Иванах. Может быть, то самое, что мы чувствуем, читая роман Гончарова «Обломов»… (Не каждый ведь признается даже себе, что в глубине души он чувствует себя немножко Обломовым). Жара в Миргороде, от которой почти что и нет спасения, описана в повести со знанием дела – как и средства спасения, которые ищут гоголевские герои.

«Иван Иванович только после обеда лежит в одной рубашке под навесом; ввечеру же надевает бекешу (зимнюю одежду! – М. Ч.) и идет куда-нибудь…», «Иван Никифорович лежит весь день на крыльце, – если не слишком жаркий день, то обыкновенно выставив спину на солнце, и никуда не хочет идти»; «Иван Никифорович чрезвычайно любит купаться и, когда сядет по горло в воду, велит поставить также в воду стол и самовар, и очень любит пить чай в такой прохладе».

Кто ж не позавидует – хотя бы в душе?.. И сами герои явно довольны такой жизнью – и мы, читая, так или иначе радуемся за них (как не вспомнить глубокую народную поговорку: «Кто малым не доволен – тот большого недостоин»?). Испытываем, как сказали бы сегодня, позитивные эмоции – пока сами герои не разрушают эту идиллию своей абсурдной ссорой.

За год до напечатания Гоголь читал свою повесть вслух Пушкину. Читал же он необыкновенно артистично. Современники вспоминают:

«Когда Гоголь читал или рассказывал, он вызывал в слушателях неудержимый смех, в буквальном смысле слова смешил их до упаду. Слушатели задыхались, корчились, ползали на четвереньках в припадке истерического хохота».

И Пушкин записал в дневнике:

«Вчера Гоголь читал мне сказку…» (так определил он эту повесть) – «очень оригинально и очень смешно».

А первый рецензент повести написал в известном московском журнале:

«Я уверен, что Иван Иванович и Иван Никифорович существовали. Так они живо написаны. Но общество наше не может поверить в их существование».

Решусь дать напоследок еще один совет относительно того, как приблизить юных читателей к сложной, необычной личности Гоголя, показать им самый склад этой личности, проявлявшийся в его ранние годы, когда обнаруживались вдруг и поразительное знание людей, и замечательный актерский талант Гоголя.

Ехал он как-то с друзьями в город Торжок, вспоминал один из этих друзей, и все обещал накормить их знаменитыми котлетами. Приехали поздно ночью, заказали на всех котлеты, они были и правда необыкновенно вкусны, но…во всех оказались

«длинные белокурые волосы… Шутки Гоголя придали столько комического этому приключению, что несколько минут мы только хохотали как безумные».

Они послали за половым (служащим гостиницы и кухни) – для объяснений.

«…А Гоголь предупредил нас, какой ответ мы получим от полового: “Волосы-с? Какие же тут волосы-с? Откуда прийти волосам-с? Это так-с, ничего-с! Курины перушки или пух”, и проч., и проч. В самую эту минуту вошел половой и на предложенный нами вопрос отвечал точно то же, что говорил Гоголь, даже теми же словами. Хохот до того овладел нами, что половой и наш человек (то есть слуга, который с ними путешествовал. – М. Ч.) посмотрели на нас, выпуча глаза от удивления».

Разве не помогает этот забавный эпизод живо почувствовать свойства гоголевского таланта?

16. Никто и никогда или все-таки кое-кто иногда?

Не подумайте только, что я присоединяюсь к одному из излюбленных сегодняшних обобщений: дети и подростки ничего не читают!

Никто, ничего, никогда, так же, как все, всё или всегда – эти слова появляются в нашей речи (мы еще вернемся к ним, говоря о языке) исключительно от умственной лени, от потачки себе.

Они разом избавляют от утомительных наблюдений, раздражающих размышлений… Ну и, соответственно, от усилий по проверке своих предположений. А также – от действий, направленных на исправление того, что нуждается в исправлении.

Сложность, интересность и драматичность жизни внутри нашей страны в немалой степени в том, что она – очень, очень большая, как бы не сетовали о ее урезании после падения СССР. Несмотря на отвратительные демографические прогнозы, сегодняшние 140 миллионов – число внушительное. Поэтому и тех, кто не читает, полно – и тех, кто читает, немало. Те пять-шесть человек в классе, которые сегодня Пушкина все-таки читают, в абсолютном выражении (умножаем на количество трех хотя бы старших классов во ВСЕХ российских школах) – весьма и весьма внушительная цифра.

Вот уж шесть лет – с 2006 года – я провожу по всей России среди школьников и студентов блиц-викторину по русскому языку (о нем, как уже говорилось, речь пойдет дальше), русской литературе и русской истории ХIХ – ХХ веков (история – вообще дело отдельное; для ее целей уже несколько лет пишу «Историю России ХХ века для всех»).

Сначала, честно говоря, считала, что надо составлять разные вопросники для средних классов, для 9 – 11-го и для студентов. Практика показала – не надо. (Думаю, учителям мои на практике основанные выводы небезынтересны.) Потому что на большинство вопросов в группах любого возраста поднималось одинаковое количество рук… То есть: уж если читал, например, «Сказки» Пушкина – то уже в начальной школе читал, и даже в детском саду.

Наихудшие результаты относительно знания Пушкина показала Москва. Наилучшие – Гатчина, школа недалеко от усыпальницы Ганнибалов.

Три года назад: 19 девиц педагогического колледжа (с очень хорошей, как мне пояснили устроители встречи, репутацией) сидели передо мной в одной из библиотек в центре столицы. На мой коронный вопрос: «Как звали Капитанскую дочку?» не поднялось ни одной руки.

…Больше всего меня поразило, что при этом на лицах – ни малейшего следа смущения, смятения, замешательства. Равно как и работы мысли, напряжения памяти. Ничего – кроме, я бы сказала, туповатого спокойствия.

Колледж этот – после 8-го класса. Через два года девицы станут преподавать в начальной школе…

И в той же Москве на одном из многочисленных ныне книжных фестивалей крохотная девочка Варя («Я еще не учусь. В детский сад хожу!») сходу перечислила, тараща круглые глазки, все сказки Пушкина (тут и прослезиться можно). А пятиклассница – когда я попросила процитировать хоть две пушкинские строки – шпарила наизусть не законченную Пушкиным «Сказку о медведице», знание которой вменяю только студентам-филологам… Ее сосед, шестиклассник Максимов, вообще руку не опускал, готовый ответить на все решительно вопросы. Забрал кучу премиальных книг и гордо ушел.

Продолжу выкладывать географические данные. Поздней осенью 2006 года в школе села Новопетровское в 30 километрах западнее Благовещенска на вопрос «А как звали Капитанскую дочку?..» – руки подняли сразу несколько старшеклассников.

А в прошлую осень в Солох-ауле недалеко от Туапсе крутолобый, с хитрыми глазками второклассник Никита (очень маленькая сельская детская библиотека смогла вместить только начальные классы) на мой заключительный вопрос «А вдруг кто знает каких-нибудь “взрослых” русских поэтов начала ХХ века? Вдруг?..» – сказал не задумавшись ни на миг:

– Саша Черный! И еще – Есенин!

Молча зарыдала (словесники меня поймут).

…Так в позапрошлое лето малец восьми лет из сгоревшей деревни Выксунского района (мы им привезли детские книги в каждую семью – не все поняли, что ведь сгорела не только одежда, но и все книги; а семей с единственным ребенком там не оказалось ни одной: трое-четверо детей в семье; такая демография) на мой вопрос тут же и назвал имя-отчество-фамилию Капитанской дочки.

А когда я растроганно спросила:

– Так ты уже читал?.. —

получила смущенный ответ:

– Нет – мне старшая сестра пересказывала.

С тех пор повторяю, не в силах сдержать пафоса:

– Пока в России старшие сестры пересказывают «Капитанскую дочку»…

В селах Выксунского района в тот год (два года назад) интернет был примерно у двух процентов населения. В районном городе Выкса – примерно у 50 %. Такое соотношение называли мне повсеместно – от Владивостока до западных наших границ. Интернетизация идет быстро, сейчас наверняка цифры уже иные. Так или иначе, но наблюдения таковы: чем меньше интернета – тем больше читают, и даже пересказывают прочитанное… Увы. Хоть и не хочется прослыть ретроградом.

Мое объяснение молчания девиц из прославленного колледжа: в Москве слишком много соблазнов для юных неокрепших душ. Потому у девиц руки до Пушкина не доходят.

А почему же пятилетняя-то москвичка, и пятиклассница, и шестиклассник-москвич явно Пушкина знали?

Мой ответ – семья.

Стараются не дать захлебнуться соблазнами. Мама и папа сами читают. Может быть, даже и вслух (незаменимо для приохочивания к книге). И до соблазнов успевают кое-что прочитать.

17. Так ли уж плох Борис Дикой?

Я ничего не сказала о пьесах – Гоголя, Островского…

Могу поделиться недавним своим неожиданным открытием – книжка писательницы и театроведа Татьяны Москвиной «В спорах о России: А. Н. Островский» читается с увлечением буквально на любой странице.

…Ведь одно название хрестоматийной пьесы «Гроза» еще до чтения уже демонстрирует определенную реакцию учащихся – нечто вроде судороги. Передается, что ли, память поколений о вызывающем оскомину луче света в темном царстве?

А статья о «Грозе» в сборнике Москвиной прямо напрашивается на школьное чтение с последующими докладами и обсуждением ее содержания.

«Немало написано об истории грешной любви Катерины, о ее раскаянии и самоубийстве. Забавно сказал один из современников Островского: в рассуждениях о нравственности Катерины выясняется прежде всего нравственность самого пишущего.

Суждения тут самые пестрые. Кто признает Катерину святой, кто – все-таки грешницей, кто – революционеркой, кто – пионеркой эмансипации, а Д. Писарев – “мечтательницей и визионеркой”, никак не могущей способствовать человеческому прогрессу»[34]34
  Москвина Т. В спорах о России: А. Н. Островский. Статьи, исследования. СПб., 2010. С. 84.


[Закрыть].

Я – за то, чтобы и вывалить все эти суждения перед учащимися: пусть разбираются, думают. И не выносить последнего вердикта: новое время позволяет каждому остаться при своем.

Для меня обнаружилось нечто свежее в интерпретации Бориса. Помимо прочего она дает возможность вместо рассуждений о том, кто кого и как обличает, поговорить о более интересном для подростков – кто кого любил. Им тут всегда есть что сказать!

«Изрядно написано о любви Катерины к Борису. Между тем история любви в «Грозе» – это история любви Катерины и Бориса, история взаимной любви, что есть великая редкость в русской литературе.

Борис Григорьевич Дикой (очевидно, что фамилия Бориса именно такова, ведь его отец – брат Савела Дикого, Григорий) – истинный мученик и по пьесе, и по ее истолкованиям в критике, и в сценических интерпретациях. Всякий норовит его обидеть, сказать словцо поунизительнее. <…> “Нет оправдания любви к этому Борису” (П. И. Мельников-Печерский). В полном презрении к Борису сошлись два главных критика Островского – Ап. Григорьев и Н. А. Добролюбов, обычно столь несхожие в своих мнениях. “Главный ее (пьесы. – Т. М.) недостаток – это безличность Бориса. <…> Во что тут было влюбиться?” (Ап. Григорьев). Рассудительный Добролюбов подводит окончательный и плачевный итог: “Борис – не герой, он далеко не стоит Катерины, она и полюбила его больше на безлюдье… <…> О Борисе нечего и распространяться; он, собственно, должен быть отнесен тоже к той обстановке, в которую попадает героиня пьесы. <…> Будь это другой человек и в другом положении – тогда бы и в воду бросаться не надо”.

Критики будто, право слово, ревнуют прекрасную Катерину к Борису. Так и повелось с тех пор – “о Борисе нечего распространяться”. “Любовь к Борису, честному, добропорядочному, но неспособному ответить этой силе и яркости чувств, – путь к ее гибели”, – пишет В. Я. Лакшин».

И Москвина вступается за Бориса – небезуспешно.

«Между тем Борис не безличен. <…> Кулигин говорит о нем: “Хороший он человек” – и, по всему судя, это так и есть. Дикого Борис терпит из-за сестры (“сестру жаль”), влюбляется в Катерину с первого взгляда, завидев ее “ангельскую улыбку” и свет лица, расстается с ней “рыдая”, как указано в ремарке. Ни в одной пьесе Островского мы не найдем мужчину, который расстается с женщиной, рыдая.

И вообще-то на земле таких, наверное, не много будет. Конечно, рыдания не свидетельствуют о силе характера, но уж о силе чувства и ранимости сердца говорят точно»[35]35
  Там же. С. 85–87.


[Закрыть].

У меня нет сомнений в том, что подростки увлеченно будут спорить о том, кто же прав насчет Бориса. А в ходе спора можно им сообщить и еще кое-что важное о пьесе. И еще предложить прочитать некоторые статьи из интереснейшего «Словаря к пьесам А. Н. Островского». Созданный в послевоенные годы тремя авторами (известнейшим «словарником» С. И. Ожеговым, автором «Крылатых слов» и много другого Н. С. Ашукиным и театроведом В. А. Филипповым), он так и не вышел – «в силу запрета со стороны вышестоящих правительственных органов», как сообщило им издательство письмом, воспроизведенным в виде иллюстрации уже в 1993 году, в репринтном издании с подготовленной в свое время к печати рукописи. Выпущен Словарь тиражом 25 тысяч экземпляров (так что, думаю, можно его еще найти – например, в Малом театре, где я купила).

Прочитайте на уроке хотя бы статью «Трактир», где описано, что в жизни старой купеческой Москвы он «занимал значительное место, играя роль своего рода биржи, клуба…». Половые в трактире —

«Это были старые и молодые люди, но решительно все степенного вида, покойные и учтивые и в своем роде очень элегантные; чистота их одеяний – белых рубашек – была образцовая. И вот они умели предупреждать и быстро прекращать скандалы… Частые посетители величались половыми по имени и отчеству и состояли с ними в дружбе».

Рукобитье, взять на цугундер, рознить, напредки, искательство, институтка, ассигнация, греховодник – наудачу выписанные слова, объяснения которых весьма интересны. Словом, там есть что почитать.